Текст книги "Данте. Демистификация. Долгая дорога домой. Том III"

 
Poi, vòlto a me: «Per quel singular grado
che tu dei a colui che sì nasconde
lo suo primo perché, che non lì è guado, [69]
 
 
quando sarai di là da le larghe onde,
dì a Giovanna mia che per me chiami
là dove a li «nnocenti si risponde. [72]
 
 
Затем ко мне: «Ты, избранное чадо,
К которому так милостив был тот,
О чьих путях и мудрствовать не надо, – [69]
 
 
Скажи в том мире, за простором вод,
Чтоб мне моя Джованна пособила
Там, где невинных верный отклик ждет. [72]
 

Нино благословляет Данте и просит, чтобы тот, когда преодолеет воды, попросил его Джованну помолиться за его невинную душу.

Из академической статьи:

Джованна (Ивановна) – Графиня Марфа Ивановна Остерман, урождённая Стрешнева (1698—1781 годы) – статс-дама Екатерины I, жена вице-канцлера Андрея Остермана.

Была дочерью покойного ближнего боярина и стольника Ивана Родионовича Стрешнева, внучкой Родиона Стрешнева, «дядьки» Петра I.

Помолвка Марфы и графа Остермана состоялась 18-го декабря 1720 года, в день рождения царевны Елизаветы Петровны, в дворцовых апартаментах государя Петра Алексеевича, в присутствии многих знатных персон. Помолвка эта была устроена самим Петром I, пожелавшим обеспечить тесную связь талантливого иноземца с русской аристократией.

Помолвка эта, а за тем и свадьба, возбудили сильное неудовольствие среди тогдашней русской знати и казались унизительными для родовитых русских людей. Действительно, двадцатидвухлетняя боярышня Марфа Ивановна доводилась двоюродною правнучкою покойной царице Евдокии Лукьяновне, родной бабке самого государя, и считалась одной из богатых невест, а тридцатичетырехлетний жених её был не более как пришлец-иноземец, пасторский сын, и притом лютеранин.

Свадьбу сыграли в воскресенье 21-го января 1721 года. Помимо богатого придания Остерман получил от государя баронский титул. Марфа получила в приданое село Стрешнево в Данковском уезде Рязанской губернии. После смерти брата Василия Стрешнева в род Остерманов перешло наследство усадьба в начале Божедомского переулка в Москве (ныне Всероссийский музей декоративно-прикладного и народного искусства), попавшее в род Стрешневых еще через отца царицы Евдокии Лукьяновны.

Сохранилась переписка её с мужем, свидетельствующая о силе её привязанности.

Марфа Ивановна любила своего мужа безгранично. Не чуждаясь большого света, она тем более предпочитала ему свой тихий, домашний уголок, что в течение трех лет ежегодно дарила своего мужа потомством.

Участвовала в большом маскараде 1723 года, будучи одета в «шкармуцком платье». В декабре 1725 года была пожалована в статс-дамы императрицы. Современники обвиняли её в скупости и неряшливости. Фон Манштейн пишет: «Он получил от нее большое приданое, однако она была одним из злобнейших существ на свете».

После переворота 1741 года, возведшего на престол Елизавету Петровну, её муж был приговорен к смертной казни, но на плахе помилован и сослан в Березов. Хотя императрица дала разрешение женам осуждённых по этому делу оставаться в своих имениях, все они последовали за мужьями в ссылку, как и сделала Марфа Ивановна, преданно ухаживающая за больным, полурасслабленным подагриком, в которого превратился ее супруг.

«В силу высочайшего повеления, чтобы утренняя заря не застала изгнанников в столице, Остерман и супруга его, в самые сумерки 18 января 1742 года, снаряжаемы были в дальний путь».

Имущество Остерманов было конфисковано. В изгнании в Берёзове супруги провели 6 лет, а когда её муж скончался в январе 1747 года, Высочайший указ об освобождении из Сибири графини Марфы Ивановны и находившихся при ней служителей последовал лишь 21-го июня 1749 года. За добровольною изгнанницею с указом о её освобождении был послан для сопровождения графини до Москвы курьер Артемий Каршанинов. 17-го января 1750 года она прибыла в Москву.

В 1771 году по прошению её сына Фёдора, московского главнокомандующего и генерал-поручика, архиепископ Московский Амвросий (Зертис-Каменский) из-за немощности и преклонного возраста вдовствующий графини Марфы Ивановны Остерман дозволил устройство в усадьбе Полтево домового храма «при покоях, во имя Рождества Пресвятыя Богородицы с подвижным антиминсом».

