Текст книги "Тайна"

– Полина, давай я схожу в магазин, куплю продуктов. Тебе нужно хорошо питаться. Не обижайся, но ты неважно выглядишь.

– Да, есть немного, – она смущенно улыбнулась. – Но тебе не стоит беспокоиться, я попрошу соседку вечером, она сходит, здесь недалеко магазин, в нашем же доме на первом этаже.

– Тем более, зачем кого-то просить, если я уже здесь? Я быстро – одна нога здесь, другая там.

Максим пошел к двери. Сейчас он купит продукты, положит в этот же пакет деньги и уйдет с чувством выполненного долга. Конечно, Полинку жаль, но, в конце концов, каждый сам выбирает себе дорогу, она свой выбор сделала сама, и он за это не в ответе. Нельзя проявлять слабость, – твердил он себе, – нельзя быть застигнутым врасплох. Зачем он приехал, что за проклятая сентиментальность? Что происходит с ним в последнее время?

– Подожди, Макс! – окликнула его Полина, когда он уже взялся за ручку двери, – я давно хотела сказать тебе… это очень важно… я должна сказать… – он обернулся, и, наверное, по выражению его лица она что-то поняла, потому что замолчала, словно задумалась, потемнела лицом, а потом сказала тихо, отчетливо проговаривая слова:

– Возьми, пожалуйста, деньги, не нужно покупать на свои, я хорошо зарабатываю, у меня есть деньги…

Ох, уж эта Полинкина независимость. Это в ней неистребимо. Она и в юности была такой же – никогда не позволяла за себя платить. Ему показалось, что в ее голосе прозвучала обида, он замешкался у порога, но желание уйти, уйти немедленно, пересилило жалость.

Он спустился в магазин, купил продуктов, вернулся в ее квартиру. Говорить с ней как ни в чем не бывало не смог. С кем-нибудь другим смог бы, приходилось, и не раз, профессиональная деятельность обязывала. Но с ней не получалось. Это была Полина. Ни с кем у него не было такой близости, как с ней когда-то. Смотреть ей в глаза и притворяться? Нет, это выше его сил.

Он сослался на важные дела. Пообещал позвонить. Она лишь слабо улыбнулась, попросила не беспокоиться, проводила до двери.

Он наклонился, поцеловал ее в щеку – пока!

Вышел из подъезда, медленно пошел к машине. Почувствовав взгляд, резко обернулся и взглянул на Полинкино окно. И увидел ее лицо – напряженное, бледное, тут же скрывшееся за опустившейся шторой.

* * *

Дом был большой, с огромными окнами, уютный, прекрасно обставленный. И место хорошее – недалеко от города, и все-таки вдали от его шума и суеты, рядом – река, вокруг – молодая березовая рощица, и все, что нужно для комфортной жизни – свежий воздух, тишина, хорошие дороги. Макс сам разрабатывал проект этого дома, следил за строительством, сам выбирал мебель, ковры. Это было важно для него.

Здесь все было так, как он хотел.

Здесь царил покой.

Макс не терпел присутствия посторонних людей в доме, не терпел, если кто-то нарушал порядок, установленный в нем. В доме редко бывали гости. И даже домработница приходила строго в его отсутствие.

Он вошел, окинул взглядом просторный холл, прислушался к тишине, и на мгновенье ему вдруг захотелось, чтобы все здесь было по-другому: чтобы запылали, потрескивая, дрова в камине, чтобы зазвучали вокруг звонкие детские голоса, загремела весело посуда, возвещая о скором ужине, чтобы взглянули ласково добрые любящие глаза…

Он улыбнулся этому приступу нахлынувшей сентиментальности, подумал, что, по-видимому, действительно назрела необходимость в серьезном отдыхе, от которого он отказывался много лет и, не торопясь, поднялся по лестнице, ему хотелось посмотреть – приехала ли Светлана. Она тоже любила этот дом, говорила, что если бы не институт, поселилась бы здесь навсегда.

