Текст книги "Небо в огне. Штурмовик из будущего"

Поехали дальше. Что играет главную роль в обеспечении успешного перехода? Скрытность и маскировка! Для этого, с одной стороны, используйте как можно шире всевозможные укрытия: кустарник и лес, овраги и канавы, темноту и туман, воронки и разрушенные инженерные сооружения вроде траншей и блиндажей, подбитую бронетехнику и даже полевые кладбища. И не нужно морщиться, для спасения собственной жизни хороши любые методы, зарубите себе это на носу!

С другой стороны, хорошо бы, если будет такая возможность, сварганить маскировочный костюм, использовать маскировочную раскраску, устроить отвлекающие взрывы, пожары, дымовые завесы или обстрелы.

А еще нужно много терпения. На войне не всегда самый короткий путь является самым быстрым. Может так случиться, что в каком-то из намеченных вами укрытий придется отсиживаться часами, а то и сутками. При этом чаще всего нельзя будет обогреться, закурить, нормально поесть или оправиться. Почему? Да потому, что скрываться вы будете в таких местах, куда нормальный человек по собственной воле никогда не полезет. Еще раз повторю: противника нельзя недооценивать. Он обязательно будет регулярно осматривать постройки, стога сена, пещеры и другие предположительные укрытия диверсантов и разведчиков. По той же причине забудьте раз и навсегда о том, что можно форсировать водную преграду по мосту, дамбе или при помощи местных плавсредств. Оставьте эти глупости киношникам!

И последнее. Обычно линию фронта пытаются преодолеть на стыке между подразделениями. Избегайте выхода на опорные пункты, позиции наблюдателей и снайперов, на батареи и полевые заставы. Легче всего найти такие места на болотах, в зонах радиоактивного и химического заражения. Однако и там передвигаться непросто. Помните всегда о минах, проволочных заграждениях, осветительных ракетах, патрулях, «секретах», приборах ночного видения и возможном обстреле вражеских позиций своими войсками.

Да уж, матерый был человечище! Страшно даже представить, где он применял свои навыки. А особенно не позавидуешь его врагам.

Впрочем, экспату, естественно, не требовалось использовать все знания. Местная цивилизация, на его счастье, не располагала пока рядом технических приспособлений, о которых предупреждали курсантов. Но и недооценивать противостоящих ему гитлеровцев Григорий не собирался. Осторожность и еще раз осторожность! Лучше по шажочку в день, чем рывок на пулемет. Примитивные-то они примитивные, но даже сверхпрочная шкура не спасет от нескольких выстрелов в упор или взрыва мины под ногами.

Поэтому Дивин вот уже третий день старательно прикидывался ветошью и потихоньку перебирался через линию фронта. Сержант долго раздумывал, не принять ли ему боевую форму, но, в конце концов, решил рискнуть. А то, не дай бог, столкнешься с советской разведкой или сидящими в дозоре пехотинцами, и что прикажете, валить их для сохранения секретности? Нет уж, раз решил, что они свои, то и играть нужно по правилам. То есть, применяя только те способности, что доступны людям. Ну почти…

Он только один раз не сдержался, когда случайно набрел на замаскированную пулеметную точку фрицев. Торчала она, как кость в горле, держа под обстрелом один ну очень удобный участок, и Григорий, прождав несколько часов, выяснил, когда немцы сменяются, да и вырезал их всех до единого, выгадав себе малую толику времени. Ну да, нарушил правила, ну так не святой же он!

Люди умерли быстро, даже не успев толком понять, что за чудовище набросилось на них. Разве что первый номер расчета разглядел нечеловеческую морду и страшные клешни, кромсающие его товарищей. И, похоже, подвинулся рассудком, потому что не предпринял никаких попыток сопротивления, когда подошла его очередь.

Было ли их жаль Дивину? Нет. Они пришли на эту землю непрошеными гостями, творили на ней чудовищные злодеяния, а он, так уж случилось, стал на сторону тех, кто защищался. И старался делать для будущей Победы все, что было в его силах.

