Текст книги "Сюрприз под медным тазом"

Глава 11

Попрощавшись с оказавшимся таким любезным профессором и его женой, Саша вышел к своей машине. Там он скормил Барону две последние оладьи, доставшиеся ему от профессора. Барон к этому времени уже забыл о том, что он завтракал, заметно успел проголодаться и потому с восторгом отнесся к угощению. Выпечку пес любил. И блины любил. И оладьи он тоже одобрил. Счавкал, облизнулся и потребовал от хозяина вести его на прогулку.

К тому времени, когда Саша вернулся к своим, они уже встали, позавтракали и занимались каждый своим делом. Женщины сплетничали, мужчины делали вид, что готовятся пойти на рыбалку, снаряжали снасти и тоже болтали. Саша отвел в сторонку своего отца и показал ему фотографии, найденные вчера ими с Карлоттой в тайнике заброшенного соседского дома.

– Ты не помнишь эту женщину?

Отец взял фотографию, взглянул на нее, потом удивленно посмотрел на Сашу.

– Сынок, ты чего?

– Не узнаешь?

– Как не узнаю! Узнаю, конечно! Это же баба Аня в молодости!

Сашка так и ахнул.

– Это прабабушка Аня! Обалдеть!

В его памяти прабабушка сохранилась маленькой сморщенной старушкой в вязаной кофте, в которую она все время куталась. Соотнести тот сухофрукт и эту цветущую молодку на фотке Саша при всем богатстве своей фантазии никак не сумел.

– Слушай, а ты уверен? – спросил он у отца.

– Я-то уверен! – сердито ответил отец. – Вопрос в том, почему ты сам ее не узнал?

– Я же был совсем маленький, когда она умерла. Я ее почти не помню.

– Но фотографии-то ее у нас в альбоме есть. И в молодости, и в зрелые годы. Много фотографий. Ты что, совсем их не смотришь?

– Смотрю, смотрю, – отступал Саша. – Вот и кантик этот ажурный по краю сразу вспомнил. Кто это вырезал? Тоже прабабушка?

– Нет, это уже моя мама так украсила.

– Ну, я и говорю, что знакомо мне это. Потому и к тебе обратился, что вижу что-то знакомое.

– Знакомое! – проворчал отец все еще недовольно. – Ты где эту фотографию раздобыл?

– Да так… тут, в доме.

– Верни на то же место, – строго велел ему отец. – Фотографии предков – это самое важное, что есть в этом мире. Усек? Война, пожар, наводнение – надо спасать не деньги, не документы, а портреты предков. Все прочее можно вернуть, а их уже не восстановишь.

Разумеется, возвращать на то же место Саша ничего не стал. Но он бережно поставил фотографию молодой прабабушки Ани в шкаф за стекло, а вот ее обрезанную фотографию не решился оставить тут же. Это показалось Саше как-то неправильно. Первая фотография выглядела прилично, а вторая была жалкой дешевкой. Мало того, что бумага была простой офисной, так еще и качество печати оставляло желать лучшего.

– Не было бы никаких других изображений бабушки, сгодилась бы и это. А так…

И Саша пошел к себе, чтобы спокойно изучить данные ему профессором материалы. Их было много. И на то, чтобы отсортировать то, что ему казалось важным от второстепенного, у Саши ушло немало времени.

За этим занятием его и застала Карлотта.

– А я только что встала, – позевывая, призналась она Саше. – Так хорошо выспалась!

– Счастливица. А я с семи утра на ногах.

И Саша рассказал о своей поездке к профессору. Карлотта тут же заинтересовалась. Она присела на краешек кровати и тоже принялась шуршать бумагами.

– Ты поосторожней, – попросил Саша девушку. – Не перепутай листы.

Но Карлотта вместо ответа поинтересовалась:

– А что это тут?

Саша взглянул и увидел, что один лист испорчен. От него был отрезан целый кусок.

– Кто же это мог сделать? – расстроился он.

– Кто! Дядя Толя, кто же еще! Это же ему профессор давал эти бумаги.

– Ну да, верно. Дядя Толя их изучил, привез обратно профессору и еще закидал его всякими вопросами.

