Текст книги "Узник опала"

– На сей раз вы правы, друг мой, – отозвался Ано, зажигая очередную сигарету. – Пачка писем поведала историю страсти и интриг, которая привела к продаже ожерелья Блэкетта мамаше Шишоль и достигла ужасной кульминации в этой комнате.

– Зачем же он хранил эти письма? – воскликнул Рикардо. Но он тут же вспомнил дело в своей собственной стране, где преступник хранил столь же компрометирующие его письма. – Разве не удивительно, что страсть может до такой степени ввести в заблуждение?

– Нет-нет! – прервал Ано. – Я же говорил вам в комнате Уэбстера, что существует другая причина, помимо страсти, которая заставляет человека хранить письма, способствующие его разоблачению. И даже тогда я склонялся именно к этой причине. Робином Уэбстером руководило изощренное коварство. Письма давали ему власть над женщиной, обезумевшей от ревности. Ибо они были написаны Эвелин Девениш, а некоторые из них – в Шато-Сювлак.

Ано не знал, когда именно познакомились Эвелин Девениш и Робин Уэбстер, но это, безусловно, произошло до того, как Уэбстер представил Эвелин Дайане Тэсборо в Биаррице. Между Робином и Эвелин существовал договор, по которому все письма следовало уничтожать в день получения. Эвелин Девениш, чей прозорливости было обязано это соглашение, честно его соблюдала. Среди ее вещей не обнаружили ни единого письма. До определенного момента, когда они были в Биаррице, Робин Уэбстер также держал слово. Но пришло время, когда страсть Эвелин стала утомительной и даже опасной. Ее письма давали любовнику власть над ней. Он мог ответить угрозой на угрозу.

– Все его письма были уничтожены, – продолжал Ано. – Он не сомневался в лояльности Эвелин. Ни одна из написанных им страниц не могла быть воссоздана из пепла, чтобы изобличить его. Робин Уэбстер мог заявить, что не отвечал на эти письма, не делал никаких предложений или, наконец, что все его письма взывали к благоразумию Эвелин. С другой стороны, он мог в любой момент сказать ей: «Я покончил с тобой, и будь любезна сидеть тихо как мышь, иначе я причиню тебе неприятности».

– Но ведь после смерти Эвелин Девениш письма потеряли свою ценность! – воскликнул мистер Рикардо. – И более того, они стали опасны для Робина Уэбстера. Он должен был уничтожить их в ночь гибели Эвелин.

– В ту ночь он был очень занят, – ответил Ано. – Утро застало его в трудах. Если бы ему не понадобилось провести срочную встречу в Шато-Мирандоль с нашим дорогам виконтом и амбициозным молодым судьей, письма превратились бы в пепел, прежде чем попались бы нам на глаза.

Ано открыл лежащий на столе кожаный портфель и достал оттуда фотокопии писем.

– Взгляните на этот фрагмент. – Он указал на начало одного из них, написанное в Биаррице, когда Робин Уэбстер вернулся к своим обязанностям в Сювлаке. – Бедная женщина! Она влюблена, а он нет! Вечная история!

Мистер Рикардо прочитал отрывок:

Мой дорогой!

Я закрываю глаза, потому что не хочу видеть, но мне это не удается. Заканчивая одно письмо к тебе, я сразу же начинаю другое. Я замечаю все происходящие мелочи и делю их на те, которые могут тебя развлечь, и те, которые тебе неинтересны. О первых я сразу же пишу тебе, будь то книга, которую я читаю, забавный незнакомец в ресторане или какая-нибудь любопытная история, поэтому через два дня я отправлю тебе очень длинное послание. А все твои письма начинаются одинаково: «Дорогая, так как почту отправляют через полчаса, я в спешке черкну тебе несколько строчек…

Ано перевернул пару страниц и перешел к последней дюжине. Некоторые фразы были в них подчеркнуты синим карандашом.

– Прочтите их по порядку, – сказал Ано, и мистер Рикардо положил письма себе на колени.

Глава 25
Письма Эвелин Девениш

В первом из отмеченных фрагментов Эвелин Девениш в письме из Биаррица в Сювлак неохотно соглашалась на брак Робина Уэбстера и Дайаны Тэсборо.