Из своего теперешнего укрытия сержант в который уже раз внимательно осмотрел предполагаемый маршрут движения. До траншей, занимаемых советскими войсками, было рукой подать, но Григорий не спешил. Беспокоило его неясное копошение в одной из воронок, лежащих прямо на намеченном им пути. Дивин никак не мог определиться, кто это там колготится – немцы или русские? Даже недавно обретенное ночное зрение не помогало.

Сначала экспат подумал, что там засел советский снайпер. Но за целый день, что прятался под подбитым танком экспат, он не видел, чтобы из воронки раздался хоть один выстрел. И это при том, что немцы нет-нет да и мелькали в своих окопах.

Раненый? Все возможно, но опять же чей? Подумав хорошенько, сержант решил попробовать слегка обойти подозрительное место. Дождался ночи и пополз, замирая и утыкаясь лицом в землю, когда над головой вспыхивал мертвенный свет осветительной ракеты, что запускали то и дело и русские и немцы. Пару раз над головой проносились разноцветные трассы пулеметных очередей, но не прицельно, а так, дежурный беспокоящий огонь.

Обогнув по широкой дуге непонятную воронку, Григорий изготовился для последнего рывка. Он уже слышал какие-то звуки в советской траншее: чьи-то шаги, отголосок тихого разговора. Хотя, может, просто померещилось? Вот шорох со стороны той самой воронки экспат уловил гораздо отчетливее. Замер, прислушиваясь. А ведь точно, ползет оттуда кто-то. Причем к нему, сомнений быть не может. Осторожно, стараясь не шуметь и не выдать своего положения, Дивин развернулся лицом на звук. Скривился недовольно, поняв, что использовать пистолет нельзя – привлечет к себе с обеих сторон сразу столько внимания, что и те и другие с удовольствием нашпигуют его свинцом по самые брови.

И что прикажете делать? А, была не была! Мысленно плюнув на собственный запрет, экспат уже привычным движением превратил кисти рук в смертоносное оружие. А в следующий миг, когда шорох приблизился к нему вплотную, едва удержался, чтобы не перекусить клешней маленькое тельце дрожащего чумазого котенка. Малыш уже даже не мяукал, а только безостановочно трясся, тыкаясь в сержанта мокрым носиком.

– Ты откуда такой здесь взялся? – Григорий быстро перекинулся обратно, лег на спину и осторожно взял котенка в руки. – Дурашка, как же ты туда забрел? Ну не бойся, не обижу. Погоди, давай-ка я тебя за пазуху суну, там тебе уютнее будет.

– Ишь какой заботливый выискался! – раздался вдруг у самого уха насмешливый шепот. – Пойдем, поглядим, что ты за птица. И не вздумай дергаться! – ствол автомата больно уперся в бок, но сержант не обиделся. Дошел!

– Я свой, братцы, летчик! Меня фрицы неподалеку сбили, – торопливо проговорил он.

– Но-но, поговори мне еще, – пригрозил невидимый боец. – Ползи давай в траншею, а там разберемся, какой ты летчик-налетчик!

Экспат решил не нервировать дозорного и проворно помчался на четвереньках к брустверу, стараясь только не раздавить ненароком бедолагу-котенка, доверчиво свернувшегося в клубочек у него на груди.

* * *

Сотрудник особого отдела, что проводил спецпроверку, молоденький младший политрук с опухшей щекой, встретил Григория нормально. В измене Родине с порога не обвинял, рукоприкладством не занимался, подписывать ложные показания не заставлял. Спросил анкетные данные, уточнил, когда и при каких обстоятельствах сбили самолет Дивина, мельком поинтересовался, может ли кто-нибудь подтвердить его слова. А потом стал обстоятельно читать показания сержанта с подробным описанием его пребывания на оккупированной территории, задавая время от времени уточняющие вопросы.

Экспат, правда, все время ожидал какого-то подвоха и потому был настороже, взвешивал каждое свое слово. Можно сказать, что подозрительное отношение к особистам было у него в крови еще с времен общения с имперскими контрразведчиками.

