Книга: Мой век, мои друзья и подруги - Анатолий Мариенгоф

***

«Так вот, счастья надо просить так, как одесский беспризорный милостыню: - Гражданка, дайте пятачок. А не то плюну вам в физиономию - у меня сифилис.»

"Поэзия – что деревенское одеяло, сшитое из множества пестроцветных лоскутков"

"Мой век, мои друзья и подруги" Биографический роман. Писатель рассказывает о детстве, о родителях. О прожитых годах, о своей семье. О русской интеллигенции, о своих приятелях и знакомых, о многих известных людях своего времени. В круг друзей писателя входили такие знаменитости, как Мейерхольд, Таиров, Качалов, Шкловский, Образцов, Шостакович, Бабель, Мандельштам и многие другие кумиры тех лет.

"Это вам, потомки" Обрывки, заметки, воспоминания о современниках, разные занимательные истории.

ВКК "Борцы с долгостроем", март

Всегдашнее мое правило - держаться лишь свидетельств собственных ушей и глаз. Сведения из третьих, даже вторых рук - опасно сливаются со сплетнями

К сожалению, Мариенгоф этому правилу не следует, несмотря на название. После книги складывается ощущение, что Мариенгоф и Есенин на одном уровне, как в дружбе, так и в таланте. Однако неверно ни то, ни другое. Судите сами: что мы знаем о Мариенгофе из наследия Есенина? а) 9 писем Мариенгофу из 256. б) 1 посвящение на стихотворении в) 2 упоминания в автобиографиях, коих было шесть. В одной из оных совсем обидно написано:

Поэтому основанное в 1919 году течение имажинизм, с одной стороны, мной, а с другой - Шершеневичем, хоть и повернуло формально русскую поэзию по другому руслу восприятия, но зато не дало никому еще права претендовать на талант.

Перед нами оживает мариенгофский Есенин и богема (которая как всегда бесплодна и тщеславна). Неслучайно в "Роман без вранья" вживлены эпизоды о работе бок о бок над "Пугачёвым" и "Заговором дураков", бесчисленные совместные походы по кабакам. Но самое страшное в этих книгах: любование, если не романтизация голодных, сумрачных революционных годов, когда большинство поэтов, не пригретых советской властью и лишённых ореола "передового искусства" вынуждены были ходить на собрания поэтов, чтобы попить чаю и поесть. О них в книге ни слова (Кроме эпизода с Орешиным, роющемся в карманах Есенина, и обедов в невообразимом подвальчике). Об стилистических ошибках я писать не буду: это мелочно и сделали это задолго до меня, да и на качество не шибко влияет. (Небольшой упрёк Ходасевичу за его рецензию "Цыганская власть") Приписка: самое интересное место - это воспоминания о сыне Анатолия Мариенгофа - о Кире. Вот уж кто был многообещающим. Его бесконечно жаль.

Великолепный, потрясающий, тонкий, острый, смешливый и грустящий Мариенгоф, я восхищаюсь Вами! Лоскутное одеяло из жизненных историй, мозаика из зарисовок - это рассказ о дружбе автора с Хулиганом всея Руси Сергеем Есениным. Автор рисует портрет друга честно, не обеляя и не преувеличивая, часто с иронией и иногда с сарказмом, но при этом любовно, с большой теплотой. В книге Есенин бывает мнителен, скуп, выдумывает себе врагов и болезни, многое делает на угоду публике, не интересуется собственными детьми, но он открыт, остроумен и обаятелен. Но при всем этом, книга для меня не только и не столько о Есенине, но о мужской дружбе. И пусть этой дружбе, как и всему в этом мире, пришел конец, она стала ярким событием в жизни обоих.

И будет два пути для поколений: Как табуны пройдут покорно строфы По золотым следам Мариенгофа И там, где, оседлав, как жеребенка, месяц, Со свистом проскакал Есенин. А. Мариенгоф

В стране будет голод, разруха, смерти и ужасы, война, но самый кошмар – это если в Москве будет не достать герленовской помады. Вы как женились – по любви или в комиссариате расписались? Что вы умеете делать? Ничего? Придется устроить вас на руководящую должность. Пуд хлеба за катушку ниток. Вши именуются врагами революции. Дивно, дивно, дивно.

Ей-богу, книга порой начинала напоминать сборник анекдотов, до того абсурдно происходящее, но ведь все декорации в ней – быль.

Что делать, если любимая женщина изменяет? Что сделал бы романтический герой? Разумеется, свел бы счеты с жизнью от горя. Но выброситься из окна и свернуть шею среди вонючих отбросов и помоев – уж слишком цинично. Приходится примириться и пить, когда слишком тяжело. Точно так же матери, у которой умер от голода один из детей, приходится цинично делить тело между остальными детьми, чтобы они выжили, если повезет.

Цинизм революции все возвышенные чувства втаптывает в отбросы.

Ну а вслед за «Циниками» я начала читать «Роман без вранья», и как-то… Очень внезапно оказалось, что это мемуары. Про автора и про Есенина. И следующие два романа – я пролистала – Есенин то, Есенин се. Мне, честно говоря, сам Мариенгоф не то чтобы интересен. Да и Есенин. Я его не люблю и не воспринимаю как поэта серебряного века – в моей голове он почему-то упорно поэт века девятнадцатого. Поэтому просто читать, как там эти двое зажигали – скучно, несмотря на некоторые удачные шутки. И написано как-то вяло в сравнении с искрометными острозубыми «Циниками», ну, примерно так написано, как и должны быть написаны мемуары.

Я оценила толщину оставшейся книжки, закрыла ее и поставила на полку. Сделаем вид, что под этой обложкой есть только «Циники», а всего остального как будто бы нет, пожалуйста.