Проживала в Москве до самой своей кончины, последовавшей 24-го февраля 1781 года, на 84 году от рождения. Похоронена в Троицкой церкви, построенной её сыном Фёдором, в селе Красном Сапожковского уезда Рязанской губернии.

 
Non credo che la sua madre più m'ami,
poscia che trasmutò le bianche bende,
le quai convien che, misera!, ancor brami. [75]
 
 
Per lei assai di lieve si comprende
quanto in femmina foco d'amor dura,
se l'occhio o «l tatto spesso non l'accende. [78]
 
 
Non le farà sì bella sepultura
la vipera che Melanesi accampa,
com» avria fatto il gallo di Gallura». [81]
 
 
Così dicea, segnato de la stampa,
nel suo aspetto, di quel dritto zelo
che misuratamente in core avvampa. [84]
 
 
Должно быть, мать ее меня забыла,
Свой белый плат носив недолгий час,
А в нем бы ей, несчастной, лучше было. [75]
 
 
Ее пример являет напоказ,
Что пламень в женском сердце вечно хочет
Глаз и касанья, чтобы он не гас. [78]
 
 
И не такое ей надгробье прочит
Ехидна, в бой ведущая Милан,
Какое создал бы галлурский кочет». [81]
 
 
Так вел он речь, и взор его и стан
Несли печать горячего порыва,
Которым дух пристойно обуян. [84]
 

К сожалению, каких либо сведений о судьбе матери Марфы Ивановны – Натальи Львовны Вельяминовой (1664—1733 годы), по мужу Стрешневой, овдовевшей в 1722 году, через год после свадьбы дочери, мне найти не удалось. Но то, что она была категорически против брака её дочери с Остерманом, отражается в горячей, порывистой речи последнего. Остерман противопоставляет верность своей супруги и её матери, которая, овдовев, скоро вышла замуж.

Наталья Львовна была высокого рода, главное, очень богата, она могла выйти замуж за иностранца из Милана, хотя руки её мог домогаться и кто-либо из Франции. Нино иронически подчёркивает слово «вечно» в филиппике против матери Марфы Ивановны, тут же сказав о надгробье: Наталья Львовна, овдовевшая в 58 лет, пережила мужа всего на 11 лет.

Марфа Ивановна Остерман пережила мужа на целых 34 года, неустанно молясь за его душу!

 
Li occhi miei ghiotti andavan pur al cielo,
pur là dove le stelle son più tarde,
sì come rota più presso a lo stelo. [87]
 
 
E «l duca mio: «Figliuol, che là sù guarde?».
E io a lui: «A quelle tre facelle
di che «l polo di qua tutto quanto arde». [90]
 
 
Ond elli a me: «Le quattro chiare stelle
che vedevi staman, son di là basse,
e queste son salite ov» eran quelle». [93]
 
 
Мои глаза стремились в твердь пытливо,
Туда, где звезды обращают ход,
Как сердце колеса, неторопливо. [87]
 
 
И вождь: «О сын мой, что твой взор влечет?»
И я ему: «Три этих ярких света,
Зажегшие вкруг остья небосвод». [90]
 
 
И он: «Те, что ты видел до рассвета,
Склонились, все четыре, в должный срок;
На смену им взошло трехзвездье это». [93]
 

Данте внимательно всматривается в Звёздное Небо, рассматривая область, окружающую сердце колеса – ость, где звёзды вращаются медленнее, чем на экваторе. Вергилий спрашивает его: – «На что ты смотришь?». Поэт отвечает, что рассматривает самые яркие три звезды, расположенные на небосводе вокруг остья. Вергилий сообщает ему, что те четыре яркие звезды созвездия Южный Крест, окружающие ость Южного звёздного полюса, которые он увидел до рассвета, выйдя из Ада, уже склонились (зашли за горизонт), а на смену им взошли эти три.

Как это может быть, если путники находятся на горе Чистилища, расположенной в Южном полушарии, где созвездие Южный Крест является незаходящим? Таким изящным приёмом поэт показывает, что они находятся в Северном полушарии. И правильно, ведь сейчас будет Северное сияние. А в Южное полушарие он отправлялся чисто аллегорически, путешествуя по Звёздному Небу, ради полноты его описания. То, что это явление наблюдается и в южных приполярных широтах, в те времена ещё не знали.