Особист, по-видимому, обратил на это внимание. В какой-то момент он отложил в сторону листки с показаниями Григория и «вечную» ручку, положил на стол ладони и недовольно поинтересовался:

– Скажите, Дивин, у вас есть причины скрывать от меня что-то важное? Может быть, вас завербовали гитлеровцы, заслали к нам с заданием от их разведки? Нет? Тогда какого черта, сержант?! Или ты думаешь, мне заняться больше нечем, кроме как вести тут с тобой психологические поединки? – Младший политрук налег грудью на стол и смотрел на летчика с нескрываемым бешенством. – Работы пруд пруди, а он тут выкобенивается передо мной, в молчанку играет! Смотри, Дивин, довыступаешься, я тебе такую резолюцию оформлю, что враз перед строем приговор зачитают и башку дурную продырявят. Понял?

– Понял, – нехотя ответил экспат. – Извините, товарищ младший политрук, больше не повторится.

– Очень на это надеюсь, – особист вдруг схватился за щеку и тихо застонал. – У, вражина!

– Зубы? – осторожно поинтересовался Григорий.

– Они, проклятые, – пожаловался младший политрук. – Застудил, не иначе, болят – спасу нет!

– Так вам к врачу надо, – сочувственно произнес сержант. Ему вдруг стало неудобно за свое поведение. В чем, собственно, виноват этот парнишка, выполняющий свою работу?

– Без тебя знаю, – мгновенно окрысился особист. – Где время для этого найти, если такие, как ты, постоянно ваньку валяют! – Он нервно достал из кармана наброшенной на плечи шинели пачку «Беломора», взял из нее папиросу и щелкнул самодельной зажигалкой. – Покуришь вот, и вроде чуть полегче становится. А потом опять как накатит, спасу нет.

– Можно мне тоже закурить? – попросил Григорий, жадно глядя на папиросы. – Мои-то кончились давно. А от махры горло дерет ужасно, да и кашель страшный. Меня тут пехотинцы угостили, так я чуть не сдох.

– Кури, – младший политрук подвинул к нему пачку.

Сержант взял ее в руки, поднес к лицу и с шумом втянул носом запах.

– Ленинградские. Фабрика имени Урицкого, – с удовлетворением произнес он. – Позвольте зажигалку вашу?.. Спасибо. Как там город, держится?

– Трудно, – тяжело вздохнул особист. – Но стоит, сражается. Недавно вот школы снова заработали. А в конце месяца, говорят, даже футбольный матч проведут, представляешь? – Младший политрук оживился и, казалось, даже забыл про свои болячки. – Вот люди!.. Не то что ты! – вызверился он вдруг с новой силой. – На сотрудничество с органами не идешь, правдивую информацию предоставлять отказываешься. Ох, чует мое сердце, подозрительный ты тип, сержант Дивин!

– Да я…

– Молчать! – особист побагровел. – Надоел хуже пареной редьки. Иди отсюда, чтоб глаза мои тебя больше не видели!

В полк сержант попал спустя неделю после того, как перешел линию фронта. На родной аэродром, где разместился 586-й ШАП, его подбросила попутная полуторка. И первым из знакомых, кто попался ему на глаза, оказался Рыжков.

– Гришка, черт, живой! – вихрем налетел он на несколько ошарашенного такой бурей эмоций экспата. – А мы уже похоронили тебя. Думали, немцы тебя схватили и шлепнули. Это ведь я тогда тебя прикрывал, когда ты на брюхо плюхнулся, видел?

– Отпусти, медведь, задушишь, – отбивался от товарища Дивин. – Хрен им, фрицам этим. Я от них в лесу укрылся. Пробовали погоню за мной организовать, но я отбился и ушел. Даже нескольких эсэсманов из «Мертвой головы» грохнул, – похвастался Григорий.

– Врешь! – не поверил Рыжков. – Это ж зверюги еще те!

– Да я тоже не пальцем деланный, – ухмыльнулся экспат. – Ладно, расскажи лучше, как вы тут?

Прорва сразу погрустнел.

– Трудно. Мы-то еще ничего, так втроем и летаем – комэск, Петрухин и я. Первую эскадрилью здорово пощипали – у них всего четверо «стариков» осталось. На днях, правда, пополнение прибыло, по три летчика в каждую из эскадрилий, но им еще учиться и учиться. Да и с машинами напряг. Механики колдуют, по окрестностям рыскают, со сбитых машин запчасти снимают.

