Текст книги "Проигравшие победители. Русские генералы"

В этот трудный период доблесть войск и активная деятельность большинства военачальников предотвратили возможную катастрофу, на которую обрекало войска их неудачное развертывание на театре военных действий[20]20
  Первоначальное сосредоточение русских войск происходило на основании устаревших разведданных о группировках австро-венгерских войск. Эта информация была получена задолго до начала войны от офицера ГШ австрийской армии полковника Редля. Австрийская контрразведка обнаружила предательство, и командование вероятного противника изменило план сосредоточения своих войск, значительно сместив его. Данное изменение не было своевременно обнаружено русским ГШ.


[Закрыть]. Трехнедельная «Галицийская битва» закончилась победой русских войск. Австро-венгерские войска потерпели поражение, оставив практически всю Галицию. Но стратегическая недальновидность В. М. Драгомирова – действительного руководителя действиями 3-й армии в этой операции – в совокупности с низкими волевыми качествами Н. В. Рузского и «покладистостью» Н. И. Иванова не позволили нанести сокрушительное поражение противнику, что предвещал уточненный план «Галицийской битвы», выношенный начальником штаба фронта М. В. Алексеевым.

Мнения многочисленных исследователей этой операции совпадают с мнением современников описываемых событий, озвученных следующим образом: «Наши успехи могли быть еще большими, а может быть, и решающими для войны, если бы достижению их не помешало поведение генерала Рузского. Вместо того чтобы нанести сокрушительный удар 600-тысячной австрийской армии, он погнался за дешевой победой у Львова. Оставив город, австрийская армия ушла от смертельной опасности и сохранила свои силы для последующей борьбы в Галиции. Ставка же в лице Николая Николаевича, Янушкевича и Данилова в собственных интересах, а также в личных интересах Иванова и Алексеева раздула эту «победу». Было объявлено, что город был якобы захвачен в результате «семидневных упорных боев», что он был «сильно укреплен» противником и т. п. Между тем командир корпуса Щербачев указывал в своем донесении, что он вошел в город, уже оставленный австрийцами».

На фоне трагедии, постигшей 2-ю армию А. В. Самсонова, и общую неудачу в Восточно-Прусской операции войск Северо-Западного фронта Ставка представила важной победой русской армии «самодеятельность» командования 3-й армии, выигравшего взятием населенного пункта тактически, но проигравшего в стратегии (была упущена возможность уничтожить войска противника). «Герой» Львова был награжден орденами Георгия 4-й и 3-й степени, и в сентябре 1914 г. после отрешения генерала Я. Г. Жилинского от должности Н. В. Рузский был назначен главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта.

В этом ранге Н. В. Рузский проявил себя осенью 1914 г., когда его штаб во исполнение франко-русских военных конвенций 1892 и 1913 гг. и англо-русской конвенции 1907 г. разработал план стратегической операции по вторжению в Германию, одобренный Ставкой. Выявив из перехваченных радиограмм намерения русского командования, австро-прусская коалиция спланировала свои активные действия с целью упредить реализацию русского плана. Немецкое военное руководство, поставленное в трудные условия результатами предшествующей Варшавско-Ивангородской операции, решило выйти из ситуации наступлением из Западной Пруссии. План главнокомандующего Гинденбурга сводился к проведению глубокого контрудара во фланг и тыл готовящимся к наступлению на Познань 2-й и 5-й русским армиям. Для выполнения этого плана 9-я германская армия в составе трех с половиной корпусов должна была совершить быструю железнодорожную рокировку (на 300 км) с фронта Ченстохов, Велюнь в район Торна, откуда нанести неожиданный фланговый удар 2-й и 5-й русским армиям. Усиление немецкой 9-й армии составили прибывшие с западного фронта 1-й и 3-й кавалерийские корпуса, и переброшенные из состава 8-й армии 1-й и 25-й резервные корпуса. Кроме того, из гарнизонов крепостей Познань, Бреславль и Торн были сформированы три сводных корпуса.