О каких трёх ярчайших звёздах Северного Звёздного Неба ведёт речь Вергилий. Заглянув в каталог ярких звёзд, выделяю три самых ярких звезды первой звёздной величины:

Арктур или альфа Волопаса, ярчайшая красная звезда, звёздной величины – 0,05.

Вега или альфа Лиры, ярчайшая белая звезда, звёздной величины 0,03.

Капелла или альфа Возничего, ярчайшая желтая звезда, звёздной величины 0,08.

Эти три ярчайшие звезды образуют треугольник, почти в самом центре которого располагается ость Северного Звёздного Неба. Вергилий совершенно справедливо отмечает, что они зажигают небосвод вокруг остья.

 
Com» ei parlava, e Sordello a sé il trasse
dicendo: «Vedi là «l nostro avversaro»;
e drizzò il dito perché «n là guardasse. [96]
 
 
Da quella parte onde non ha riparo
la picciola vallea, era una biscia,
forse qual diede ad Eva il cibo amaro. [99]
 
 
Tra l'erba e ' fior venìa la mala striscia,
volgendo ad ora ad or la testa, e «l dosso
leccando come bestia che si liscia. [102]
 
 
Сорделло вдруг его к себе привлек,
Сказав: «Вот он! Взгляни на супостата!» —
И указал, чтоб тот увидеть мог. [96]
 
 
Там, где стена расселины разъята,
Была змея, похожая на ту,
Что Еве горький плод дала когда-то. [99]
 
 
В цветах и травах бороздя черту,
Она порой свивалась, чтобы спину
Лизнуть, как зверь наводит красоту. [102]
 

Сорделло призывает Вергилия взглянуть на появление змея, указывая на небо, видное в расселину между холмами – показывает северное сияние, свивающееся волнами, которое стало видно между двух холмов.

 
Io non vidi, e però dicer non posso,
come mosser li astor celestïali;
ma vidi bene e l'uno e l'altro mosso. [105]
 
 
Sentendo fender l'aere a le verdi ali,
fuggì «l serpente, e li angeli dier volta,
suso a le poste rivolando iguali. [108]
 
 
Не видев сам, я речь о том откину,
Как тот и этот горний ястреб взмыл;
Я их полет застал наполовину. [105]
 
 
Едва заслыша взмах зеленых крыл,
Змей ускользнул, и каждый ангел снова
Взлетел туда же, где он прежде был. [108]
 

При сполохе – северном сиянии, столбы света исчезают, сворачиваясь мгновенно вслед за ним, как два Ангела-хранителя, тут же взмывая в небо, откуда и спустились. Поэт, замешкавшись повернуться в сторону сполоха, успел заметить только его окончание с одной стороны.

 
L'ombra che s'era al giudice raccolta
quando chiamò, per tutto quello assalto
punto non fu da me guardare sciolta. [111]
 
 
«Se la lucerna che ti mena in alto
truovi nel tuo arbitrio tanta cera
quanti è mestiere infino al sommo smalto», [114]
 
 
А тот, кто подошел к нам после зова
Судьи, все это время напролет
Следил за мной и не промолвил слова. [111]
 
 
«Твой путеводный светоч да найдет, —
Он начал, – нужный воск в твоей же воле,
Пока не ступишь на финифть высот! [114]
 

Подошедший к Данте, Куррадо молча следил за тем, чем он занимается и только после того, как поэт повернулся, обратился к нему с приветствием. Пусть твоя путеводная звезда, говорит он, направит твою волю к предначертанным тебе высотам.

 
cominciò ella, «se novella vera
di Val di Magra o di parte vicina
sai, dillo a me, che già grande là era. [117]
 
 
Fui chiamato Currado Malaspina;
non son l'antico, ma di lui discesi;
a» miei portai l'amor che qui raffina». [120]
 
 
Когда ты ведаешь хоть в малой доле
Про Вальдимагру и про те края,
Подай мне весть о дедовском престоле. [117]
 
 
Куррадо Маласпина звался я;
Но Старый – тот другой, он был мне дедом;
Любовь к родным светлеет здесь моя». [120]
 

Куррадо Маласпина представляется Данте, поясняя, что был и другой Куррадо – его дед, властелин Вальдимагры и спрашивает у него: – «Знает ли тот, что нибудь о судьбе престола его любимого деда?».