– А ты, значит, у нас теперь весь из себя такой прям ветеран, – с ехидцей подковырнул приятеля Григорий.

– Ну, ветеран не ветеран, а восемь боевых вылетов имеется, – не на шутку обиделся Рыжков. – Еще два, и обещали к награде представить.

– Ладно, не обижайся, – примирительно сказал Дивин. – Ты куда сейчас?

– Известно куда, на ужин.

– Ага, понял. Я к Бате, доложусь, а потом тоже в столовую, – решил сержант. – Наших там предупреди.

– Не учи ученого, – сухо ответил Рыжков, еще, по-видимому, обижаясь на подколку. – Иди, вон как раз Хромов куда-то с Багдасаряном направились.

Григорий повернулся. Командир полка и правда шел вместе с комиссаром, что-то возбужденно объясняя тому. Дивин махнул товарищу и резво припустил вслед за ними.

– Ну вот скажи, сержант, в кого ты такой? – Хромов смотрел на замершего перед ним по стойке смирно экспата с болезненным любопытством. – На кой черт ты на спецпроверке выделывался? Знаешь, что в сопроводительных документах особисты написали?

– Не могу знать, товарищ майор!

– Дурень ты, дурень, – комполка расстроенно покачал головой. – А мы тебя за того сбитого «мессера» к ордену представили, старшего сержанта хотели дать, а ты вон как все повернул. На ровном месте умудрился обгадиться. Придется теперь к комдиву ехать, просить, чтоб он за тебя словечко замолвил. Бои идут страшные, каждый подготовленный летчик буквально на вес золота. В полку каждый день потери. Пополнение присылают едва обученное, им до боевого вылета, как отсюда до Китая раком. Вот объясни мне, зачем было нарываться на скандал с особым отделом? Что молчишь, язык проглотил?!

– Николай Дмириевич, а, может, мы ему задание какое-нибудь потруднее поручим? – вмешался в разговор молчавший до сих пор комиссар. – Предоставим, так сказать, возможность доказать делом, что он настоящий советский летчик. А что, результата командование требует, а обученных пилотов раз-два и обчелся.

– А что, это мысль! – оживился Хромов, зловеще улыбаясь и поглядывая на сержанта с нехорошим блеском в глазах. – У нас на завтра вылет на штурмовку немецкого аэродрома планируется – чуть ли не вся дивизия пойдет, вот и пошлем заодно со всеми и провинившегося. Ты как, Дивин, готов к полетам?

– Готов, товарищ командир!

– Вот и славно, на том и порешим. И попробуй мне только завтра хоть самую капельку напортачить, я тебя собственноручно под трибунал закатаю. Понял? – майор потряс кулаком перед лицом экспата. – Свободен!

Выйдя из просторной землянки комполка, Григорий перевел дух. Надо же, штурмовка аэродрома! Старожилы рассказывали, что из всех возможных заданий это, пожалуй, самое трудное. Да там у фрицев прикрытие такое, что мама не горюй! И зенитки в несколько эшелонов, и «мессеры» постоянно висят – хрен прорвешься.

Интересно, что за гадость про него особист написал, что Батя так взъелся? А, не все ли равно – неизвестно, удастся ли завтра в живых остаться.

– Вот он, я же говорил! – вывел его из тяжелых раздумий чей-то радостный крик. – Смотрите, какой угрюмый, не иначе фитиль Батя вставил!

Григорий обернулся. К нему подходили комэск Малахов, лейтенант Петрухин и техник Свичкарь. А чуть впереди несся возбужденный Рыжков. Экспат вдруг с удивлением отметил, что очень рад им. Неужели эти люди стали ему настолько близки? А ведь и правда, ответил он сам себе на этот вопрос. Может быть, дело еще не дошло до той степени доверия, что присутствовала в его отношениях с друзьями, оставшимися где-то там, в далекой Империи, но, несомненно, нынешние боевые товарищи для него совсем не безразличны. Парадоксально, но факт!

