Текст книги "Царь из будущего. Жизнь за «попаданца»"

Подавая пример, мой «Медведь» первым тормозит и разворачивается. Остальные повторяют маневр. Только взвод Демьяна Ермилова, как учили на маневрах, отъезжает и встает подальше, спиной к нам – прикрывает тыл. Правильно – вдруг там еще кто-то остался. Хотя вряд ли… Мы же километра на четыре отмахали. Какая глубина построения по турецкому уставу полагается дивизии? Вроде как раз километра три. Так что – все здесь, в «мешке». Но пару машин все-таки нужно будет еще дальше послать. Но сначала сигнал! Так, ракетница где? Где, где… в гнезде! На своем месте! Перезарядить… а чего так руки трясутся? Все-таки переволновался, словно новичок в первом бою. Приоткрываю люк – пошла родимая! Зеленая, значит, все в порядке – задача выполнена. В ответ с позиций полка тоже выпускают зеленую ракету – порядок, нас увидели. Можно начинать ровнять турок с землей. Однако… уже некого! Присматриваюсь – и никого не вижу! Это что же? Мы всех перестреляли? Все двенадцать тысяч? Ни хрена себе…

Ан нет! Смотрю на поле и вижу – шевелятся там. Есть еще живые. Просто залегли. Не выдержали. Впрочем, что их винить – под перекрестным пулеметным огнем дрогнет самый отчаянный храбрец.

Целых четыре часа после боя мы собирали с этого поля пленных – офицер на турецком предлагал бросать оружие и выходить с поднятыми руками, а эти придурки продолжали тупо лежать, надеясь, наверное, что расточатся небеса и воинство Джабраила придет к ним на помощь. Шевельнуться им не давали – на каждый выстрел с их стороны начинали лупить два-три пулемета. Всех, кто поднимался с земли, не выпуская из рук винтовок, – валили снайперы. Поначалу сдавшихся было мало – отдельные единицы. Но постепенно мозги аскеров вставали на место – кто-то, не желая смириться с поражением, вставал и принимал смерть от пули бекасника, те, кто выбирал жизнь, бросали «ремингтоны» и поднимали над головой руки.

К полудню мы согнали в узкий треугольник между двумя выстроившимися клином взводами «Медведей» толпу примерно в четыре тысячи голов. Потом до самого вечера прочесывали все окрестности – Рукавишников не хотел оставлять в тылу ни одного вражеского бойца. При прочесывании не церемонились – лупили по всем, кто еще шевелился. Ведь желающие сдаться уже сделали это. Все равно и с нашей стороны были потери – несколько раз на поле завязывались настоящие перестрелки с затаившимися недобитками.

Всего лихославльцы потеряли в этом сражении сто тринадцать человек. Из них убитыми – тридцать четыре. Основные жертвы пришлись на момент апофеоза атаки, когда турки приблизились к окопам на двадцать-тридцать метров. К счастью, они нигде не смогли подойти ближе – в рукопашной шансов получить случайную пулю в упор или нож в спину гораздо больше.

Собрав нас вечером на совещание, Хозяин сказал, что в принципе доволен – первый бой полк провел грамотно. Хотя потерь вообще можно было не допустить – при таком-то превосходстве в автоматическом оружии. В общем, Александр Михайлович не баловал – ругать не стал, но и не хвалил. Хотя он прав – за что хвалить, – ведь коли мы солдаты, то это всего лишь наша работа, которую нужно делать быстро и качественно.

На следующее утро бойцы, что ночью присматривали за похоронными командами турок, доложили – супостаты положили в землю более семи тысяч человек. Из них, судя по мундирам, – восемьдесят англичан. Примерно поровну сержантов и офицеров. В плен британцы не сдавались – я их даже зауважал маненько.

Мы своих покойных похоронили отдельно. К тому же решив потом перезахоронить на родине. Хозяин вообще сначала хотел взять тела с собой, но сообразил, что на такой жаре это недопустимо. Могилка хоть и временная, но сделали все честь по чести – отпели, отсалютовали…

В восемь часов, проверив технику и личный состав, двинулись вперед. Особое внимание уделялось питьевой воде – впереди пойдет местность, в которой ее не будет хватать. Поэтому солдаты заполнили фляги, а также заранее запасенные бочонки.