Она сидела в своем кабинете, работала над какой-то статьей. Она иногда писала в журналы, проводила, как говорила сама, юридический ликбез. Не спросила, почему он не ночевал дома. От предложения поужинать вместе вежливо отказалась. Поешь сам, милый, все на кухне. Извини очень много работы. И закрой, пожалуйста, дверь за собой, мне нужна тишина, статья очень срочная, завтра сдавать, извини. И забери, пожалуйста, кота. Пришлось везти его с собой, соседи жалуются, что он кричит из-за двери как полоумный, и теперь он страшно мешает работать.

Максим постоял перед закрытой дверью. Выдворенный вместе с хозяином Василий потерся о его ноги, помурлыкал. Макс не взял его на руки как обычно. Легонько оттолкнул ногой. Кот обиженно мяукнул, и, подняв хвост, неторопливо ушел.

Максим спустился вниз, сел в машину, громко со злостью хлопнул дверцей, и на большой скорости, чуть не сбив фонарный столб, стоящий у ворот, умчался по дороге, ведущей в город.

В доме стояла тишина, и поэтому от рева сорвавшейся с места машины женщина, сидящая за письменным столом, вздрогнула. Несколько секунд она прислушивалась, затем быстро встала и, подойдя к окну, взглядом проводила удаляющуюся машину. Потом отошла от окна, вынула из дамской сумочки, лежавшей на столе, сотовый телефон, набрала номер, отрывисто проговорила несколько слов, и быстро спустилась по лестнице в холл. Здесь, вытянув из старинного с виньетками шифоньера, стоящего в углу, длинный темный плащ, она оделась, спрятала под поднятым воротником развившиеся волосы, и, осторожно притворив дверь, вышла из дома.

Она села в машину, которая стояла тут же под окнами. Оглядев пустынную дорогу, медленно двинулась вдоль нее в направлении, противоположном тому, в котором несколько минут назад уехал мужчина. Но затем вдруг резко развернулась, заскрипев тормозами, и все прибавляя и прибавляя скорость, помчалась по шелестящему под колесами, мокрому от недавнего дождя шоссе, где-то в конце которого, в бесконечном потоке машин, въезжал в город, мерцающий вечерними огнями, серебристый красавец-форд.

Глава пятая

– Здравствуйте, Максим Олегович.

– Здравствуйте, Иван Иванович. Как поживаете?

Максиму всегда подавал самый пожилой в ресторане официант Кох Иван Иванович. У них сложились почти дружеские отношения, и Максим даже делал Иван Ивановичу маленькие подарки – портсигар, шарф, недорогие запонки. Кох начинал в «Венеции» еще совсем молодым человеком. Теперь он был стар и сед, но все так же тверда рука, подносящая и уносящая тарелки, так же суха и подтянута фигура в черном фраке, все так же тактичен и предупредителен, так же почтительно склонялся в вежливом поклоне.

– По-стариковски, поживаю, Максим Олегович, по-стариковски. Вам как обычно?

– Да, Иван Иваныч, как обычно.

Вот что ему нужно сейчас больше всего. Чтобы все было как обычно. Ресторан, в котором он обычно ужинал, столик, за которым он обычно сидел, вино, которое он обычно пил.

Все как обычно.

Вот только со Светланой уже не получалось как обычно. Они всегда находили общий язык. Они соблюдали соглашение не мешать друг другу, но и не раздражать друг друга тоже было правилом. В кои-то веки попросил ее поужинать вместе… Но она перестала выполнять соглашение. Он злился на нее, и это было не так как всегда. Обычно Светлана не вызывала у него таких сильных эмоций.

Даже в первые годы между ними не наблюдалось ничего романтического, излишне нежного и чувственного, слишком самостоятельны и самодостаточны были оба. Каждый из них считал, что излишняя зависимость, заинтересованность в ком-то другом сделает его несвободным, уязвимым, открытым для посторонних мыслей, отвлечет от того, что действительно важно: работы и успешности в работе. Но оба были достаточно умны, чтобы ладить друг с другом, между ними существовало некое негласное соглашение: помогать и не мешать.

Градов был благодарен Светлане за то, что она, предоставляя ему свободу, не изводила его женскими придирками, не мешала размеренности и стабильности его жизни, в которой все было предусмотрено и предсказуемо, в которой один запланированный и размеренный день сменялся другим, таким же размеренным и запланированным, одни задачи, успешно решаемые сменялись другими, требующими такого же успешного решения.