Конечно, она влюблена в тебя. Дайана уже дала отставку Брайсу Картеру. Она не в состоянии говорить пять минут, не упоминая о тебе… Иногда мне хочется, чтобы ты был страшным уродом и никто в мире, кроме меня, не хотел бы на тебя смотреть… Но мы бедны, как крысы, а без денег не может быть ничего хорошего.

После женитьбы Робина на Дайане он и Эвелин намеревались купаться в деньгах, но на короткое время их связь должна была прекратиться. Эвелин достаточно властно излагала ему кодекс их поведения. Дайана станет денежным мешком, а если с ней что-нибудь случится, тем лучше.

Уже появлялись упоминания о церемониях в конференц-зале. Эвелин предалась новой вере с пылом мадам де Монтеспан. Она собиралась с помощью сатанинских ритуалов удержать любовника и свести положение Дайаны к жалкой роли мормонской жены.[73]73
  Мормоны, или «Святые последних дней», – христианская секта, возникшая в середине XIX в, в США и в начале практиковавшая многоженство


[Закрыть] Дайану следовало посвятить в эти тайны, используя ее любопытство, а потом убедить, что она совершила непростительный грех. Раскаяние и страх перед скандалом превратили бы ее в марионетку.

Другие письма – некоторые отправленные Эвелин из Бордо, а некоторые написанные во время пребывания ее и Робина Уэбстера под одной крышей и доставленные Марианной – свидетельствовали о постепенном осуществлении замысла. Дайана колебалась, то увлекаясь новой идеей, то поддаваясь страху. Она словно стояла у края моря, погружая ногу в воду и тут же убирая ее назад, на теплый песок. Эвелин она ни в чем не подозревала. «Я знаю, что Робин любит меня, – говорила ей Дайана. – То, что он сделал в прошлом и с какими женщинами был близок, не имеет значения. И даже то, во что он верит».

Ано положил широкую ладонь на фотокопии.

– Ситуация вам ясна. Обе женщины влюблены в Робина Уэбстера, и обеих он дурачит. Эвелин Девениш позволяет ему жениться на Дайане Тэсборо, надеясь сохранить его для себя. А он тем временем хранит ее письма Дайана уверена, что Робин любит ее, а если он поклоняется Сатане, то она готова последовать его примеру. Самому Уэбстеру наплевать на обеих. Он l'homme a femmes,[74]74
  Бабник (фр.)


[Закрыть] а быть таковым, друг мой, означает не принимать близко к сердцу ни одну женщину – они всего лишь шпалы, по которым пролегают рельсы судьбы. – Ано посмотрел на Рикардо со странной усмешкой: – Знаете, что «Робин» было одним из имен дьявола? Это я тоже узнал в архиепископском дворце, роясь в старинных книгах. – Он снова посмотрел на друга и печально кивнул. – Да, я также удивлен… Если вы и я, уже пережившие молодость с ее романтизмом, вздрагиваем и говорим: «Я удивлен», стоит ли изумляться, если эти девушки с их перехлестывающими через край эмоциями говорят: «Я верю»? Взгляните на это!

Детектив перевернул еще пару страниц и показал мистеру Рикардо фрагмент, который не был подчеркнут.

– Не забывайте, что Эвелин Девениш, подружившись с Дайаной Тэсборо, играла с ней, как кошка с мышью. До какой степени должна была дойти ее страсть, чтобы она написала такое о своей подруге?

Рикардо прочитал следующее:

Я хочу видеть ее собачонкой, бегающей вокруг хозяина с поводком в зубах. Это самый яркий образ унижения, какой я могу себе представить.

Мистер Рикардо испытал облегчение при мысли, что этот план никогда не сбудется.

– Такова была ситуация, – продолжал Ано, – когда Джойс Уиппл, обеспокоенная письмами Дайаны, отложила возвращение в Америку и приняла приглашение в Шато-Сювлак. Странные видения, которые вызывали у Джойс вполне обычные письма Дайаны, могут показаться необъяснимыми, если только вы не верите, что некие таинственные силы за пределами этого мира иногда прорываются в него, чтобы покарать или спасти.

– Спасти? – воскликнул Рикардо, не понимая, каким образом можно спасти Дайану Тэсборо от обвинения в соучастии в убийстве Эвелин Девениш.

– Да, спасти, – подтвердил Ано. – Скоро вы это поймете. Но сначала посмотрите, как приезд Джойс Уиппл опрокинул целый воз с яблоками.