– Что его интересовало?

– Женский труд в фашистских лагерях.

Карлотта пожала плечами:

– Странный интерес.

– И та молодая женщина на фотографии – это, оказывается, моя прабабушка Аня. Родная мать дяди Толи.

– Она была в плену?

– Никогда ничего подобного не слышал. То, что она была на фронте, это я знаю. А про плен ничего не знаю.

– А где ее фотографии, которые мы с тобой нашли?

– Одну я поставил в шкаф. А вторая тут.

Карлотта завладела обрезанной фотографией, на которой на бабушкином плече покоилась чья-то рука. Девушка снова зашуршала бумагой.

Саша старался не обращать на нее внимания, но потом услышал, как Карлотта ахнула:

– Взгляни сюда!

Он взглянул и сразу понял, что хотела сказать ему Карлотта. Тот обрезанный кусок ксерокса с фотографией бабушки один в один подошел на пустое место в бумагах профессора. Правда, в бумагах все равно оставалась еще приличных размеров дыра. Половина фотографии из них по-прежнему где-то отсутствовала.

– Наша вырезка фотографии была взята отсюда, – произнесла Карлотта уверенно. – Дядя Толя вырезал ее из этих бумаг.

И если он так сделал, значит, считал фотографию важной.

– А что она иллюстрирует? К какой части документов она относится?

Стали читать. Лист до и лист после этой фотографии как раз и содержали в себе информацию о том, каково приходилось женщинам на захваченных фашистами территориях. Некоторые, по той или иной причине, кто-то, чтобы облегчить свою участь, кто-то, чтобы спасти близких, ломались и вступали в отношения с солдатами и офицерами Рейха. Судьба таких женщин после снятия оккупации была крайне незавидной. Своим поспешно отступающим любовникам они были не нужны, а местные жители не были настроены их прощать.

Никто из вчерашних соседей не хотел задумываться о том, какие побуждения толкнули этих женщин в объятия немецких мужчин. Что это было? Голод? Страх смерти? Болезни близких, которых надо было лечить, а нужные лекарства были лишь у немцев? Соседи помнили лишь то, что когда они сами голодали, эти «немецкие подстилки» разъезжали в немецких автомобилях по городу наряженные и напомаженные, а по вечерам отдыхали в ресторанах, где много и вкусно ели, веселились и смеялись. И все это в то время, когда вся их страна страдала и сражалась за победу.

В общем, самосуд над «немецкими бабочками» обычно начинался сразу после ухода фашистов из города и продолжался вплоть до установления законного советского порядка. И частенько комендантам гарнизонов за отсутствием другой власти приходилось разбирать дела о нанесении побоев и даже тяжких телесных повреждений женщинам, которых их бывшие друзья и соседи, а зачастую и сами родственники изобличили в предательстве и лично подвергли наказанию за связь с немцами.

Задумавшись, Саша внезапно услышал голос Карлотты:

– Но где еще кусок?

– Что?

– Я говорю, фотография твоей прабабушки явно вырезана отсюда. Но где еще половина фотки? Кто ее отрезал?

– Дядя Толя, кто же еще.

– А зачем?

– Может, показать кому-то хотел.

– Целую бы мог отнести.

– Наверное, не желал, чтобы того мужчину на фотографии соотнесли с бабушкой Аней.

– И кто это мог быть?

– Может быть, дедушка?

– Фотография явно военных лет. Мужчина в парадном мундире. Была у наших военных возможность красоваться перед объективом в парадной форме?

– Разве что у высших офицеров, – нерешительно предположил Саша. – У тех, кто реально воевал, вряд ли такая форма вообще в багаже имелась.

Карлотта поднесла фотографию поближе к глазам. Потом отодвинула.

– Нет, все равно не вижу. Как-то тут все мелко. Лупа для увеличения есть?

– Лупы нету. Есть очки. У тети Кати сильнейшая дальнозоркость. Она вблизи без очков вообще ничего не видит.

– Годится. Тащи очки.

Саша принес, и Карлотта принялась водить ими по фотографии, то приближая, то отдаляя линзу. Саша не понимал смысла ее манипуляций до тех пор, пока девушка не кивнула:

– Как я и подозревала. Посмотри сюда!