Но последнее время его почему-то стало раздражать отсутствие в этой женщине именно чего-то очень женского – слабости, наивности, чуткости.

Он заставил себя успокоиться. Огляделся вокруг.

Как же он любил этот ресторан. Здесь ему было спокойно и по-домашнему уютно. Здесь хорошо думалось после трудного рабочего дня. Негромкая музыка, вкусная еда, вышколенный персонал. Он всегда приходил сюда, когда ему нужно было хорошо подумать. Когда хотелось побыть одному и в то же время в окружении привычных лиц. Это было дорогое элитное заведение, и здесь не было посторонних. Только узкий круг постоянных посетителей, которыми дорожили, и желания которых заранее предугадывались и старательно исполнялись. Он бывал здесь со Светланой, иногда встречался здесь с нужными людьми, но чаще приезжал один. И больше всего он любил бывать здесь в одиночестве, наедине со своими мыслями, чувствами, усталостью…

Подошел Иван Иванович с подносом, заставленным изящными, дорогого фарфора тарелками, аккуратно расставил их на белоснежной скатерти, плеснул в высокий тонконогий бокал темно-бордового вина, которое тут же заискрилось и заиграло в переливающемся свете массивной люстры, нависающей над столом тяжелыми гроздьями сверкающих, тонко позванивающих хрустальных шаров.

– Максим Олегович, поговорить бы надо… – Макс вдруг заметил, как дрожат руки у старика. А ведь раньше он так ловко расставлял на столе все эти бесконечные тарелки, фужеры, ножи, вилки. Сдает старик, с сожалением подумал Макс.

– Что случилось Иван Иванович?

– Мне нужно сказать вам кое-что важное… – Коха вдруг окликнули от стойки администратора, он, извинившись, ушел, но через несколько минут вернулся.

– Максим Олегович, вас просят к телефону.

– Меня? – удивился Максим, машинально ощупывая карманы в поисках сотового.

– Вас просят подойти к нашему телефону, – Иван Иванович услужливо отодвинул стул, чтобы Максу удобнее было встать, – позвольте, я вас провожу.

Максим недоумевал: кто мог звонить по ресторанному номеру? Все, кому он мог понадобиться, знали номер его сотового.

Он успел сделать лишь несколько шагов, когда за его спиной раздался страшный грохот, звон стекла, крики.

Оглушенный, он обернулся.

Одна из люстр, висевших над столами, рухнула у всех на глазах и рассыпалась мириадами искрящихся осколков, которые разлетелись во все стороны, и теперь ими были усеяны пол и соседние столы.

Казалось, хрустальный звон повис в наступившей вдруг на мгновенье тишине.

Осколки хрусталя и посуды… Кроваво-бордовые пятна вина, растекшегося по истерзанной скатерти … Совершенно белое лицо Коха… Остов люстры, напоминающий своими изогнутыми заостренными на концах бронзовыми скобами причудливый скелет какого-то громадного диковинного животного…

Масса тяжелого металла и битого стекла, похоронившая под собой изящный, ручной работы столик, за которым только что ужинал он, Максим Олегович Градов.

Задержавшись на мгновенье у огромного, ярко освещенного окна, скользнула вдоль стены и исчезла в стремительно наступающих осенних сумерках высокая фигура в темном длинном плаще.

* * *

Прошло несколько долгих, изматывающих своей пустотой и бессмысленностью, часов. Давно разошлись взволнованные посетители, старый Кох с грустно обвисшими усами сидел на краешке стула и не сводил с Максима глаз. Несколько раз старик пытался что-то ему сказать, но Градов все время был занят. Пришлось отвечать на вопросы пожилого капитана милиции, составлявшего протокол. Это был давний знакомый Градова – следователь по особо важным делам Степан Ильич Рудницкий. По долгу службы им приходилось встречаться и раньше, и нередко. По возрасту Степану Ильичу давно полагалось быть на пенсии, но – неугомонному и энергичному – ему не сиделось дома, и после двух месяцев непривычного для него отдыха он вернулся в отдел, где его встретили с распростертыми объятиями, как всегда не хватало людей, а Рудницкий работал за пятерых, и всегда был в самой гуще событий. Максим был доволен, что именно Степан Ильич приехал в ресторан, он уважал капитана за профессионализм и честность.

