Текст книги "ТАСС не уполномочен заявить…"

– Так ты же спала?

– Да, правда, спала, но что-то же я слышала…

Молодой супруг был на вершине блаженства. О ласке просила его любимая жена.

– Арис, Арис… Обними меня крепче, пожалуйста… Еще крепче…

– Ты – мое сокровище. Ты – моя королева. Желанная, медовая…

– Арис, ты…

Он закрыл ее рот своими поцелуями. Она задыхалась.

– Я твой муж?

– Да, Арис, мой…

– Да, Арис, муж…

– Скажи, что ты – моя жена…

– Да, Арис, – она задыхалась, – я…

– Арис, твоя…

– Арис, жена…

– Тебе нравится быть моей женой?

– Очень. Мне так хорошо, Арис, так хорошо… Ой, я пропала, ой…

* * *

Аристарх проснулся первым. Сколько он спал? Часа два? Впрочем, счастливые часов не наблюдают. Было сейчас три часа пополудни или семь вечера – значения не имело. Лариса спала, прижавшись к его плечу.

«Невероятно, – подумал он, вспоминая свои недавние страхи. – Значит, он всё сделал правильно? Но каких мучений ему это стоило вчера… Если честно, он еще до свадьбы с замиранием сердца думал, сколько времени ему придется ее завоевывать – год, полгода? Да хоть сколько! Но то, что произошло пару часов назад… Возможно ли это? Возможно ли такое осязаемое счастье? Как она к нему тянулась вся, как крепко обнимала, как нежно называла Арисом. А про ванную напрочь забыла. Он думал, вот сейчас подскочит, побежит… Какое там, не хотела даже его отпускать, прижалась к нему крепко и уснула… Да, Аристарх, при такой твоей неуемности и ее пылкости (о, блаженство!) вам в форточку ветром быстро надует…»

У него затекло плечо, и он осторожно его высвободил, чтобы не потревожить сон жены. И невольно залюбовался ею: «Девочка моя, как же я тебя выстрадал!».

Лариса повернулась во сне, ощущая некое свободное пространство, и тут же автоматически подтянулась к мощному торсу, положив свою руку ему на грудь.

«Да она всё еще меня не отпускает, даже во сне», – с радостью подумал Аристарх.

И ему вспомнилось слова: «да прилепится жена к мужу своему».

Он тихо лежал, наблюдая за нею, еще где-то около получаса. Потом она заворочалась и проснулась. А он сделал вид, будто спит.

Лариса тихонько села на кровати и обхватила голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону. Потом легла на спину и стала загибать пальцы на руках.

Аристарх не выдержал.

– И что ты там высчитываешь своими красивыми тоненькими пальчиками, если это не секрет?

– Так ты не спишь? – и Лариса повернулась к нему вполоборота.

Она была смущена.

– Арис, мне кажется, нам нужно быть немного осторожнее…

Как же ему было приятно слышать это слово: «нам»!

– Девочка моя, я никогда не был раньше женат и не знаю, как устраиваются другие молодожены, – искренне сказал мужчина, – но я полагаю, что было бы не совсем правильно в спальне для новобрачных в первую ночь устраивать филиал аптеки… Извини, может, я не прав?

– Я думаю, что ты как раз прав, – сказала Лариса, едва улыбнувшись и отводя глаза. – Но ты же знаешь, нам такая поездка предстоит…

– Ну, и что? Нас же двое. Ты теперь за Мужем, привыкай. Ну, случится – и хорошо. Тем более, что…

Мужчина запнулся на полуслове.

– Тем более, что мне не восемнадцать лет? Ты, ведь, это хотел сказать?

– Ну, не надо, не передергивай, моя девочка, – он обнял ее. – Чего ты боишься?

– Не знаю. Возможно, во мне говорит еще психология одинокой женщины. Ведь я раньше никогда не была замужем. И привыкла рассчитывать только на себя.

– Запомни: нас теперь двое. И муж у тебя какой – богатырь. И я за все отвечаю. В том числе, и за ребенка, если случится…

– Да, конечно, случится. Ты такой горячий, Арис… А я… У меня такое чувство, что в голове не осталось ни одной извилины. Все куда-то испарились.

– Я окончательно вырубил твою «ЭВМ»? Так это ж замечательно… Расслабься и ни о чем таком не думай. И, вообще, как гласит наше семейное предание, мужья-Рачинские своих любимых жен в первый месяц всегда брюхатили.