Таким образом, противоборствующие стороны готовились к проведению встречных операций, одна из которых с русской стороны осталась в истории как Лодзинское сражение. В нем наиболее отчетливо проявился уровень «полководческого мастерства» Н. В. Рузского: главнокомандующий получил от Ставки почти неограниченные права при реализации плана. Им предусматривалось, исходя из ошибочных разведданных фронта о нахождении главных сил врага в районе Ченстохова, сломить сопротивление противника в полосах наступления армий фронта и утвердиться на линии Ярочин, Остров, Кемпен, Крейцбург, Люблинец, Катовице с дальнейшим наступлением в пределы Германии. Предупрежденный Ставкой о сосредоточении сил противника в районе Торна, Н. В. Рузский не придал этой информации значения, в результате чего войска фронта начали стратегическую операцию, исходя из ошибочной оценки сосредоточения противника.

Совершив передислокацию основных сил немецкой группировки, ее командующий Макензен 29 октября, не дожидаясь сосредоточения всех спланированных для операции войск, ударил главными силами (20-й армейский, 25-й и 1-й резервные корпуса) по левобережной группе 1-й армии П. К. Ренненкампфа – 5-му Сибирскому корпусу. Упреждающий удар не полностью сосредоточенных немецких войск был вызван перехваченной радиограммой русского командования. В ней был указан точный срок начала операции по глубокому вторжению войск Северо-Западного фронта на территорию Германии. Обрушившись 30 октября основными силами на оторванный от 1-й армии V Сибирский корпус, германцы попытались окружить и уничтожить его.

Уже на этом этапе операции в русских войсках начала сказываться недостаточно тщательная ее подготовка в инженерном отношении. Отсутствие переправ через Вислу, не обеспеченных силами и средствами фронта, не позволило командующему 1-й армией П. К. Ренненкампфу организовать помощь сибирякам, сражающимся в отрыве от войск армии со значительно превосходящими силами противника. П. К. Рененкампф предвидел необходимость возведения переправ перед началом операции, о чем он извещал главнокомандующего. В ответе начальника штаба фронта В. А. Орановский уведомил командующего 1-й армией, что временные и постоянные мосты будут возведены. Неоднократно посланные им донесения Н. В. Рузскому о сосредоточенных против войск армии больших сил противника не вызвали ответных решений главнокомандующего, считавшего причиной поражения нераспорядительность соответствующих командиров. Таким образом, штаб фронта, отрицая превосходство немецких сил, не признал факта их перегруппировки.

Бой сибиряков у Вроцлавска и поступающие от разведки донесения указывали на маневр противника против правого фланга и тыла русских армий, развернутых на левом берегу Вислы. Однако штаб фронта, вместо того чтобы вдумчиво оценить создавшееся положение, отбросить старый план и повернуть правый фланг фронта для ликвидации явно нависшей угрозы, продолжал твердо держаться намеченных им мероприятий и готовился к введению в действие 1 ноября 2, 5 и 4-й армий. Внимание главнокомандующего и его штаба, судя по указаниям подчиненным армиям, было отвлечено от локальных, по их мнению, боев правого фланга фронта.

Чем же было обусловлено это упорное следование первоначальному плану, составленному штабом фронта и утвержденному Ставкой? По словам многих участников войны, имеющих отношение к армейскому и фронтовому звеньям управления, Н. В. Рузский полностью решение всех стратегических вопросов отдал в руки генерал-квартирмейстера М. Д. Бонч-Бруевича. Об этом вспоминал А. П. Будберг, говоря, что «…фактическим Главнокомандовавшим С.-З. фронтом по оперативной части был достаточно всем известный и достаточно всеми презираемый и ненавидимый Бонч, великий визирь при совершенно выдохшемся Рузском, отдавшим все оперативные бразды правления в руки своей “Маскотты” /так он называл Бонч-Бруевича, приписывая ему все свои успехи на Австрийском фронте/ и утверждавшим все, что докладывалось ему этим пустопорожним и безграмотным в военном деле честолюбцем, захлебнувшемся в доставшейся ему власти и не знавшим ни удержа, ни предела в проявлении последней». Явную зависимость начальника от своего подчиненного описывал подполковник Генерального штаба Б. Н. Сергеевский вспоминая: «…вместе с многими офицерами Генерального штаба, я, в том же 1914 году, удивлялся, в какой мере Рузский шел «на поводу» у… пресловутого ген. Бонч-Бруевича…» На это же указывал и великий князь Андрей Владимирович, отметив в своем военном дневнике, что «…Н. В. Рузский был под большим влиянием М. Д. Бонч-Бруевича». Последний же, по многочисленным оценкам, был достаточно ограниченным стратегом. Весьма нелицеприятно о способностях и нравственных качествах М. Д. Бонч-Бруевича отзывался Б. В. Геруа, характеризуя его бездарным, бесчестным, завистливым, сгораемым скрытым властолюбием и ненавистью ко всем, кто мешал, по его мнению, блеску его карьеры. По его мнению, М. Д. Бонч-Бруевич был оплотом консерватизма. Небезынтересно добавить мнение о М. Д. Бонч-Бруевиче его сослуживца по штабу Киевского военного округа: «Без широкого образования, несколько тупой, но чрезвычайно упорный, с громадной трудоспособностью и большой волей…»

