Текст книги "Иск"

ГЛАВА 8

Луиза Феликс перелистала пухлый телефонный справочник. Ага, вот и клиника профессора Трампелла. Индепенденс авеню, 10.

Прошло уже два дня со времени ее возвращения из Ритрита, а она все еще ничего не могла придумать. Как выполнить просьбу Ники? Голова ее гудела от перебора вариантов, один нелепее и глупее другого. Как все это легко получается в детективных романах! Лечь, допустим, в больницу с какими-нибудь жалобами, выкрасть ключи от архива и ночью найти историю болезни Ники. Или очаровать самого профессора Трампелла. Нет, старец может оказаться неуязвим к самым изысканным чарам. К тому же Ники несколько раз повторил ей, что вся операция не должна ни у кого вызывать ни малейшего подозрения. Он абсолютно прав. Если профессор Трампелл как-то связан с Ритритом, любые расспросы, любые подозрения тут же насторожат его. И об этом узнают в лагере. А тогда… Луиза почувствовала, как по спине у нее пополз озноб.

В квартале от больницы она нашла уютный бар. Посетителей почти не было в это время, и бармен, тоненький и ушастый, похожий на летучую мышь, приветливо кивнул ей:

– Что вам, мисс?

– Стакан колы, если вам не трудно.

Летучая мышь похрустела льдом где-то в недрах стойки и протянула Луизе высокий стакан.

– Скажите, – Луизе показалось, что голос ее вдруг стал хриплым и каким-то каркающим, – у вас бывает персонал из больницы?

Летучая мышь настороженно округлила глаза.

– Из больницы? Какой больницы?

– Тут недалеко от вас клиника профессора Трампелла.

– А… к счастью, не был там. Говорят, это дорогое удовольствие. Страшно даже представить себе… Еще стакан, мисс?

– Нет, спасибо. – Луиза изобразила самую приветливую и простодушную улыбку, на которую была способна. – Понимаете, мне бы хотелось поговорить с кем-нибудь из персонала…

Летучая мышь пожала узкими плечиками.

– Боюсь, я вам помочь не смогу. Может быть, кто-нибудь из врачей или сестер и заходит сюда, но я их не знаю. Если бы они забегали в своих зеленых костюмчиках и халатиках, может, я кого-нибудь и приметил бы, а так – нет…

Луиза вышла из бара и медленно пошла по улице. Больница оказалась уютным зданием, которое проглядывало сквозь листву деревьев небольшого парка. Стараясь унять сердцебиение, Луиза прошла через парк и толкнула тяжелую дверь.

– Вы к кому, дорогая? – спросила ее суровая накрахмаленная сестра. Светлые волосы ее, видневшиеся из-под шапочки, казались сделанными из крашеной жести.

– Я не знаю, – как можно испуганнее пробормотала Луиза. Особенно стараться ей не пришлось. Сейчас суровая сестра усмехнется и скажет: «Ничего не выйдет, мисс Феликс. Мы видим вас насквозь».

Сестра действительно усмехнулась, но скорее снисходительно:

– Но все-таки, к кому-то или зачем-то вы пришли?

– Я хотела узнать, может быть, вам нужны уборщицы… – неуверенно пробормотала Луиза.

Сестра посмотрела на нее и вздохнула. Взгляд ее выражал неодобрение. Или она считала ее слишком модной для скромной работы, о которой спрашивала, или слишком глупой.

– Боюсь, дорогая, что мы ничего предложить вам не сможем. Впрочем, пройдите к старшей сестре. Кто знает, может быть, у нее есть какая-нибудь временная работа. – Сестра почему-то еще раз вздохнула, и Луизе почудилось, что при этом она жестяно хрустнула. – Пройдите вот сюда, по коридору до конца. Увидите на двери надпись «Старшая сестра». Ее зовут мисс Фэджин.

– О, спасибо большое, вы очень любезны, – пылко сказала Луиза, и накрахмаленная сестра царственно кивнула ей.

Дверь комнаты мисс Фэджин была распахнута. В комнате медленно плавали голубоватые облачка дыма, и сквозь них с трудом можно было рассмотреть маленькую женщину с сигаретой во рту. Она с яростью тыкала пальцем в универсальный информатор и списывала на листок бумаги какие-то цифры.