– Пока мед ели? – спросила она с улыбкой, а у самой лишь междометие промелькнуло в голове: «ой!»

Аристарх вдруг сказал: «Что-то есть так хочется».

– А мне спать всё время хочется…

– Ну, мы хороши: вечно голодный муж-проглот и жена – соня.

– Пойдем на кухню, – предложила она.

– С радостью.

– А когда поедим, обещай, что ты меня немного поносишь на руках, – попросила она.

– А зачем откладывать? – обрадовался он, подхватывая ее на руки, – пушинка моя.

… Был еще не поздний вечер.

Ларисина голова покоилась на плече мужа. Между ними установилась некая молчаливая пауза, когда каждый, возможно, осмысливал происходящее, сосредотачиваясь на своих ощущениях.

– Вот никак не могу понять, – вдруг сказала женщина, – может быть, ты мне поможешь разобраться, тем более, что это касается тебя…

Аристарх встрепенулся.

– Говори, рассказывай, нам так много надо узнать друг о друге, – сказал он в задумчивости.

– Если бы мы не оказались с тобою вместе, возможно, я так и не придала бы этому значения. Но сейчас чувствую, что это не было случайностью…

Мужчина посмотрел на нее вопросительно.

– Никак не могу понять, – повторила она, – почему всегда, когда я сталкивалась с тобой в агентстве, передо мной, словно, зажигался стоп-сигнал, короче, красный свет светофора.

– Вот уж, действительно, интересно – почему? – удивился мужчина.

– Ты был приветлив, тактичен, никогда не был назойлив, – сказала Лариса.

– Чего мне это стоило, – вздохнул счастливый муж. И добавил, – вообще-то, красный – это цвет опасности, предостережения, тревоги.

– Вот-вот, именно опасность и смутную тревогу я ощущала. И мне хотелось поскорее избавиться от этих, не совсем комфортных, ощущений. Куда-то уйти, исчезнуть. Но это сейчас я так остро всё чувствую и понимаю. А тогда – более смазано, на уровне интуиции.

– Очевидно, мое сильное чувство, замаскированное просто под вежливость коллеги, всё же пробивало твое биополе. – Аристарх опять вздохнул. – Но шансов у меня не было: журналистов ты не любишь, комсомольских секретарей – тем более. К тому же, я младше тебя на два года…

– Да, улыбнулась Лариса, – я считала всех, кто младше меня, детским садом.

– Конечно же, детский сад: я еще не родился, а ты уже на горшке сидела.

– А потом я еще думала… Извини, конечно, что ты исполняешь обязанности комсомольского секретаря не без каких-то там карьерных устремлений…

– Да ты что? Ты не представляешь, как я от этого отбивался, но меня уговорили…

– Извини, но я так думала.

– Хорошо, скажи мне, – вдруг резко спросил новоиспеченный муж, – а если бы я был просто какой-то пещерный охотник-добытчик, просто воин, сражающийся с драконами или разбойниками, как бы ты ко мне относилась?

– О, воина и охотника я бы любила, – мечтательно сказала Лариса.

– А за что бы ты его любила?

– За силу, за мужество, за всё его мужское естество…

– Так значит, всё-таки, за мужское естество, – усмехнулся Аристарх. – Ну, типа, как воина Эллады?

Лариса улыбнулась.

– Ты, хоть, понимаешь, что сейчас сказала?

– Не знаю, – повела она плечом, – что сказала, то и сказала. Просто я так чувствую.

– Ты всё правильно чувствуешь на уровне интуиции. А мозги у тебя зашорены. Да не только у тебя, а у всех нас зашорены социумом.

Тебе просто не нравились те социальные роли, которые мне пришлось исполнять по жизни. Понимаешь? Как раз я, очевидно, тебе, всё же, нравился, своим естественным мужеским началом. Где-то, в каких-то потаенных глубинах твоей души. Настолько потаенных, что ты и сама не могла до конца этого понять… Как же мне радостно это сознавать! Иначе, я бы не оказался самым мужественным из всех тассовских мужчин. И пусть судьба нас так странно и неожиданно соединила, я сейчас понимаю, что никому другому ты бы не смогла предложить такую авантюру. Ведь так?

– Конечно, конечно, – сказала Лариса, отводя глаза.