Дивин вдруг почувствовал, как в душе шевельнулось какое-то теплое чувство, словно там все еще находился тот подобранный на нейтралке котенок. И экспат с радостной улыбкой пошел навстречу летчикам, решительно выкинув из головы все тяжелые мысли, пожалев лишь вскользь, что оставил забавного зверька пехотинцам.

* * *

На следующий день Григорий поднялся первым. Вышел из избы на улицу, по-быстрому добежал до деревянного домика с сердечком на двери. Потом энергично размялся, выполнив комплекс простейших упражнений, а затем, отфыркиваясь, словно большой тюлень, долго плескался у рукомойника, скинув нательную рубаху.

Малахов вышел на шум, зябко поеживаясь. На щеке у него отпечатался след от наволочки.

– И чего тебе не спится-то? – комэск неодобрительно поглядел на сержанта, вытянул из кармана бриджей пачку папирос, закурил и сладко зажмурился. – Первая – она завсегда самая сладкая! Кстати, Гришка, не забыл, сегодня парами полетим, а не тройками? Ты у Петрухина ведомым, я – с Прорвой. Желторотиков не берем.

– Да, я помню. – Экспат растерся насухо полотенцем и пошел к дому, не надев рубаху. – Товарищ капитан, я вчера на аэродроме «Ил» из соседней дивизии видел, они на нем место для стрелка сварганили. А у нас так не планируют начать делать? Реально ведь жопа, когда «месс» сзади заходит!

Комэск сплюнул.

– Видел я их самоделку. Барахло. Только машину уродовать. Не боись, говорят, скоро нормальные двухместные штурмовики начнут выпускать.

– Дожить бы до них, – с грустью сказал Григорий.

– Ты мне эти разговорчики упаднические брось! – вскинулся Малахов. – И доживем, и Берлин еще под крылом увидим. Иди остальных буди, собираться нужно.

– Как погодка, война будет? – высунулся из дома заспанный Прорва.

– Хорошая погода, – скривился капитан. – Подъем, лежебоки.

До аэродрома добрались на специальном автобусе. Старенькую машину нещадно трясло на ухабах, в салоне нестерпимо воняло бензином, и у Григория жутко разболелась голова. В столовой он заметил санитарку, что-то весело обсуждающую с двумя официантками, и подошел к ней. При его приближении девушки примолкли и выжидательно уставились на него.

– Сестричка, у тебя от головной боли ничего нету?

Санитарка скорчила недовольную гримасу.

– Что я, по-твоему, с собой лекарства таскать должна? Зайди после завтрака в медпункт, выдам что-нибудь, – неожиданно грубо ответила она опешившему экспату.

– Перестань, Лидка, – вступилась за Дивина одна из официанток, миловидная чернобровая толстушка с ямочками на щеках, – парню в бой сейчас идти. Вы садитесь кушать, товарищ сержант, я сейчас вам аспирин принесу, у меня есть.

– Спасибо, – поблагодарил Григорий, повернулся и пошел к столу, где расположились летчики его эскадрильи.

– Господи, ну и страшилище! – услышал он вдруг за спиной. – И зачем только его в полку оставили – каждый раз, когда рожу его вижу, так в дрожь бросает!

Сержант вздрогнул. За последнее время он уже как-то свыкся со своим обезображенным лицом, но все равно каждый раз, когда замечал, как реагируют на его уродство окружающие, накатывала бессильная злость на невозможность что-либо изменить. И вот что прикажете сейчас делать – повернуться и устроить скандал? Дивин замедлил шаг, но исполнить свое намерение не успел. Потому что та самая чернявая официантка вдруг сказала каким-то неживым голосом:

– Вот что, подруженька, вякнешь еще раз что-нибудь подобное, я тебе сама глаза выцарапаю! Этот летчик воюет, пока ты перед командирами задницей крутишь! И на лице его отметины немец огнем оставил, а не как ухажеры тебе засосы после блядок! У, стерва!

– Тая, ты чего? Чего взъелась-то? – испуганно пискнула вторая официантка.

– А ничего! – отрезала та. – Эти ребята каждый день на смерть уходят, скольких уже нет, и не дело насмехаться над ними.