 
«Oh!», diss io lui, «per li vostri paesi
già mai non fui; ma dove si dimora
per tutta Europa ch'ei non sien palesi? [123]
 
 
La fama che la vostra casa onora,
grida i segnori e grida la contrada
sì che ne sa chi non vi fu ancora»; [126]
 
 
«О, – я сказал, – мне только по беседам
Знаком ваш край; но разве угол есть
Во всей Европе, где б он не был ведом? [123]
 
 
Ваш дом стяжал заслуженную честь,
Почет владыкам и почет державе,
И даже кто там не был, слышал весть». [126]
 

Ответ Данте более чем странен. Долина реки Магры на севере Италии примыкает к Тоскане и находится на пути из Италии во Францию и Авиньон. Сам род Маласпина к XVIII веку утратил своё значение.

Из академической статьи:

Луниджиана – историческая область на границе Тосканы и Лигурии, в бассейне реки Магра, у берегов Средиземного моря. Совпадает в границах с епископией древнего города Луни, ныне не существующего.

С античных времён город Луни, давший название всей области, был основным центром на севере тосканского побережья. Через него проходила дорога франков, соединявшая Рим с севером Европы. В Средние века за контроль над этим отрезком пути развернулась ожесточённая борьба между местными феодалами, которые застроили Луниджиану своими замками. Из 160 этих феодальных гнёзд сохранилось не более тридцати. В XV веке борьбу за главенство в Луниджиане выиграло знатное семейство Маласпина. Глава этого рода с 1568 года носил титул владетельного князя Массы и Каррары.

На современной карте Италии области Луниджиана соответствуют провинции Специя и Масса-Каррара. Вторая из них включена в состав региона Тоскана, хотя исторически Луниджиана – в отличие от всего остального региона – не входила в состав владений Медичи и не управлялась из Флоренции.

Из академической статьи:

Маласпина – знатное тосканское семейство, которое с XII века правило в Луниджиане, а в 1421 году добавило к своим владениям Массу и Каррару на стыке Тосканы и Лигурии. По одной из версий, происходят от Оберто I и графов Луни, находившихся в родстве с герцогами Сполето. Помимо семейства Маласпина, из Обертингов производили свой род д'Эсте, Паллавичини и некоторые другие итальянские династии.

В 1520 году дочь последнего маркиза Массы и владетеля Каррары сочеталась браком с Лоренцо Чибо, в то время служившим папским наместником Сполето. Он приходился внуком: по отцу – папе Иннокентию VIII, а по матери – Лоренцо Великолепному. Их потомки унаследовали Массу с Каррарой и приняли фамилию Чибо-Маласпина. Из их числа происходило несколько латинских (титульных) патриархов Константинополя и испанский мореплаватель Алессандро Маласпина.

С 1568 года глава рода Маласпина носил титул князя Массы и Каррары, заменённый в 1633 года герцогским. Дочь последнего герцога вышла в 1741 году за моденского герцога Эрколе III из дома д'Эсте. Их единственная дочь Мария Беатриса своим браком с австрийским эргерцогом Фердинандом доставила владение Моденой и Массой-Каррарой в дом Габсбургов.

 
e io vi giuro, s'io di sopra vada,
che vostra gente onrata non si sfregia
del pregio de la borsa e de la spada. [129]
 
 
Uso e natura sì la privilegia,
che, perché il capo reo il mondo torca,
sola va dritta e «l mal cammin dispregia». [132]
 
 
И, как стремлюсь к вершине, так я вправе
Сказать: ваш род, за что ему хвала,
Кошель и меч в старинной держит славе. [129]
 
 
В нем доблесть от привычки возросла,
И, хоть с пути дурным главой все сбито,
Он знает цель и сторонится зла». [132]
 

Куррадо (Коррадо) Маласпина Младший – маркиз Луниджаны, умерший около 1294 года. У маркизов Маласпина изгнанник Данте нашел радушный прием в 1306 году. Вальдимагра – долина реки Магры в Луниджане.

Это входит в прямое противоречие со словами поэта, что он знает этот край только понаслышке. Ещё более удивительно его утверждение, что род Маласпина в его время держит кошель и меч в старинной славе и доблесть в этом роде только растёт, несмотря на противодействие папского двора.

Дурной глава – папа Римский Бенедикт XIV, из-за которого Данте пришлось бежать из Италии под покровительство русской императрицы.

Кого же из знаменитых воителей своего времени имеет в виду Данте? Отождествив чуть выше Куррадо Маласпина и графа Миниха, я могу предъявить и его великого деда. В этом мне помогает сам поэт, назвавший императора Священной Римской империи германской нации Рудольфа II кесарем Куррадо (Рай песнь XV). Род Миниха – род императоров Священной Римской империи германской нации.