– Мисс Фэджин, – пробормотала Луиза, подходя к столу. Маленькая женщина предостерегающе подняла руку, прося Луизу помолчать, и продолжала сражение с информатором. Наконец она выпустила очередное облачко дыма и посмотрела на Луизу.

– Безумная работа! – выкрикнула она. – Вся больница на мне. Если мне еще поручат операции, я могу вполне работать тут одна! Это не больница, моя деточка. Это каторга, на которой я отбываю пожизненное заключение. Впрочем, это даже не каторга. На каторге можно иногда передохнуть. Это больше похоже на галеры. И знаете почему? – она снова повысила голос.

– Н-нет.

– Конечно, вы не знаете. Если я сама не знаю, откуда можете знать вы? – она вдруг усмехнулась и спросила уже спокойным голосом: – Вы ко мне?

– Д-да, мне сказали, может быть, у вас есть какая-нибудь работа, уборщица например…

– Зачем? – снова закричала маленькая женщина, судорожно схватила новую сигарету, прикурила и жадно затянулась. – Зачем вам это? Радуйтесь жизни, пока молоды, ругайтесь с мужем, бейте детей. Это прекрасно.

– С удовольствием бы, – Луиза позволила себе более осмысленную улыбку, – но у меня нет мужа и нет детей.

– И это прекрасно! – решительно воскликнула старшая сестра и взмахнула рукой, в которой держала сигарету, словно показывала Луизе, как прекрасен мир. – Свободна, как птичка! Огромное небо, лети куда хочешь. Или вы не хотите летать?

– Я не знаю, – пробормотала Луиза.

– Надо пробовать, надо летать!

– Да, но я оказалась сейчас в таком положении, когда мне нужны деньги…

– Это случается, – вздохнула мисс Фэджин. – Но неужели вы, с вашей внешностью, не можете найти работу более интересную, а? – Она вопросительно посмотрела на Луизу.

– Я… – Луиза опустила голову, – я болезненно застенчива, и потом я живу недалеко отсюда, на Санрайз-стрит…

Еще несколько таких разговоров, и можно будет подумывать о карьере в театре, подумала Луиза и с удивлением отметила, что чувствует себя все увереннее и увереннее. Впрочем, она всегда была такой. Она трусила лишь в самом начале, потом вдруг приходило спокойствие.

– Боже мой, какая прелесть! Застенчивый человек! Да вас показывать надо! За деньги! Я не видела застенчивой девушки уже лет двадцать. Да почему только девушки! Вообще застенчивого, деликатного человека. Хотя откуда им взяться? Кто-нибудь видел застенчивого тигра? Или деликатного льва? Не-ет, дорогая моя, в наших джунглях без клыков и когтей делать нечего. Даже нищенствовать. Потому что за хорошее место, где много прохожих и щедро подают, тоже надо сражаться. – Старшая сестра замахала руками, разгоняя дым. – Дайте-ка я вас получше рассмотрю. Как вас зовут?

– Аннабелла Брэнд, мисс Фэджин, – робко пробормотала Луиза. – Но друзья меня зовут Анни.

– Да-с, милочка, работы у меня, к сожалению, нет, но и отпустить такую девушку, как вы, грех. Тяжкий грех, о котором я всегда буду сожалеть. – Старшая сестра свирепо раздавила недокуренную сигарету в пепельнице и тут же вытащила из пачки новую. – Послушайте, – вдруг спросила она Луизу, – а вы умеете обращаться с информатором?

– Ну… у моих родителей была простенькая модель… Потом в школе…

– Как, вы еще и в школу ходили?

– Я кончила школу, мисс Фэджин, – Луиза позволила себе чуть-чуть оскорбленного достоинства.

– Тогда я вас не отпускаю. Больше всего на свете я ненавижу кошек и информаторы. Всех моделей. Да… одно маленькое обстоятельство. У вас, случайно, нет суицидального синдрома? Вы никогда не пытались покончить с собой?

– Н-нет, – пробормотала Луиза. – А это обязательно?

– Ого, милочка, у вас еще ко всему и чувство юмора… Гм… Если бы я не боялась развратить вас, я бы сказала, что вам цены нет. А насчет синдрома – боюсь, что вам придется работать в этой комнате, а от моего дыма гибнут даже мухи и тараканы.

