Текст книги "На краю света"

Эмма еще гуще покраснела.

– Если вы мне не верите, спросите мистера Трайтона, – ответила она. – Он скажет вам, когда это письмо было написано и что в нем говорилось. И если после этого вы не извинитесь передо мной, то можете меня увольнять!

Некоторое время они в упор смотрели друг на друга. После такого неприятного разговора Эмма уже не хотела объяснять сеньоре де Кория, с какой целью хранила письмо Трайтона.

– Ну что ж, должна признать, что веских оснований не верить вам у меня нет, – наконец произнесла Леонора. – Но сомнения все же остались. Если все, что вы мне сказали, правда, то я не стану говорить Марку, что вы так долго хранили его невинное письмо, – не хочу его унижать.

Давая Эмме возможность до конца понять оскорбительный смысл ее последних слов, сеньора де Кория повернулась к девушке спиной. Она расписалась на двух письмах, вложила их в конверты и только потом бросила Эмме через плечо:

– Надеюсь, вы сами не собираетесь увольняться? А то у меня с Пилар возникнут проблемы. После вас компаньонку ей мне будет трудно найти. Она же за это время так к вам привыкла…

Как же Эмме хотелось бросить этой мерзкой женщине в лицо: «Нет, я от вас ухожу!», но она сдержалась – ей очень не хотелось оставлять одну Пилар, эту добрую и легкоранимую девушку, которую она уже успела полюбить.

– Если вы мне поверили, то я у вас останусь, – тихо произнесла Эмма.

С ее стороны это было предложение временного перемирия, но Эмма сделала его только ради Пилар. Она боялась, что на выдвинутое ею условие сеньора де Кория ни за что не согласится. Но Эмма ошиблась.

– Хорошо, я вам верю, – к огромному удивлению девушки, ответила Леонора, – и к этой теме возвращаться больше не будем. Марку о нашем разговоре я не скажу. Не смею вас больше задерживать.

Для Эммы это была победа. Тем не менее, выйдя из комнаты сеньоры де Кория, девушка почувствовала себя совершенно опустошенной. «Леонора пошла на попятную, преследуя свои, неизвестные мне цели, – подумала она. – Во всяком случае, не потому, что испугалась потерять меня как компаньонку Пилар».

Глава 5

Как и ожидали девушки, предложение Пилар по поводу проведения бала встретили в клубе на ура. Каждой даме было велено купить букет и принести его на виллу леди Бисше. Садовникам дали задание построить беседку. Слухи о предстоящем бале множились и обрастали подробностями. Стало известно, что на бал собираются прибыть даже из Гибралтара.

Где-то за неделю до начала мероприятия погода ухудшилась. Эмма, считавшая, что теплых, солнечных дней в Танжере – триста шестьдесят пять в году, восприняла как личное оскорбление знойный ветер, дувший с рассветало зари. Когда, беспокоясь о предстоящем бале, она спросила Аишу и Пилар, не закончится ли этот ураган проливным дождем, те только посмеялись.

– Нет, дождя не будет, – улыбаясь, сказала ей Аиша. – Он бывает только зимой. Льет весь день и всю ночь. А сейчас еще лето. Становится так сыро. Фу! А это – восточный ветер. Очень сильный. Он хороший…

– Хороший? – удивленно переспросила Эмма.

– Хороший для bougs, он их убивает, – пояснила служанка и, прежде чем продолжить, нарисовала что-то среднее между мухой и комаром. – Восточный ветер дует дня четыре. Самое большее – пять. Потом снова хорошо.

Однажды вечером, когда за окном по-прежнему бушевал ветер, Эмма поднялась в свою комнату, чтобы переодеться. Перед этим, уходя на дежурство в госпиталь, она оставила дверь на балкон приоткрытой. На тот же балкон, разделенный шпалерой, сплошь увитой плющом, выходила и дверь спальни Леоноры. Перед тем как сменить платье, Эмма решила закрыть дверь и вышла на балкон. Она наклонилась, высвободила шпингалет, и тут от сильного порыва ветра дверь с шумом захлопнулась и зажала подол ее пышной юбки.