Император Рудольф II не имел законнорожденных детей, но и бездетным не был. От своей неофициальной жены Катарины Страда он имел шестерых детей. Полагаю, что одного из них, Данте называет Куррадо Маласпина (Меньший – Миних), он и был дедом графа Миниха.

 
Ed elli: «Or va; che «l sol non si ricorca
sette volte nel letto che «l Montone
con tutti e quattro i piè cuopre e inforca, [135]
 
 
che cotesta cortese oppinïone
ti fia chiavata in mezzo de la testa
con maggior chiovi che d'altrui sermone,
se corso di giudicio non s'arresta». [139]
 
 
И тот: «Иди; поведаю открыто,
Что солнце не успеет лечь семь раз
Там, где Овен расположил копыта, [135]
 
 
Как это мненье лестное о нас
Тебе в средину головы вклинится
Гвоздями, крепче, чем чужой рассказ,
Раз приговор не может не свершиться». [139]
 

Куррадо в ответ на речь Данте говорит, что не пройдёт и семи лет (Солнце не успеет вступить семь раз в знак Овна), как поэт напишет первый вариант Комедии, что приговорено свыше. В Комедии он оставит лестное мнение о роде непобедимого графа Миниха.

Purgatorio – Canto IX. Чистилище – Песня IX
Долина земных властителей (окончание) – Врата Чистилища

 
La concubina di Titone antico
già s'imbiancava al balco d'orïente,
fuor de le braccia del suo dolce amico; [3]
 
 
di gemme la sua fronte era lucente,
poste in figura del freddo animale
che con la coda percuote la gente; [6]
 
 
e la notte, de` passi con che sale,
fatti avea due nel loco ov` eravamo,
e `l terzo già chinava in giuso l'ale; [9]
 
 
Наложница старинного Тифона
Взошла белеть на утренний помост,
Забыв объятья друга, и корона [3]
 
 
На ней сияла из лучистых звезд,
С холодным зверем сходная чертами,
Который бьет нас, изгибая хвост; [6]
 
 
И ночь означила двумя шагами
В том месте, где мы были, свой подъем,
И даже третий поникал крылами, [9]
 

Наложница старинного Тифона – Эос или Аврора (утренняя заря).

В Северных широтах, в конце апреля утренняя заря начинается рано, в третьем часу пополуночи. В это время на самой середине меридиана ярко сияет зодиакальное созвездие Скорпион – «холодный зверь, который бьёт нас, изгибая хвост».

Посмотри на Звёздное Небо 25 апреля 1743 года в три часа пополуночи. Точно на Юге, низко над горизонтом, в неясном свете начинающейся зари, ярко сверкает созвездие Скорпион [Рис. Ч IX.1].

 
quand» io, che meco avea di quel d'Adamo,
vinto dal sonno, in su l'erba inchinai
là «ve già tutti e cinque sedavamo. [12]
 
 
Ne l'ora che comincia i tristi lai
la rondinella presso a la mattina,
forse a memoria de» suo» primi guai, [15]
 
 
e che la mente nostra, peregrina
più da la carne e men da» pensier presa,
a le sue visïon quasi è divina, [18]
 
 
Когда, с Адамом в существе своем,
Я на траву склонился, засыпая,
Там, где мы все сидели впятером. [12]
 
 
В тот час, когда поет, зарю встречая,
Касатка, и напев ее тосклив,
Как будто скорбь ей памятна былая, [15]
 
 
И разум наш, себя освободив
От дум и сбросив тленные покровы,
Бывает как бы веще прозорлив, [18]
 

В этот час, устав от разговоров и обильного ужина с возлияниями, поэт со своими четырьмя спутниками, уснул с Адамом в существе своем – обладая телом, подверженным усталости. Впятером – Данте, Вергилий, Сорделло, Нино и Куррадо.

Касатка – злополучная царевна Филомела, которой вырвали язык, а Зевс превратил её в ласточку (касатку), которая поёт о своей былой скорби.

Крепко заснув после дружеской беседы, под неоднократную чарку, он видит пророческие сны.