Упорное стремление к реализации первоначального плана верно выразил барон А. П. Будберг, написав, что М. Д. Бонч-Бруевич «…был всецело поглощен рожденным им планом повторения первого вторжения в Восточную Пруссию, мечтал доказать этим свою гениальность и, в силу этого, был слеп и глух ко всему, что… нарушало его проэкты и разсчеты».

Вероятно, имел значение и тот факт, что Н. В. Рузский только совсем недавно стал главнокомандующим. Предстоящее наступление оказалось первой спланированной штабом фронта операцией при новом главнокомандующем и утвержденной Ставкой (в ущерб своему плану), в которой Николай Владимирович получил «первую скрипку». Его поддерживал и заверял в успехе давний семейный приятель и верный соратник в оперативных замыслах генерал-квартирмейстер М. Д. Бонч-Бруевич. Были, очевидно, сомнения в неполной подготовленности войск фронта, но командование фронтом, вероятно, решило сделать ставку на отмечаемый всеми дух русского солдата, высокий патриотический подъем, что должно было компенсировать некоторые недостатки при подготовке операции. Впереди ожидалась победа, а за ней вожделенный Георгий 2-й степени… Много позже протопресвитер русской армии Г. Щавельский свидетельствовал: «Погоня начальников за георгиевскими крестами была настоящим несчастьем армии. Сколько из-за этих крестов предпринято было никому не нужных атак, сколько уложено жизней, сколько лжи и обмана допущено! Это знают все, кто был на войне…»

Между тем Гинденбург, не останавливаясь на неудачных попытках окружения правофланговых русских корпусов, продолжил попытку глубокого проникновения во фланг и тыл 2-й армии фронта. Этому способствовало систематическое перехватывание русских приказов и сводок, из которых следовало, что штаб фронта не обращал особого внимания на свой правый фланг, преследуя свой план, совершенно не соответствующий сложившейся обстановке. Степень подконтрольности для немцев радиообмена русского командования видна из следующих курьезных случаев, имевших место в 1-м Артиллерийском корпусе русской армии. 1. Командование армии сменило в весьма «секретном» порядке ночью войска, соприкасающиеся с 1-м Артиллерийским корпусом, заменив их соединениями и частями Кавказского корпуса. При этом личный состав корпуса не был об этом предупрежден. Истину он узнал вскоре от немцев, выкрикивавших на рассвете из своих окопов: «Здорово, Кавказ!». 2. Радиостанция 1-го Артиллерийского корпуса приняла радиограмму от немцев, в которой те просили русских не утруждать себя шифрованием радиограмм, так как они их тут же расшифровывают.

Командующий 2-й армией С. М. Шейдеман доносил главнокомандующему, что подчиненные ему корпуса не могут выполнить задачи, определенные директивой фронта на наступление, так как требуется корректировка в связи с идущими боями. Н. В. Рузский же продолжал реализовывать свой план «глубокого вторжения».

Только 3 ноября главнокомандующий отдал себе отчет о критическом положении левобережных армий Северо-Западного фронта. План, суливший кардинальное изменение в положении противоборствующих сторон в осенней «компании», развалился. Реалии войны потребовали принятия решений, отвечающих обстановке. Главнокомандующий все же попытался взять ситуацию под контроль, повернув войска правого фланга. Отметим, что это было выработано и выполнено начальником штаба фронта В. А. Орановским. В совокупности с постоянной нерешительностью Н. В. Рузского в оперативных вопросах маневр был сделан достаточно запоздало. Дефицит времени не позволил русской пехоте совершить кавалерийские переходы. Выполняя запоздалые указания, войска и тыл перемешались, снабжение войск нарушилось. Прервалась связь штаба фронта со 2-й и 5-й армиями. Благодаря только П. А. Плеве, командующему 5-й армией, вставшему во главе обоих объединений, удалось к 6 ноября разрушить планы немцев на окружение и уничтожение 2-й армии.