– Ну что, Максим Олегович, – Рудницкий был серьезен, – покушение?

– Не знаю, Степан Ильич, похоже, просто случайность.

Макс, конечно, был встревожен, но считал, что до выяснения всех обстоятельств выводы делать рано.

– Возможно, и случайность, пожалуй, слишком экзотично для покушения, слишком уж замысловато. А для случайности слишком уж случайно. Может все же происки врагов? Врагов у вас, как у всякого адвоката, много, я думаю?

– Враги-то они, конечно, есть. Но чтобы вот так люстру раскачать в нужный момент – это ж волшебником нужно быть.

– Да вот не угадал-то волшебник, опоздал или наоборот поспешил. Вы то, если не секрет, куда отлучались?

Макс помедлил, знает Степан Ильич о телефонном звонке или еще нет?

– Я в туалет выходил, – Макс умеет держать взгляд, смотрит прямо в чуть прищуренные хитроватые глаза Степана Ильича.

– Вот ведь как вовремя-то, Максим Олегович, в рубашке родились.

– Да, повезло.

Про телефонный звонок Макс ничего не сказал капитану. Что-то подсказывало ему: об этом, пожалуй, очень важном эпизоде нужно пока молчать. Старый Кох, которого также опрашивал Рудницкий, по всей видимости, почему-то не рассказал об этом звонке.

Наконец, вопросы у капитана закончились. Они встали, пожали друг другу руки, при этом капитан предупредил, что, возможно, им придется встретиться еще раз.

Расстроенный Кох провожал Макса до двери. Уже у самого выхода, оглянувшись, старый официант взял его за рукав и почему-то шепотом заговорил:

– Максим Олегович, простите старика, вы знаете, я к вам со всей душой… Поберечься вам надо, Максим Олегович, беда вам грозит, беда…

– Иван Иванович! – Максим положил руку на плечо Коху, пытаясь успокоить его, и вдруг увидел Владимира, который вошел с главного хода. Лицо его было строгим, даже злым. Решительным, быстрым шагом он направлялся к Максу и старику-официанту, который вдруг замолчал. Макс, все еще держащий свою руку на плече Коха, почувствовал, как тот замер, словно окаменел.

– Иван Иванович?! Так, кажется, вас зовут?! – крикнул Владимир. – Почему вы не на рабочем месте? Немедленно приступайте к работе, иначе завтра же, обещаю – вас здесь не будет!

Старик, ни слова не говоря, сильно шаркая, чего раньше Макс за ним не замечал, опустив голову, побрел на кухню.

И только тогда, проводив официанта взглядом, Владимир, раскинув руки, повернулся к Максиму:

– Макс, сколько зим, сколько лет, вот ведь как пришлось встретиться! И как это тебя угораздило, скажи на милость?!

– Ты так говоришь, словно я сам на себя эту люстру уронил! – Максим нехотя пожал руку старому другу. – И с каких это пор ты здесь распоряжаешься, официантам указания раздаешь? Ты здесь метрдотелем устроился?

Градов был очень удивлен только что произошедшей сценой, хотя старался не показывать этого, говорил как всегда ровным холодноватым тоном.

Владимир рассмеялся вызывающим, всегда неприятным для Макса, раздражающим его смехом.

– А тебе бы хотелось, чтобы я так низко опустился! Наверное, мечтаешь, чтобы я тебе прислуживал? А ведь теперь, пожалуй, так и будет. Так как ты часто посещаешь данное заведение, а оно с недавних пор принадлежит мне, получается, я теперь буду заниматься твоим питанием! – и Володька снова расхохотался своим неприятным злым смехом.

Это был удар в самое сердце. Макс не поверил своим ушам. Но крепился. Внешне оставался совершенно равнодушным.

– Ты купил этот ресторан? Зачем он тебе? Ведь ему сто лет! Он совсем не в твоем стиле… – Так… теперь пара зевков, имитирующих скуку и полнейшее равнодушие. Главное, не перестараться.