– С дровами, – поправил мистер Рикардо.

– Пусть будет с дровами, если так вам больше нравится, – великодушно согласился Ано. – Читайте! – И он ткнул в подчеркнутый абзац толстым пальцем, который Рикардо был вынужден отодвинуть.

Ты глазеешь на нее, как школьник на девочку с косичками, расцветаешь, когда она обращается к тебе, вздрагиваешь, когда она проходит мимо! Ты выглядишь дураком, Робин!.. Ее ведь даже не назовешь хорошенькой. Обычная девчонка для зеленого юнца! Я считала тебя более серьезным!

Робин Уэбстер встретил свою судьбу, как говаривали в начале девятнадцатого столетия. При первом же взгляде на Джойс Уиппл пламя, которое он привык возбуждать в других, охватило его самого. Ее облик запечатлелся на сетчатке его глаз так сильно, что он видел ее повсюду. Робин не мог и не хотел скрывать свою страсть – он желал, чтобы об этом знал весь мир. «Ведь твое имя на челе моем». Он стал глух к голосу осторожности и слеп к зрелищу ревности. Впрочем, Дайана тоже ходила с повязкой мечтаний на глазах. Она была осведомлена о перемене ситуации в доме не более, чем о дерзости своей компаньонки. Но Эвелин Девениш была сделана из другого теста. Обвинения, упреки и требования сменяли друг друга, сведясь наконец к одной угрозе. Она написала следующее:

Это невыносимо. Я не хочу угрожать, но ты принуждаешь меня к этому. Мое ожерелье ушло, и тебе известно, куда и почему. Тебе не составит труда это устроить. Я не верю, что Джойс собирается в Америку. Она шпионит и подслушивает – я наблюдала за ней. Джойс намерена использовать поездку в Америку как предлог, чтобы убраться из дома, узнав все, что ей нужно, и сделать все возможное, чтобы спасти Дайану. Но и ты можешь воспользоваться поездкой в Америку как предлогом. Джойс говорит, что поедет из Бор до в Шербур. Ты можешь накануне отвезти ее в Бордо. У нее нет там друзей, которые бы ее проводили. Организуй это, иначе я сделаю то, что собирается сделать она, – расскажу всю историю: о черной мессе и о наших планах насчет Дайаны. Я скорее все здесь обрушу и погибну под развалинами, чем позволю этому продолжаться. Ты знаешь, что я сегодня ходила в пещеру мумий? Помнишь того мальчика? Я мечтаю, чтобы то же самое произошло с ней! Это послужит ей наказанием за то, что она отнимает у меня тебя. Не думай, что она в тебя влюбилась – ты ничего для нее не значишь. В среду вечером мы все соберемся в Шато-Мирандоль. Ты подготовишь там все, что осталось подготовить, а в четверг Джойс может поехать с тобой в Бордо.

Это был последний фрагмент, к которому Ано привлек внимание мистера Рикардо. Он спрятал фотокопии в портфель и запер его.

– Такова история этого преступления до того момента, где Джойс Уиппл начинает свою историю. Эвелин Девениш требует убийства Джойс, угрожая полным разоблачением; Дайана Тэсборо пребывает в лабиринте страха и возбуждения; Робин Уэбстер находится в тупике, желая Джойс, как не желал ни одну женщину, и намереваясь решить проблему одним махом, поставив под удар всех – Дайану, магистрата, виконта. Никто не посмеет пошевелить против него пальцем. Все постараются похоронить это преступление среди тайн, озадачивших полицию. Он бы преуспел в этом, если бы не смелость и преданность вашей маленькой приятельницы, Джойс Уиппл.

Ано встал и потянулся за шляпой. Мистер Рикардо, не двигаясь с места, окинул комнату печальным взглядом.

– Жаль, – вздохнул он. – Я надеялся, что Дайана окажется незамешанной в этом преступлении. Но раз она была в этой комнате в ту ночь, когда здесь горел свет… – Не окончив фразу, он тоже встал и встретился взглядом с изображенным на стене юношей.

Рука Ано легла ему на плечо.

– Хочу вас успокоить, – сказал детектив. – Дайана Тэсборо не была здесь той ночью. Это я сообщил ей об убийстве Эвелин Девениш. Пошли!

Он запер дверь конференц-зала и передал ключ дежурящему возле двери сержанту.