– Эркондишен…

– Не выношу. Впрочем, ради вас я постараюсь курить поменьше.

– Спасибо, мисс Фэджин.

– Приходите завтра, милочка, я покажу вам, что делать. Ну-с, платить мы вам пока сможем… сто в неделю. Надеюсь, вас это устроит?

– Спасибо, мисс Фэджин. Я очень тронута. Но…

– Что, милочка?

– У вас есть сейчас какие-нибудь другие дела в больнице?

– Дела? – демонически рассмеялась старшая сестра. – У меня – и дела? Что-что – а это у меня есть. А почему вы спрашиваете?

– Мне хочется, чтобы вы ушли хотя бы на десять минут…

– Боюсь, милочка, что, если я выйду отсюда на минуту, раньше чем через час мне не вернуться. А почему вы хотите, чтобы я вышла?

– Я бы проветрила комнату и выкинула окурки. – Луиза поймала внимательный взгляд старшей сестры и торопливо добавила: – Мы не будем считать это за работу. Просто…

– Что «просто»?

– Мне хотелось бы… чтобы вы дышали не одним только дымом… Простите, – добавила Луиза, видя, как мисс Фэджин нахмурилась.

– Анни, милочка моя, вам этого действительно хочется?

– А для чего мне обманывать вас?

– Гм… логично. Просто это странно, когда кто-то пытается заботиться о тебе. Очень странно. Какое-то нелепое ощущение. А вы уверены, что я не заподозрю вас в заговоре?

– В заговоре?

– Против меня. О, вы и представить не можете, какие тут плетутся интриги. Дворец какого-нибудь магараджи показался бы детским садом.

– Я… Поверьте…

– Ладно, милочка, открывайте окно, выкидывайте окурки, я зайду за вами через пятнадцать минут, и мы спустимся вниз в кафетерий, выпьем по чашечке кофе. Если, конечно, никто не подослал вас отравить меня.

Голубовато-сизый дым протягивал в распахнутое окно толстые щупальца, и комната постепенно светлела. Луиза вытряхнула пепельницу на лист бумаги и сделала из нее аккуратный пакетик.

Забавное существо, подумала она о мисс Фэджин, а может, скорее не забавное, а трагическое. Если всю свою жизнь связать с подсчетом постельного белья, можно действительно закуривать себя насмерть и бояться интриг.

Какое счастье, что у нее есть Ники. Пусть такой, пусть другой, пусть за тысячу миль, но ее Ники. Ее опора, ее любовь. Господи, что я только не готова сделать ради него…

– Ого, основательно же вы, однако, выстудили комнату, милочка, – проворчала старшая сестра, подозрительно заглядывая в дверь. – Если вы собираетесь делать это регулярно…

– Не бойтесь, мисс Фэджин, – улыбнулась Луиза. – Только когда вас не будет.

Они шли в кафетерий, и старшая сестра кивала налево и направо, отвечая на почтительные приветствия.

– Знаете, Анни, сколько я уже на этих галерах?

– Лет десять?

– Десять! Двадцать два года! Когда я начала работать, профессор Трампелл был еще кавалером хоть куда, и все сестры млели, глядя на него. На редкость был привлекательный мужчина, знаете, такой стареющий лев, но лев, лев. – Мисс Фэджин улыбнулась светло и лукаво, и Луиза подумала, что старшая сестра, может быть, прослужила здесь двадцать два года именно из-за льва.

Льва, которого Ники теперь подозревает в страшной вещи. Но не надо сейчас ни о чем думать. Она уже внутри больницы, она уже сделала первый шаг, и теперь важно не торопиться и ничего не испортить.

Они пили кофе, и мисс Фэджин тараторила не умолкая:

– Вообще-то, наша клиника довольно дорогая. Большинство палат на одного или двух человек, но работы все равно невпроворот. Вы это увидите, милочка. К тому же поразительно капризные больные. И то не так, и постель не такая, и кормят не так, и телевизор не такой, и, конечно, лечат не так. А как их лечить, когда народ все в годах, не пациенты, а ходячие или лежачие медицинские энциклопедии. Помню, я начинала работать в муниципальной больнице, совсем другое дело. Больница была для бедных. Так пациенты даже умирали там с улыбкой, не веря своему счастью: попасть в бесплатную больницу…

К их столику подошла высокая, элегантная женщина.

