Текст книги "Третья раса"

И тут полузабытое воспоминание всплыло в памяти. Сон, Жаб на берегу тихой лагуны, и цифры, начерченные на песке. Они совершенно отчетливо запомнились, наверное после того, как я записал их на рекламном буклете. Но что это были за цифры? Код? К чему, интересно? И где пульт, с которого его можно ввести?

Конечно, я бы об этом вообще не стал думать, не окажись в столь идиотской ситуации. Но больше было не о чем думать, и я принялся примерять цифры так и сяк, раздумывая, к чему бы они могли подойти. Жаб не стал бы мне их транслировать в мозг, будь они бесполезны. Транслировать в мозг… Интересно, как он это проделывал с технической точки зрения? Как Леська, скорее всего. Стоит у него где-то ответная часть к моему нейрочипу, скорее всего снятая со стандартного программатора, он подсоединил к ней высокочастотный кабель и гонит изображение. Мозг, с ослабленными во сне мотивациями, легко воспринимает эти образы.

Но вообще, если смотреть применительно к Поганке, у меня в голове стояла ответная часть к ее нейрочипу. Но как-то не очень я понимал, что нужно для прямого воздействия.

Я уже хотел задать эту задачку Молчунье, но тут меня самого осенило. Прав был Долговязый, бывают у меня озарения. Можно ведь допустить, что канал связи с Жабом у меня разблокирован, а выход на Поганку закрыт тем самым кодом, который написал на песке Жаб. Это логично, иначе я во сне мог бы ненароком запулить ракетами по координатам, которые одному дьяволу только известны. Значит, надо попросту передать цифры открытым кодом на мой нейрочип. А что может быть проще, если скафандр напрямую соединен с нервной системой?

Я осторожно, сам еще не представляя результат, поочередно сложил пальцы в жесты, обозначающие нужные цифры.

«Копуха?» – отозвалась Молчунья, уловив непонятный сигнал.

Я не стал отвечать. Введя последнюю цифру, я замер, ожидая хоть какого-то результата. И результат последовал! Я ожидал его где-то у себя в голове, но он проявился прямо на забрале шлема, переданный через нейроконтроль скафандра.

«Код принят, – пробежали зеленые буквы. – Канал доступа установлен. Выберите интерфейс».

Я выбрал стандартный интерфейс программатора и получил на экране карту мира в проекции Меркатора. Дальше все было просто и понятно – как на учениях по обезвреживанию ракетной платформы. Только на этот раз мне надо было включить не систему уничтожения, а перевести ракеты на ручной режим управления, и дать старт по введенным координатам. Включив трехминутный отсчет, я отплыл на приличное расстояние, чтобы меня не накрыло реактивными струями, и дождался, когда хитиновая ракета с двигателем, начиненным нитроклетчаткой, скроется в темноте над головой.

Через двадцать три минуты на связь вышел пресс-атташе европейского парламента. Я был очень рад с ним побеседовать. Вот только результат этой беседы выбил меня из колеи гораздо сильнее, чем отсутствие программатора у Поганки.

«Просим вас сохранять спокойствие, – бежали буковки по экрану. – К сожалению, почти сразу после задержания Вашей жены, гравилет полиции, на котором она должна была быть доставлена в порт, пропал с экранов радара. Вследствие этого она не предстала перед судебной комиссией».

«Блеф, – спокойно ответил я. – Откуда тогда вся шумиха, если вы ее не задерживали? Врете, как все политики. Мне тут очень темно, давление давит. Четыре километра – не шутка. Могу натворить дел невзначай. Мне ведь все равно куда ракеты пускать – в орбитальный снаряд или по вашему гребаному Брюсселю».

«Я Вас уверяю, Ваша жена не была задержана. Всю шумиху нам пришлось затеять, чтобы оправдать уже прошедшее сообщение о поимке дельфина с вживленным нейрочипом. Надо было принять меры, и мы попытались их принять. Но ввиду пропажи без вести главной подозреваемой нам пришлось раздувать шумиху до предела, чтобы удовлетворить праведный гнев общественности. У нас не было выхода».