Глава 26
От М до О включительно

Следующим вечером четыре человека обедали за угловым столиком в ресторане «Золотого фазана» – Джулиус Рикардо и Ано на стульях с внешней стороны, а Джойс Уиппл и Брайс Картер на покрытой подушками скамье у стены. Дни становились короче, и сквозь листья лип на плас де Кенконс уже начинали мерцать огоньки. Мистер Рикардо не мог не вспоминать другой вечер – совсем недавний фактически, но кажущийся таким отдаленным, – когда его автомобиль поджидал на другой стороне дороги, Ано сидел спиной к стене, куря одну сигару за другой, а жизнь Джойс Уиппл висела на волоске. Теперь же Джойс сидела на месте Ано; на ее маленьком личике все еще ощущались тени перенесенных испытаний. Девушка выглядела, как всегда, элегантной в костюме из светло-коричневого марокена, но ее взгляд то и дело устремлялся на Брайса Картера, а рука касалась его руки, как будто ей хотелось убедиться в близости возлюбленного. Высокая ваза с цветами, поставленная на столик по нелепой ресторанной моде, не позволяла видеть сидящего напротив собеседника, не вытягивая шею, поэтому ее единодушно решили убрать.

– Итак! – заговорил мистер Рикардо, и лицо Джойс сразу омрачилось, как будто его возбужденный голос напомнил ей о недавних событиях.

– Итак, мы обедаем, – быстро отозвался Брайс Картер. – Это торжественный момент. Без обеда нет жизни. Начинаем с икры. Сейчас мы на берегах Волги, слышим знаменитую песню ее лодочников, носим блузы, остроконечные шапки и высокие неудобные сапоги. Но мы переходим к черепаховому супу и оказываемся на обеде в лондонской ратуше, с олдерменами,[75]75
  Олдермен – в Англии член городского управления


[Закрыть] лордом-мэром и мировым судьей, перед церемонией предоставления почетного гражданства Джулиусу Рикардо, эсквайру. Подкрепившись черепаховым жиром, мы переходим к омару по-американски и тотчас же переносимся на причал Нарагансетта.[76]76
  Нарагансетт – залив на атлантическом побережье США в штате Род-Айленд


[Закрыть] Кто-то поет «Красотку Нью-Йорка». Давайте послушаем эти скромные слова: «Когда иду я на прогулку, мужчины следуют за мной». Что дальше? Куропатка. Превосходно! Я прячусь за оградой поля, засеянного репой, где не видно никаких признаков жизни. Вдалеке виднеется группа людей с белыми флажками. Я слышу свисток и говорю себе: «Постарайся выстрелить раньше их». Затем в воздухе раздается хлопанье крыльев, и куропатки падают на землю, увы, сраженные не моими пулями. Но я говорю себе: «Все равно мне дадут парочку для отправки домой жене». «Их застрелил Брайс!» – воскликнет бедняжка в слепой преданности мужу, сделает из них чучела и поместит их под стекло.

Джойс рассмеялась:

– Если я знаю кое-что об этой молодой женщине, то она скажет: «Такие чудесные птицы могут быть только подарком от моего друга, мосье Ано».

Сияющий детектив взмахнул рукой перед носом мистера Рикардо:

– Вот как говорят истинные друзья! Они не исправляют ошибки в идиомах и не выглядят оскорбленными, если я отдам маленький приказ их шоферу. Они не ищут в каждой моей фразе признаки дурного вкуса, как таможенник ищет шелковые чулки. Нет! – И он поцеловал кончики своих пальцев с тщеславием второразрядного оперного тенора.

Одним словом, Брайс Картер и Ано позаботились, чтобы Джойс благодаря их ребяческим шуткам спокойно ела свой обед. Но когда со стола смахнули крошки и подали кофе, а за окнами стало совсем темно, Джойс сама заговорила о происшедшем.