– Привет, Дженни, – сказала она.

– Привет, Айлин, – ответила мисс Фэджин. – Это Анни, моя новая помощница. Анни, это мисс Ковальски, секретарь шефа.

Луиза встала, пожимая протянутую руку. Секретарь профессора Трампелла. Вот кто мог бы спокойно заглянуть в архив. Не торопиться. Один неверный шаг – и жизнь Ники будет в опасности.

– Ты не возражаешь, если я подсяду к вам? – спросила мисс Ковальски у старшей сестры. При этом она взглянула на Анни и едва заметно усмехнулась.

– Я давно уже никому не возражаю, – как-то странно сказала мисс Фэджин, и Луизе показалось, что обе женщины не слишком жалуют друг друга.

Через неделю она уже знала, что не ошиблась. Старшая сестра и секретарь профессора Трампелла были заклятыми врагами. Они ненавидели друг друга пылко и страстно, и вся больница с удовольствием следила за их молчаливой войной.

– Что ты хочешь, – просвещала ее хирургическая сестра Фанни, с которой она познакомилась в кафетерии, – твой Паровоз…

– Паровоз?

– Ну, так все зовут мисс Фэджин за ее сигареты. Говорят, она курит даже во сне, не просыпаясь. Так вот. Паровоз двадцать лет назад была, по слухам, в довольно близких отношениях с шефом. Говорят, она была недурна в то время. Сейчас и не подумаешь, что может найтись мужчина, который обратил бы внимание на нее, но двадцать лет – это двадцать лет. Тридцать и пятьдесят – большая разница.

– Фанни, мне тридцать лет, и ты заставляешь меня содрогаться от ужаса…

– И содрогайся. Но главное – не теряй зря время. Не успеешь оглянуться, сама будешь паровозом.

– Ты говоришь со мной, как старушка. Сколько тебе?

– О, я уже немолода, – засмеялась Фанни, – мне исполнилось на днях двадцать шесть лет.

– Почтенный возраст.

– Я хоть стараюсь не терять времени даром…

– Поучишь меня?

Фанни прищурилась и критически осмотрела Луизу:

– Сдается мне, Анни, дорогая, что особенно учить тебя нечему. – Они посмеялись.

– Так ты говоришь, что Паровоз и секретарь шефа…

– Это все знают. Паровоз до сих пор, наверное, считает, что шеф принадлежит ей, хотя он принадлежит уже на три четверти господу богу. Но она ненавидит эту надутую куклу Ковальски острой ненавистью. Ну, а та, естественно, отвечает ей взаимностью.

Через несколько дней, выходя после работы из больницы, Луиза столкнулась с секретарем шефа. Та приветливо улыбнулась ей:

– Ну как вам у нас нравится? Вы не торопитесь?

Боже, какая удача! Она часами ломала себе голову, думая, как бы заговорить с этой женщиной, а та сама обращается к ней. Не потому, конечно, что она вдруг вызвала ее симпатию. Наверное, в их войне каждая пешка на учете. И если у мисс Фэджин появилась новая помощница, то мисс Ковальски сочла своим священным долгом переманить ее в свой лагерь.

– О нет, мисс Ковальски, я хотела немножко пройтись, сегодня чудная погода.

– Вот и прекрасно. Мы можем пройтись вместе. Если, конечно, я не нарушаю ваши планы.

– Что вы, меня никто не ждет, я никуда не тороплюсь.

Они шли несколько минут молча, потом вдруг секретарь профессора Трампелла сказала:

– Надеюсь, вас уже просветили по поводу того, какая я змея и как я эксплуатирую бедного старика?

– Не понимаю, о чем вы говорите, мисс Ковальски, – сказала Луиза, и сердце ее забилось от возбуждения. Только бы правильно сыграть роль.

– Вы вежливый человек, Анни, – усмехнулась мисс Ковальски, – но вы попали в гадючник. Иногда мне кажется, что я слышу змеиный свист и шорох ползущих гадов. Казалось бы, больница, учреждение, где человеческие страдания, смерть должны делать людей чище, лучше. Куда там! Клубок всех пороков: зависти, недоброжелательства, подозрительности, ревности. Ваша милая мисс Фэджин твердо уверена, что я отбила у нее любовника и что, если бы не я, старик стоял бы на коленях перед ней. Во-первых, я не уверена, обращал ли он вообще когда-нибудь на нее внимание. Во-вторых, двадцать лет назад они оба были на двадцать лет моложе. В-третьих, я работаю здесь всего шесть лет, и у меня никогда не было никаких отношений с профессором Трампеллом кроме чисто служебных. Вы верите мне?