Эмма мысленно обругала ураганный ветер и попыталась развернуться, чтобы вытащить юбку. Но сделать это ей не удалось – дверь крепко держала ее за подол. Положение, в которое попала Эмма, было нелепым. После нескольких новых попыток она наконец поняла, что, не разорвав юбку, обратно в комнату ей не попасть.

Девушка очень не хотела, чтобы в этот момент ее увидела Леонора. Прислушавшись, Эмма поняла, что сеньора де Кория в своей спальне, и не одна, а с Районом Галатасом. «Если я попрошу их о помощи, то поставлю обоих в неловкое положение», – подумала девушка. Ее удивляло то, что сеньора, будучи невестой Трайтона, пригласила к себе Рамона. И тут она услышала красивый голос испанца. Говорил он на родном языке, но Эмма все же поняла, что он просит Леонору о встрече.

– А завтра? – умоляющим голосом спросил Рамон.

– Нет, завтра невозможно, – ответила сеньора де Кория.

Он начал предлагать ей другие дни. Наконец, с показной неохотой, Леонора согласилась встретиться с ним накануне бала. Рамон принялся с жаром сыпать слова благодарности, но Леонора тут же попросила его перейти на шепот. Однако молодой человек продолжал говорить в полный голос.

Судя по шагам, они были уже на балконе. И тут Эмма услышала, как сеньора, перейдя на шепот, произнесла слово «inglesa»[8]8
  Англичанка (мел.).


[Закрыть] и следом ее имя. Она решила, что Леонора предупредила Рамона о том, что их разговор могут подслушать, но, когда они заходили в комнату, вдова с нескрываемой злобой прошептала:

– Знаю, для того, чтобы тебе понравиться, она слишком невыразительная! Но пусть она думает, что ты в нее влюблен. Это нам может пригодиться.

Эти слова побудили Эмму к решительным действиям. Она уже не боялась обнаружить себя, поскольку Леонора и Рамон находились за закрытой дверью. Теперь освободиться из «плена» ей никто не поможет.

Ненависть к Леоноре захлестнула девушку. «Да, Пилар знала о невестке не всю правду, – думала Эмма. – В своей слепой привязанности к вдове брата она просила меня понять ее и утверждала, что Леонора – жертва настойчивых ухаживаний Рамона. Интуиция не подсказала ей, что та игра, которую сеньора де Кория устроила тогда за ужином, будет продолжаться. И делает она это вовсе не для того, чтобы успокоить мистера Трайтона, а чтобы его обмануть. Так что я в игре Леоноры подсадная утка, которая поможет ей снять с нее возможные подозрения. А они у ее жениха со временем могут появиться. Теперь понятно, почему она с такой готовностью согласилась замять историю с его письмом».

Эмма в порыве гнева дернулась изо всех сил и порвала зажатую дверью юбку. Наконец, высвободившись, она открыла балконную дверь, вошла в комнату и разделась. Повертев разорванную юбку из стороны в сторону, девушка пришла к выводу, что если ее аккуратно зашить, то шва в складках видно не будет.

В тот вечер, когда сеньора де Кория уговорила Рамона в открытую поухаживать за ней, Эмма не возмутилась. Тогда она его жалела и даже немного ему подыгрывала. «Когда и как собирается Леонора возобновить свою игру? – подумала Эмма. – Скорее всего, в присутствии Трайтона. Она же знает, что при нем, как и при Пилар, скандала я ей не устрою. А если мне подождать и высказать все ей наедине, то она мое возмущение представит как плод разыгравшегося воображения. Более того, Леонора меня может просто уволить. И это в то время, когда с Пилар происходят такие чудесные изменения! Нет, решиться высказать все, что думаю о ней, я не смогу».

Переодевшись, Эмма спустилась в гостиную. К тому времени гнев ее заметно утих, однако быть приветливой с Леонорой она все равно не могла. Но на застекленной террасе, где стали ужинать с того самого дня, когда подул сильный восточный ветер, Аиша накрыла стол только для двоих – для Пилар и ее компаньонки. А это означало, что сеньора де Кория будет ужинать в городе.