– Ты выбрала меня. Значит, всё-таки, я – избранный. Именно мне ты плакалась в тот день, когда тебе было так плохо. Ты доверилась мне, а не кому-то другому. И потом так круто изменилась наша жизнь. Причина же должна быть. Почему именно я?

– Ты так интересно всё объясняешь, Арис, – вздохнула женщина. – Но если я к тебе так хорошо относилась, пусть и неосознанно, но всё же – хорошо… Тогда почему красный свет, откуда опасность?

– Неужели ты не поняла еще, глупенькая моя? – он поцеловал ей руку. – Неужели?

Она покачала головой.

– Я молча ходил за тобой три года, как бычок на привязи. Любовь – это зависимость. Вот ты интуитивно этого и опасалась. Потому что, если бы заломал я еще раньше однажды твои белы рученьки, как сегодня днем, чтоб дыхнуть не могла, ты б сразу поняла, что «пропала»… А уж, как мне хотелось их заломать, поверь. Поэтому у тебя стоп-сигнал на меня и срабатывал…

– Невероятно, Арис. Ты так понятно всё объясняешь. Но мы, ведь, наверстаем упущенное?

– Можешь не сомневаться. У нас теперь три года за один пойдут, – пошутил он и притянул ее к себе.

Но всё равно погрустнел.

– Сколько времени мы потеряли… Выходит, смелее, настойчивее мне надо было быть? А я боялся выглядеть назойливым. Как же всё непросто с тобой, моя Королева. Но, значит, я, всё-таки, тебе нравился… Как хорошо, что ты мне об этом рассказала.

Они еще немного помолчали.

– А теперь ты ответь на мой вопрос, – Аристарх усмехнулся, – что было бы, если после тех твоих слов – «чего уж там, располагайте, пан Рачинский», я бы воспользовался ситуацией?

– Ну… – замялась Лариса.

– Нет, нет, не прячь глазки, моя сексопилочка, – сказал он, беря ее за запястье, – я, ведь, помню, как ты меня изводила в моем же кабинете.

– Только бы посмел, я не знаю, чтоб с тобой сделала…

– Ничего себе! Не вижу логики. Зачем же было предлагать?

– Женская логика не поддается никакой нормальной логике, ты разве этого не знал? – сказала Лариса.

– Проверку на прочность я прошел. Но пуговицы эти перламутровые мне всё время мерещились, а еще больше то, что скрывалось под ними.

– А я часто вспоминала, как ты нечаянно дотронулся до моей груди, и у тебя сразу левый глаз окосел…

– Было, значит, от чего. Хорошо, хоть не оба…

– А он опять у тебя косил сегодня…

Аристарх улыбнулся.

– Хочешь анекдот? Встречаются два резидента. Один называет пароль: «И завтра утром тоже». А второй говорит отзыв: «Чтобы левый глаз косил»…

– Арис…

– Представляешь, сколько у нас может быть таких паролей?

– А давай мы в эту неделю носа не высунем на улицу, тем более, там сыро и мокрый снег, брр…

– Я тоже об этом мечтаю, – сказал Аристарх, – но вот только волнуюсь, что продуктов не хватит…

– Хватит. – Я слышала, как отец, забивая провизией холодильники, говорил матери: «Чтоб молодой не оголодал»… Обрати внимание: не «молодые», и даже – не любимая его доченька, а «молодой».

– Мне так приятна его мужская солидарность. Хороший у тебя отец, с пониманием.

– А, кстати, может, надо им позвонить, сказать, что всё у нас хорошо?

– Я, хоть, и не был женат, но ты, уж точно, совсем ни разу не замужем, – сказал мужчина. – Да ты разве не видела, как посмотрели на тебя все родители, когда ты сказала, что хочешь позвонить на дачу?

– Я такого не помню.

– Давай спишем это на твою усталость. Разве не были они молодоженами? Разве не понимают наши ближайшие родственники, что нам сейчас ни до кого и ни до чего? Вот мы не позвоним – и именно это будет означать, что всё у нас замечательно. Они всё поймут правильно.

– Ты так думаешь?

– Конечно, девочка моя. У нас всё замечательно, как ты считаешь?