В течение дня мы догоняли редкие разрозненные группки уныло бредущих на юг аскеров – остатки разгромленной вчера дивизии. Сопротивление нам оказали только один раз – кто-то очень смелый шарахнул из кустов, которые тут же накрыли многослойным огнем. Под вечер возле какой-то деревушки с непроизносимым названием нам попыталось противостоять довольно большое подразделение. Судя по активности и организованности, не из вчерашних. Они даже что-то вроде траншей успели выкопать с помощью местного населения. Правда, неглубоких – примерно по пояс. Но даже вырой они окопы для стрельбы стоя с лошади – это бы их не спасло. «Медведи» привычно обошли с флангов, причесывая турок продольным огнем, а «Вепри», дождавшись, когда нестройная стрельба с той стороны утихнет, подошли к позициям противника на полсотни метров и выгрузили десант. Стрелки, в уже привычной манере лупя во все, что шевелилось, быстро зачистили остатки полевых укреплений. Взяли несколько пленных, в том числе и человека в красном мундире. Лейтенанта Королевского Уэльского фузилерного полка.

С ним Александр Михалыч решил поговорить лично. Допрос продолжался полтора часа. Сначала, конечно, офицерик покочевряжился, но после вызова Демки сразу заговорил. Еще бы – я сам через раз пугаюсь, когда рожу Демкину вижу. Так что прапорщику, кавалеру орденов, командиру 2-й роты бронедивизиона Демьяну Ермилову даже кулаки показывать не пришлось. А они у него знатные – размером с голову. Всего-то вошел в палатку и улыбнулся. Однако англичашку от этой улыбки пробрало.

И напел он про все, что знал, что только слышал и о чем догадывался. Всего британцы прислали в Турцию пять тысяч военнослужащих. Большая часть – в составе бригады морской пехоты и пулеметных команд, раскиданных по разным турецким подразделениям. Меньшая – инструкторы и в редких случаях командиры рот или батальонов. Подробно рассказал, где и как размещаются все названные им британские военные. И что все они очень боятся «Единорогов» и «злых русских казаков». Общее настроение – упадническое, воевать не хотят, но все-таки будут – честь заставит.

В общем, раскололся до донышка, как сказал Хозяин. И в самом конце, когда Рукавишников уже конвой вызвал, чтобы офицерика увести, тот стал орать, что русские воюют неправильно: вместо себя посылают на вражьи головы дождь из пуль и осколков, а уж опосля подбирают то, что уцелело.

– Наглы начинают выть! – прокомментировал Рукавишников рассказ лейтенанта, когда того увели. – Это хороший признак! Значит, мы все делаем правильно. Так держать, господа офицеры!

Вот и сподобили меня Господь да государь Царьград повидать. Ужо второй день, как мы сюда прибыли. Государев личный состав да бронепоезд «Железняк», фыркнув корбутами, в самом лагере и остановились. Хотел было Александр Петрович государя в городе разместить, да батюшка наш не позволил. Так прямо и сказал: «Нечего, Александр Петрович, нечего. Охрану в городе сложнее ставить, чем в лагере». А потом и повелел: пусть, мол, путя проложат, там, стал быть, ставка евойная и будет.

Нам-то с Филей и государевым конвоем чего? Нам оно только к лучшему. В лагере и впрямь государя легче охранить, от беды уберечь. Вот когда к Царьграду отправлялись, оченно государыня-матушка наша убивалась! Вцепилась в государя – не пущу, мол, говорит! Ты – государь то есть – опять в драку самолично полезешь, особливо коли дружок твой первеющий – граф Рукавишников – рядом будет! Он-то, говорит, известный шалопут: где что ни загорись – там его и ищи! А у тебя, говорит, наследник скоро появится – матушка-то наша, Татьяна Федоровна, чижелая ужо, – так ему что, сиротой расти? Не пущу, говорит, и весь разговор!

Государь уж и так ее и эдак уговаривал и на образах клялся, что не полезет сам в бой, и отца своего, светлой памяти Александра Мученика, и деда своего – Александра Освободителя в пример приводил: мол, были ж они под Плевной – и ничего, а государыня все свое гнет. Я, говорит, отца твоего хорошо помню, так он-то разумный был человек, зазря в пекло не лез, а ты, мол, самолично на англичан в атаки сколько раз ходил? Батюшка-то ей, мол, ни разу, а она – что ж тогда в ленте[197]197
  «Лента» – общепринятое наименование кинофильмов. Императрица имеет в виду подвиги супруга, показанные в художественном фильме «Император в октябре». По своей наивности Татьяна приняла их за документальные съемки.


