Текст книги "Земля и свобода"

Зинаида Гиппиус
Земля и свобода

Русская культура в опасности…

Впрочем, это все знают. Опасность не смертельная, но такая, однако, что относиться к ней беспечно – нельзя. Особенно страшна, непозволительна эта беспечность для русской эмиграции. Потому что на ней, на эмиграции, и лежит сейчас главная ответственность за русскую культуру.

Но чтобы достойно принять ответственность, надо понимать и себя, свое положение, и то, за что отвечаешь. Понимает ли себя эмиграция? Понимает ли, что такое культура? Где она? В ком она?

Русская культура – не Пушкин, не Чаадаев, не декабристы, не западники, не славянофилы, не литература, не философия… она все это вместе, все эти (и еще многие другие) вместе: она в Пушкине – и в декабристах; в Белинском – и Вл. Соловьеве; в Герцене – и в Аксакове; в реформах Александра II – и в раскольничьем сыне Егоре Сазонове; в Петре (особенно Петре!) – и начале февральской революции; она и в Чаадаеве – и в святителе Гермогене… Она – некая цельность, струна, свитая из множества нитей, которые тянутся отовсюду, от всех сторон жизни. Если народ (беру это понятие в полной широте) – живой организм, культура – его дыханье.

Можно ли убить народ, совсем прекратить его дыханье? Нет; но прекращать, на время, это дыханье, делать его редким, затрудненным, и даже – если перейдена мера – как бы незаметным, – можно. Тогда прекращается и культура. Для дыханья нужна мера свободы.

Культура – дух свободы, и только свободы. Культура лишь там, где был свободный вздох, где дыханье прорвалось, хотя бы вопреки противодействующей силе, т. е. где была над ней победа.

В цельном, едином, образе русской культуры, – если мы именно в цельности возьмем его, – нет больших и маленьких людей (как нет и мертвых: все живые). Каждый свободный вздох входит в нее необходимой и неотъемлемой частью, живет, пока жива она. Мертвая сила отпадает – остается то, что ее победило. И вся история русской культуры, история борьбы двух сил, – есть цепь победы свободного дыханья.

Но вот – наше время. Никогда еще не было в России (да и в другой стране) такого разрастания мертвой силы; такой чудовищной мертвой руки, сдавившей горло народа. Мера перейдена/И дыханье прекратилось (или почти прекратилось).

 
…Беспамятство, как Атлас, давит душу…
 

Беспамятство? Не есть ли основа, корень, суть культуры, проходящей сквозь ряды поколений, – память? И враги, лишившие Россию свободного дыхания, стремятся уничтожить в народе и память, корни культуры.

 
Нам в прошлом ничего не жалко! –
 

возглашает один советский поэт, а другой прибавляет:

 
Довольно повозились с покойницей,
Наконец-то ее угробили…
 

Торжество преждевременное. Конечно, стоило бы вырастить 3-4 поколения беспамятных, чтобы культуре пришла смерть. Но, к счастью, это невозможно.

Как бы то ни было мы с полным правом можем повторить: русская культура в опасности. И если мы, здесь, – не случайное собрание беженцев, а действительные эмигранты, мы должны сознать наш долг и перед культурой нашей, и перед Россией. Всякий смысл в том, что люди, – целый народ по количеству, – никогда не знавшие совершенно свободного дыханья, очутились в условиях свободы и могут свободе учиться. Едва умеющие плавать – они сразу брошены в воду. Не для того ли брошены, чтобы уметь?

Громадная работа лежит перед эмиграцией. И работа патриотическая. Были ли мы когда-нибудь настоящими патриотами? До сих пор есть между нами склонные к лжепатриотизму, не далеко ушедшему от своего рода шкурничества. Что мол, мне, я хочу России, я хочу на ее травке поваляться, а какая она – не наше дело.

Это надо забыть. Настоящий патриотизм бескорыстен. Он требует отказа от себя. Мы никогда не увидим России? В чужую землю нас зароют? Пускай, но пока не зарыли – будем делать наше дело, то, которое нам предназначено, которое именно мы только и можем делать сейчас, ибо только у нас, лишенных земли, – есть свобода. И не для себя будем стараться сохранять и приумножать ценности родной земли, – а для нее.

Великая ценность – культура, – вся соткана из свободных веяний духа. Дух дышит, где хочет. Россия не забыта; но если его дыханье там для нас еще не приметно – от своего дела отказываться нельзя. Пусть боязливые занимаются вопросом, – что лучше, земля без свободы, или свобода без земли? Не прямее ли, не любовнее ли, служить нашей свободой – земле?

В одном общем деле – нет малых, нет великих. Лишь бы отдавал каждый всю силу. Лишь бы твердо знал, что на каждые, данные ему, «два таланта» он должен возвратить другие дела.

Но это – нужно; иначе как «войти ему в радость», когда наступит день восстания? А день наступит: ибо Россия «не умерла, но спит».