Экспат почувствовал, как распрямляется в душе заведенная до отказа пружина гнева. Надо же, какая хорошая девушка. Как там ее подруга называла – Тая вроде?

– Гришка! – вернул его в реальный мир насмешливый голос Петрухина. – Да очнись ты, смотри, сейчас лавку свернешь, черт здоровенный!

Дивин смущенно улыбнулся хохочущим товарищам и уселся за стол рядом с ними.

Взлетели восьмеркой. По плану должна была идти девятка, – все опытные летчики плюс командир полка, – но у одного из штурмовиков первой эскадрильи обрезал мотор, и он остался на земле.

До цели шли под кромкой не очень густых облаков на высоте в двести метров. Километра за три до линии фронта дымка рассеялась, «Илы» перешли на бреющий, и к ним присоединилась шестерка «Яков». Хотелось бы, конечно, чтобы истребительное прикрытие было побольше, но на постановке задачи Хромов объявил, что два других полка их дивизии срочно перенацелили по заявке наземных войск и штурмовать аэродром придется самим. Соответственно, урезали и прикрытие.

– Напрасно старушка ждет сына домой, в реглане с двумя «кубарями», – тихо пропел строчку из переделанной на авиационный лад известной песенки Прорва, услыхав нерадостное известие. – Сожрут нас, братцы.

– Ты мне покаркай еще! – вызверился комэск. – Илья-пророк выискался. Может, нам, наоборот, это только на руку будет – тихой сапой подкрадемся, отработаем и уйдем.

Линию фронта проскочили все так же на бреющем. «Яки» шли гораздо выше, прикрывая от возможной атаки вражеских истребителей сверху. Но пока все было тихо. Под крылом совсем близко проносились верхушки деревьев, похожие на огромное полчище копейщиков, задравших к небу свое оружие.

– Внимание, – услыхал вдруг Григорий напряженный голос Хромова в наушниках, – слева три транспортных «юнкерса». Все пристраиваемся к ним. Никому не стрелять! «Маленькие», слышите меня, ни в коем случае не атаковать фрицев!

Дивин пригляделся. Картинка послушно приблизилась, детали укрупнились, словно он смотрел в бинокль. Долго так делать пока что не получалось, но Григорий тренировался. Чуть вдалеке от них и в самом деле плыли над лесом так же низко, как и они сами, три камуфлированные туши «Ю-52». Экспат знал, что именно эти самолеты доставляют припасы и снаряжение окруженным немцам. Собственно, их целью на аэродроме тоже являлись как раз эти транспортники. Обычно они летали ночью, и к утру их скапливалось там порядочное количество.

Сержант мгновенно понял замысел майора. Командир решил подойти к аэродрому, сев на хвост «юнкерсам», и использовать их как живой щит, чтобы избежать огня зениток. Что ж, грамотно, вполне может сработать.

Пилоты «Ю-52» заметили крадущиеся за ними советские штурмовики и постарались прибавить газу. Их ведущий начал понемногу набирать высоту, пытаясь, по-видимому, показать преследователей своим зенитчикам.

– А, чтоб тебя! – недовольно ругнулся Батя. – «Горбатые», прижимаемся к фрицам и атакуем. Я бью правого. Малахов – лупи левого. Остальные идут следом. Смотрите по сторонам и не зевайте!

«Ил» комполка рванулся в погоню за немцами. Вести бой на бреющем очень сложно, но майор умело зашел в хвост «юнкерсу» и, не обращая внимания на ожесточенный огонь его стрелков, врезал по фрицу из пушек. Но тот продолжал лететь как ни в чем не бывало, хотя из его крыла и посыпались вниз куски обшивки.

Тем временем Малахов насел на другого фашиста. Вместе с Прорвой он поочередно обстреливал транспортник, стараясь первым делом убить стрелка, а уже потом спокойно разобраться с пилотом.

Но оба атакованных фрица продолжали лететь как заколдованные. Экспат немного забеспокоился – судя по карте, вот-вот должен был появиться немецкий аэродром. И в этот момент «юнкерс», по которому лупил Хромов, вдруг вспыхнул, как свеча, резко пошел вниз и врезался в лес, прокладывая своей тушей нехилую просеку. А следом завалился на правое крыло и рухнул и левый ведомый «Ю-52».