«У меня его тоже нет, – ответил я. – Старт ракеты на Брюссель через пять минут. Кто не спрятался, я не виноват. Время подлета двадцать минут. Конец связи».

Я вывел на монитор карту и назначил новые координаты для пуска. Пять минут – достаточное время, чтобы отплыть на приличное расстояние. Надо же придумать такую чушь! Леся пропала. Какая случайность! Ой, ой, ой…

Самая большая собака на свете была готова сорваться с поводка. И никто на свете, кроме меня, не мог это остановить.

«Вот подлетят к небу все судьи и весь европейский совет, – подумал я с мрачным удовлетворением. – И поздно будет кричать «Не надо», и поздно будет врать, как обычно».

До старта оставалось четыре минуты. Честно говоря, я не знал, что делать после запуска. Скорее всего Леську мне все-таки отдадут. После первого взрыва у них не будет выбора, как выразился пресс-атташе. Жаль, что пришлось стрелять. Жаль. Мало кто поймет мои мотивации. Мало кто согласится, что для кого-то жизнь и свобода одного человека могут значить больше, чем весь остальной мир. Они не верят, что у меня хватит духу. И на их совести будет уничтожение Брюсселя, не на моей. Могли бы отдать Леську, и все. Было бы тихо и мирно.

И вдруг мне в уши ударило громом. Я только через мгновение понял, что это не гром, а биомембраны скафандра. Отвыкнув от человеческой речи за несколько суток, проведенных с глухонемой, я не сразу распознал знакомый до боли голос:

– Копуха, здесь Жаб. На связь! – тон у бывшего взводного нисколько не изменился. Командир от бога, чего уж тут говорить.

«На связи», – ответил я скорее рефлекторно, чем обдуманно.

– Отменяй пуск.

«С какой стати?» – я нашел в себе силы ему возразить.

– С такой. Уши прочисть.

Я не понял, к чему он, но в следующую секунду все стало ясно.

– Рома? – раздался Леськин голос. – Ты меня слышишь?

«Слышу, – ответил я, ощущая, как разгоняется сердце. – Ты где?»

– Прямо над тобой, на «Рапиде». Со мной все нормально. Жаб снял меня с гравилета, едва вы скрылись за горизонтом. Можешь представить, как полицейские удивились? Пришлось им у нас погостить, чтобы лишнего не болтали.

«Чего лишнего?» – не понял я.

– По плану Жаба я должна была пропасть без вести. Я бы тебе сообщила, но он не дал.

«Вот ублюдок», – подумал я. Затем добавил в эфир:

– Что он хочет?

– Не знаю.

– Отменяй пуск, Копуха, – снова прозвучал голос Жаба. – Леська тебя заждалась.

Я усмехнулся. Хотелось хоть раз сделать что-то наперекор Жабу. Вместо того, чтобы отменить пуск ракеты, я изменил для нее координаты цели. Раз уж есть у меня власть над самой большой собакой на свете, то пусть она сделает что-то хорошее.

Эпилог

«Рапид» взял курс в Тихий океан. Жаб собрал всех в кают-компании, подождал, когда мы рассядемся, выдержал многозначительную паузу. За год он постарел, а удар ультразвуковой пушки не сделал его лицо привлекательнее. К тому же он прибавил в весе, но неповоротливым его никак нельзя было назвать. На нем была офицерская темно-синяя форма охотника. С погонами.

– Подозреваю, что некоторые ждут, что я скажу в свое оправдание, – сказал он наконец. – Также подозреваю, что некоторые с превеликим удовольствием отправили бы меня за борт, рыбам на корм.

– Говно не тонет, – покачал головой Долговязый.