Ласточка – касатка упомянута здесь не зря. Прилёт ласточек в наших широтах близок к первому мая плюс-минус 10 дней. Поэт слышит ласточку 25 апреля, в 1743 году ласточки прилетели чуть раньше.

 
in sogno mi parea veder sospesa
un'aguglia nel ciel con penne d'oro,
con l'ali aperte e a calare intesa; [21]
 
 
ed esser mi parea là dove fuoro
abbandonati i suoi da Ganimede,
quando fu ratto al sommo consistoro. [24]
 
 
Мне снилось – надо мной орел суровый
Навис, одетый в золотистый цвет,
Распластанный и ринуться готовый, [21]
 
 
И будто бы я там, где Ганимед,
Своих покинув, дивно возвеличен,
Восхищен был в заоблачный совет. [24]
 

Поэт представляет во сне себя и видит над собой Орла, одетого в золотистый цвет. Ганимед – созвездие Антиной, находящееся в когтях созвездия Орёл – олицетворение Бога Зевса, который, прельстившись красотой Ганимеда, обратился в Орла и похитил Ганимеда на Олимп. Он видит себя в заоблачном совете, на Олимпе, там, где Ганимед – на горе Иде Фригийской.

 
Fra me pensava: «Forse questa fiede
pur qui per uso, e forse d'altro loco
disdegna di portarne suso in piede». [27]
 
 
Poi mi parea che, poi rotata un poco,
terribil come folgor discendesse,
e me rapisse suso infino al foco. [30]
 
 
Ivi parea che ella e io ardesse;
e sì lo «ncendio imaginato cosse,
che convenne che «l sonno si rompesse. [33]
 
 
Мне думалось: «Быть может, он привычен
Разить лишь тут, где он настиг меня,
А иначе к добыче безразличен». [27]
 
 
Меж тем, кругами землю осеня,
Он грозовым перуном опустился
И взмыл со мной до самого огня. [30]
 
 
И тут я вместе с ним воспламенился;
И призрачный пожар меня палил
С такою силой, что мой сон разбился. [33]
 

Поэт размышляет: может быть Орёл привычен хватать добычу только здесь, но тут Орёл – Зевс, узнаваемый по грозовому перуну, хватает его и взмывает вместе с ним до самого огня – до Сферы Огня, которая считалась лежащей между сферой воздуха и небом Луны. Его охватывает жар, воспринимаемый им, как палящий с большой силой огонь, отчего он просыпается.

Во сне он испытывает знакомые ему ощущения от пушечной пальбы, где есть и гром орудий, и пожар выстрелов и быстрый полёт пушечных ядер.

 
Non altrimenti Achille si riscosse,
li occhi svegliati rivolgendo in giro
e non sappiendo là dove si fosse, [36]
 
 
quando la madre da Chirón a Schiro
trafuggò lui dormendo in le sue braccia,
là onde poi li Greci il dipartiro; [39]
 
 
che mi scoss» io, sì come da la faccia
mi fuggì «l sonno, e diventa» ismorto,
come fa l'uom che, spaventato, agghiaccia. [42]
 
 
Dallato m'era solo il mio conforto,
e «l sole er» alto già più che due ore,
e «l viso m'era a la marina torto. [45]
 
 
Не меньше вздрогнул некогда Ахилл,
Водя окрест очнувшиеся веки
И сам не зная, где он их раскрыл, [36]
 
 
Когда он от Хироновой опеки
Был матерью на Скир перенесен,
Хотя и там его настигли греки, – [39]
 
 
Чем вздрогнул я, когда покинул сон
Мое лицо; я побледнел и хладом
Пронизан был, как тот, кто устрашен. [42]
 
 
Один Вергилий был со мною рядом,
И третий час сияла солнцем высь,
И море расстилалось перед взглядом. [45]
 

Когда юноша Ахилл воспитывался у кентавра Хирона, богиня Фетида, его мать, зная, что ему грозит гибель на войне, перенесла его спящим на остров Скир, где, одетый в женскую одежду, он скрывался среди дочерей Ликомеда. Там его при помощи хитрости обнаружили Улисс и Диомед, следующим образом: они принесли дочерям Ликомеда украшения и одежды, добавив к ним оружие. Дочери Ликомеда занялись украшениями, Ахилл стал рассматривать оружие, чем выдал себя хитроумному Одиссею.

Поэт пробуждается от сна, охваченный холодным потом и видит, что Солнце уже три часа, как встало, он на лодке посреди реки, водная гладь реки блестит вокруг него, рядом с ним один Вергилий.

 
«Non aver tema», disse il mio segnore;
Ifatti sicur, ché noi semo a buon punto;
non stringer, ma rallarga ogne vigore. [48]
 
 
Tu se» omai al purgatorio giunto:
vedi là il balzo che «l chiude dintorno;
vedi l'entrata là «ve par digiunto. [51]
 
 
Мой господин промолвил: «Не страшись!
Оставь сомненья, мы уже у цели;
Не робостью, но силой облекись! [48]
 
 
Мы, наконец. Чистилище узрели:
Вот и кругом идущая скала,
А вот и самый вход, подобный щели. [51]
 

Вергилий подбадривает Данте, который спросонья не поймёт, где он и что с ним. Он говорит, что они уже у цели – у самого входа в Чистилище, подобного щели в скале.