Она указывала на руку военного, обнимавшего бабу Аню.

– Ну, рука. И что?

– Сюда смотри!

И Карлотта навела линзу очков так, чтобы увеличить кисть руки. Теперь Саша видел пальцы и мужской перстень, а на перстне был изображен разорванный крестом на четыре части круг. Потом Саша пригляделся и понял, что это не круг вовсе, а свастика, загнутая направо по кругу.

– Свастика! – торжествующе произнесла Карлотта. – А кто у нас во время войны носил свастику?

Саша молчал, придавленный новым открытием.

И Карлотта закончила свою мысль:

– Твоя тетя Аня снялась на этой фотографии с немецким офицером! И не просто офицером, а с гестаповцем! Только у них были такие перстни.

– Может, это ошибка.

Увы, никакой ошибки не было. Сунувшись в Википедию, они тут же нашли этот знак.

– Мертвая голова! Знак отрядов СС, занятых в охране концлагерей. Их символика.

И друзья переглянулись между собой. В глазах Карлотты было сочувствие. В глазах Саши отчаяние. Ну, прабабушка и дает! Что могло быть хуже этого? Пожалуй, что уже ничего. Можно было бы простить прабабушке связь с обычным немецким солдатом или даже офицером, среди которых было немало простых людей, призванных в армию и пригнанных на эту развязанную фюрером войну просто по долгу службы. Но любовник эсэсовец! Да еще занятый в концлагерной системе – этого простить было нельзя.

Саша почувствовал, как у него в глазах все потемнело. Его родная прабабушка была любовницей настоящего чудовища. И как знать, в скольких его преступлениях она сама была замешана. И в голову невольно полезли мысли о неприбранной могилке прабабушки Ани на кладбище. Неведомый доброхот, сделавший качественную уборку на могиле прадеда, оставил совершенно без внимания могилу прабабушки Ани. Он словно желал тем самым сказать, вот видите, она даже недостойна того, чтобы у нее тут убирать. Предательница и лгунья, вот кто она такая!

И Саша почувствовал, что от этих мыслей ему самому становится физически плохо.

Но Карлотта держалась лучше. Конечно, не о ее прабабушке ведь шла речь.

– По одной фотографии нельзя судить о человеке, – сказала она. – Может быть, это вообще шутка. Коллаж.

– Кому понадобилось так монтировать фотографию? И зачем?

– Чувство юмора у разных людей тоже бывает разным. И розыгрыши случаются самые дурацкие. Может, кто-то из наших военных переоделся в трофейную форму.

– Думаешь, какой-то русский солдат согласился бы даже ради розыгрыша надеть на себя немецкую форму? Нацепить на себя знаки отличия СС? Да никогда в жизни! После того как пленные фашисты на Параде Победы по Красной площади прошли, за ними брусчатку вымыли! Чтобы даже следа их поганого на нашей земле не осталось. Никогда бы русский солдат не стал надевать форму людей, запятнавших себя такими зверствами.

Но Карлотта не сдавалась.

– А что, если это был наш разведчик? Внедренный в ряды СС советский офицер, к которому в качестве связистки приставили твою бабушку? Так будет лучше?

Саша прикинул про себя. Конечно, так получалось куда лучше. Геройски даже получалось. Но что-то подсказывало ему, что надеяться на такой благоприятный исход не стоит.

– Пойду к своим, – уныло произнес он, – покажу им фотографию. Послушаю, что они скажут.

– Ну, удачи тебе. Видит бог, она тебе понадобится.

Разумеется, созванные Сашей на семейный совет родственники в восторг от его новости отнюдь не пришли. Больше того, они разгневались. И как ни странно, гнев их пал вовсе не на прабабушку Аню, не на ее друга-эсэсовца, гнев родни обрушился на голову самого Саши.

– Думай, что ты говоришь! – первым загремел дядя Коля, перекрывая все остальные возмущенные голоса. – Твоя прабабка боевые награды имела! Пенсию повышенную получала. И не за красивые глаза, а за то, что в войну раненых с поля боя на себе выносила! А ты ее в гестаповки записать хочешь? Стыдись!