В ожидании Пилар Эмма взяла книгу и села в кресло. Вскоре, ощутив ногами сквозняк, она пошла проверить, закрыта ли входная дверь. Та оказалась открытой. В темноте двора Эмма заметила огонек сигареты, а потом, приглядевшись, увидела силуэт мужчины.

«Марк Трайтон!» – мелькнуло в ее голове. Он стоит как раз под балконом Леоноры! И как долго? Если хотя бы минут пятнадцать, то он наверняка должен был слышать разговор сеньоры и Района. А испанец говорил далеко не шепотом… Да, но если Трайтон не окликнул их, это значит, что его здесь в то время не было. Если он подозревал Леонору в неверности, то вряд ли бы тихо стоял под ее балконом.

Эмма замерла на пороге, боясь пошевелиться. Ей не хотелось, чтобы Трайтон узнал, что невеста ему изменяет, поскольку это причинило бы ему душевную боль.

Марк пересек дворик и вслед за Эммой вошел в ярко освещенную комнату.

– Что случилось? – внимательно посмотрев на девушку, спросил он. – Вы так испугались, словно я призрак.

– Просто я не ожидала никого там увидеть. Трайтон взглянул на часы:

– Я рано пришел. Я сказал Леоноре, что буду не раньше половины девятого. – Перехватив взгляд Эммы, брошенный ею на накрытый для двоих стол, он добавил: – Ужинать не буду. Мы с Леонорой собрались в «Рокси» смотреть новый фильм. Так что, как только она спустится, мы сразу же уедем.

– Кажется, сейчас она в своей комнате. Хотите, чтобы я сказала ей, что вы уже приехали?

«Если Рамон еще не ушел, надо ее предупредить!» – подумала Эмма.

– Нет, не стоит. Я не спешу. Что значит для мужчины каких-то двадцать минут, если он ждет женщину?

Эмма провела языком по внезапно пересохшим губам:

– Так вы приехали… двадцать минут назад?

– Да, где-то так. Поскольку я явился раньше, попросил Аишу Леоноре обо мне не докладывать, – сказал Трайтон и внимательно посмотрел на Эмму. – Нет, с вами что-то не так. Неужели я вас так сильно напугал?

– Ну… конечно, – соврала Эмма.

Она понимала, что не может спросить Трайтона, где он пробыл эти двадцать минут, и в то же время не могла понять, почему ей так хочется защитить его от неприятностей.

Затянувшееся молчание заставило ее снова заговорить.

– А как же иначе? Ведь я только что вышла из своей комнаты. Если на моем лице вы увидели не удивление, а что-то другое, я должна научиться правильно его выражать!

Марк Трайтон, прищурившись, посмотрел на нее.

– Выражать удивление или что-то другое? – спросил он.

Но прежде чем Эмма успела уточнить, что он имеет в виду, на террасу, благоухая дорогими духами, вышла сеньора де Кория и протянула Трайтону руку для поцелуя.

Рамона с ней не было, и, когда Марк сообщил ей, что приехал раньше назначенного времени, Леонора никаких признаков волнения не проявила.

Трайтон помог ей набросить на плечи меховую пелерину. Эмму Леонора в упор не замечала и, только подойдя с Марком к двери, бросила девушке через плечо:

– Вы не сходите к Пилар? Она только что зашла в мою комнату за аспирином. Похоже, у нее начинается жар. Я сказала, чтобы она легла в постель. Да, кстати, сегодня вечером собирался зайти Рамон Галатас. Если он придет, то вы, я думаю, скучать ему не дадите.

Она перевела взгляд на Трайтона, и ее лицо осветила лучезарная улыбка.

– Впрочем, беспокоиться нам не следует, – продолжила Леонора. – Пилар в постели, а Эмма с Рамоном найдут чем заняться!

Когда они ушли, Эмма осторожно спросила у Аиши, не приходил ли сеньор Галатас, и та ответила «нет». Это означало, что Рамон так же тайно пришел к Леоноре, как и ушел от нее. Служанка не знала, что он должен был прийти, и у Эммы появилась надежда, что испанца она сегодня вечером не увидит.

Эмма поднялась проведать Пилар. Аиша принесла поднос с едой, и девушки вместе поужинали.