– Я расскажу вам, что со мной случилось, так как даже Брайс, который собирается лететь назад в Лондон под предлогом какого-то неотложного дела, не слышал эту историю во всех подробностях – начиная с моего прибытия в Шато-Сювлак. Но, насколько я понимаю, мистера Рикардо, – она очаровательно улыбнулась ему, – озадачила моя фраза насчет того, что Золушке следует покинуть замок к полуночи. Это удивило его, так как, согласно всем традициям, две американские девушки, проводящие досуг в Европе, непременно должны быть мультимиллионершами. Но у нас с сестрой никогда не было никаких миллионов. Три года назад мы не могли наскрести достаточно денег, чтобы купить малыша Остина. Мы обе работали в большой библиотеке в Вашингтоне, и хотя унаследовали кое-какую недвижимость в Сан-Диего, в Калифорнии, она позволяла нам только прилично одеваться. В подчинении у старшей библиотекарши и ее ассистентки работали шесть девушек, каждая из которых отвечала за определенную часть тематического каталога, расположенного по алфавиту.

Слушателям следовало отметить в повествовании Джойс Уиппл две важные детали. Во-первых, она отвечала за раздел алфавита с буквы М по букву О включительно и, следовательно, обладала определенными знаниями о предметах и явлениях, начинающихся с этих букв. Во-вторых, профессор Генри Бруэр из фармакологической лаборатории в Лидсе прибыл в Вашингтон в период работы Джойс в библиотеке для участия в международной комиссии по пресечению торговли опиумом. Обязанности часто приводили его в библиотеку и, так как сферой его интересов был опиум, в отдел, обслуживаемый Джойс Уиппл. Они стали друзьями, и Бруэр перед отбытием предложил Джойс и ее сестре воспользоваться его услугами, если они когда-нибудь окажутся в Англии.

– Вскоре после отъезда профессора Бруэра, – продолжала Джойс, – на нашем маленьком земельном участке обнаружили нефть и пробурили скважину. Мы с сестрой стали не то чтобы богатыми в современном смысле этого слова, но хорошо обеспеченными, поэтому решили посмотреть мир, уволились с работы и отплыли в Европу. Но год назад скважина иссякла. Моя сестра собиралась выйти замуж и вернуться в Штаты, а я еще не решила, что мне делать. Нашим первоначальным планом было провести два года по эту сторону Атлантики, и у меня оставалось достаточно денег, чтобы завершить эту программу. Конечно, будь я хорошей девочкой, – засмеялась она, – то вернулась бы с сестрой и сберегла оставшиеся деньги. Но мне хотелось получить свою порцию развлечений, пока я молода и могу ими наслаждаться. Этим летом я намеревалась вернуться в Америку и снова занять свое место в библиотеке. Вот что я имела в виду, говоря мистеру Рикардо, что Золушке следует быть дома к полуночи. Полночь для меня уже наступала. Но я все сильнее беспокоилась о Дайане и получила в Вашингтоне разрешение задержаться еще на месяц.

Джойс вздрогнула, вспоминая страшные дни этого месяца, потом посмотрела на Брайса Картера и улыбнулась.

– Да, – глубокомысленно промолвил мистер Рикардо. – Это истинная правда. Самый темный час наступает перед рассветом.

Брайс Картер уставился на него, думая, что его подвел слух. Но он ошибся. Мистер Рикардо сидел, благодушно улыбаясь. Он таким образом интерпретировал одной краткой фразой дрожь и улыбку Джойс. Оставшуюся часть вечера Брайс Картер время от времени посматривал на своего соотечественника в надежде на очередную сентенцию подобного рода.

– Я прибыла в Шато-Сювлак за две недели до вас, пригласив сама себя телеграммой, – снова заговорила Джойс Уиппл. – Когда Жюль Амаде проводил меня на террасу, я обнаружила там, помимо Дайаны, Эвелин Девениш, мосье де Мирандоля и Робина Уэбстера, собравшихся за чаем. Через несколько минут стало очевидно, что они намерены просветить меня насквозь. Я имею в виду, подвергнуть проверке, – объяснила она Ано.

– «Просветить насквозь» звучит лучше, – отозвался детектив. – Эта фраза модна в высшем обществе Нью-Йорка, в Бауэри,[77]77
  Бауэри – один из беднейших районов Нью-Йорка


[Закрыть] не так ли? Отлично, я ею воспользуюсь.

За последнюю пару недель Брайс Картер и Джойс Уиппл достаточно вращались в компании Ано, чтобы в благодарном молчании принимать обещание использовать идиомы и не вдаваться в дискуссии о местопребывании нью-йоркского высшего общества.

– Возможно, будет лучше позволить Джойс продолжать свою историю, не прерывая ее, – холодно предложил мистер Рикардо, и Ано послушно склонил голову.