[Закрыть] показывают? Короче, отпустила государя только после того, как он при ее духовнике снова на образах поклялся. Да и с нас с Филимоном она – матушка-то наша – такую же клятву взяла. Чтоб, значит, государя ни за что никуда не отпускали. Мол, хоть силою вяжите, а только чтоб ни-ни!

Ну, про то, чтоб государя силой повязать, – это государыня погорячилась. Поди-ка свяжи его, когда он сам кого хошь повяжет, но поклялись. И с япончиков этих, которые теперь при государе состоят, тоже клятву взяла. А тем что? Поклонились, ровно аршин проглотили, рявкнули свое «хай!», опять стоят, словно и неживые.

И ехали мы ажно целую неделю. Сперва – до Киева, посля – до Румынии, потом – по Болгарии, а там уж и до Царьграда рукой подать. В Румынии государя ихний король принимал – Король Первый[198]198
  Шелихов простодушно путает титул «король» и имя Кароль. Румынский король Кароль I (1839–1914) действительно был родственником Виктории Гогенцоллерн, происходя из рода Гогенцоллерн-Зигмарингенов – старшей, католической ветви Гогенцоллернов.


[Закрыть]. Чтоб все, значит, знали, что у них он – первый. Так этот Король – родственник нашей государыни. Не то он ей двоюродный дядя, не то она ему троюродная внучка. Я, честно, так и не разобрал, да оно мне и не надобно. Главное, что этот «король Король» нашему государю – союзник. И армия его сейчас под командой Павла Карловича через Болгарию в Турцию ужо вошла и вроде даже воюет… Хотя ежели армия этого короля Короля такая же, как то, что перед нами парадом прошло, – Павлу Карловичу не позавидуешь! Или, вернее сказать, румынам этим не позавидуешь! Пал Карлыч, он – ого! Он в Оренбурге казачков в чувство приводил, а уж наши-то – всяко-разно посурьезнее румынов будут…

В Букуреште мы всего день пробыли и дальше поехали. В страну Болгарию. Про энту Болгарию мне дядька мой рассказывал. Они со старшим братом моим, Степаном, в той Болгарии турка в семьдесят седьмом воевали. Степка-то у нас – молчун, а дядька мой, Тимофей, – говорун, каких поискать. И про Плевну нам рассказал, и про башибузуков, и про всякое разное. Вина, помню, они тогда привезли. Лудогорского, что ли? Слабоватенькое такое, кисленькое…

В Болгарии нам вроде бы и рады были, а вроде и не очень. Народ простой радуется. Цветы в поезд бросают, священники на каждой станции, мимо которой проезжаем, молебен благодарственный служат, где остановимся – хлебом-солью встречают. И во стольном городе Софье встречали – ну почти как в Москве, после того как Володьку-иуду да его аглицких прихвостней разгромили. Флаги повсюду, штандарты государевы. Из роз агромадный вензель его выложили, цветами всю дорогу нам засыпали. И князь болгарский, Фердинанд[199]199
  Фердинанд I Максимилиан Карл Мария Саксен-Кобург-Готский (1861–1948) – князь Болгарии с 1886 г. С 1908 г. – царь Болгарии.


[Закрыть], вроде радовался. Кинулся к государю, обнять-облобызать норовит…

А только государь вроде как не радуется. Посмотрели мы с Филей на него, посмотрели, перемигнулись и прикидывать начали: как нам на случай чего Фердинанда этого скрутить да присных его, как государь говорит, ликвидировать. Как класс. И Александр Петрович Гревс тем же часом велел нам за княжьими людишками в оба глаза приглядывать. Ну да это мы уж ученые. Сами знаем, что к чему…

Ввечеру и Павел Карлович Ренненкампф со своими к государю прискакал. Весь штаб свой на конь посадил да наметом-то двенадцать верст и летел, торопился батюшке нашему доложиться. Государь его обнял да в кабинет, да вдвоем они много о чем говорили. Всю-то ночь напролет судили-рядили, а о чем говорили – о том только мы с Филей и знаем, потому как никого кроме в кабинете том не было, да казаки со стрелками вокруг – в три кольца стояли. Только мы про то, о чем государь с Пал Карлычем говорили, до самого своего смертного часа никому не расскажем. Потому как тайна государева…

На другой день Пал Карлыч с штабными ихними ускакали, а к государю – вот чудеса – Сергей Илларионович прибыли. И опять три часа совещались, а потом – раз! – и точно не было никого. И пошел государь к князю Фердинанду на обед.