– Ой, Арис, так замечательно… И мы на улицу ни разу не пойдем за эту неделю…

– Конечно, не пойдем. Чего мы там не видели? И шторы открывать не будем…

– Не будем…

– Ну, что? – окончательно проснулась моя спящая красавица? – Аристарх чмокнул в щеку жену. – Хотя… Это не совсем точное определение. Потому что красавица проснулась от одного поцелуя. А мне же досталась бесчувственная деревянная чурочка, в которую я, как папа Карло, всю ночь пытался вдохнуть жизнь.

– И у тебя это получилось…

(«Знала бы ты, чего мне это стоило. Но ты о моих страхах ничего знать не должна»).

– Может, ты проголодался?

– Нет.

– Может быть, хочешь меда?

– Хочу.

– Я сейчас…

– Нет, я совсем другого меда хочу сначала…

– Ну, Арис…

– Хочу, чтоб ты от меня пропадала, а я – от тебя…

– Арис, Арис…

«Ну, и соня мне досталась, – думал он какое-то время спустя, глядя на Ларису. – И посмотри, как обнимает и не отпускает тебя, даже во сне. Неужели – охомутал кобылку? Нет, она, конечно, взбрыкиваться еще будет. С ней всегда надо быть начеку. Ее так заносит. Впрочем, что к нему ее тогда занесло, в тот день – это здорово. Лишь бы ни к кому другому… И с капризами ее женскими (как же без них Королеве!) он знает, как теперь справляться. Способ есть один безотказный.

Но как быть с тем… С тем опереточным красавцем и залетным гастролером? Что он для нее значит? Ох, чувствую, опасен… Я должен это узнать. Но, ведь, не сегодня же? Но и не затягивай. Я видел, как она целый год страдала, как он ее присушил. Я каждый вздох ее помню… Ты, главное, сейчас не давай ей опомниться. Чтобы, как она сама говорит, у нее не осталось ни одной извилины, чтоб растворилась в тебе вся без остатка… Чтоб память стерлась о тех, кто был до него… Это только его сокровище. И он Скупой Рыцарь. И он свое сокровище никому не отдаст. Не давай ей опомниться. Да куда ж больше-то? Он ее совсем задушил сегодня поцелуями, бедняжку. Вон она, какая тоненькая, хрупкая. Но как его обнимает нежно и крепко. Как обнимает! И какие слова ласковые говорит. Какие слова»…

Зачем обнимала, зачем целовала…

… Аристарх зашел в комнату.

– Уже проснулась? – обратился он к жене.

– Меня, вроде, звонок разбудил.

– Это Павел Тихонович звонил. Поинтересовался, не нужно ли нам чего. Я его успокоил.

– Отец еще что-нибудь сказал?

– Осторожно напомнил, что уже четыре дня прошло после свадьбы и какое сегодня число.

– Неужели четыре дня?

– Я потом посмотрел на электронное табло телефона и сам удивился. – Мужчина улыбнулся. – Он еще сказал…

Лариса насторожилась.

– Сказал, чтоб я мозги тебе прикрутил с самого начала…

– Узнаю папаню, небось, еще и поддатенький был.

– А, по-моему, просто голос у него радостный был.

– Еще бы. Наконец-то, свою непутевую дочь сбагрил.

– Любимую, между прочим, дочь, – заметил Аристарх. – А ты знаешь, что родители, разумеется, если они живут в мире и согласии, когда их дети женятся или выходят замуж, могут пережить что-то вроде второго медового месяца? Я насчет своих абсолютно уверен, – улыбнулся он.

– Ну, если это действительно так, – сказала в задумчивости женщина, – то мой папаня тоже своего не упустит, не сомневаюсь. Удивляюсь, как же моя мать с таким подарком прожила жизнь.

Она замолчала.

– Неужели прошло уже четыре дня, Арис? Как такое возможно?

– Это потому, что у нас с тобой всё смешалось: день и ночь, утро и вечер. Может, открыть шторы?

– Нет, я не хочу, – и она легонько прикоснулась к его руке.

– Я тоже.

Он вдруг засмеялся.

– «Прикрутить мозги», – мне это очень понравилось. Если ты говоришь, что у тебя не осталось ни одной извилины, значит, мне это удалось?

– Удалось. В моей голове теперь лишь проскакивают одни междометия, и те – иногда…

– Ты хочешь перекусить?

– Пожалуй, не откажусь от сока и какого-нибудь бутерброда.

– Ты так мало ешь, как птичка. Я сейчас…

Аристарх принес из кухни на подносе бокалы с соком, бутерброды с ветчиной и три красных яблока.