Русские войска в окопах

В это время главнокомандующий, упустив нити управления в боях правофланговых армий и получая отрывочные данные обстановки, трансформированные и дополненные воображением, директивно потребовал отхода сражающихся армий. Их же командующие, имея реальную картину намечающегося успеха, резко отказались выполнить его указания. В этом они нашли поддержку в Ставке Верховного Главнокомандующего, которая, находясь вне психологической драмы несбывшихся надежд Н. В. Рузского, смогла объективно оценить сложившуюся ситуацию и отменила его директиву на отступление.

Затем последовали окружение немецкой группы Шеффера и 1-го кавалерийского корпуса Рихтгофена и их удавшийся прорыв в промежутке между 17-м и 20-м русскими корпусами вместе с обозами, со всей артиллерией, ранеными и трофеями. В плену оказались более 16 000 русских солдат и офицеров, 64 орудия. Главнокомандующему остались душевные муки и попытки найти оправдание перед судом собственной совести, Верховным главнокомандующим и императором. Заручившись поддержкой Ставки, Н. В. Рузский вопреки мнению командующих армиями своего фронта принял решение отступать. Оно, противоречащее первоначальному плану Ставки и стратегическому положению русских войск обоих фронтов на театре военных действий, вынудило прекратить победное наступление войск Юго-Западного фронта. В своем военном дневнике великий князь Андрей Владимироваич отметил, что после неудачного «полководческого опыта» Н. В. Рузского в данной операции начальник штаба фронта В. А. Орановский по своей личной просьбе оставил должность. Одной из главных причин было нежелание нести ответственность (как и в случае с Я. Г. Жилинским) за действия главнокомандующего, в данном случае Н. В. Рузского. Характерно, что личный состав штаба был опечален уходом любимого и уважаемого начальника, главнокомандующий же этим был доволен. Штрихом к портрету Н. В. Рузского является тот факт, что по поводу В. А. Орановского не был составлен приказ, как это было принято в случае ухода на другое место службы офицеров такого ранга.

В Лодзинском сражении первоначально спланированные операции противоборствующих сторон не увенчались успехом. «Крупная оперативная цель – уничтожить русских в излучине Вислы – не была достигнута», – напишет впоследствии Людендорф в своих воспоминаниях.

В марте 1915 г. М. В. Алексеев сменил Н. В. Рузского на должности главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта. Командование фронтом выпало на долю М. В. Алексеева в один из самых тяжелых периодов Великой войны, наполненный драматизмом всеобщего отступления русских армий, проходившего весной и летом 1915 г. на западном театре военных действий. Вступив в командование, Алексеев приступил к частичному сокращению линии фронта, насколько это позволяла обстановка. Данное мероприятие, проводимое М. В. Алексеевым настойчиво и последовательно, позволило вывести часть корпусов и дивизий с передовой линии и создать резерв. Упорядочение в этих действиях для командования Северо-Западного фронта нарушалось оттягиванием части сил для оказания помощи отступавшим войскам Юго-западного фронта. Оно происходило вследствие «Горлицкого прорыва» противника, начавшегося в полосе Юго-Западного фронта в апреле 1915 г. и продлившегося около двух месяцев.

Конфигурация линии фронта армий М. В. Алексеева имела форму дуги, обращенной в сторону противника. Именно на этом пространстве, ограниченном дугой, находились основные силы Северо-Западного фронта, с двух сторон охваченные противостоящими войсками. «Горлицкий прорыв» выводил армии Макензена на фронт Люблин – Холм, что в совокупности с начавшимся наступлением немцев из Восточной Пруссии грозило окружением армий Северо-Западного фронта в так называемом «Польском мешке».

Создавшиеся условия с трудом позволяли вести оборонительные бои против активных наступательных действий хорошо оснащенного противника. Положение усугублялось кризисом в производстве и снабжении боеприпасами и стрелковым вооружением русских действующих армий. Исследователи отмечают, что запасы боевых комплектов не превышали 40 % от положенного. Войсковое материальное имущество износилось либо было утеряно в предыдущих боях. Огромный некомплект офицеров и низкая обученность пополнения усугублялась моральной усталостью. Единственно правильным решением для обескровленных войск фронта было стратегическое отступление для сохранения живой силы и накопление необходимых средств для последующих боевых действий. Необходимость отступления понимали и союзники. По словам английского наблюдателя в июне 1915 г.: «Искусное отступление – такова была высшая тактическая цель».