– Это лишь одна из причин, почему этого не надо делать, – улыбнулся взводный. – А вообще вы все молодцы. Каждый справился со своей ролью прекрасно, причем не читая сценария. Думаю, что знай вы сценарий, некоторые от спектакля попробовали бы увильнуть. Но это напрасно. Все очень хорошо получилось.

– Куда уж лучше, – пробурчал я.

– Не бурчи, Копуха. Ладно, не буду вас томить ожиданием. Начну с того, о чем каждый из вас, безусловно, не раз задумывался. Замечали, что информация, распространяемая по публичным каналам связи, мягко говоря, фильтруется? Я впервые столкнулся с этим много лет назад, во время ревизии подотчетных охотникам сателлитов. Это дало толчок к дальнейшим изысканиям.

– Приведшим к многочисленным человеческим жертвам, – уточнил Долговязый.

Жаб на реплику не отреагировал и продолжил, как ни в чем не бывало:

– Мне удалось выяснить, что процентов семьдесят книг, написанных до войны, очень сильно отредактированы. Большая часть дельфиньих легенд существует только в кратком пересказе. Но главное даже не в этом. После войны человечеству кто-то мягко указал не летать в космос, а также ни под каким видом не касаться биотехнологий. Разрешили их только охотникам, что тоже следует особо отметить. Вам не кажется это странным?

Все притихли. Жаб был прав – каждый из нас хоть раз об этом задумывался. От него всякого можно было ожидать, и я заподозрил, что за шутливо-пафосным тоном кроется нечто очень серьезное.

– Притихли? – ухмыльнулся взводный. – Мне несколько лет пришлось потратить на поиски истины. И знаете к какому выводу я пришел? Землей после войны начали управлять не те, о ком мы думаем. И эти истинные правители как огня боятся термоядерного оружия. Я даже выяснил почему. Им нужно очень много народа. Очень-очень много народа. Есть у них какая-то пока не ясная мне цель, к которой они очень ловко подталкивают человечество.

– Это что, не люди? – спросил я напрямую.

– Не знаю, – признался Жаб. – Может, люди. Скорее всего люди. Иначе кто? В байки про инопланетян я не очень верю. Фактом можно признать лишь то, что нас всех припахали по полной программе. И цель того, что мы делаем, от нас очень умело скрывают. Поняв, что самым страшным для них будет угроза термоядерного удара, я начал искать в океане хоть одну уцелевшую пусковую установку. Но нашел ее не я, а Бак. И была это не стальная платформа, а биотех – Поганка.

Он сделал паузу и продолжил, положив ладони на стол:

– Однако подойти к Поганке было сложно. Тогда я решил ее немножко модернизировать, а потом установить с ней контакт. Баралитол для этого подходил как нельзя лучше, поскольку именно его применяют для модификации стволовых клеток при производстве биотехов. Через подставных лиц мне удалось убедить капитана «Голиафа» взять на борт именно этот запрещенный груз. Дальше вы знаете. Поганка должна была стать моим козырем. По ряду причин я не мог к ней приблизиться, сколько ни пробовал. Зато это хорошо получилось у Копухи.

– Сам-то ты как выжил после ультразвукового удара? – спросил Долговязый.

– О вибропластовой кольчуге слышал? – улыбнулся Жаб. – Конечно, у меня была надежда самому подойти к Поганке, но, во-первых, вы все мне активно мешали, а во-вторых, у Копухи было гораздо больше шансов. Чтобы все прошло гладко, мне пришлось подсунуть ему буквально под нос идею гибридного аппарата и декомпрессинную таблицу к нему. Это на всякий случай. Как видите – пригодилось. Но Копуха, понятное дело, активировал программатор Поганки не для того, чтобы взять ее под контроль. Поэтому работу мне пришлось доделывать после его ухода и с порванными жабрами. Не очень это приятно было, особенно если учесть, что у меня всю кожу сняло с лица. Дальше мой план был прост. Изымаю программатор, вставляю себе в голову нейрочип и получаю полный дистанционный контроль над ракетами, после чего пытаюсь с козырем в рукаве узнать что к чему. Но все пошло не так. Макамота, зараза, эскулап хренов, всадил мне такую дозу стимуляторов иммунитета, когда спасал мне морду, что о внедрении нейрочипа не могло быть и речи. Отторгся бы сразу. Пришлось срочно передавать чип в хирургическое отделение, где лежал Копуха. За год нейрочип должен был либо отторгнуться, либо прижиться окончательно, чего я и ждал. Но когда пришло время войти с Копухой в контакт, произошла история с ракетным пуском, которого никто не ждал, в том числе и я.