Лариса съела один бутерброд, отпила полбокала сока, взяла в руки красивый плод и задумалась.

– Хочешь? – и она протянула мужу яблоко.

– Сначала ты.

Лариса надкусила фрукт.

– А теперь ты, – и она отдала ему сочный плод.

– Искусительница ты моя, – сказал Аристарх, возвращая ей яблоко, которое он тоже надкусил.

При этих словах Лариса вдруг внутренне содрогнулась, вспомнив, что однажды уже слышала их. Она так явственно увидела то, валявшееся на ковре гостиничного номера «России» красивое красное яблоко, которое ей с Мишелем не суждено было надкусить. И теперь было понятно, почему. То был знак судьбы. СВОЁ яблоко она будет есть с другим…

Какая-то тень пробежала по ее лицу, она даже слегка улыбнулась, еще раз едва коснувшись красивого красного плода, и тут же отложила его в сторону.

– Что ж ты так плохо ешь, девочка моя? – он чуть приблизился к ней, мгновенно ощутив ее смятение и произошедшую перемену.

Она вздохнула. И вздохнула совсем как-то не так, как он уже привык слышать за то короткое время, что они провели вместе. Вздох – как прощание. Или – сожаление?

И уже в следующую секунду он точно знал, кто сейчас стоял между ними. Тот, другой. Но почему вдруг, когда у них всё так прекрасно? Он чего-то не знает. Он должен это знать. И сейчас же. Немедленно.

(«Смотри только – не наруби дров»).

– А ты почему не ешь бутерброды? – она прикоснулась к его руке, тоже улавливая в нем непонятную перемену.

– Я не голоден.

– Неужели? Это так на тебя не похоже, – улыбнулась она и снова погладила его по руке, видя странную зажатость. – Что-то не так?

– Ну, что ты, всё хорошо, моя девочка, – сказал он, целуя ее руку, и отводя немного в сторону глаза.

– Но я же чувствую, Арис. Ну, родной мой, ты же шутил только что, а сейчас…

(«Родной мой», ты это учти, дровосек).

– Ну, хорошо, – выдохнул мужчина. – Я хотел сказать об этом, еще немного даже раньше, чем сегодня…

Он волновался.

– Мы начинаем жизнь с чистого листа. И то, что было у меня, или у тебя до свадьбы – это закрытая тема.

– Конечно, Арис, конечно. Я сама тоже хотела сказать об этом. Почему ты так напряжен? Ты всё говоришь правильно.

– Понимаешь, я бы, вообще, наверное, не завел этот разговор вовсе, если бы не одно обстоятельство…

– Да не нервничай ты так…

– Я не хочу, чтобы ты страдала. Я… я никому этого не позволю, потому что знаю, как ты страдала весь этот год.

– С чего ты взял? – удивилась она.

– Из собственного опыта. Вот как я сох по тебе, точно так же ты сохла по нему. Вяла у меня на глазах, как неполитый комнатный цветочек, а я сделать ничего не мог. Хотя, всё видел. Всё понимал. Я каждый вздох твой слышал…

Теперь напряглась уже Лариса. Она поняла, о ком речь. Но… Откуда он об Этом может знать?

– Какие у тебя образные сравнения, Арис, – сказала она, уходя от конкретики.

(«А вот теперь ты нервничаешь, моя девочка, хотя только что сама призывала меня не нервничать»).

– Однажды я договорился встретиться с Андреем в выходной…

– Это твой друг, который был свидетелем у нас на свадьбе? – невозможно спокойным голоском спросила женщина, понимая, что она никак не готова к такой неожиданности.

– Да, – кивнул Аристарх. – Я приехал из Мытищ. В электричке холодина. Мороз в тот день был свыше двадцати градусов. Звоню ему из автомата, мечтая о глотке горячего чая. А он и говорит мне, что у него, мол, девушка с вечера в гостях и всё такое…

– И девушка эта, наверное, теперь его нынешняя жена? – предположила Лариса.

– Да, – кивнул Аристарх. – Он очень долго ее обхаживал, и она, наконец, первый раз приехала к нему в гости. Извини, что я так долго и бестолково объясняю.

– Ничего, – ответила она, понимая, что говорить неправду даже из каких-то благих намерений она сейчас не сможет, потому что ложь он сразу почувствует.

– Ну, я и решил, что надо где-то погреться, перекусить. И почему-то решил махнуть в кинотеатр «Зарядье».