Принятие решения об отступлении, крайне необходимое и столь же крайне непопулярное в общественных, политических и более того в военных кругах, вводило главнокомандующего в тяжелейшее психологическое состояние грузом ответственности. В военных кругах, не искушенных в стратегии, царило полное неприятие (непонимание) отступления. Военный дневник великого князя Андрея Владимировича передает драматизм этого периода. К тем, кто не понимал, следует отнести и великих князей Кирилла и Андрея Владимировичей, окружение М. В. Алексеева в лице офицеров оперативного отделения штаба фронта, офицеров штаба Ставки и многих других. Состояние Михаила Васильевича в этот период передает телеграмма, написанная в адрес начальника штаба ставки Н. Н. Янушкевича, но не отправленная по назначению. «Придя [к] глубокому убеждению, что командование мое приносит армиям неудачи, родине горе, прошу представить Верховному Главнокомандующему мою всепреданнейшую просьбу отчислить меня от занимаемой должности и уволить в отставку».

Окончательное решение на отступление являлось прерогативой Верховного главнокомандующего Николая Николаевича (младшего) и ложилось еще более тяжким бременем на его плечи, что усугублялось общим положением всех русских армий на западном театре военных действий. Для противодействия наступательным действиям немецких войск требовалась свобода маневра соединений и частей армий Северо-Западного фронта, вопрос о необходимости чего был жестко поставлен главнокомандующим на совещании в Ставке. Ему удалось добиться относительной свободы в своих действиях, что способствовало плановому выводу русских армий из охватывающих действий противника. Противодействие плану окружения русских войск в «Польском мешке» вылилось в этот период в три основные операции Северо-Западного фронта: в междуречье Вислы и Буга, Риго-Щавельскую и Наревскую.

Сильнейший удар противника в стык двух фронтов в междуречье Вислы и Буга был заблаговременно разгадан М. В. Алексеевым, который записал в своем дневнике: «Намерения противника ясны: заставляет нас угрозою покинуть Вислу и Варшаву. Постепенно они сжимают клещами, для борьбы с которыми нет средств…» Наступательные действия противника были парированы вновь образованной 13-й армией В. Н. Горбатовского. Ожесточенное Грубешовское сражение не позволило армиям Макензена прорвать фронт русской обороны. За 7 суток боев превосходящий противник, обладавший огромным преимуществом в тяжелой артиллерии и артиллерийских боеприпасах, смог продвинуться лишь на 12 верст.

Русские войска в Варшаве

Вместе с этим ударом готовилось наступление противника и по Наревскому фронту, что было также предусмотрено М. В. Алексеевым, но потребовало снятия непременной задачи Ставки «удерживать Варшаву». Начало июля ознаменовалось наступлением армии Галльвица на 1-ю армию А. И. Литвинова. Удар пришелся на две дивизии: 2-ю Сибирскую и 11-ю пехотную дивизию. Поразительная стойкость этих дивизий свела на нет все расчеты и усилия противника. Своевременное подкрепление войск А. И. Литвинова соединениями и частями 2-й и 4-й армий и гарнизона Новогеоргиевска позволили М. В. Алексееву удержаться в предмостных укреплениях городов Рожаны, Пултуск, Сероцк. Лишь значительное подкрепление наступавших войск противника позволило им форсировать Нарев. Но умелое использование на участке Сероцк – Новогеоргиевск долговременных фортов, а между Наревом и Южным Бугом – болот, своевременное прикрытие резервами направления на Пултуск и Вышков позволило русским войскам остановить германское наступление.

Потеря Риго-Щавельского района грозила приближением врага к столице России Петрограду. Прусское командование использовало при наступлении в данном районе свой излюбленный маневр двойного охвата русских войск восточнее Шадова. Но активные оборонительные действия русских войск, широко применяемый ими маневр с рубежа на рубеж, короткие, но энергичные контратаки позволяли удерживать оборону и выводить фланги из окружения противника. Двенадцатидневное сражение под Шавли не привело к окружению русских войск.

В ходе непрекращающихся сражений проходил планомерный вывод армий Северо-Западного фронта из задуманных противником «клещей». Немецким войскам так и не удалось окружить и уничтожить русские войска этого фронта, умело руководимые главнокомандующим и его штабом. Происходило «выдавливание» соединений и частей превосходящим противником.