За обедом ничего вроде и не было. Разве что…

Князь все за государя пил, а тот – за дружественную Болгарию да за братский болгарский народ, за героев Шипки, за героев Плевны… А вот за князя только один бокал и поднял, и так, вроде как нехотя… А вечером велел лейб-конвой и лейб-стрелков в ружье поднять и быть наготове. И ведь как знал… хотя, конечно, знал. Незачем болгарскому князю имя Фердинанд носить. Уж на что я невеликого образования человек, а и то понимаю: Фердинанд – имя не болгарское. А немцы пущай у себя, в немецкой земле правят…

Ночью шум, пальба, суматоха… К нам, правда, никто сунуться не посмел, да и правильно: и мы-то сами почитай дивизию остановим, а к нам еще из гарнизона три пехотных да казачий полки подошли, государя охранять. А поутру – с добрым утром! Являются к нам выборные от болгар, государя просят дать им князя из матушки России. Фердинашку-то они ночью свергли и под арест посадили. Вот теперь, мол, и просят, чтобы из России у них князь был.

Мы-то с Филей поначалу думали, что государь им сейчас братца своего младшенького, Михаила Александровича, предложит, а он какого-то морского капитана им называет – Алексеева Евгения Ивановича. Мы про такого даже и не слыхали. А только как потом фотографическую карточку увидели – так и обомлели! Этот капитан первого ранга Алексеев на государя похож, только разве что лет на двадцать постарее будет. А уж на невинно убиенного великомученика императора Александра, отца государева, – ну, как брат родной. Ровно две горошины из одного стручка вынули!

Спасибо Александр Петрович нам потом разобъяснил. Это государя нашего дядя, да только дед государев, император Александр Освободитель, не по закону его прижил, а так, на стороне. Ну, ясное дело, байстрюка, пусть хоть бы и императорского, кто терпеть захочет? Вот бедолагу в море и сослали. Весь прошлый год он при Его Высочестве генерал-адмирале начальником штаба состоял, в боях лично геройствовал, при взятии Мельбурна десантной партией командовал. За то ему государь после возвращения лично крест Георгиевский на грудь повесил.

И теперь вот настал час: стал Евгений Иванович князем Болгарским. Все ж болгарами сподручнее управлять, чем по морю-океану в скорлупе железной болтаться. При деле опять же состоять будет…

Три дня мы в Софье болгарской провели, а потом дальше поехали. И вот тут уж почти до самой бывшей турецкой столицы – без остановок. Не к самому Царьграду, ясно, а к Адрианополю. Туда, где Павел Карлович уже ставку государеву оборудовал…

Вот тут и армия наша. Здесь ужо – натуральный парад, а не игрушечный, как в Букуреште. Почитай, три кавалерийских корпуса да шесть армейских. Ну, то есть, конечно, не все они здесь собраны: часть их по стране рассыпаны. Турок бьют, порядок наводят… Но и в самом лагере войска прилично. И бои ведут, к Царьграду рвутся. Государь разом с Пал Карлычем советоваться ушел, а мы под дверями кабинета… тьфу, ты! То есть у самой штабной палатки и расположились.

И слышим: государь вдруг ка-а-ак рявкнет! И пошел, и пошел честить на все корки. Слов не разобрать, а только мы уже ученые: коли он таким тоном рычит, так, значит, ругается. И вдруг отчетливо так:

– …Да тебя в конюхи отдать! Коням хвосты крутить! – и еще кое-чего добавил. По матери…

Эшелон с нашими конями лейб-конвойскими нас уже на месте дожидался, так что мы теперь снова верхами. Хорошо это и превесьма, да только видеть Пал Карлыча в конюхах – увольте! Отошли мы от палатки в сторону: незачем нам такое слышать. У нас сейчас с Филей дела и другие есть. Вот, к примеру…

– Здорово, господа-товарищи!

– И вам здравствовать, – степенно ответствует один из адъютантов Павла Карловича, донской сотник Гурьев. А второй адъютант, подпоручик конных гренадер Армфельт, щелкает каблуками и четко приветствует:

– Здравия желаю!