– О господи, мисс Ковальски, какие я имею основания не верить вам?

– Вы кажетесь мне милой и интеллигентной женщиной. Вы только что попали в наше заведение, и мне было бы неприятно, если у вас сложилось превратное мнение обо мне.

– О, мисс Ковальски, как вы можете подумать такое? Вы… Вы такая элегантная… В вас столько… внутреннего достоинства… Я не верю, что у кого-то может повернуться язык сплетничать о вас…

Секретарь шефа усмехнулась:

– Вы добрая девушка, но не будьте наивны. Те качества, которые вы так любезно приписываете мне, – идеальная мишень для сплетен. Клевета и сплетни не обращают внимание на посредственность и серость. Их как магнитом притягивает все то, что не похоже на них. А вы говорите: язык повернуться не может… Еще как может! Считается – и вы можете догадаться, кто один из авторов информации, – что я имею какие-то виды на профессора Трампелла. На печального семидесятилетнего человека, у которого осталось так мало сил… – мисс Ковальски вздохнула, и Луиза подумала, что информация, может быть, не так уж и фантастична. – Заходите ко мне, Анни, вы не представляете, как иногда бывает тяжело ощущать вокруг себя атмосферу ненависти и зависти. Недавно я была с дочкой брата в зоопарке. Боже, какими милыми и доброжелательными казались мне все эти львы, тигры, пантеры! Да если б можно было, я спокойно вошла в их клетки. После наших милых сплетниц это вовсе не было бы подвигом. Так зайдете ко мне? Хорошо?

– С удовольствием, мисс Ковальски! – воскликнула Луиза.

«Что они, помешались тут на хищниках? – подумала Луиза. – Мисс Фэджин говорила мне о деликатных львах и тиграх, и этой звери кажутся даже милыми и доброжелательными».

– И пожалуйста, зовите меня, если вам не трудно, Айлин. А то, когда я слышу от вас «мисс Ковальски», я начинаю чувствовать себя почти что ровесницей шефа. Обещаете?

– Да, Айлин.

– Спасибо. И поднимайтесь ко мне почаще.

ГЛАВА 9

Через несколько дней Луиза зашла в конце рабочего дня в комнатку, где сидела Айлин.

– О, Анни, заходите, – обрадовалась секретарь шефа, – я уж думала, что мисс Фэджин приковала вас к столу. Вы еще не задохнулись там?

– Пока еще нет. Мисс Фэджин разрешает мне время от времени проветривать ее кабинет.

– Неслыханно! – усмехнулась Айлин. – Какая доброта! Кто мог бы ожидать от нее такое…

– Как у вас тут чисто и спокойно, – вздохнула Луиза.

– Я стараюсь поддерживать элементарный порядок.

– Но у вас столько работы, Айлин, я даже не представляю, как один человек может с ней справиться. У мисс Фэджин тоже много работы…

– Ах, ее работа! Пересчитывать постельное белье…

– А вы должны вести всю переписку шефа, следить за расписанием его дня, регулировать поток посетителей, следить, чтобы архив был в порядке…

– Если бы только это! Вы представляете, что такое кабинет руководителя клиники? Это нервный узел, куда поступает постоянно тысяча сигналов. До больницы я работала в фирме, которая занимается прокатом автомобилей. Очень, хлопотная и суетливая работа. Я и пошла в больницу, чтобы было спокойнее. Подальше от постоянных стрессовых ситуаций. И попала из огня да в полымя. Здесь, конечно, не выдают машины напрокат, но напряженных ситуаций бывает не меньше, поверьте мне! И поскольку я секретарь шефа, я все время оказываюсь в центре всяческих кризисов, которые надо ликвидировать. Вот в чем моя главная работа, и поверьте, она заставляет постоянно быть начеку. А вы говорите, старшая сестра много работает…

– А если требуются какие-нибудь справки о больных, о выписавшихся, об умерших, а они, наверное, всегда требуются, их тоже выдаете вы? – с благоговейным ужасом спросила Луиза.