Болезнь Пилар прогрессировала, у нее поднялась температура. Прошла неделя, а девушка так и не поправилась. Больше всего она боялась, что Леонора или Эмма подхватят от нее инфекцию. Еще ее волновало, успеет ли она выздороветь и попасть на бал. Однако доктор, вызванный Леонорой, заверил Пилар, что на бал она сможет пойти, если накануне пораньше ляжет спать.

Девушка приняла это условие и к тому времени, когда Леонора отправлялась на свидание с Районом, уже спала.

Леонора, надев вечернее платье, уехала на своей машине. Она не сказала Эмме, куда направляется и когда вернется домой. Всю неделю, в течение которой болела Пилар, сеньора де Кория старательно избегала Эмму. Она почти не появлялась в столовой, а когда сталкивалась с компаньонкой, всем своим видом показывала той, что очень занята.

«Леонора догадывается, что я узнала о ее планах, и теперь меня боится», – думала Эмма. Она понимала, что обвинить сеньору в двуличности ей будет неимоверно трудно. Ведь все козыри в этой игре были на руках Леоноры…

Прогноз, который высказала Аиша относительно восточного ветра, подтвердился. Проснувшись на рассвете, Эмма прислушалась. На улице было тихо: листья росших в саду пальм не шелестели, а ставни на окнах не скрипели. Правда, вскоре ветер дунул с прежней силой, но тут же стих.

Успокоившись, Эмма почти мгновенно заснула, а когда снова открыла глаза, настало погожее утро.

Вечер того же дня выдался удивительно тихим. Небо вновь приобрело зеленовато-синий оттенок, а над столом во дворике, куда Аиша должна была подать Эмме ужин, в сложном танце фанданго кружили легкие мотыльки.

В ожидании служанки Эмма, откинувшись на спинку кресла, наслаждалась вечерней тишиной и вспоминала, как радовалась Пилар своему бальному платью.

Сначала девушка хотела быть в красном. «Ярко-красное платье из плотного шелка, черные туфли, а в волосах – настоящий испанский гребень. Эмма, по-моему, совсем неплохо». Пилар сделала набросок платья испанской танцовщицы с кастаньетами, чтобы показать его Эмме и Леоноре.

Эмма, не желая обидеть девушку, идею ее не отвергла, а предложила вначале заглянуть в магазин. Леонора, посмотрев на эскиз бального платья, брезгливо поморщилась, а Пилар вздрогнула, словно ее укололи, трясущимися пальцами разорвала рисунок и в течение нескольких дней обсуждать свой костюм отказывалась.

Спустя некоторое время Эмма, проходя мимо магазина женской одежды, увидела в витрине платье. Оно было белого цвета, средней длины, с юбкой из легкого шифона. Корсаж украшало шитье из зеленых и серебристых нитей. Держалось оно на двух узких серебряных бретельках. Эмма сразу поняла, что это платье для юной девушки. Оно продавалось в комплекте с маленькой театральной сумочкой, серебряными туфельками на низком каблуке и тонкой, как паутинка, накидкой.

– Ой, какое миленькое! – увидев его, воскликнула Пилар и тут же ревниво добавила: – Ты хочешь купить его себе?

– Нет. Я надену то, которое привезла из Англии, – ответила Эмма. – А это платье я хотела предложить тебе.

– Мне? Ты правда его не хочешь?

– Уверяю тебя, что нет.

– А Леонора?.. – неуверенно произнесла Пилар, – Она его…

– Пилар, дорогая, я уверена, что она его одобрит. Пилар примерила платье и, хотя уверенности в том, что Пилар к балу окончательно поправится, не было, купила его. Теперь нужно было его немного переделать.

Когда девушки вернулись домой, Эмма достала из упаковки платье и встряхнула его. Не удержавшись, Пилар нежно провела по его складкам рукой и неожиданно спросила:

– Как ты думаешь, я могу в нем кому-нибудь понравиться?

– Несомненно, – ответила Эмма и, смеясь, добавила: – Все самые красивые мужчины будут соревноваться за право получить от тебя букет!