Мы подходим поближе и присаживаемся к столу, стоящему под полотняным навесом. На столе – самовар, закуска нехитрая. Ну, да мы к ним не столоваться пришли – чай, нас и так не худо кормят.

– А что, господа-товарищи, – осторожно закидывает удочку Филя. – Не слыхали ль вы чего нового? Скоро ль у Царьграду будем?

Ренненкампфовы переглянулись меж собой, помолчали, а потом заговорили враз. Выходит так, что до решительного наступления только государя и ждали. У Царьграда-Константинополя турок уже, почитай, и нету. Остатки пяти дивизий, да какие-то ополченцы. Еще англичане, накажи их господь! Всего одна бригада морской пехоты – вроде как для охраны посольства. А на море, говорят, наши моряки намедни под командой государева дядьки Алексея Александровича аглицкий флот утопили!

За этим разговором да за самоваром не заметили, как и время пролетело.

Вот чего никогда не любил, так это подхалимажа! Пусть даже из лучших побуждений! Ренненкампф умудрился задержать наступление своей армии на целых два дня с единственной целью: штурмом Стамбула должен командовать, по его мнению, сам государь. Вот так. И только так! В общем, когда он мне все объяснил, я ему вложил. По-дружески, но от души. Даже матушку его, кажется, помянул. Нет, я все-таки иногда со своих ближних балдею: надо ж такое удумать?! Там десант на берегу уже третий день сидит, а Паша, мать его, вместо того чтобы нанести по городу одновременный удар с двух сторон, как планировали, начал политесы разводить!

Ренненкампф сперва краснел, потом бледнел, а после выдал:

– Государь, я осознал свои ошибки и прошу отстранить меня от командования Балканской армией!

– Павел Карлович… Да душу твою, вперехлест, об забор! На кого я тебя сейчас менять буду, ты подумал? Какого лешего ты тут опять со мной в игры играешь? Пока дела будешь сдавать да пока новый командарм принимать их будет – десант так в блокаде и останется?! А ну, прекратить! Докладывай лучше, когда планируешь Европу от турок очистить?

Ренненкампф деловито доложил, что войска – на позициях, в исходных районах для атаки. Наступление пойдет двумя сходящимися ударами. Десантники, захватившие районы Пера и Галата, ударят в тыл обороняющим город туркам. На острие удара пойдет лейб-гвардии бронекавалерийский Лихославльский полк. Почти сотня броневиков и бронетранспортеров, против которых у турок, да и кого бы то ни было, еще пока противоядия нет. Не время еще для артиллерии ПТО, а все другое не работает. Полевую пушку в движущийся броневик не навести, старые «маузеры», равно как и новейшие «ремингтоны», стальградскую броню не берут. А вот пулеметы броневиков на поле боя – смерть гарантированная. Турки Лихославльский полк уже «кнутом шайтана» именуют. Привели мне тут одного такого, образно мыслящего…

– …Государь, – Павел Карлович усмехается в свои роскошные усы, – позвольте представить вам одного из моих «гостей».

Повинуясь его знаку, ординарцы распахивают дверь, и к нам под конвоем вводят седоусого и седобородого, щедро украшенного орденами осанистого турка.

– Вот, государь, рекомендую: Гази Ахмед Мухтар-паша[200]200
  Ахмед Мухтар-паша (1832–1919), также известный как Гази Ахмед Мухтар-паша («Ахмед Мухтар-паша Победоносный») – генерал и великий визирь Османской империи. Во время Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. командовал турецкой армией на Кавказе. Нанес несколько поражений русским войскам, но в конце концов потерпел сокрушительное поражение в Авлияр-Аладжинском сражении.


[Закрыть], мушир[201]201
  Маршал (тур.).


[Закрыть] и великий визирь султана.

– Великий визирь Блистательного и Великолепного Абдул-Хамида II, – неожиданно каркает турок на приличном русском языке и продолжает: – Шейх-уль-Ислама, покровителя правоверных и потрясателя вселенной…

Ага. Дурью своей он ее потрясает! Впрочем, позвольте-ка, что-то я про этого тезку милицейской собаки слышал… или читал?.. Точно! Единственный турецкий генерал, которому удалось добиться хоть чего-то в последнюю войну. Правда, помнится, его потом поколотили…

– Итак, вы, любезный – «Победоносный»? А какие же победы вы одержали, чтобы заслужить подобный титул?