– Мне кажется, я бы сошла с ума от такой ответственности.

– Их тоже выдаю я, – с шутливой скорбью Айлин развела руками.

– Но как вы все помните?

– Ну, девочка моя, не делайте из меня компьютер. Во-первых, я получаю справки от информатора. Вот, смотрите, например, недавно у нас лежал вице-президент «Дженерал фуд». Знаете, их эмблема – улыбающийся огурец, да вы его сто раз видели. Уолтер Д.Пирра. Я имею в виду огурец, а не его. Вот я набираю его имя, видите, и тут же на дисплее информатор мне подсказывает: поступил, диагноз, лечение, выписался. Если нужны подробности, я могу посмотреть историю болезни в архиве.

– Это вам нужно еще бежать куда-то, – покачала головой Луиза.

– Ну, бежать, положим, никуда не нужно. Вот шкаф. Я открываю его и достаю папочку. Маленькую старомодную папочку с историей болезни.

– О боже, какая все-таки ответственность! – сокрушенно покачала головой Луиза. Сердце ее билось, и она все время мысленно заклинала себя: только не торопись, только не торопись!

– Не преувеличивайте, Анни, не преувеличивайте, вы все время смотрите на меня с таким ужасом, как будто я лично отвечаю за здоровье всех больных. Это наша мисс Фэджин считает, что вся больница держится только на ней. У меня есть знакомый психиатр, так он говорит, что это типичный случай мании величия. Я не удивлюсь, если в один прекрасный день она вдруг вообразит, что должна лично возглавить клинику. Впрочем, я говорю глупости. Она уже так думает. Ладно, хватит о ней. Пойдемте лучше домой, уже пора, тем более профессора сегодня нет. Бедняге немножко нездоровится.

– Спасибо, Айлин, но мне еще нужно кое-что сделать внизу.

– Луиза вся напряглась: запрет она дверь или оставит ее открытой? Вдруг ее пронзил страх. Конечно, запрет. – А… вы разрешите мне…

– Что, Анни? – Айлин повернулась и посмотрела на Луизу.

– Вы… Вы такая… необыкновенная женщина, – пробормотала Луиза, – вы мне так нравитесь…

– Вы тоже мне очень симпатичны, – серьезно сказала Айлин, – может быть, вы как-нибудь придете ко мне вечерком, а?

– С удовольствием! Но разрешите мне хоть что-то сделать для вас. Разрешите, я как следует уберу ваш кабинет. Смотрите, сколько пыли оставляют эти ленивые уборщицы!

– Ну что вы, милая, бог с ней, с пылью…

– Нет, нет, дорогая Айлин, мне хочется хоть так выразить свое восхищение вами!

На скулах мисс Ковальски выступили красные пятна. Она глубоко вздохнула, положила руки на плечи Луизы и поцеловала ее.

– Вы милая, восторженная девочка. Боюсь, вы слишком наивны для нашего жестокого мира. Но если вам так хочется, приберитесь, ради бога, только смотрите, чтобы ваш Паровоз не узнал, она никогда не простит вам. До свидания, Анни.

«Ну вот, теперь я почти у цели. Но почти. Прежде всего запереть дверь», – подумала Луиза.

Стараясь унять гулко колотившееся сердце, она спустила защелку и плотно закрыла дверь. Язычок замка сочно чмокнул, входя в паз.

Информатор? Нет, там ничего интересного не будет, подумала Луиза. В каком шкафу архив? Она как будто показывала на этот… Да, на этот. Она потянула дверцу. Ну конечно же, заперта. Луиза почувствовала, что вот-вот заплачет. Господи, играть, играть, лестью завоевывать этих мегер и в последнюю секунду оказаться перед запертым шкафом. На мгновение ее охватило глубокое отчаяние, она не могла вздохнуть, словно грудь спеленали тугими бинтами. Медленно, бесконечно медленно, по глоточку, она ухитрилась втянуть в легкие порцию воздуха. Только не терять головы. Быть в полуметре от цели, к которой ее послал Ники, и потерять голову – это было бы непростительно.

Спокойно, Лу, спокойно, глупенькая. Подумай, где-то ведь должны быть ключи. Вряд ли мисс Ковальски таскает их каждый день домой. А если ключи здесь, где они могут быть? Конечно, в столе.