– А-а-а, – протянула Лариса. – Теперь понятно. На ловца и зверь…

– Я стоял в огромной очереди в буфет, а тут вы появились в фойе кинотеатра: красавица под руку с опереточным красавцем, все такие шикарно упакованные в контрасте с голодной толпой…

Установилось молчание, которое первой нарушила Лариса.

– Боже мой, как же тебе должно было быть плохо, Арис, – сокрушилась она, обнимая его.

– Если бы я не знал, как может быть плохо, откуда бы я узнал тогда, как бывает хорошо? – Аристарх вздохнул. – Значит, судьбе зачем-то было нужно, чтобы я оказался в тот день именно там и видел вас двоих.

Лариса молчала, не зная еще, что сказать на такое его откровение.

– Я понимал, что должен же быть у тебя кто-то. Но старался об этом не думать. Потому что был верен тебе, хотя, тебе это было не нужно. Влюбленный мужчина – самый верный. Ты этого не знала?

– Арис…

– Вот спроси меня сейчас, о чем был тот фильм? Понятия не имею. Названия не помню. Потому что я не сводил с вас глаз. Вы почему-то пересели на другие места. И я подумал, чтобы целоваться было удобней…

– Да ты что! – удивилась Лариса. – Кто же в нашем возрасте ходит в кино, чтобы целоваться?

– А я бы пошел… Я мечтал с тобой гулять на моих любимых Чистых прудах и просто держать тебя за руку. Мечтал взять билеты на последний ряд кинотеатра, чтобы тебя целовать…

Она молча погладила его по руке.

– Впрочем, я понимаю: такие опереточные красавцы должны водить своих дам только в номера «люкс». У него, ведь, «люкс» был?

Ларисе показалось, что Аристарх посмотрел на нее не только пристально, но и достаточно строго.

Такого быстрого перехода по теме она никак не ожидала. Поэтому, возможно, и ответила не совсем «на высоте», но попыталась уйти от «люксовской» темы.

– Что ж ты всё время его опереточным красавцем называешь? Почему, хотя бы – не оперным? А он, между прочим, пианист, обладатель многих международных наград, – тихо сказала Лариса.

– Я тоже, между прочим, обладатель многих международных наград, только в несколько иной «опере», – обиженно сказал мужчина.

– Я знаю, – и она снова погладила его по руке.

(«Ага, заступаешься за своего болезного оперного, видите ли, красавчика, так я и думал. Заступаешься, прямо лежа со своим мужем на супружеском ложе, неосознанная моя. Как же я его ненавижу! И как же он опасен!»)

«Надо немедленно выруливать из этой темы», – подумала Лариса.

Она обняла Аристарха.

– Я все понимаю, милый, ты ревнуешь. Но не надо. Потому что между нами не было того, о чем ты подумал.

– Правда?

– Не веришь? Ну, посмотри мне в глаза, Арис. Мы должны доверять друг другу.

Из груди мужчины вырвался вздох облегчения, и он стал целовать свою жену. Но механизм ревности был уже запущен, и ревнивец не мог сразу успокоиться.

(«Значит, не было. И она так страдала? А что удивительного? Ты три года сох по ней, и тоже ничего не было. Нет, но чем же он ее всё-таки зацепил? Как же он опасен! А если он объявится однажды, и ей захочется сравнить… кто лучше?»)

И, словно, угадывая его беспокойные мысли, женщина сказала:

– Ты самый лучший, самый красивый, самый сильный. И ты – мой муж. Давай закроем эту тему.

Воцарилось молчание.

(«Но, ведь, скорее, случайность, что Этого не произошло. Я-то, понимаю, что она была с ним так же близко, как со мной сейчас. И в его номере, и этот опереточный красавец ее целовал и обнимал»!)

После продолжительной паузы, понимая, что его уже куда-то несет бурный ревнивый поток, но он не в силах остановиться, строгий муж сказал:

– Но это, скорее, случайность, что ничего между вами не произошло? Ты, ведь, Этого хотела?

«Ой, – пытка продолжается», – подумала Лариса. – По-моему, я вышла замуж за следователя с Петровки».

И решила, что на этот вопрос она просто промолчит.

– Я видел, как ты на него смотрела, как пылинки с него сдувала, как поддерживала под руку, когда вы шли к гостинице…

– Он был нездоров, – упавшим голосом сказала женщина.