Позже, во дворике, Эмма лежала в шезлонге и думала о Пилар. Насколько ей было известно, для девушки круг знакомых ей мужчин ограничивался Марком Трайтоном, Галатасом и еще несколькими молодыми людьми, членами клуба, и Эмме было очень интересно посмотреть, кому завтра вечером Пилар преподнесет свой букет.

Услышав шум подъезжавшей к вилле машины, Эмма сразу же приняла сидячее положение и насторожилась. «Кто бы это мог быть? – подумала она. – Гость Леоноры, который не знает, что ее нет дома?» С того места, где сидела Эмма, разглядеть машину было нельзя. Вскоре она услышала, как на звонок в дверь из дома раздался голос Аиши. «Только бы Пилар не проснулась!» – подумала Эмма.

Но разбудил ли спавшую девушку разговор в холле, Эмма так и не выяснила. Через минуту-другую она услышала приближающиеся к ней шаги. Вскоре возле нее уже стоял Марк Трайтон.

Увидев его, Эмма вскочила.

– Сеньора де Кория… – начала Эмма, решив, что Трайтон спросит, не знает ли она, куда и с кем уехала Леонора, но запнулась.

– Да, я знаю, – спокойным голосом произнес он. – Она уехала. Когда я въезжал во двор, встретил Хореба. Он мне сказал, что вы здесь. Как чувствует себя Пилар?

– Слава богу, теперь намного лучше. Ей предстоит тяжелый вечер, и она сейчас спит.

– Замечательно. А вам приходится ужинать в одиночестве?

– Да, – ответила Эмма, и тут ей в голову пришла мысль, а не пригласить ли Трайтона разделить с ней ужин.

Ей было бы очень приятно услышать, что он… Но Трайтон в ответ только молча кивнул.

– Извините, но сеньора де Кория не предупредила нас…

– Что я приеду? – спросил Трайтон. – Так она этого не знала. Ну, коль ее дома нет, а вам предстоит ужин в одиночестве, я хотел бы вам кое-что предложить. Правда, я с этим предложением слишком долго тянул.

– С предложением?

– Да. Помните, когда мы обедали в «Эль-Минзах», я сказал, чтобы вы не слишком строго судили обитателей старого города и не боялись их? Но может быть, ваше мнение о них уже изменилось?

Эмма вспомнила их тогдашний разговор. А еще она вспомнила, как они расстались: тогда ради Пилар ей пришлось ему солгать.

– Да, я помню, – покраснев, ответила она. – Вы сказали, что, прежде чем судить о местных жителях, мне надо их получше узнать. Но я с тех пор в старую часть города не ходила.

– Одной вам там появляться не следует, – резко произнес Марк Трайтон. – А я с большим удовольствием показал бы вам там мои самые любимые места. Или я тогда в ресторане нечетко выразился?

– Наш разговор прервали, – напомнила ему Эмма. – Вас в тот момент позвали к телефону.

– Верно, – ответил Трайтон и, как обычно, когда он задумывался, высоко поднял голову.

«Он наверняка не помнит, что после его телефонного разговора мы к этой теме больше не возвращались», – подумала Эмма.

– Ну, теперь-то вы поняли, что я, хоть и с опозданием, предлагаю себя в качестве гида? – улыбнулся Трайтон. – Это – мое повторное предложение. Вы не откажетесь поужинать со мной и моим старым другом в его маленьком, но очень красивом домике? Он как раз живет в районе Касбах. Если согласны, мы туда прямо сейчас и отправимся.

Эмма затаила дыхание. Ей очень хотелось сказать ему «да».

– Но я не могу оставить Пилар, – была вынуждена она ответить.

– Почему? Вы же сказали, что девочка спит. А потом, в доме остается Аиша.

– Да, но… – неуверенно начали Эмма и замолкла. По его нахмуренным бровям она поняла, что Марк Трайтон счел ее предлог не ехать с ним совсем неубедительным. Но разве можно было сказать ему, какой ненавистью воспылает к ней Леонора, если узнает об их поездке?