 
Dianzi, ne l'alba che procede al giorno,
quando l'anima tua dentro dormia,
sovra li fiori ond» è là giù addorno [54]
 
 
venne una donna, e disse: «Il son Lucia;
lasciatemi pigliar costui che dorme;
sì l'agevolerò per la sua via». [57]
 
 
Sordel rimase e l'altre genti forme;
ella ti tolse, e come «l dì fu chiaro
sen venne suso; e io per le sue orme. [60]
 
 
Qui ti posò, ma pria mi dimostraro
li occhi suoi belli quella intrata aperta
poi ella e «l sonno ad una se n'andaro». [63]
 
 
Когда заря была уже светла,
А ты дремал душой, в цветах почия
Среди долины, женщина пришла, [54]
 
 
И так она сказала: «Я Лючия;
Чтобы тому, кто спит, помочь верней,
Его сама хочу перенести я». [57]
 
 
И от Сорделло и других теней
Тебя взяла и, так как солнце встало,
Пошла наверх, и я вослед за ней. [60]
 
 
И, здесь тебя оставив, указала
Прекрасными очами этот вход;
И тотчас ни ее, ни сна не стало». [63]
 

Вергилий рассказывает, что когда Данте утром крепко спал в цветах, на восходе Солнца пришла женщина, назвавшаяся Лючия, взяла его на руки, перенесла прямо к входу в Чистилище и пропала, после чего тот сразу проснулся.

Это шутка Вергилия, дело было гораздо проще. Чтобы подниматься вверх по реке против течения, нужно встать с восходом Солнца и немедленно отправляться в путь. Поэт после вечерней беседы и выпивки крепко спал. Чтобы не будить его раньше времени, лодочники по приказу Вергилия перенесли его в лодку и отправились в путь. Они и сейчас усиленно гребут против течения, но поэт не обращает внимания на них. Сон его вызван был простым ощущением полёта, какое бывает у детей, когда их носят на руках. Когда поднявшееся Солнце напекло ему голову, он проснулся посреди реки в холодном поту.

 
A guisa d'uom che «n dubbio si raccerta
e che muta in conforto sua paura,
poi che la verità li è discoperta, [66]
 
 
mi cambia» io; e come sanza cura
vide me «l duca mio, su per lo balzo
si mosse, e io di rietro inver» l'altura. [69]
 
 
Lettor, tu vedi ben com» io innalzo
la mia matera, e però con più arte
non ti maravigliar s'io la rincalzo. [72]
 
 
Как тот, кто от сомненья перейдет
К познанью правды и, ее оплотом
Оборонясь, решимость обретет, [66]
 
 
Так ожил я; и, видя, что заботам
Моим конец, вождь на крутой откос
Пошел вперед, и я за ним – к высотам. [69]
 
 
Ты усмотрел, читатель, как вознес
Я свой предмет; и поневоле надо
Чтоб вместе с ним и я в искусстве рос. [72]
 

Данте переходит от сомнения к познанию правды, оживает и следует вместе с Вергилием к цели. Он иронизирует над своими поэтическими опусами, обращаясь к читателю, довольный тем, что и сам растёт вместе со своим искусством.

 
Noi ci appressammo, ed eravamo in parte
che là dove pareami prima rotto,
pur come un fesso che muro diparte, [75]
 
 
vidi una porta, e tre gradi di sotto
per gire ad essa, di color diversi,
e un portier ch'ancor non facea motto. [78]
 
 
E come l'occhio più e più v'apersi,
vidil seder sovra «l grado sovrano,
tal ne la faccia ch'io non lo soffersi; [81]
 
 
e una spada nuda avëa in mano,
che reflettëa i raggi sì ver» noi,
ch'io drizzava spesso il viso in vano. [84]
 
 
Мы подошли, и, где сперва для взгляда
В скале чернела только пустота,
Как если трещину дает ограда, [75]
 
 
Я увидал перед собой врата,
И три больших ступени, разных цветом,
И вратника, сомкнувшего уста. [78]
 
 
Сидел он, как я различил при этом,
Над самой верхней, чтобы вход стеречь,
Таков лицом, что я был ранен светом. [81]
 