– Ну, понятно. Зато я был здоров, как бык. Как деранул два кросса вокруг гостиницы «Россия» в двадцатиградусный мороз! Прохожие от меня шарахались. А я бежал и кричал от боли, сознавая, что моя любимая сейчас с другим…

– Арис, родной мой, – как же тебе было плохо, – сказала Лариса, крепко обнимая мужа и пытаясь его успокоить.

Она вдруг поняла, что он на грани истерики от ревности и обиды. И ему надо помочь. Точно так же, как он помогал ей после свадьбы, когда она оказалась «никакой» невестой. Ему надо просто дать возможность выговориться.

– Что же ты кричал?

– Я бежал, задрав руку, словно, держа копье, которым целился в соперника… И кричал только одно слово: «нет»!

«Бедный мой Арис, бедный. Боже мой, это ж какие горячие страсти кипели в тот жутко морозный день», – подумала Лариса.

И для нее это был не самый удачный день. Она вспомнила, как перед первым киносеансом в «Зарядье» ела шоколадку, которую запивала ледяным томатным соком. На всю жизнь она запомнила эта несочетаемое вкусовое ощущение. И ей тоже было плохо. И слезы душили ее тогда. И она чувствовала себя виноватой перед Мишелем. Но, оказывается, был человечек, которому в тот день в тысячу раз было хуже…

– Ну, ладно, я – мужик. Сильный и здоровый, – сказал Аристарх, и Ларисе показалось, что он немного начал уже успокаиваться. – Но что он с тобой сделал – этот заезжий гастролер?

И она поняла, что ей надо молчать, даже, если она с чем-то будет не согласна.

– Ты потом заболела…

– Да, я простыла, неделю не ходила на работу, что-то такое припоминаю…

– Тебя не было двенадцать дней…

– Ты считал? – изумилась женщина и потерлась губами о его щеку.

– Считал… Представь себе. Я так испугался, что он увезет тебя с собой. Ну, в смысле совсем увезет…

«Ой, милый, опасения твои были вовсе не напрасны. Он действительно звал меня замуж», – подумала Лариса.

– А когда ты вышла на работу, я как глянул на тебя, вся ревность моя тут же улетучилась. На тебя было жалко смотреть. Ты по коридорам ходила, держась за стенку.

– По-моему, ты преувеличиваешь, – тихо возразила женщина, но я действительно ослабла после той болезни…

– Ну, еще бы. Болезнь у нас была с тобой одинаковая – присуха называется. И тогда же на груди у тебя эта брошечка золотая появилась в виде скрипочки.

«Молчи, молчи, – приказала себе Лариса. – Пусть выговорится».

– Как-то обедали мы вместе за одним столом. Уже, между прочим, лето было на дворе… Говорили о какой-то ерунде, – мужчина обхватил голову руками. – Ты бы видела себя со стороны… Вроде бы, до волос своих сначала дотрагивалась. Потом рука твоя скользила на грудь, касаясь брошки, ты глаза на секунду прикрывала и – словно телепортировалась к нему… И так раз десять, пока мы обедали.

– Я поняла. Эту брошку никогда больше носить не буду, – сказала она тихо.

– Теперь я буду дарить тебе украшения, – сказал он.

– Конечно, милый, конечно. Вот это самое мое дорогое украшение, которое ты мне подарил, – и она прикоснулась губами к своему обручальному кольцу.

Аристарху это было, конечно, очень приятно слышать. Очень. Но остановиться ревнивец уже не мог.

– Ты меняла наряды, но всякий раз эта брошка оказывалась у тебя на груди. И ты постоянно дотрагивалась до нее рукой, даже не замечая этого.

(«Ой-ёй-ёй, что же мне делать?»).

– И я понял, что он просто энергетический вампир, который через это золотое украшение сосет из тебя все жизненные соки… И даже подумал, что, возможно, эта вещь – какая-то заговоренная, потому что, в первый же день, как только ты ее сняла, у нас всё сладилось так вдруг…

(«Знал бы ты, для кого я наряжалась в тот день, наблюдательный ты мой. Впрочем, лучше бы не знал. Ой! Когда же эта пытка закончится?»)

– Скажи, ты, ведь, о нем вспомнила именно тогда, когда мы ели с тобой яблоко? – Аристарх склонился над ее лицом.

(«Ой, помогите кто-нибудь!»)