Она открыла верхний ящик. Губная помада, зеркальце, ножницы, аккуратная стопка бумаги. Второй ящик не открывался. Этот-то заперт. Что она там держит, эта змея? Пистолет, чтобы отстреливаться от мисс Фэджин в схватке за шефа? Ей вдруг стало смешно, так живо она представила себе, как мисс Ковальски целится сквозь клубы сизого дыма в маленькую старшую сестру. Стоп, одернула себя Луиза. Не отвлекаться. Это уже похоже на начало истерики. Оставшиеся ящики были незаперты, но ключей в них не было. В них был лак для ногтей, еще одно зеркальце, карандаши, ручки, диктофон, бумага, все, что угодно, кроме ключей.

Ну конечно, так должно было быть. Слишком просто все у нее получилось. Она вытащила из ящика длинные канцелярские ножницы. Можно было, конечно, попытаться открыть шкаф или ящик, всунув длинные лезвия ножниц, но это было опасно. О следах взлома мисс Ковальски, естественно, доложит… А как только они начнут искать Анни Брэнд, выяснится, что она дала неправильный адрес, что никакой Аннабеллы Брэнд там нет, и все это может попасть в полицию. А если они найдут ее и как-то свяжут с Ники? Нет, нет, ни в коем случае.

Она в отчаянии уцепилась за ручку закрытого ящика и дернула изо всех сил. Ящик открылся, и она шлепнулась на пол. Он даже не был заперт, просто его, очевидно, заедало. В ящике лежали ключи. Сердце ее колотилось, руки дрожали. Она понимала, что ничего страшного с ней произойти не может, никто в комнату не зайдет, а если и зайдет, ничего не заметит, но ничего не могла поделать с собой. Быть такой трусихой… Она вдруг страшно рассердилась на себя: Ник поручил ей найти историю болезни, и она выполнит его просьбу. И плевать ей на страх, на противный озноб, колотящееся сердце. Она вытерла тыльной стороной ладони вспотевший лоб и взяла связку ключей.

Этот не подходит, и этот, и этот. Ага, этот. «Ники, – послала она телепатическую телеграмму, – Ники, любимый, можешь гордиться мной». Ключ легко повернулся, и в этот момент Луиза услышала шорох вставляемого в дверь ключа. Сердце ее остановилось на мгновение и тут же, пришпоренное ужасом, понеслось вскачь. Она стояла, не в силах пошевелиться.

Дверь медленно открылась, и в комнату ввалилась пожилая уборщица с ведром и тряпкой в руках. Она увидела Луизу, вздрогнула, тихонько вскрикнула, но тут же узнала ее:

– А, это вы… Господи, как я перепугалась…

– Мисс Ковальски просила меня помочь ей тут немножко, – забормотала Луиза, чувствуя, как дрожит ее голос. – Да вы не беспокойтесь, я потом заодно и приберусь. Внизу у меня есть и ведро, и все, что нужно.

– Ну и тем лучше, – вздохнула уборщица и сделала шаг к двери. Она была колченога и ныряла при каждом шаге, как поплавок. – Ох и напугали вы меня, – еще раз пробормотала она и покачала головой. – Открываю, а тут человек. Я вас сразу и не признала… Ну, думаю, грабители. Вы не смотрите, что у нас больница и взять вроде нечего. За один прошлый год раза три влезали. А может, и больше. И знаете зачем?

– Зачем?

– Наркотики, вот зачем. Кто уж к наркотикам привык, тот не только что в больницу – на тот свет в ад, в котел с кипящей смолой полезет, лишь бы только добыть себе снадобье. Вы уж мне поверьте. Я так младшего сына потеряла… – Старуха торопливо шмыгнула носом, словно боялась, что Луиза не захочет больше слушать. – Парень был хоть куда. И вот пожалуйста, помер в двадцать девять лет. Нашли на лестнице. Смертельная доза… – Она прерывисто вздохнула и посмотрела на Луизу: – Может, все-таки я…

– Да вы не беспокойтесь, все нормально, я здесь уберу.

– Как хотите, – почему-то обиделась уборщица. – И пыль не забудьте вытереть. Эта Ковальски – такая вредная баба… Ну ладно, я пошла.