М. В. Алексеев в качестве главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта не снискал себе славы в широких слоях общественности России и остался в памяти лишь ограниченного числа отечественных и зарубежных военных специалистов мастером организации стратегического отступления, проведенного в тяжелейших условиях в ходе наступательных действий немецких армий. Один из немногих офицеров Ставки оставил следующие воспоминания о деятельности Михаила Васильевича в должности главнокомандующего. «Благодаря своей неутомимой трудоспособности, организационному дарованию, педантичной точности и глубокому знанию военного дела он… настолько упорядочил отступление фронта, что… немцам не удалось добиться решительных стратегических результатов… Алексееву удалось искусным контрнаступлением в районе Вильно окончательно остановить продвижение немцев…» Лучшей аттестацией действиям М. В. Алексеева в этой должности являются скупые строки в мемуарах весьма амбициозного немецкого генерала Эриха Людендорфа, страницы которых пестрят высказываниями о выдающейся немецкой армии и ее руководителях. Говоря об этом периоде боевых действий, незаурядный немецкий военачальник отметил: «Операции союзных армий в Польше восточнее Вислы привели… к фронтальному следованию за русскими с непрерывными боями. Правда, делались попытки охватить русских, но они оставались тщетными… русской армии… уйти… удалось». А чуть далее: «Командование и войска прилагали все усилия, чтобы достичь… цели». В его устах подобная оценка действий М. В. Алексеева многими непонятая, стоит очень дорого. Не менее объективную оценку совокупным действиям русских военачальников, руководящих стратегическими действиями, дали иностранные наблюдатели. Так, английский атташе подвел итоги: «По общему мнению, русские генералы удачно провели отступление. Попытки германского командования зайти в тыл русским ни разу не увенчались успехом».

Успешную операцию Юго-Западного фронта (Галицийскую битву), проведенную в 1914 г. Н. И. Ивановым в тандеме с начальником штаба фронта М. В. Алексеевым, нельзя отнести к стратегическим достоинствам главнокомандующего (Николая Иудовича). Кратко представленная выше в качестве боевого опыта М. В. Алексеева, она добавила в основном отрицательную информацию к облику Н. И. Иванова как военачальника, неспособного жестко провести принятое (точнее, утвержденное им) решение в жизнь. С уходом в марте 1915 г. М. В. Алексеева на должность главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта «военное счастье Н. И. Иванова поколебалось». Ни для кого не было секретом, кто является разработчиком всех операций Юго-Западного фронта.

Н. И. Иванов

Полководческая несостоятельность Н. И. Иванова явно проявилась в ходе наступательной операции Юго-Западного фронта в декабре 1915 г., вызванной необходимостью оказать союзническую помощь Сербии. Анализ политической и стратегической обстановки подсказал Ставке единственно реальный на тот период вариант, заключавшийся в наступлении левым флангом Юго-Западного фронта в районе н.п. Трембовля с целью отбросить противника за реку Стрыпа. Проведение этой операции командованием фронта было возложено на вновь сосредоточенную и хорошо снабженную 7-ю совместно с 9-й и 11-й армиями.

Подготовке фронтовой операции предшествовал приказ главнокомандующего, запрещающий организовывать армиям разведку в полосах готовившегося наступления (?!), которая, по мысли командования фронта, позволила бы противостоящим войскам вскрыть замыслы операции. Это обрекало русские войска на наступление вслепую на хорошо подготовленную и эшелонированную оборону противника. Штаб фронта оставил без внимания ширину фронта атаки в 7-й армии неразведанной полосы обороны противника, выбранной для прорыва силами 2-го артиллерийского корпуса. Выбранная штабом армии для атаки ширина фронта была явно недостаточна и способствовала уничтожению живой силы русских войск под воздействием сквозного флангового огня оборонявшихся.

Подобные огрехи планирования на втором году войны и неуверенность главнокомандующего не остались незамеченными Верховным командованием, что вызвало желание М. В. Алексеева, занимавшего в это время должность начальника штаба Ставки, приехать в штаб Юго-Западного фронта, «чтобы самому направить Иванова в развитии и исполнении наступательной операции».