– Ваше величество, – снова каркает турок, – я могу напомнить вам сражение у горы Кизыль-тапа и бой у села Даяр… И если бы не ваше дьявольское оружие…

– Что-то я не помню таких сражений… Павел Карлович, а вы не напомните мне, что это за битвы такие?

– Ваше императорское величество, позвольте мне ответить…

Высокий седоватый генерал-майор-кавказец делает шаг вперед. Я помню его. Это Исмаил Хан Нахичеванский, герой Баязета[202]202
  Исмаил Хан Эхсан оглы Нахичеванский (1819–1909) – российский военачальник, генерал от кавалерии (1908). Во время Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. прославился мужественной обороной крепости Баязет от превосходящих сил турок.


[Закрыть]. Странно, а мне казалось, что он должен быть в армии Алахазова…

– Это были мелкие стычки! – сообщает Исмаил Хан. – Во всех крупных сражениях Мухтар-паша потерпел поражение, но полного разгрома избежал. Потому-то на фоне остальных турецких полководцев, почти все из которых были отданы под суд за «особо успешное» руководство войсками, мушир Мухтар-паша был объявлен «гази» – победоносным. Ошибочность данного титула он в полной мере продемонстрировал в нынешнюю кампанию.

По мере того как Хан Нахичеванский давал эту убийственную характеристику пленному полководцу, тот смотрел на оратора все злее и злее. Когда же Исмаил Хан закончил, турок вдруг выплюнул какую-то длинную тираду на непонятном мне языке:

– Bu kвfirler olarak hizmet sadik. Bir kopek daha kцtь demektir![203]203
  Ты, правоверный, служишь гяурам. Да ты хуже собаки! (тур.)


[Закрыть]

Хан Нахичеванский мгновенно ответил пленнику на том же языке:

– Eski bir Зakal, Эngiliz aslant tablosundan hurda whimpers hizmet vermektedir. Ve peregryzet kez geri Зakal kэrdэ ve aslant boрazgenЗ kaplan, hizmet![204]204
  Ты служишь старому шакалу, который скулит за объедки со стола британского льва. А я служу молодому тигру, который перебил хребет шакалу и однажды перегрызет глотку льву! (тур.).


[Закрыть]

От услышанного турок вдруг поник, сгорбился, втянул голову в плечи, а потом сокрушенно произнес:

– Evet, evet haklisin. Allah bize sirtini dцndь…[205]205
  Да, да, ты прав. Аллах отвернулся от нас… (тур.)


[Закрыть]

Я даже не успел ничего спросить, как мне тут же любезно сообщили перевод тюркской перебранки. Да-а, русский язык, конечно, великий и могучий, но восточные – цветисты и образны. Даже ругаются так, словно сказку из «Тысячи и одной ночи» рассказывают…

– Я благодарен вам, генерал Хан Нахичеванский, за ваши слова. Особенно мне понравилось про тигра. – Он слегка смутился, но взгляд мой держит. – Вы хороший генерал, и я надеюсь, что и вы, и ваши потомки всегда будут моей верной опорой. А что касается вас, мушир, то, по-моему, ваши поражения закономерны. В прошлую войну вы были вооружены лучше нас. И сильно вам это помогло? Ну а то, что мы с прошлой войны не стояли на месте, – так это естественно. Когда ваш султан отвечал на наши справедливые требования, то должен был бы вспомнить, как тринадцать лет назад наши войска уже стояли в виду Константинополя. Но он, ослепленный своим самомнением и надеждами на британскую помощь, дал мне оскорбительный отказ. Ну, и каково ему теперь?

Турок подавленно молчит, а я поворачиваюсь к Ренненкампфу:

– Павел Карлович, распорядитесь, чтобы мушир получил почетное место на нашем параде в Царьграде. Кстати, я желаю видеть генерал-майора Хана Нахичеванского в своей свите…

На следующий день наступление на Стамбул продолжилось. Собственно, теперь это уже можно было бы назвать каким-то парадным маршем. Остатки полевых войск противника практически не оказывали сопротивления. К вечеру первого дня наши войска заняли Лозенград[206]206
  Современный Кыркларели.


[Закрыть], Родосто[207]207
  Современный Текирдаг.