И напрасно Саша пытался объяснить, что СС и гестапо – это несколько разные организации, и символика у них разнилась, и что он никого не обвиняет, а лишь хочет разобраться в ситуации, родственники ничего не хотели даже слушать. Для них было все едино. Что гестапо, что СС – все фашисты плохие! Это в семье Купцовых знали твердо. Зазубривали с младых ногтей, впитывали с молоком матери. Исключений нет и быть не может ни для кого.

Даже дядя Сережа, обычно мягкий и покладистый, тут осудил Сашу:

– Бабушка Аня верность одному своему мужу всю жизнь хранила. После его смерти замуж больше не вышла. Одна троих детей подняла. На производстве по три смены работала. Героическая женщина. А ты ее память чернишь!

В общем, родня постановила, что Саша ошибся. Что на фотографии запечатлена какая-то другая женщина. А если даже это и их баба Аня, то мужик с «мертвой головой» на безымянном пальце руки явно ей посторонний.

– Мало ли кто к красивой женщине может присоседиться. А то и снасильничали бабу Аню. Вон у нее глазюки какие испуганные. Сразу видно, что страшно ей.

Саша даже пожалел, что обратился к родне. Никакой помощи от них он не получил. И даже хуже, теперь все вокруг считали его чуть ли не предателем родного семейства.

Дядя Коля прямо так и заявил:

– Пытался опозорить бабку! Если бы не крайняя необходимость тут у вас задержаться, немедленно покинул бы ваш дом. Тьфу! Ушел бы, не оглядываясь!

А тетя Вера – его жена – еще и добавила:

– И ноги нашей больше у вас никогда бы не было.

Остальные высказались не так жестко, но общая тенденция прослеживалась четко. Теперь Саша мог рассчитывать на лояльность одной лишь Карлотты. И обиженный на поведение родни, он закрылся у себя и поклялся во что бы то ни стало докопаться до правды, какой бы она ни оказалась.

– Дядя Толя неспроста возле этого профессора Чемоданова крутился. Как-то он хотел эти сведения использовать. Вот бы выяснить, что именно ему удалось узнать?

Ответ на этот вопрос Саша получил раньше, чем ожидал.

Не прошло и десяти минут после того, как родственники напали на Сашу, как к нему в комнату поскреблась Карлотта.

– Я понимаю, что сейчас тебе не до меня, – тихо прошептала она, – но можешь проводить меня домой?

Саша всполошился.

– Почему? Что случилось? Тебе у нас плохо?

– Нет, все прекрасно.

– Железнов велел тебе оставаться у нас. Одной в пустом доме тебе быть опасно.

– Так я не насовсем ухожу, – улыбнулась ему Карлотта, – просто мне нужно взять кое-какие вещи. А одной идти все-таки страшновато.

– А-а-а… Это другое дело. Конечно, я схожу с тобой.

На самом деле, Саша был даже рад уйти из родного дома, ставшего ему в один миг чужим. До того нехорошо косились на него родственники, что оставаться тут было морально очень тяжело. Даже садиться обедать с ними за один стол Саше и то не хотелось. Он взял у мамы несколько бутербродов, которые они с Карлоттой и сжевали по пути.

До дачи Карлотты они добрались без проблем. Девушка сразу принялась копошиться в шкафах, выискивая одной ей ведомые вещички. В ожидании, когда она закончит шнырять по ящикам, Саша устроился возле окна. Вид из него открывался на крайне заброшенный сад. Казалось, что родителям Карлотты даже в голову не приходило хоть немножко облагородить здешний ландшафт. Ладно отец, он хоть свой мужской вклад сделал, гараж для автомобиля построил. И как утверждала Карлотта, отец и дом был готов отремонтировать, и воду провести, и крышу перестелить. Но Клара была из другого теста.

Все женщины, которых знал Саша, обожали возиться на своих участках. И мама, и тетки любили копаться в земле, любили устраивать клумбы с цветами, без конца пересаживая и благоустраивая свои сады. Им это доставляло явное удовольствие. Но Кларе заняться чем-то подобным и в голову не приходило. Весь участок у нее зарос таким бурьяном, что было ясно, к нему не прикасались не то что годы, а десятилетия.