Обстановка не позволила М. В. Алексееву осуществить свое намерение и операция прошла при оперативном управлении штаба Юго-Западного фронта, отличавшемся нерешительностью и сбивчивостью своих указаний. Наступление русских войск осуществлялось в колоннах по 16 шеренг (!), что в современной войне облегчало уничтожение наступавших. Управление операцией было отдано командирам корпусов, и влияние старшей инстанции было сведено лишь к смене брошенных в наступление без должной подготовки войск резервным корпусом 7-й армии. Результатом наступательной операции были многочисленные бессмысленные жертвы в личном составе. Корпуса, наступавшие в 9-й армии, далее проволочных заграждений противника не прошли.

Итоги операции подвел начальник штаба Ставки генерал от инфантерии М. В. Алексеев: «Понесенные потери не стоят результатов». Следствием неудачного управления войсками фронта в ходе наступления явилась смена главнокомандующих: вместо Н. И. Иванова был назначен А. А. Брусилов.

Успехи войск 8-й армии А. А. Брусилова быстро выдвинули командующего в первые ряды наиболее популярных личностей. Военачальнику они принесли бесценный опыт, который, безусловно, был осмыслен (судя по последующим его действиям) и позволил в последующем внести коррективы в практическую деятельность. Боевые действия показали А. А. Брусилову, что для достижения успеха в армии необходим сильный общий резерв, без которого сражение будет всегда висеть на волоске. Кроме общего, обязателен и сильный артиллерийский резерв для сосредоточения его на решающих участках сражения. Осознание роли артиллерии вылилось в приказ по 8-й армии, в котором инспекторам артиллерии корпусов предписывалось кроме организации снабжения артиллерийскими боеприпасами управлять огнем артиллерии. Следует заметить, что А. А. Брусиловым были продемонстрированы на занятой территории административные навыки в совокупности с широким политическим кругозором. Во Львове им были установлены доверительные отношения с населением оккупированного города, которые сохранялись до назначения генерал-губернатором Галиции Г. А. Бобринского. Действия Бобринского, не имевшего практического административного опыта, привели в последующем к серьезным осложнениям с населением оккупированной русскими войсками Галиции.

На этом этапе исследователи наряду с активностью А. А. Брусилова отмечали и огрехи в действиях военачальника, что можно объяснить его недостаточным опытом, вполне понятной нервозностью первых боев, вызванной быстро меняющейся обстановкой маневренной фазы войны. Так, по оценке исследователей Первой мировой войны, применение кавалеристом А. А. Брусиловым армейской кавалерии происходило неэффективно. Конница концентрировалась в мощный единый кулак, как было принято на тот период в армиях европейских стран. Хотя, по мнению специалистов, в условиях именно быстро меняющейся обстановки она должна быть рассредоточенной в районах дивизий первого эшелона. С успехом пехотных частей ее следовало немедленно использовать для развития успеха. Место же начальника кавалерийской дивизии – при штабе начальника пехотной дивизии, где изменение обстановки известно немедленно. Тем самым взаимодействие кавалерии и пехоты было бы наиболее оперативно и тем самым наиболее продуктивно. Командующий 8-й армией в ходе операции преувеличивал грозящую опасность со стороны противника на своем левом фланге, сосредоточив там значительные силы, которые в ходе кровопролитных боев были мало задействованы. Между тем следовало бы организовать именно на левом фланге более действенную разведку кавалерийскими частями, для которых определение истинного нахождения противника и являлось одной из главных задач.

Одной из крупнейших операций Великой войны являлось летнее наступление трех фронтов на западном театре военных действий. Соединив в общих действиях четверых из исследуемых нами военачальников (М. В. Алексеева, А. Е. Эверта, А. А. Брусилова, А. Н. Куропаткина), она явно продемонстрировала различные уровни их полководческого мастерства, степени ответственности и гражданского мужества.

Коротко поясним читателю историю возвращения А. Н. Куропаткина к активной военной деятельности. Мечты об этом не оставляли А. Н. Куропаткина, который с началом Первой мировой войны стал писать письма лицам, которые, по его мнению, могли оказать содействие в отправке его на фронт. Так, бывшему военному министру А. Ф. Редигеру он писал: «…не теряю надежды стать во главе корпуса войск в начавшейся войне…» Из письма А. Н. Куропаткина протопресвитеру армии Г. Щавельскому: «Поймите меня! Меня живого уложили в гроб и придавили гробовой крышкой. Я задыхаюсь от жажды дела. Преступников не лишают права умереть за родину, а мне отказывают в этом праве».