Пока Эмма не знала, что ответить Трайтону, тот в упор смотрел на нее. И тут она прибегла к старой как мир женской уловке:

– Но я одета неподходяще для такого случая…

– И я тоже, – заметил он. – Никаких формальностей соблюдать не надо. Так что, если хотите, возьмите с собой плащ и скажите Аише, что вы скоро вернетесь. Я буду ждать вас в машине.

Эмма ничего ему не ответила и пошла в дом, чтобы поговорить с прислугой и проверить, не проснулась ли Пилар. Ее тревожила одна мысль: а не слишком ли быстро она поддалась уговорам? Не подумает ли сам Трайтон о ней плохо?

«Когда вернусь, объясню Пилар, что не смогла отказать Трайтону, поскольку боялась его обидеть, – подумала Эмма. – А потом мне придется выслушать желчные замечания сеньоры де Кория. Ну и что, все равно поеду…»

Пока они ехали в направлении мусульманского квартала, Марк Трайтон рассказывал Эмме о своем знакомом марокканце. Оказалось, что Мулей Касим, так его звали, принадлежал к древнейшему роду потомков самого Мухаммеда. Получив образование в Англии, Касим вернулся в Марокко и вскоре стал известным в стране адвокатом. После ухода на пенсию он начал соблюдать обычаи своего народа: ел традиционную пищу и носил национальную одежду.

– Он вдовец, – сказал Марк. – Если бы его жена была жива, то нам пришлось бы ужинать отдельно друг от друга: вы вместе с его супругой – на женской половине, а мы Касимом и остальными мужчинами – на мужской. Но сегодня он будет принимать нас в одной комнате. Правда, из уважения к тебе сидеть скрестив ноги нам не придется. А еще, перед тем как войти в дом, снимите туфли и наденьте мягкие бабуши. Их при входе предлагают всем гостям.

Эмма понимала, что Трайтон пригласил ее в гости, не поставив в известность своего друга. Она хотела спросить его, будет ли это удобно – прийти в дом, хозяин которого их не ждет, но не успела: Марк уже припарковывал автомобиль.

В Касбах он провез ее через ворота Баб-Хаа и предложил до дома Касима пройти пешком. Они шли по тем же самым узким улочкам, по которым когда-то в жутком страхе плутала Эмма. Но тогда она была здесь одна. Тени, скользившие по стенам домов и булыжной мостовой, уже не пугали ее. Марк Трайтон, стараясь подладиться под ее шаг, вел девушку по каменным ступеням, держа ее за руку.

Пройдя вдоль побеленной известью стены, он остановился у двери с затейливым резным орнаментом. Когда Марк отворил перед Эммой дверь, девушка шагнула через порог, едва не задев головой низкий свод, и тут же от восторга ахнула.

Внутренний дворик был выложен мозаичной плиткой, в центре находился фонтан. Брызги его упругих водяных струй в серебряном свете луны сверкали алмазами. В стороне от фонтана росло гигантское фиговое, дерево. Чуть поодаль от него из-за высокой стены выглядывала устремленная в небо башня минарета. Вдоль стен дворика стояли изящные колонны, за которыми начиналась крытая галерея.

Эмме, смотревшей на эту красоту широко открытыми глазами, казалось, что она попала в сказку.

Подойдя к двери дома, Трайтон позвонил в колокольчик и, указав девушке на выставленные у порога бабуши, с улыбкой произнес:

– Я говорил, что Золушке предстоит выбрать себе туфельки.

Он взял пару тапочек для себя и подставил Эмме свое плечо. Выбрав себе расшитые золотыми нитками бабуши, которые гармонировали с ее желтым платьем, она оперлась на него и стала переобуваться.

Хозяин дома встретил их в комнате, пол которой устилал огромный пушистый ковер с валявшимися на нем традиционными шерстяными подушками. Деревянный потолок представлял собой ряд разноцветных куполов. У стены стояла низкая, с мягким сиденьем скамейка, которая, как предполагала Эмма, во время ужина: будет служить им столом. Однако, заметив стоявший в центре комнаты стол, на котором было выставлено серебро и сверкающий хрусталь, она поняла, что принимать их будут по-европейски. Число приборов свидетельствовало о том, что ужинать они будут только втроем.