[Закрыть], а передовые разъезды казаков добрались до Черкезекей. Всего за два дня наши войска подошли к самым стенам. Штурм начался практически сразу после перегруппировки – удар наносился с трех сторон. С запада и северо-запада атаковали солдаты Ренненкампфа, а заждавшиеся в Галате морпехи ударили через Золотой Рог прямо по центру города и дворцу султана. Жаль, но Абдул-Хамиду удалось сбежать в последний момент.

Завязались ожесточенные уличные бои. В Стамбуле остались только те, кто желал до конца сражаться с русскими, – сборная солянка из различных подразделений. Разношерстно вооруженные, имеющие большие проблемы с боеприпасами, действующие без связи друг с другом, турецкие солдаты бились с храбростью обреченных.

Воевали они таким образом: небольшой отрядик, как правило не превышающий по численности сорок-пятьдесят человек, занимал и пытался удерживать какое-нибудь здание. Наши штурмовые группы, состоявшие из пары броневиков, четырех орудий и двух взводов пехоты и саперов, наткнувшись на очередной турецкий шверпункт, брали такие «укрепления» за пару часов. В отдельных случаях, когда не могли справиться сами, вызывали огонь гаубиц, после работы которых оставались только груды битого камня.

Больше всего возни пришлось на долю англичан, занявших целый квартал, – они отбили две попытки штурма и сумели пережить артобстрел.

Но всякое сопротивление имеет свой предел – сломаться может даже клинок дамасской стали, особенно если согнуть его посильнее. А мы давили, как паровой каток, – неспешно, но неотвратимо. И наступило, наконец, очередное утро, когда в Стамбуле не раздалось ни одного выстрела – просто некому было стрелять.

А на следующий день капитулировала английская бригада морской пехоты, к уничтожению которой мы готовились с особым тщанием, подогнав для ее разгрома несколько лишних батарей минометов и гаубиц. Правда, британцы оговорили почетные условия сдачи – сохранение знамени и прочих атрибутов вроде духового оркестра.

…Я стою на Галатской башне и обозреваю панораму города, расстилающегося у моих ног. Рядом со мной – Егорка и Филя, которых этот вид явно не впечатляет. Махаев покуривает папироску и презрительно поглядывает то в одну, то в другую сторону. Наконец, отшвырнув окурок, он обращается ко мне:

– Государь, может, пойдем уже отсюда, а то, не ровен час, пальнет какая-нибудь сволочь недобитая!

– Верно, государь, пойдем уже! – поддерживает друга Шелихов. – Ну чего тебе в этом городе сдалось? Дикари ведь кругом немытые!

– Дикари, говоришь, немытые? Ну-ну… – За что люблю Егорку, так это за абсолютную уверенность в своей правоте. Иногда, правда, стоит его просвещать. – А скажи-ка мне, есаул, сколько бань в нашей столице?

Шелихов начинает считать в уме, шевеля губами и загибая пальцы.

– Не старайся, Егор, в Стамбуле всяко поболе будет! Раз в сто! Причем первая баня, что еще при греческих кесарях построена была, до сих пор работает! А ты, Филя, напомни мне, когда в Москве первая трамвайная линия открылась?

– Ну-у… В прошлом годе вроде… – неуверенно говорит Махаев.

– Не, Филимон, в позапрошлом! Аккурат накануне покушения! – приходит на выручку Шелихов.

– Точно, Егорушка, в позапрошлом. А у этих диких азиатов первая линия открылась в тысяча восемьсот семьдесят первом!

– Ну, ты подумай! – удивленно восклицает Махаев, озадаченно почесывая в затылке. – Так, государь, а какого ж хрена они тогда нам так просрали? Неужто потому, что у нас броневики да гаубицы новые? Ну, сколько тех «Медведей»-то?

– Верно, друг мой Филя! Не одними броневиками да пулеметами мы их сделали, хотя от всего этого добра польза немалая! А вот боевой устав пехотный новый, что Александр Михайлович придумал, – он намного от старого отличается?

– Как небо от земли, государь!

– Так вот, турецкий устав – примерно на уровне нашего старого!

– Значит, мы их только за счет подготовки войск победили? – На лицах моих верных опричников появляются понимающие улыбки. – Так когда, государь, ты парад победы на белых «Жигулях» принимать будешь?

– Откуда это? – резко поворачиваюсь я к ребятам.

– Дык… государь, Александр Михалыч намедни так говорил! – простодушно пожимает плечами Шелихов.