Штурмовики догнали последнего немца и пристроились к нему с боков, зажимая в клещи. Сержант хорошо видел, как мечется в своей открытой турели стрелок, поливая советские самолеты. Но Хромов огрызнулся короткой прицельной очередью, и человек пропал, а ствол пулемета нелепо задрался кверху.

– Работаем! – звенящим голосом скомандовал Батя.

«Ильюшины» синхронно выполнили энергичную горку и зашли в атаку на аэродром. Зенитная артиллерия немцев молчала, опасаясь попасть по своему, и штурмовики сполна воспользовались их заминкой. Они дружно вывалили на ангары и самолетные стоянки бомбы и эрэсы. Внизу разом полыхнули как минимум четыре транспортника, а на месте одного из строений вдруг вспух огненный клубок и во все стороны полетели какие-то обломки.

Григорий держался справа от ведущего. Освободившись от бомб и реактивных снарядов, они развернулись для второго захода, следуя за другими «Илами», и дружно ударили из пушек и пулеметов по гитлеровцам, усиливая хаос и разрушения на аэродроме.

Экспат с удивлением заметил, что последний из «юнкерсов», который они преследовали, заходит на посадку. То ли у пилота окончательно съехала крыша, то ли он видел что-то, чего не видел Дивин, но «Ю-52» быстро снижался. Не желая упускать столь удобный момент, сержант слегка довернул нос своего самолета и нажал на гашетки.

Немец резко клюнул носом и воткнулся во взлетную полосу, покатился по ней, разламываясь на куски. И тут же по штурмовикам открыли огонь зенитки. Воздух мгновенно наполнился огненными трассами от «эрликонов». Но «Илы» уже проскочили их и стремительно удалялись прочь.

Григорий перевел дух. Надо же, прошло всего несколько минут, а уже столько всего случилось. И гимнастерка на спине мокрая, хоть выжимай.

– Молодцы, «горбатые», хорошо поработали! – раздался в наушниках незнакомый голос. Должно быть, говорил командир истребителей. – Подтверждаю уничтожение минимум десяти самолетов.

– Добро! – лаконично отозвался Хромов. И после небольшой паузы устало добавил: – Домой, ребятки.

* * *

Минула неделя. Обычная фронтовая неделя с почти ежедневными вылетами, неизбежными потерями, мимолетными радостями и дикой, выматывающей до предела усталостью.

Однажды утром, после завтрака, Григория вызвали к командиру полка.

– Вот что, сержант, нужно слетать на разведку, – не стал ходить вокруг да около майор. – Пойдешь один. В бой не ввязываться. Разведаешь расположение войск противника вот в этом районе, – показал Хромов самодельной деревянной указкой на большой карте, прикрепленной на стене, один из участков фронта. – На твой самолет сейчас устанавливают фотоаппаратуру. Постарайся привезти хорошие снимки – эта информация очень важна для командования фронта.

Дивин поежился. Лететь днем одному, без прикрытия, в условиях, когда «мессеры» вьются в воздухе, будто разозленный рой? Как-то не прельщает такая перспектива. Черт, и не откажешься – приказ есть приказ. Хромов, однако, заметил его колебания и недовольно спросил:

– Что менжуешься?

– Боюсь, вдруг не справлюсь. Я в одиночку, без ведущего, не летал ни разу.

– Хватит прибедняться, – отрезал комполка, – я от Малахова наслышан, что у тебя память фотографическая, карту района боевых действий с первого раза наизусть запомнил. Было такое?

Экспат нехотя кивнул. Спрашивается, кто тянул его за язык и заставлял демонстрировать свои способности? Не иначе, тот самый пресловутый черт, которого так любят поминать люди.

– Разрешите выполнять?

– Иди.