– О, это дело поправимое. Теперь будет в моем стиле. Все старье обдеру, перекрашу, в центре поставлю шест, и девочек, девочек, самых разных, и блондинок, и брюнеток, и такое здесь будет твориться! – Владимир с интересом наблюдал за выражением лица Макса.

Но Максим держался, ничем себя не выдал, хотя сердце обливалось кровью. Ему не верилось, что Владимир решится на такие изменения. Ресторан элитный, приносит немалые деньги благодаря постоянным клиентам, таким как Макс, которые приходят сюда и платят деньги именно за старье, за покой и уют.

Но все это Максим подумал про себя, вслух же сказал:

– Я вижу, твои изменения уже начались. Первым делом ты решил от люстр избавиться, и начал именно с той, под которой сидел я.

– Ха, ха! А ты все такой же шутник! – Владимир похлопал его по плечу. Макс невольно отстранился. Владимир, конечно, понял это его движение, усмехнулся, так же еле заметно, они словно играли в какую-то старую, только им двоим известную игру.

– Ну что, видно придется тебе извинения принести от имени заведения и от меня лично. Прости, что подвергли твою драгоценную жизнь опасности. Думаю, простое недоразумение, все выясню, лично доложу. Да ладно, не куксись! – Владимир, словно дразня, обхватил его одной рукой за плечи, – живой ведь, вон – все такой же красивый и цветущий!

– А ты все такой же веселый! – Максим незаметно старался освободиться от дружеских объятий.

– А что унывать?! Жизнь дается один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно скучно! Слушай, Макс, давай со мной! Ты ведь так и не поужинал, завалимся в какой-нибудь кабачок. Погудим по старой памяти! Я тебя с такой женщиной познакомлю, м-м-м, пальчики оближешь, рыжая как огонь и горячая! Поехали, а?!

– Ты как всегда, о женщинах как о пирожках – горячая! – Макс усмехнулся. – Нет с меня сегодня кабачков достаточно. Домой поеду. Устал. Извини, в следующий раз погудим.

– Ну, это ты зря, следующего раза может и не быть, – Владимир прищурился. – Жизнь она, видишь, какая, сегодня ты есть – красивый и успешный, а завтра – бац! – и вся твоя красота люстрой накрылась!.. Ладно, ладно, шучу. Не хмурь бровей! И все-таки зря! И женщина сейчас у меня не такая как всегда. Необычайной красоты и ума, зря не хочешь познакомиться, уверен – у тебя такой никогда не было. Да, кстати, как там твоя Снежная королева?

– Ты это о ком? – Максу все более неприятен становился этот дружеский разговор.

– О Светлане, разумеется! Или у тебя другая королева появилась?

Макс не стал отвечать. Протянул руку для прощания, до скорого мол, если что, звони, и, сдерживая желание тут же вытереть руку носовым платком, быстро направился к выходу.

С Иваном Ивановичем он поговорит в следующий раз…

* * *

Толпа зевак почти разошлась. Лишь кое-где у низких освещенных окон стояли любопытные, наблюдая, как сгребают то, что осталось от люстры, как важный и усталый оперативник с рулеткой делает какие-то замеры, считает шаги, отмечая что-то мелом на полу.

Какой прекрасный сегодня вечер… Теплый ветер ласково касается лица, колышет золотую листву на темных огромных каштанах. Так прекрасен был этот вечер и так бездарно потрачен впустую. Отчего-то Максу не хотелось думать сейчас о том, что его жизнь реально подвергалась опасности. Не торопясь, он шел к парковке. Обычно машину подгонял служащий ресторана, но из-за переполоха все служащие были заняты, и Максу пришлось самому идти за машиной. Впрочем, это было кстати. Несколько шагов в тишине и одиночестве, несколько минут наедине с тихой музыкой осеннего парка, чуть слышно шелестящего листвой, наедине с наступающей осенью, наедине с собой…

Негромкие шаги за спиной заставили его обернуться. Большие блестящие глаза, смущенная улыбка.

– Здравствуйте, – голос негромкий, с придыханьем, словно тихий шелест листьев.