– Он был у нас в гостях, мы ели фрукты… Разве есть яблоко – это преступление? – сказала Лариса, понимая, что ответила, ну, ужас, как плохо.

– Даже так. Значит, с родителями знакомила… Про гостей – верю. А вот про яблоко – что-то не то, чувствую, какая-то полуправда…

И он замолчал.

– А-а-а, – кажется, я понял, – выдал он через секунду и опять склонился над ее лицом, – это он тебе сказал, что ты – его искусительница? А как… как ты его искушала?

(«Я этого не вынесу! Тебе, что ли, рассказать, как я выплясывала в гостиничном номере на столе и пела «однажды морем я плыла»?)

– Молчи, молчи. Можешь не отвечать. Я просто хочу сказать, чтобы ты знала: он только подумает о тебе через моря и океаны, или ты вдруг вспомнишь о нем, я в ту же секунду буду уже знать об этом. Поняла? Вот такой я чувствительный. Меня не обманешь.

– Ты же – счастливый обладатель, а не он, – тихо сказала Лариса. – Умоляю, Арис, давай закроем эту тему.

– Ну, скажи, чем он тебя так присушил, если ничего между вами не было? Какие золотые горы он тебе пообещал? Я чувствую что-то такое… Он опасен. Я не позволю, чтобы ты из-за него страдала. Не позволю. Не отдам, слышишь? Не отдам! Я делить тебя с ним не смогу!

Женщина молчала, подавляя слезы.

– Не отдам, – повторил Аристарх.

А про себя подумал: «Обрюхачу, сейчас же, сию минуту, будешь у меня с животиком ходить, на замочке…

Мужчина и не подозревал, что по наитию любви сам и ответил на свой вопрос. Потому что, если женщина искренне говорит, что хочет родить ребенка от конкретного мужчины, то это очень много значит. Очень… Возможно, это и есть то, что «сильнее страсти, больше, чем любовь»? К счастью, молодожен не знал, о чем (тогда еще не его жена) просила музыканта. Но что-то такое почувствовал…

– Что ж ты замолчала? Не хочешь говорить? – всё не успокаивался Аристарх.

И Лариса поняла: он уже просто не сможет остановиться, и что надо это как-то прекратить немедленно, иначе они сейчас могут поссориться. Потому что правду она сказать не может, а ложь он почувствует мгновенно. И от этого ей хотелось разрыдаться. А еще женщина чувствовала его боль и понимала, как он настрадался из-за нее. И хотелось его успокоить. Но гладить по руке, жалеть вот сейчас – значило бы сделать еще хуже. Аристарха нужно было срочно «переключить». Но так, чтобы не сделать ему больно. Достаточно она отвечала сейчас невпопад, тем самым, подливая масла в огонь.

И Лариса вдруг сказала, придавая своему голосу некоторую отстраненность:

– Так сильно курить хочется. Арис, верни мне, пожалуйста, сигареты. Я ведь знаю, что ты их спрятал.

Наконец-то установилось пауза в речи ревнивца.

«Неужели»? – подумала Лариса.

– Это из-за меня, из-за того, что я только что наговорил тебе? – спросил он, склоняясь к ней, и видя в ее глазах слезы, которые она сдерживала. Искренние, между прочим, слезы.

Он так испугался, что лишился дара речи.

(«Что ж ты натворил, дровосек хренов? На четвертый день счастливой супружеской жизни! Своими собственными руками!»)

Аристарх ринулся к ней.

– Прости меня, ты сердишься? – и он начал осыпать ее поцелуями.

Но Лариса очень мягко, очень нежно отстранилась. Так, как это умеют иногда делать женщины, когда дают понять, что если они чего-то не хотят, то этого и не будет.

(«Она так всё время ко мне тянулась. А теперь отстраняется и отворачивается. Скажи спасибо, что вообще не оттолкнула после того, что ты ей сейчас наговорил. Ну, ты и козёл!)

Лариса видела его смятение, почти отчаянье. «Неужели пронесло»? – судорожно подумала она, понимая, что ей самой сейчас придется латать эту маленькую брешь на их корабле, только-только вышедшем из семейной гавани. Но, всё-таки – брешь. И латать обязательно, чтобы подобное не повторилось.

– Я так и не поняла: ты возвращаешь мне сигареты? Или я сейчас пойду на кухню и… и напьюсь, – сказала она.