– Ох и дошутится у меня светлейший граф! – в сердцах обещаю я. – Рано еще, Егорка, про парад думать. Нам еще султана отловить надо…

– Сбежал все-таки, собака турецкая? – изумляется Филимон. – Ничего – Сергей Илларионович его быстро поймает!

– Нет, Филя, князь на данном ТВД еще не развернулся. Вот попозже, когда начнем здесь мирную жизнь налаживать…

– Значит, Виталий Платонович со своими ребятами! – вставляет Шелихов. – Они все тылы облазили, каждый день по «языку» приводили, да не солдат, а сплошь офицеров – стало быть, места такие знают, где турки-то в больших чинах водятся…

…Альбертыч появился в моем поезде, как обычно, то есть без предупреждения, без пароля, без пропуска и чуть не сломав Егорке руку. Вместе с ним прибыли трое увешанных оружием парней с глазами профессиональных убийц и таким выражением лиц, которые могли бы вызвать приступ диареи даже у Николая Валуева, – бойцы спецназа ГРУ, набранные из стальградских дружинников. Для человека с более слабыми, нежели у меня, нервами эта делегация могла бы стать причиной сердечного приступа с летальным исходом.

Политов-старший отставил в сторону «Бердыш», взмахом руки отпустил своих головорезов и без приглашения уселся на диван, закинув ногу на ногу.

– Твое Величество, пожрать ничего не найдется? – покачивая носком пыльного сапога, хрипло спросил глава разведки.

– Сейчас распоряжусь. А с чем пожаловал, Влади… – тьфу ты, пропасть! – Виталий Платонович?

– Так это… – Владимир Альбертович рывком придвинул к себе блюдо с копченым фазаном и принялся деловито запихивать в себя кусок за куском.

– Ну, не тяни, Альбертыч. Потом отъешься. Чего приперся-то?

– Так это, Величество, – Целебровский проглотил последний кусок, – ты Абдул-Хамида заказывал?

– Вы что, охренели?! Исполнили, что ли, султана?! Я, блин, не заказывал, а приказывал. Приказывал захватить султана Абдул-Хамида Второго в плен, живого и невредимого!

– Ну а я чего говорю? Заказывал – получи…

По его приказу хмурые спецназовцы внесли в салон-вагон тюк, свернутый из пыльного ковра, перетянутого ремнями. В моем мозгу мелькнула очумелая мысль: «Они султана в таком виде приволокли?! Обалдели вконец!» Бойцы небрежно вытряхнули пленника на пол. Повелитель Блистательной Порты, немолодой, лет под пятьдесят, мужик, держался исключительно на остатках гордости – не стонал, вообще не издавал звуков, вот только встать самостоятельно не смог. Спецназовцы рывком поставили страдальца на ноги, но он, постояв секунд пять, беззвучно упал – ноги не держали. Один из парней уже сделал замах, чтобы хорошенько пнуть поверженного владыку, но я остановил его. Неловко как-то месить сапогами поверженного противника. Кликнул своих ребят. Лейб-конвойцы все-таки смогли установить пленника в вертикальное положение.

– Жалеешь, небось, что Крит не отдал? – с усмешкой спросил я и, спохватившись, повторил вопрос по-французски.

Султан захрипел и потерял сознание, обмякнув на руках державших его лейб-конвойцев.

– Унесите! – приказываю своим парням. – Окажите медицинскую помощь! Накормите, напоите, переоденьте! Чтобы к завтрашнему дню он был как огурчик – ему еще капитуляцию подписывать. Да и на параде придется поприсутствовать – привяжем его к бамперу броневика…

Целебровский весело фыркнул.

– Альбертыч! Кто до такого способа транспортировки додумался? Вы ведь его чуть не уморили, черти! Но все равно – молодцы!!! Сверлите дырочки под ордена! Тебе, Альбертыч, Андрея Первозванного!

– Да ладно, государь, не за ордена воюем! – Политов-старший устало махнул рукой и откинулся на спинку дивана. Его лицо вдруг неуловимо быстро разгладилось – Владимир Альбертович, исполнив свой долг, мгновенно заснул.

Один из его бойцов коротко сообщил, что Целебровский не спит уже четвертые сутки, после чего снял с себя нечто камуфляжное, напоминающее пончо, и заботливо укрыл командира. Я смотрю, все тут начинают собственным ближним кругом обзаводиться…