– Так ракету пустил не ты? – привстал Долговязый из кресла.

– Нет, – развел руками Жаб.

– Кто же тогда?

Взводный помолчал немного, обвел нас взглядом и ответил коротко:

– Копуха.

Мне чуть дурно не стало, но потом я понял, что это чушь, и вспылил.

– Какого дьявола? – зло спросил я. – Я об этой пусковой установке ни сном, ни духом!

– А я об этом и не говорю. Но когда пользуешься сателлитами, особенно в активном режиме, пусковая установка может принять это за сканирование и выдать ответные меры. Ну, в виде ослепления камеры лазером, для начала, а потом, для подстраховки, может и ракету на орбиту отправить.

Я был ошарашен. Уж чего-чего, а этого я точно не ожидал. Нет, я слышал, конечно, об ироничных усмешках судьбы, но чтобы такое… Я ее, значит, инициировал, я ее и убил. Очень мило. Это показалось мне покруче, чем самые изощренные планы Жаба. В этом была стихия, барракуда меня дери.

– А дальше что делать? – спросила Леся. – Я в бегах, Рому в террористы зачислят.

– Ты в бегах? – усмехнулся Жаб. – Тебя казнят на рассвете. Как коварную преступницу, посягнувшую на безопасность всего человечества. Это в духе правительства. Стереограммы судебного процесса даже слепят скорее всего. Завтра посмотрим. Должен быть отменный цирк. А сейчас предлагаю всем отдохнуть.

– Утро вечера мудренее, – задумчиво произнес Долговязый. – Предлагаешь, значит, новую цель для охоты?

– Да нет. Предлагаю для начала выяснить, кто пудрит людям мозги.

– Меня мучает один важный вопрос, – негромко сказал я.

– Говори, – Жаб остановился возле двери.

– Торпеды…

– Ах, вот ты о чем. Ты все правильно понял. Мне не хотелось, чтобы вас с Леськой накрыло.

– Из-за нейрочипа? – напрямую спросил я.

– Наверное, как злодей, каким вы меня считаете, я должен ответить утвердительно.

Он вышел и прикрыл за собой дверь. Я глянул на Долговязого.

– Нда… – развел отставник руками. – Может, он и не псих. Завтра хочу вытянуть из него веские доводы. Но даже если он мне их выдаст, я с него глаз не спущу. Ладно, давайте по каютам.

Долговязый вышел. Леська потянула меня за руку, но я заметил, что Молчунья сидит за столом мрачная. Все разошлись, остались мы трое.

«Ты не взорвал ее, – показала она. – Да?»

Что я ей мог ответить? Что я способен сделать это в любой момент на любом расстоянии? Но ответить я ничего не успел. Дверь тихонечко приоткрылась, и в кают-компанию осторожно просунул голову Жаб. Судя по выражению его лица, нас с Лесей он застать уже не надеялся. Воцарилась неловкая пауза.

– Я же велел вам выметаться, – Жаб кашлянул и вернул свой командный тон.

– Пойдем, – улыбнулась Леся и сильнее потянула меня к выходу. – Командир приказал отдыхать.

Мы оставили его наедине с Молчуньей, прикрыли за собой дверь и, взявшись за руки, спустились по трапу на вторую палубу, где была наша каюта. Подозреваю, что через час Молчунье будет уже все равно, что стало с Поганкой.