– Здравствуйте, Лера, вы за мной следите?

Она смущается еще больше. Вся вспыхивает.

– Нет, что вы! Я домой возвращалась с зарисовок. Была за городом. Я ведь мимо прохожу всегда. По пути домой. Я недалеко живу, вы помните?

Он кивает, смотрит на нее. Она в светлом плаще, этюдник перекинут через плечо.

– А тут из парка люди бегут, шум, милиция… Я подумала, что вы можете быть здесь… Скажите, а что там случилось?

– Что случилось?.. Да ничего особенного. Просто упала люстра, и чуть не убила вашего покорного слугу.

– Вы шутите, да?

– Конечно, шучу. Люстра действительно упала, но я, как видите, не пострадал. А вам пришлось долго ждать. И не жалко вам времени?

Стоит, опустив голову, рассматривает носки ярких нарядных сапожек. Погрустнела, заметив нотки недовольства в его голосе.

– У меня много времени. Мне торопиться некуда, – смотрит чуть исподлобья, тонкой рукой придерживая прядь темных волос, падающих на глаза.

Он молчит, и она говорит чуть слышно.

– Ну, до свидания. Не буду вас задерживать.

– До свиданья, – спокойно отвечает он, внутренне усмехаясь.

Она вдруг резко поворачивается на каблучках, и неловко придерживая этюдник, быстрыми шагами, почти бегом, устремляется прочь от него, в глубину тускло освещенной аллеи.

Он догоняет ее.

– Подождите, куда же вы так скоро?!

Поворачивает девушку к себе и в качающемся свете фонаря видит глаза, полные слез.

– Ну что вы? Я ведь пошутил. Не обижайтесь.

– Извините, – отворачиваясь от него, сухо говорит она, – я понимаю вас, я слишком навязчива.

– Да нет, это я невежлив и нетактичен. Разрешите, в качестве извинения пригласить вас на ужин. Нет, конечно, не в этот ресторан, здесь полнейший разгром. Я знаю другой – вполне приличный. Думаю, вам там понравится. Соглашайтесь.

Макс замечает сомнение на ее лице. Ему очень не хочется заканчивать вечер, начавшийся так паршиво, в одиночестве. А девушка проста и наивна, и, пожалуй, сможет не испортить его окончательно.

Но к его удивлению, она не очень сговорчива.

– Уже очень поздно.

– Вы что на диете, после шести не ужинаете? – вежливым быть не получается, сказывается трудный день.

– Не в этом дело, – пожимает она плечами.

Теперь она говорит как-то слишком холодно, отчуждено, а ведь минуту назад чуть не плакала от того, что он был с ней недостаточно вежлив.

– Я совершенно не одета для ресторана. Я ведь за городом была, а там дождь, грязь, как вы понимаете. И потом в электричке ехала… – голос ее потерял вдруг решительность, она замолчала и только взглянула на него так, словно сейчас опять заплачет.

Он осмотрел ее с ног до головы, словно оценивая, одета ли она для ресторана, остановился взглядом на светлых сапожках, на которых не было ни пятнышка грязи, пожал плечами.

– Ну что ж, значит, в следующий раз, когда вы будете более подходяще одеты. Спокойной ночи! – вежливо и уже по-прежнему равнодушно, внутренне скучая, сказал он. Теперь была его очередь, повернувшись, уйти прочь.

И теперь была ее очередь догонять его.

– Максим, подождите! – негромко и с отчаянием в голосе. Держит его за рукав куртки, смотрит своими большими глазами. – Может быть, у меня дома поужинаем? – говорит чуть слышно.

– А у вас дома есть ужин? – чуть насмешливо и очень строго. Макс не любит, когда ему отказывают.

– Кажется, есть что-то… в холодильнике, – смешалась она под его взглядом, – но мы можем что-нибудь сами приготовить.

– А вы умеете готовить? – еще насмешливее и строже.

– Я?.. Вообще-то совсем немного, но… – она смотрит растерянно.

– Ну, хорошо, пойдемте к вам, – сдается он. – Но только смотрите, потом не пожалейте. Я прожорлив, как сорок тысяч братьев.