– В будущем я постараюсь не трепать языком почем зря, – ответил он фразой, явно почерпнутой из очередной беседы с шофером своего друга.

– И хорошо сделаете, – сказал Рикардо. – Продолжайте, Джойс.

– Мне было не по себе. Дайана нервничала, то и дело погружаясь в свои мысли. Я стала для нее посторонней. Эвелин и мосье де Мирандоль сразу почувствовали ко мне неприязнь. С другой стороны, Робин Уэбстер оказывал мне все большее внимание. К несчастью, он сразу положил на меня глаз. – Ано с трудом сдержался под ледяным взглядом мистера Рикардо. – Вечером два молодых человека, живущие по соседству, обедали в шато, а потом мы танцевали на террасе под граммофон до одиннадцати. Робин Уэбстер все время приглашал меня, хотя мне этого не хотелось. Танцевал он превосходно, но я видела, с какой злобой смотрит на меня Эвелин Девениш. Однажды, стоя близко к Робину Уэбстеру, она резко отказалась от приглашения на танец и сказала, повысив голос, чтобы Робин ее слышал: «Жарко. Я прогуляюсь к реке». Она спустилась по ступенькам, немного подождала внизу, не оборачиваясь, а потом в одиночестве побрела через лужайку. Робин Уэбстер не обратил на нее внимания. Дайана вышла в библиотеку поставить новую пластинку. «Вы должны оставить меня в покое, – сказала я Робину. – Я не хочу причинять никаких неприятностей. Пожалуйста, идите!» И я кивнула в ту сторону, где мелькало белое платье Эвелин. Уэбстер проследил за моим взглядом. Я никогда не видела ни на чьем лице такого презрения, какое появилось на его лице в этот момент. «Она не знает разницы между хозяйкой мужчины и любовницей мужчины и должна ее усвоить», – сказал он. Я отшатнулась, и его поведение сразу же изменилось. «Вы считаете меня отвратительным, – жалобно произнес он. – Какой ужас! Меньше всего на свете я хотел бы вызывать у вас отвращение!» Его глаза скользнули по мне с головы до ног, словно составляя опись меня и моей одежды. «Скажите только слово, – добавил Робин с неожиданной страстью, – и я уступлю другому этот танец и последую за Эвелин».

Но я не собиралась попадаться в ловушку. Если бы я сказала ему это, то… как бы лучше выразиться?., установила бы между нами какие-то отношения и даже стала в какой-то мере ему обязанной. Он мог бы заявить: «Когда вы велели мне пожертвовать собой, я подчинился. А теперь, когда я прошу о мелочи, вы мне отказываете». Поэтому я быстро ответила: «У меня нет ни малейшего желания вмешиваться, а вы и так слишком часто со мной танцевали. Терпеть не могу бросаться в глаза. Доброй ночи!»

Я подошла к Дайане и сказала ей, что устала и хочу лечь. Несколько секунд она недоуменно смотрела на меня, словно не понимая, кто я и откуда взялась. Потом ее лицо прояснилась, и она ответила: «Я поднимусь с тобой, Джойс, и посмотрю, есть ли у тебя все необходимое. Очень рада, что ты смогла выкроить время и навестить меня здесь».

Дайана взяла меня под руку, а Робин Уэбстер, стоящий рядом и, несомненно, опасающийся, что я его выдам, обратился ко мне слащавым голосом опереточного любовника: «Но ведь вы вернетесь? Я буду ждать вас здесь. Это чудесный вальс. Штраус написал его для вас и меня!»

Проводив меня в мою комнату, Дайана окинула ее беглым взглядом, сказала: «Да, я вижу, что у тебя все есть», и в следующую минуту побежала вниз.

Я действительно устала и, будучи здоровой девушкой, должна была бы сразу же заснуть и проснуться только утром, когда Марианна принесет мне кофе. Но я прибыла в Шато-Сювлак с определенной целью, и то, что я увидела вечером, не принесло мне облегчения – напротив. Дайана была не похожа на себя, мосье де Мирандоль не вызывал симпатии, а Робин Уэбстер был просто невыносим. У меня создалось впечатление, что против Дайаны что-то планировалось и мое присутствие мешало этому плану.