Покумекав над картой, сержант решил поступить по-умному. Зачем сразу демонстрировать немецким наблюдателям на переднем крае, куда он планирует направиться? Лучше полететь чуть в сторону, а уже во вражеском тылу развернуться и зайти оттуда, откуда его не ждут. В принципе, не самое сложное задание, если бы не превосходство противника в воздухе. Зайдет пара «худых» в хвост – и поминай как звали. Впору следовать примеру некоторых летчиков, которые втыкают в кабину крашеный макет – «пулемет системы Оглоблина» – сбить фрица не собьешь, зато напугаешь. Если повезет… Господи, может, закрепить тот же «дегтярь», протянуть тросик в кабину и при появлении «мессеров» шарахнуть по ним? Точность никакая, но… что-то в этом есть, надо подумать!

– Миша, как аппаратура, не подведет? – экспат придирчиво осмотрел установленный на «Иле» фотоаппарат. На первый взгляд натуральное ведро. Как там его, АФА-ИМ или АФАИ? Хрен редьки не слаще! Механик покосился на командира и неопределенно хмыкнул. – Понятно. Ну тогда от винта?

Над линией фронта его обстреляли. Дивин нарочно вел машину не на бреющем, а примерно на пятистах метрах, чтобы дать возможность фрицам засечь его курс и передать сведения в свой тыл. Когда в небе расцвели белые облачка, Григорий отработанным до автоматизма приемом мгновенно нырнул в шапки разрывов, зная, что «снаряд дважды в одно место не попадает» – наводчик старается исправить свой промах, переносит прицел, и у летчика есть все шансы избежать попадания.

Углубившись на занятую гитлеровцами территорию, экспат сверился с картой, закрепленной на левом колене специальным ремешком, и плавно потянул ручку влево. Пора менять курс. А заодно и снизиться. Если наземный пост наблюдения немцев вызовет истребители, то лучше не маячить у них перед глазами, а спрятаться на фоне леса. Не каждый сможет заметить выкрашенный в защитный цвет самолет, который «лег на живот».

К нужному району Дивин подкрался, как и планировал, со стороны вражеского тыла. Набрал необходимую высоту и, выдохнув, лег на боевой курс, начав съемку. Поехали! Теперь самое главное – это вести «Ил» ровно-ровно, как по ниточке, тогда кадры получатся что надо и не смажутся. Вот только противник вряд ли будет столь любезен, что просто будет наблюдать за ним, не предпринимая никаких попыток сбить нахального разведчика.

И точно, прошло всего ничего, а фашисты определились с принадлежностью одинокого самолета и открыли по нему бешеную стрельбу. О, нет, как не вовремя!

Сержант закусил губу. Зверь, сидящий внутри, рвался наружу, чтобы перехватить управление и покарать никчемных людишек, посмевших поднять на него руку. Экспат прилагал неимоверные усилия для того, чтобы удержать взбешенного мантиса. Неужели вторая натура всегда будет проявлять себя в самый неподходящий момент? С чего вдруг вообще такая реакция – после окончательной инициации вроде бы удавалось держать все под контролем, летал не раз на задания – все было в порядке. Вопрос…

Удивительно, но пока Григорий боролся сам с собой, часы на приборной доске бесстрастно отсчитали положенное количество оборотов. А, значит, можно выключать фотоаппарат и уносить ноги пока цел. Ага, пять раз!

Дивин нажал нужную кнопку, свалил машину в пике и с наслаждением откинул предохранительные колпачки с гашеток. Плевать на запреты – душа настоятельно требовала немедленно отомстить за пережитые мгновения бессильного страха. Сержант приник к «наморднику» прицела, поймал в него плюющиеся огнем зенитные орудия и с наслаждением полоснул по ним длинной очередью.

– Что, не нравится?! Получайте, гады!

Уф, прям полегчало как-то сразу. Экспат довольно засмеялся, перевел штурмовик в горизонтальный полет и заложил лихой разворот. Пора и честь знать. Бросил привычный взгляд по сторонам. Чисто. Стоп, а это что за ерунда? Плоскости крыльев обильно украшали свежие «розочки» пробитого дюраля. Да, ничего не скажешь, фрицевские зенитчики жуют свой хлебушек недаром. Но машина тянет нормально, так что этот раунд в итоге остался не за ними.