* * *

В холодильнике он нашел все, что необходимо для хорошего ужина: мясо, бутылка неплохого красного вина, сыр, зелень, фрукты, мороженое.

Макс сам жарил мясо, нарезал овощи. Лера взялась ему помочь, но тут же поранила ножом палец, и Макс велел ей просто посидеть спокойно рядышком и поучиться настоящему мужскому искусству. Она с интересом наблюдала, как ловко он орудует ножом, под лезвием которого красиво рассыпались тонкие кольца лука, истекали соком помидоры, хрустели твердые брусочки огурцов. Она любовалась, как аккуратно он укладывает на сковороду бело-розовые ломтики свинины, покрывающиеся корочкой в аппетитно шкварчащем масле, как быстро и умело накрывает на стол, расставляет тарелки.

– И как это вы все умеете!? – с восхищением, совсем по-детски всплеснула она руками, когда он пригласил ее к столу. – Как все красиво и вкусно!

– Ну, сначала нужно попробовать, а потом решать: вкусно или нет! – засмеялся он. С этой девушкой он становился другим, и сам не узнавал себя. Ее простодушие обезоруживало его. И как он внутренне не сопротивлялся, его все больше тянуло к ней. Помимо своей воли он любовался ею. Ему нравилось, как она говорит с ним, прямо, не отводя глаз, смотрит ему в глаза, а то вдруг опускает ресницы, словно прячется за ними, нравилось, как она улыбается, как иногда задумывается, и глаза ее становятся темнее. Ему все в ней нравилось.

Она еще раз спросила, где он научился так хорошо готовить. Он начал рассказывать об экспедиции, в которой был в юности, о том, что в тайге ему иногда приходилось готовить для товарищей, но потом вдруг неожиданно умолк, нахмурился…

Лера, словно поняла что-то, принялась рассказывать о себе, о том, какая она неумеха, как ругали ее в детстве за то, что у нее все валится из рук.

Макс смотрел на ее тонкие пальцы, так красиво держащие высокий бокал, наблюдал, как она пьет вино – не торопясь, маленькими глотками, как аккуратно и изящно нарезает кусочками мясо, и столько грациозной простоты было в ее движениях, что ему трудно было представить ее некрасивой, угловатой.

– Да, да, я не обманываю, это так! – весело говорила Лера. – У меня есть фотографии. Но я их спрятала далеко-далеко. Не могу их видеть. Я там такая… Просто дурнушка…

Она встретилась с ним взглядом и замолчала.

– Вы очень красивая, Лера, – Макс улыбнулся. – Не поверю, что вы

когда-нибудь были дурнушкой.

– Нет, правда, – она раскраснелась от смущения или вина, они вдвоем выпили почти всю бутылку, – но лучше не вспоминать… Хотите музыку послушать? У меня очень хорошая есть.

Она быстро встала, но вдруг покачнулась и опустилась в кресло.

– Ой, вы знаете, я совсем опьянела, подняться не могу! – она засмеялась, и откинулась в кресле, запрокинув голову. Ему вдруг захотелось почувствовать губами нежность ее шеи.

Он встал, подошел к ней, взял ее на руки, понес в спальню. Она перестала смеяться, прижалась к нему. Он осторожно опустил ее на постель, наклонился над ней. Она посмотрела испуганными глазами и вдруг обняла его, прижалась, зашептала горячо:

– Я так рада, что вы здесь – со мной, мне не верится, что вы так близко, что я могу говорить с вами. Если бы вы знали… если бы вы знали, как я люблю вас… как я люблю вас…

Он улыбнулся, его тронуло это горячее признание, и как-то неловко ему стало, он не мог воспользоваться ее беззащитностью, ее доверчивостью, он не хотел обманывать ее, не хотел давать надежду на то, чего в принципе не могло быть. То, к чему он относился как к малозначительному эпизоду своей жизни, по крайней мере, он старался убедить себя в этом, ей, по-видимому, казалось очень важным. Она не играла, и не знала еще правил той игры, в которую играют мужчина и женщина, игры, ни к чему не обязывающей и ничего не обещающей. И поэтому, несмотря на сильное желание, подогретое вином, он должен был сейчас встать и уйти. Это трудно – он взглянул на нее – очень трудно. Это серьезное испытание, даже для него с его волей и характером.