Очевидно, я заснула, размышляя об этих проблемах, но спала так беспокойно, что меня разбудило бормотанье голосов под окном. Луна уже взошла, и в комнате было так светло, что я могла посмотреть на часы, не зажигая ночник. Было начало первого. Граммофон уже выключили, и я не слышала никаких звуков, кроме шепота и бормотанья на террасе, причем, если кто-то чуть повышал голос, тут же раздавалось: «Ш-ш!» Потом я услышала свое имя.

«Она пробудет здесь две недели и прямо отсюда отправится в Америку».

Я не могла не узнать высокий тонкий голос мосье де Мирандоля, как и четкое произношение Робина Уэбстера, который ответил: «Ее уберут с пути. Дайана специально поместила ее в комнату наверху». И сразу же послышалось очередное «ш-ш!».

Я села в кровати. Уберут с пути? С какого именно? Я напрягла слух, но голоса звучали тихо, и, кроме «ш-ш!», я ничего не могла разобрать.

Больше я не могла этого выносить. Не думая о хороших манерах, я соскользнула с кровати, подползла на четвереньках к окну, осторожно приподняла голову и посмотрела вниз. На краю террасы, не совсем под моим окном, а чуть правее, напротив окна гостиной, стояли в лунном свете три человека – мосье де Мирандоль, Робин Уэбстер и Эвелин Девениш. Хотя граммофон уже смолк, в гостиной еще горел свет, и Эвелин внимательно наблюдала за ее открытой дверью. Она стояла спиной к саду и время от времени издавала предупреждающее шипение. К счастью, мое окно ее не интересовало. В гостиной время от времени кто-то подходил к стеклянной двери, а я, несомненно, считалась крепко спящей.

«В среду или в пятницу, – сказал Робин Уэбстер. – Чем скорее, тем лучше».

«Тогда в среду через две недели, – отозвался мосье де Мирандоль. – Понадобится время, чтобы дать знать нужным людям. К этому сроку я сумею все устроить».

Но его голос звучал неуверенно. Для меня было очевидно, что мосье де Мирандоль встревожен. Дело, в чем бы оно ни заключалось, получило слишком большую огласку, а это было опасно. Люди, прослышавшие об этом, могли настаивать на своем участии. Де Мирандоль упрекал Эвелин Девениш, что она чересчур много болтала в Бордо и что какая-то «affreuse»[78]78
  Ужасная (фр.)


[Закрыть] женщина навязала ей себя буквально силой. Эвелин оправдывалась. Я услышала фамилию Коризо – тогда де Мирандоль пожал плечами с видом светского льва и четко произнес своим писклявым голосом: «А, Жанна Коризо! Это другое дело – не возражаю. Но старуха!»

«Ведь все будут замаскированы», – настаивала Эвелин.

«Кроме меня», – сказал Робин Уэбстер.

«И меня, поскольку использован мой дом», – подхватил де Мирандоль.

«Ш-ш! Она идет!» – зашипела Эвелин Девениш.

«Тогда я ухожу, – заявил Робин Уэбстер. – Доброй ночи».

У меня создалось впечатление, что он ухватился за предлог, чтобы улизнуть. Когда Робин повернулся и зашагал по террасе в сторону рощи и своего шале, прозвучала фраза, которая все мне объяснила. Я могла бы сотню лет слушать намеки и никогда не добраться до истины. А теперь она вспыхнула у меня перед глазами таким ужасным, слепящим пламенем, что я сползла на пол и забилась в угол.

«Доброй ночи, дружище Гибур», – с писклявым смешком отозвался де Мирандоль. Робин Уэбстер тихо засмеялся, обернувшись – его лицо, освещенное луной, внезапно приобрело хитрое выражение. «Пожалуйста, тише!» – шепотом взмолилась Эвелин Девениш и впервые посмотрела вверх, на мое окно. Тогда я испугалась и соскользнула на пол, молясь, чтобы она меня не увидела. Я утешала себя мыслью, что в любом случае она должна быть уверена, что я ничего не поняла из слов де Мирандоля.