Поначалу Эмма, зная, что ее здесь никак не ожидали, решила, что хозяин готовился к приему других гостей. Но поскольку Марк об этом ей ничего не сказал, первой мыслью у нее было: Мулей Касим полагал, что Трайтон придет с сеньорой де Кория!

Хозяин дома был высоким мужчиной, с бородой клинышком и большими умными глазами. На нем была джел-лаба – арабский халат с капюшоном, который носят как мужчины, так и женщины. Когда Эмма увидела его в этой одежде, ей показалось, что перед ней персонаж из «Тысячи и одной ночи».

Перебросившись с Трайтоном парой арабских слов, шериф[9]9
  Шериф – знатный араб. (Примеч. ред.)


[Закрыть] Касим поздоровался с Эммой на безукоризненном английском.

– Мисс Редферн, вы помните, что мы с вами уже виделись?

– Ну конечно же помню, – улыбнулась она. – Тогда, в ресторане «Прибежище Веласкеса», вы задели мой стул и извинились. Это был мой первый день пребывания в Танжере!

Раньше воспоминания о Гае отзывались в ее сердце болью, но сейчас этого не произошло. То, что она считала любовью к нему, у нее уже прошло. Причем так же быстро, как и у него к ней. Теперь ей было страшно подумать, что могло бы случиться, если бы они все-таки стали мужем и женой.

Ужин проходил при свете подвешенных к потолку ламп, прислуживал бой с такой же очаровательной улыбкой, как у Аиши.

Первым был подан кус-кус, национальное кушанье из пропаренной манной крупы, мелких зерен пшеницы, кусков мяса и специй. О нем Эмма слышала, но никогда его не ела. Поначалу, увидев гору кус-куса на своей тарелке, девушка пришла в ужас, но, попробовав его, чуть не проглотила язык – до того было вкусно. Затем наступила очередь пастеллы – молодого цыпленка в сладкой обсыпке. Как пояснил хозяин дома, арабы, покинув Испанию, привезли рецепт этого блюда из Андалузии.

– Пастелла считается у нас едой аристократов, – продолжил марокканец. – Готовится она несколько часов, намного дольше, чем кус-кус. Когда Марк сказал, что хочет, чтобы ваш вечер прошел в традиционно арабском стиле, я решил, что на ужин обязательно должны быть поданы два этих блюда.

Последняя фраза хозяина дома поразила Эмму. «Выходит, что о моем приходе он знал, – подумала она. – Но как же мог Трайтон сказать ему, что с ним буду я? Ведь он тогда еще не знал, что Леоноры нет дома».

На десерт они ели маленькие медовые пирожные и мандарины, а затем из тончайших чашек пили черный, как деготь, кофе. Разговор за столом шел о местных обычаях и важнейших вехах в истории арабов. Чуть позже Мулей Касим показал Эмме свою богатую коллекцию древнего шитья, серебра и мозаичных работ.

Наконец Марк поднялся и, извинившись перед хозяином дома, сказал, что им с Эммой пора уходить.

– Но перед тем как уйти, могу ли я с крыши вашего дома показать Эмме ночной Танжер? – попросил Трайтон. – Когда мы спустимся, на улицу нас проводит Га-рун. Так что мы вас не побеспокоим.

– Конечно, поднимайтесь, – ответил Касим. – Я скажу Гаруну, чтобы он ждал вас внизу.

– А вы, шериф Касим, разве с нами не подниметесь? – спросила его Эмма.

– Извините меня, дорогая, – мягко произнес пожилой мужчина, – но я в таком возрасте, когда дорогу на крышу следует уступать тем, кто может ее легко преодолеть. А потом, вид на залитый лунным светом Танжер принадлежит лишь тем, кто его никогда не видел, тем, кто собирается вскоре умереть, и… влюбленным. Я – не первый из них, не третий и очень хочется надеяться, что не второй…

На прощание он сказал Эмме:

– Пусть Аллах всегда держит вас за руку.

Трайтон и девушка вышли во дворик, поднялись понеосвещенной каменной лестнице и оказались на плоской крыше. Марк подвел Эмму к парапету, который был ей по грудь. Они перегнулись через него и стали смотреть на ночной город.