Она взяла его ладонь, прижала к своим губам.

– Вам нужно отдохнуть, – он осторожно отнял свою руку. – Вам нужно успокоиться и поспать, а мне пора идти.

– Пожалуйста, не уходите, останьтесь, – прошептала она.

– Нет, мне нужно идти. Я позвоню… завтра…

– Вы опять обещаете… вы только обещаете… а потом просто забываете обо мне…

– На этот раз я не забуду… Я приду обязательно… – ему очень хотелось поцеловать ее, но он сдержался. – Спокойной ночи, Лера, спокойной ночи… И… до завтра.

Он еще не знал, что ждет его завтра.

Глава шестая

Выходной день. Воскресенье. Не нужно вскакивать чуть свет, спешить на работу. Можно просто полежать, ни о чем не думая.

В огромных окнах загородного дома солнечный свет, покачивающиеся на ветру верхушки берез. Листья словно переливаются, играют оттенками красного, желтого, золотого, шелестят, навевая спокойный утренний сон.

Но Максиму не спится. С внезапной отчетливостью вспоминается вчерашний вечер, и в суматохе и хаосе событий два образа словно очерчены контуром: милое смеющееся лицо Леры, ее внимательные глаза, и, почему-то настойчиво и тревожно, образ старого Коха, уныло сидящего на краешке стула, его поникшая голова, седые усы. Старик весь вечер пытался что-то сказать Максу. Пожалуй, стоит заехать в ресторан сегодня же, выяснить, чего хотел Иван Иванович. Может, помощь нужна? Семьи у старика не было. Была сестра с детьми где-то под Ростовом, Кох помогал ей. Максим знал об этом, и неизменно оставлял старику большие чаевые. Старый официант благодарил всегда очень смущенно, отказывался. Иногда Кох задерживался у столика, показывал фотографии племянников, рассказывал о них всегда обстоятельно, с подробностями. Максиму нравилась привязанность старика к детям сестры, его забавляло, что уже взрослых людей старик по-детски ласково называет Ванечка, Машенька, как добрыми лучами собираются умильно морщины у старых выцветших глаз. Старик знал, что Макс никогда не откажет ему в помощи, и, наверное, решил обратиться именно к нему.

Да нет же, о чем это он, нет, нет, тут что-то другое! Ни о какой помощи Кох просить не хотел. Ведь он говорил, что это Максиму нужно поберечься, что ему грозит беда!

Зазвонил телефон, гулким эхом отозвавшийся в тишине большого дома.

– Максим Олегович? Здравствуйте! Это из ресторана вас беспокоят. Пожалуйста, приезжайте! Несчастье у нас, Коха Иван Иваныча убили! Полчаса назад в парке у ресторана нашли! Владимир Николаевич срочно просит вас приехать!

* * *

И в ресторане и в маленьком, прилегающем к нему, парке, несмотря на ранний час, собралось много людей. У всех озабоченные лица. Видно было, что все эти люди собрались здесь не ради праздного любопытства, а для решения какой-то очень важной задачи.

Старого Коха увезли, Максим уже не застал его, и только белый очерченный мелом контур на темном асфальте парковой аллеи робко повторял силуэт бедного Ивана Ивановича. У Макса больно сжалось сердце от пронзительной жалости к старику. Ему рассказали, что Коха ударили чем-то тяжелым по голове, умер он не сразу, наверное, пытался звать на помощь. Максим представил, как этот седой человек лежал один под деревьями, такими же старыми как он сам, смотрел в небо угасающим взглядом, ждал помощи. Но все уже разошлись, старик обычно уходил последним, и никто не пришел ему на помощь. Бедный, бедный Иван Иванович! Закончить свою тихую честную жизнь так страшно! Кто же это мог сделать? Кому понадобилось убивать безобидного старика, никому и никогда не причинившего зла? Кто это сделал? Макс медленно обходил парк, где люди в штатском и форме с серьезными лицами, изредка переговариваясь, тщательно делали свое дело.