Эвелин не знала, что я работала в большой библиотеке и что мой раздел алфавита начинался с М и оканчивался О. На букву О начиналось слово «оккультизм», поэтому я обладала кое-какими знаниями об этом предмете. «Доброй ночи, дружище Гибур», – сказал мосье де Мирандоль, а Робин Уэбстер засмеялся в ответ. Очевидно, это имя было каким-то образом связано с предприятием, намеченным на будущую среду. Но в историю вошел только один Гибур – бесчестный аббат, служивший черные мессы. Мосье де Мирандоль упомянул среду или пятницу – именно эти два дня обычно отводились для нечестивых церемоний. Теперь я знала секрет Дайаны, причину ее задумчивости и равнодушия, а также моих предчувствий. Тривиальные фразы ее писем доносили до меня сообщения из иного мира, на краю которого стояла, трепеща, ее душа.

Снова осторожно подняв голову, я увидела, что Дайана присоединилась к мосье де Мирандолю и Эвелин и что Робин Уэбстер исчез среди деревьев. Все трое говорили открыто, а через несколько минут вернулись в дом. Я услышала, как закрылась стеклянная дверь, и увидела, как погас желтый свет, падавший из гостиной на пол террасы. Теперь дом и сад освещала только луна. Лишь между ветвями деревьев у аллеи проникал луч света из верхнего окна шале Робина Уэбстера.

Джойс Уиппл опускала в своем повествовании обычные развлечения, которым предавалась днями и вечерами маленькая группа в Шато-Сювлак. Ее полностью игнорировали Эвелин Девениш и мосье де Мирандоль, постоянно торчавший в доме. Робин Уэбстер, напротив, все больше досаждал ей своим вниманием, а старая миссис Тэсборо наслаждалась недавно обретенной властью. Каждый вечер несколько соседей приходили обедать и танцевать в Шато-Сювлак, а один-два раза аббат Форьель играл здесь в вист. Что касается Дайаны, то она держалась особняком, предаваясь своим мечтам. Даже домашняя прислуга стала ей безразлична, гостям она тоже уделяла мало внимания, и таким образом у Джойс, естественно, вошло в привычку готовить коктейли и подавать напитки перед тем, как группа расходилась.

На третий вечер пребывания Джойс в Шато-Сювлак произошли два маленьких, но важных инцидента. Она неохотно танцевала с Робином Уэбстером, который подвел ее к краю террасы, подальше от других.

«Так больше не может продолжаться, – сказал он, внезапно остановившись. – Вы должны спуститься в сад и поговорить со мной». Робин отодвинул ее от себя и снова окинул ее с головы до ног таким жадным взглядом, что она почувствовала себя обесчещенной. «Хорошо», – ответила Джойс, освободив руки, и направилась вместе с ним в сад.

– Это было ужасно, – сказала она, – но я боялась, что он устроит при гостях какую-нибудь ужасную сцену, из-за которой мне придется покинуть Сювлак. Мы пошли через лужайку к изгороди, которая отделяет сад от болотистого участка у реки.

«Больше я не могу таиться, – заговорил Робин. Он запинался, и его губы дрожали. – До сих пор было легко – даже забавно – заниматься… другим, если вы меня понимаете…» Мне не составляло труда понять его. Самым удивительным была абсолютная искренность насчет его цели – то есть меня. Ему, казалось, и в голову не приходило, что я могу верить в еще одно понятие, входящее в мой раздел алфавита, – моногамию.

«Но теперь я не хочу ничего скрывать, – продолжал Робин. – Пускай весь мир знает, что мне нужны вы, Джойс! Полночи я хожу по своей комнате, повторяя ваше имя! Я думал, что такое всепоглощающее желание не может остаться без ответа, и ожидал услышать ваши шаги по гравию, увидеть, как открывается дверь, и входите вы, глядя на меня своими сияющими глазами. Конечно, я знал, что веду себя как дурак – с женщинами можно только делать вид, будто теряешь из-за них голову. Но я не в силах совладать с собой. Больше всего на свете я хочу вас, Джойс!» – И он протянул ко мне дрожащие руки.

Я не осмеливалась смеяться, находясь в присутствии хищного зверя. Моей целью было предотвратить кризис хотя бы до среды, когда должна была состояться церемония. Поэтому я невнятно пробормотала: «Со мной раньше не случалось ничего подобного. Мне никогда не говорили, что желают меня больше всего на свете». К счастью, в этот момент Эвелин Девениш сбежала по ступенькам террасы и направилась через лужайку к нам. На сей раз Робин Уэбстер произнес «ш-ш!». Я сразу ускользнула в пустую гостиную, потрясенная сильнее, чем ожидала.