И ведь Клара регулярно наведывалась на дачу. Но ничто на участке не указывало на присутствие тут хозяев. Такого Саша даже у самых отъявленных пьяниц и то не встречал. Пусть хоть один кустик, хоть одна грядочка с лучком и укропчиком, но имелась у всех. А тут ни единого цветочка не было посажено Кларой. Ни единой клумбы не вскопано, ни…

Внезапно Саша вздрогнул. Минуточку! Если Клара никогда не занималась цветоводством, была к нему совершенно равнодушна, то как же соседка тетя Люба могла ее видеть на участке с лопатой в руках? Что могла копать Клара у себя на участке? Не клумбу ведь среди бурьяна она устраивала. Кто бы там эту клумбу разглядел! А вот если Клара устраивала нечто вроде тайника, то бурьян в этом плане был ей очень даже полезен. Он надежно прикрывал от посторонних глаз все, что происходило в глубине участка.

– Карлотта! – заорал Саша. – Скорей! Иди сюда!

И когда перепуганная девушка появилась, спросил:

– У вас лопата есть?

– Фу! Напугал! Ну, есть, конечно. А зачем тебе?

– Мне кажется, я знаю, где дядя Толя и твоя мама могли хранить другие бумаги, посвященные бабе Ане. В заброшенном доме у него был сделан один тайник, а тут, у вас на участке, был другой. Дядя Толя был большой любитель разного рода тайников. Он и твою маму мог к этой страсти приохотить.

– И где же здесь может быть тайник?

Карлотта выразительно оглядела участок.

– Ищи, – предложила она с некоторым вызовом в голосе.

– Барон найдет.

Со стороны Саши было несколько преждевременно так бахвалиться. Все-таки Барон был собакой охотничьей. Почуять дичь, поднять ее на крыло, а потом принести подбитую птицу своему хозяину – это он мог очень даже запросто. А вот найти на участке тайник, в котором не было ничего, кроме бумаг, – ни вкусных уточек, ни кроншнепов, ни вальдшнепов, – это уже совсем иное дело. Справится ли пес с полученным заданием?

И сперва Саше казалось, что Барон работой заинтересовался. Получив указание искать и понюхав лопату, он какое-то время с недоумением смотрел на Сашу. Мол, чего искать, если вот она? Но потом, сообразив, что Саше нужно что-то еще, но с таким же запахом, забегал по участку. Бегал Барон активно, как полагается, «челноком» рассекал бурьян, подпрыгивал и вообще всячески демонстрировал интерес. Но при этом у Саши складывалось ощущение, что Барон ищет что-то свое, птичку или даже ежика, а совсем не то, что нужно ему.

А затем пес и вовсе утратил интерес к поискам. Уселся, начал чесаться, но понукаемый окриком хозяина снова забегал. Крутился под кустами, шуршал в густых зарослях, изображал видимость бурной деятельности. Но результата по-прежнему не было.

– Барон, скотина ты такая. Если не найдешь мне тайник, ужина не получишь.

Но эта угроза результата не возымела. Барон отвлекся на соседского кошака, который в недобрый час решил срезать путь и пройтись через чужой участок. Такого нахальства от чужого кота Барон стерпеть просто не мог. Он погнался за кошаком, Саша погнался за собакой, Карлотта побежала за ними обоими, потому что оставаться в доме ей было страшновато. Встретились все у соседского забора, за которым стояла женщина средних лет, держа на руках громадного рыжего кота. Вид у нее был неласковый.

– Что вы себе позволяете? – возмущенно обратилась она к Саше. – Ваш пес чуть не загнал моего Барсика до смерти.

На взгляд Саши, ее Барсику легкий моцион только пошел на пользу. А то ишь, вся морда жиром заплыла. А уж бока и попа те так и подрагивают, как желе на полке в холодильнике.

Но Саша сдержался и ответил соседке как можно любезней:

– Извините. Барон еще молодой пес.

– Так учить надо. Вы что тут теперь жить собираетесь? Если хотите участок купить, то учтите, тут место нехорошее. Нечисто тут. Хозяйка – ведьма. В доме этом регулярно ведьмовские ритуалы проводились. И в саду тоже. Мой вам совет, бегите отсюда поскорее.