 
В его руке был обнаженный меч,
Где отраженья солнца так дробились,
Что я глаза старался оберечь. [84]
 

Какое сооружение видит перед собой поэт? Путь проходит по реке Березайке, путники подошли к шлюзу на ней, у села Лошаково, построенном М. И. Сердюковым. Вход и выход из шлюза идёт через ворота. В зависимости от перепада уровня воды до и после плотины, шлюз может иметь несколько ступеней, в данном случае, три. Шлюз охраняет и эксплуатирует шлюзовой мастер, сидящий сейчас на самом его верху. Лодка с путниками, возможно и другие суда, путешествующие, в основном, вниз по реке, вошла в камеру шлюза. Сидящий наверху шлюзовой мастер открывает затвор для заполнения шлюза водой, которая из под его рук льётся широкой струёй вниз, напоминая обнаженный меч, в котором дробятся слепящие глаза отражения утреннего Солнца, находящегося за спиной путников, которые по-прежнему двигаются на Запад..

Он держал в деснице своей семь звёзд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лицо Его, как солнце, сияющее в силе своей (Откр 1.16).

 
«Dite costinci: che volete voi?»,
cominciò elli a dire, «ov» è la scorta?
Guardate che «l venir sù non vi nòi». [87]
 
 
«Donna del ciel, di queste cose accorta»,
rispuose «l mio maestro a lui, «pur dianzi
ne disse: «Andate là: quivi è la porta»». [90]
 
 
«Ed ella i passi vostri in bene avanzi»,
ricominciò il cortese portinaio:
«Venite dunque a» nostri gradi innanzi». [93]
 
 
«Скажите с места: вы зачем явились? —
Так начал он. – Кто вам дойти помог?
Смотрите, как бы вы не поплатились!» [87]
 
 
«Жена с небес, а ей знаком зарок, —
Сказал мой вождь, – явив нам эти сени,
Промолвила: «Идите, вот порог»». [90]
 
 
«Не презрите благих ее велений! —
Нас благосклонный вратарь пригласил. —
Придите же подняться на ступени». [93]
 

Шлюзовой мастер ведёт переговоры с Вергилием, спрашивая у него: откуда и куда они направляются, на чём добирались до этого места, известна ли им цена за шлюзование. Услышав от него, что они передвигаются по Высочайшему повелению, он, являющийся государственным служащим, чётко отвечает, что повеления императрицы должны беспрекословно исполняться, приглашая путников подняться по ступеням шлюза и напутствуя беспрекословно ей подчиняться.

 
Là ne venimmo; e lo scaglion primaio
bianco marmo era sì pulito e terso,
ch'io mi specchiai in esso qual io paio. [96]
 
 
Era il secondo tinto più che perso,
d'una petrina ruvida e arsiccia,
crepata per lo lungo e per traverso. [99]
 
 
Lo terzo, che di sopra s'ammassiccia,
porfido mi parea, sì fiammeggiante
come sangue che fuor di vena spiccia. [102]
 
 
Sovra questo tenëa ambo le piante
l'angel di Dio sedendo in su la soglia
che mi sembiava pietra di diamante. [105]
 
 
Из этих трех уступов первый был
Столь гладкий и блестящий мрамор белый,
Что он мое подобье отразил; [96]
 
 
Второй – шершавый камень обгорелый,
Растресканный и вдоль и поперек,
И цветом словно пурпур почернелый; [99]
 
 
И третий, тот, который сверху лег, —
Кусок порфира, ограненный строго,
Огнисто-алый, как кровавый ток. [102]
 
 
На нем стопы покоил вестник бога;
Сидел он, обращенный к ступеням,
На выступе алмазного порога. [105]
 

Данте описывает подножие, над которым сидит вестник Бога, словами из Иезекииля и Откровения Иоанна Богослова. Три ступени разного цвета; над ними, на выступе алмазного порога сидит ангел, охраняющий вход в Чистилище. Три горизонтальные полосы – чисто белая, под ней цвета почернелого пурпура, ещё ниже – огнисто-алая. Это знамя – триколор, обозначающее границу государства, путники пересекают границу другого государства – Чистилища.

Чей флаг видят они? Перед ними одна из внутренних границ Российской империи, они видят один из вариантов её флага. Такое важное сооружение, как шлюз в главной артерии империи не мог быть не увенчан государственным флагом России. Парадный вариант такого флага увенчивался и Государственным гербом – двуглавым орлом, который по праву может считаться «вестником Бога».