Уборщица нырнула, вынырнула и закрыла за собой дверь. Ноги никак не хотели держать Луизу, и она села за стол Айлин. «О господи!» – прошептала она. Через мгновение она встала и открыла шкаф. Что там ни говори, а содержала архив мисс Ковальски в образцовом порядке. Вот ящик с «К». Калли, Карлуччи, Карсон Николас.

Диагноз: рак легкого с множественными метастазами. Установлен при обследовании при помощи теста Маямото, причем пункция делалась дважды, теста Чердынцева при анализе крови и томограмм.

Поступил… в состоянии комы… лечащий врач – профессор Трампелл. Смерть наступила в результате… Патологоанатомическое вскрытие, произведенное профессором Трампеллом, подтвердило диагноз.

Луиза вытащила из конверта цветные слайды томограмм. Стрелки, сделанные фломастером, грозно упирались в зловещие пятна. На общем снимке на правой руке виден был металлический штифт в кости. А Ники никогда не говорил, что у него был перелом.

Вот, собственно, и все. Луиза почувствовала, как охотничье возбуждение покидает ее. Было холодно и печально. Можно было сколько угодно храбриться и уверять Ника, что он стал ей еще милее, но что-то умерло вместе с этим несчастным телом, которое просвечивало на цветном слайде.

Ей хотелось плакать. Усилием воли она заставила себя прочитать историю болезни еще и еще раз. Ник строжайше запретил ей что-либо записывать. Кто знает, может быть, при следующем посещении они обыщут ее, и найденная копия истории болезни сразу насторожит их. Боже, что за мир, когда каждый шаг приходится рассчитывать, когда за каждым углом чудятся шпики, когда единственный на свете близкий человек где-то за тысячу миль от тебя, странный, чужой, холодный. Нет, нет, это все чепуха, испуганно поправила себя Луиза. Странный – может быть. Не так ведь легко привыкнуть к молодому незнакомому лицу. Но чужой и холодный – нет, это неправда. Это совсем неправда. Куда бы там ни переносили его мозг, душу, пока что он любит ее так же, как раньше. А может, еще больше. Она сейчас нужнее ему, чем раньше. А значит, он не чужой и не холодный.

И мысль эта постепенно успокоила ее. Она аккуратно сложила все в конверт, конверт положила в папочку со словами «Николас Карсон». Нет, нет, нельзя так грешить против судьбы, как она это только что делала. Если бы не фонд Калеба Людвига, не ждал бы ее сейчас Ник, не называл бы ее маленькой бедной обезьянкой, не утыкался бы носом в ее волосы. Тоненькая папочка – вот и все, что осталось бы после него. И то, наверное, ненадолго. Не вечно же они хранят эти папочки. Да и кому они нужны, жалкие следы бесчисленной армии, постоянно отступающей в небытие? Если бы Ник действительно умер, она не пережила бы. Все так говорят, и все великолепно все переживают. Но только не она. Не приспособлена она к жизни в огромном, пустом и враждебном мире. И только Ник помогает ей.

Она никак не могла восстановить в памяти свою жизнь до знакомства с Ником. Конечно, она ходила, ела, что-то кому-то говорила, но не жила. Только Ник дал ей полноту самоощущения. С ним она впервые осознала себя. Он был как бы проявителем, и все лучшее, что было запрятано где-то в тайниках ее натуры, он умел вытягивать из нее.

Она вздохнула и пошла вниз за ведром и тряпкой.

Надо выполнить свое обещание. Надо вообще проработать в этом гадючнике еще несколько дней, чтобы ее уход никак не связывался с этим вечером.

Всю дорогу от маленького аэродрома в Дарли до Ритрита она изнывала от тропической жары, хотя опустила стекла. Горячий воздух врывался в машину, не принося прохлады.

– А я еще помню, когда в машинах были кондиционеры, – пробормотал водитель. – Тогда еще ездили не на аккумуляторах, а на бензине. Помню, я совсем мальчишкой был, у отца в машине чего только не было. «Форд» был, здоровый такой, не то что сейчас…

А здесь, в гостевом домике, было прохладно, и Ник смотрел на нее таким восторженным взором, так пристально, так впитывал в себя ее черты, что ей стало даже стыдно немножко. И за что он ее так любит? В конце концов, она всего-навсего обыкновенная женщина. Не очень умная, скорее даже с куриными мозгами, пассивная.