При этом женщину ничуть не смущало присутствие Карлотты, дочери той самой «ведьмы». К счастью, Карлотта молчала, наверное, язык от обиды проглотила.

И Саша воспользовался ситуацией:

– Ведьмовские ритуалы? – спросил он. – А не могли бы вы поподробнее рассказать об этом? Где именно в саду хозяйка их проводила?

– А вон там чаще всего копалась!

И женщина указала рукой на ствол засохшей яблони.

– Всех кошек у нас с соседями переловила. Черных вообще ни одной не осталось. Я читала, что ведьмы специально приносят в жертву кровь черной кошки, чтобы совершать свои ритуалы.

– Неправда! – возмущенно воскликнула Карлотта, к которой наконец вернулся дар речи. – Мама животных никогда не обижала! Она их любила!

– Ну да! – фыркнула в ответ женщина. – Конечно.

И кот ее тоже фыркнул. Мол, молчи, девчонка. Нам с хозяйкой лучше знать, чем твоя мать тут по ночам занималась.

Женщина давно ушла вместе со своим котом, а Карлотту все еще трясло от гнева.

– Вот дрянь! Уверена, что это она всякие паскудные сплетни про маму распускала! Была бы моя воля, навела бы на эту гадину порчу или что похуже. Сама она ведьма, если так говорит про мою маму!

– Главное, что она указала нам направление, в котором надо искать.

Карлотта с возмущением развернулась к Саше:

– Ты веришь тому, что эта дрянь сказала про маму? Про то, что мама проводила в саду какие-то ритуалы?

– Нет. Я просто думаю, что под засохшей яблоней у твоей мамы было спрятано что-то совсем другое, а не кости бедных бродячих котов. Тот самый тайник!

– Тогда пошли!

Под яблоней и впрямь обнаружилась проплешина, дерн на которой отличался от окружающего. Совсем недавно тут кто-то копал землю. Маленький такой участочек земли размером с папку А4. Саша принялся копать на этом месте, увлекся и быстро забыл о злой на язык соседке. Он чувствовал, что лопата раз за разом ударяется обо что-то твердое, что закопано совсем неглубоко. Это придавало ему азарта.

Но Карлотта никак не могла успокоиться. Девушка была очень недовольна поведением соседки и своего возмущения не скрывала.

– Почему люди такие злые? Ну что моя мама им сделала? Зачем они ее даже теперь грязью поливают?

– Тебе не все равно?

Карлотта возмутилась еще сильней:

– Как? Как мне может быть все равно, когда позорят мою родную мать?

– Это их дело. Их и их совести. Ты для себя знаешь, что твоя мама хорошая, так?

– Ну так. Конечно, она хорошая. Лучше всех! А эти говорят про нее гадости.

– И пусть себе говорят. Тебя это не должно волновать. Ты знаешь правду и тем должна быть довольна. А твоих соседок нечистый за нос водит, дурит им головы, заставляет вас с мамой ненавидеть. Но никаких причин для ненависти нет, все проблемы в головах у твоих соседок. Ты за них помолиться должна, простить им причиненное тебе и твоей маме зло, а вовсе не проклинать их.

И Саша наставительно добавил:

– За своих врагов или обидчиков всегда молиться надо, так козни дьявольские рассыпаются. И старые враги с покаянием приходят.

– Эй! – удивилась Карлотта. – Ты откуда всей этой библейской премудрости понабрался?

– Это не мои слова. Так дядя Сережа всегда говорит. А он знает толк в таких вещах. Каждый год в паломничество ездит. Ну вот и все! Готово!

Закончив работу, Саша воткнул лопату в землю и с гордостью посмотрел на Карлотту. То ли под воздействием его умиротворяющих речей, то ли по другой причине, но Карлотта ответила ему восхищенным взглядом, в котором больше не было ни грамма обиды или злости.

В земле был закопан короб. Крышка его была совсем близко от поверхности земли. От ребят ее отделяло всего десяток сантиметров дерна, который можно было скинуть за несколько минут. Собственно говоря, Клара могла бы и не закапывать ящик в землю, на заросшем бурьяном участке он и так был бы в полной безопасности.

И все же друзья радовались:

– Мы его нашли!

– Тайник дяди Толи и твоей мамы.

– Посмотрим, что в нем?

– Да, и немедленно.

Оказалось, что выкапывать весь ящик целиком совсем не обязательно. Крышка легко открылась. И открыв ее, друзья увидели внутри большой желтый конверт, свернутый в трубочку, чтобы уместился в тайнике. Больше в ящике ничего не было.

– Доставай.

– Перчатки тащи, не хочу отпечатки пальцев смазать.

Карлотта смоталась в сарай и быстренько притащила оттуда парочку садовых перчаток. Это были самые обычные тряпичные перчатки, да еще и порядком перепачканные.

– Ничего другого нет?

– Нет.

– Ну, тогда я лучше руками. А то этими перчатками возьмешь, потом замучаешься объяснять, откуда такая грязь на конверте.

Забрав содержимое тайника, друзья захлопнули крышку, после чего Саша попытался извлечь короб из земли. Ему пришлось совсем немножко подкопать, а затем короб легко вышел на поверхность. В земле осталась яма, в которой уже точно ничего не было. Для верности Саша еще копнул, убедился, что там никто до него не копал, и друзья бросились со своим уловом к дому.

Там они разложили конверт на столе и бережно его открыли.

– Тут какие-то газетные вырезки. Архивные справки. Все очень старое.

Бумага сильно пожелтела от времени. Края документов обтрепались. И все-таки написанное в них можно было разобрать.

– Тут метрики всех троих сыновей бабушки Ани. Справки об их успеваемости из школы. Зачем они дяде Толе?

– А еще фотографии. Что это за трое мальчишек?

– Сыновья бабы Ани, я так думаю. Старший – это Толя. Средний – Петя. И младший – это дедушка Витя. Его я хорошо помню, он в прошлом году умер.

– А это кто?

И Карлотта достала фотографию, которая была в самом низу. При одном взгляде на нее Саша почувствовал, как вытянулось его лицо. На фотографии был запечатлен холеный мужчина в офицерском мундире времен Третьего рейха, вальяжно расположившийся на диване и улыбавшийся в объектив. Лет ему было около пятидесяти. И чин, судя по всему, он занимал солидный. Лицо у него было важное, гладко выбритое. Породистое такое лицо. Но вот глаза… Заглянув в эти две черные дырочки, Саша невольно вздрогнул. Его словно холодом обдало, таким проницательным и жестким был взгляд этого человека.

– Ты понимаешь, кто это!

В голосе Карлотты слышался восторг и ужас одновременно. И Саша кивнул. Да, он понимал. Это была не вся фотография, а лишь ее половинка. Так что часть руки офицера оказалась отрезанной и осталась на другой половине. На той самой, которая уже была у друзей и на которой была запечатлена бабушка Аня.

– Вот мы и узнали, с кем она обнимается, – прошептала Карлотта. – Ах, но как же она могла!

– Наверное, бабушку Аню заставили. Посмотри, какие у этого человека страшные холодные глаза. Такой живьем с человека шкуру сдерет и не поморщится.

– Печально.

– Что?

– Молодогвардейцы, те вот предпочли умереть, а твоя бабушка… Грустно. Вера в людей как-то теряется.

Саша не знал, что возразить. Нечего ему было возражать. Все и так было ясно без слов. Удрученные, они поплелись обратно домой к Саше. Там Карлотта пошла к себе, а Саша поднялся в свою комнату и затих. Он соединил две половинки разрезанной фотографии и молча смотрел на бабушку и эсэсовца. И что ему теперь с этим делать? Саша мог бы сейчас пойти к своим, предъявить им вторую часть фотографии бабушки Ани и немецкого офицера и доказать родне, что был прав. Но ему не хотелось.

Если ему сейчас так погано, что почувствуют те, кто стоял к бабушке Ане еще ближе и помнил ее еще лучше? Пусть уж в их памяти сохранится светлый образ героической советской женщины, а не развязно ухмыляющейся перед фотокамерой фашистской любовницы.