Прямо под ними между домами вились узкие улочки. Лежавшие на них груды мусора в серебристом свете луны теперь выглядели так, словно сошли с картины художника-импрессиониста. Справа возвышался минарет мечети, который Эмма впервые увидела, когда вошла во дворик. За мечетью вниз уходили крыши старых домов, а уже за ними виднелись широкая гладь залива и мыс Малабата. По воде далеко, до самого горизонта, тянулась сверкающая серебром лунная дорожка. В темноте яркими точками огней светился порт. Черные силуэты стоявших у причалов судов казались зловещими.

– Как это все невероятно красиво, – зачарованно прошептала Эмма. – То, что я сейчас вижу, запомнится мне на всю жизнь…

Она была благодарна Трайтону за его молчание. А он с того момента, как подошел к парапету, не проронил ни слова. Эмма неожиданно для себя поняла, что без него красота ночного Танжера так сильно не захватила бы ее…

Чувство, внезапно на нее нахлынувшее, было подобно яркой вспышке. Это чувство заставляло по-новому посмотреть на жизнь, и называлась оно любовью.

Без малейших усилий со стороны Трайтона, сама того не желая, Эмма влюбилась в него – в мужчину, уже сделавшего свой выбор… Только влюбившись в Марка, Эмма окончательно поняла, что никогда не любила Гая.

Даже без надежды на ответное чувство она была благодарна Трайтону за то, что он дал ей возможность понять, что такое любовь. Трайтон мог находиться от нее в ярде, в соседней комнате, в другой части города или на краю света, но Эмма все равно была ему признательна. Благодарила она и судьбу – за то, что их пути все-таки пересеклись. «А если Трайтон собирается жениться на сеньоре де Кория, я должна пожелать ему счастья…»

Эмма в порыве нежности провела пальцами по лежавшей на парапете руке Марка. Решив, что девушка хочет привлечь к себе внимание, он произнес:

– Вы сказали, что вид ночного Танжера вам запомнится на всю жизнь. Это потому, что вы одна из тех, о ком говорил Мулей Касим?

– Одна из?.. – удивленно переспросила Эмма и, бросив взгляд на панораму города, добавила:

– Да, конечно. Я одна из тех, кто видит его впервые. Вы это имели в виду?

Наступило молчание.

– А мог ли я иметь в виду что-то другое? – сухо сказал Трайтон.

– А вы к кому относите себя? – спросила Эмма.

– Себя? – Он пожал плечами. – К тому, кто вызвался выступить для вас в роли экскурсовода. То, о чем говорил Касим, ко мне не относится.

– Да, вы правы, – согласилась Эмма.

Она поняла, что задала провокационный вопрос, на который Трайтон вряд ли бы ответил откровенно. А решилась на это Эмма только в порыве нахлынувших на нее чувств.

«Что я наделала? – в отчаянии подумала девушка. – Ведь я же сама вынудила его причинить мне душевную боль!»

Словно желая подтвердить свою роль экскурсовода, Трайтон стал указывать на детали панорамы города. Чтобы Эмма быстрее находила то, о чем идет речь, он, стоя позади нее, одной рукой осторожно поворачивал голову девушки в нужном направлении, а второй – держал ее за плечо.

– А, вон там. Да-да, вижу, – произнесла Эмма.

И тут она почувствовала, как Трайтон плотно прижался к ней бедром.

– Я, должно быть, кажусь вам ужасно глупой… Голос ее дрогнул, и она замолчала. Трайтон нежно провел пальцами по ее волосам. Девушка резко отпрянула от него.

– Я вас испугал? – внимательно посмотрев на Эмму, сказал он. – Ну что ж, нам пора. А то Гарун нас совсем заждался.

Трайтон развернулся и направился к лестнице. Эмма осторожно спускалась с крыши, нащупывая ногой путь. Она находилась на одной из нижних ступенек лестницы, когда неожиданно ей в глаз попала отлетевшая от стены мелкая крошка. Почувствовав острую боль, девушка часто заморгала. Потеряв равновесие, она качнулась, а Марк, увидев, что она падает, вовремя удержал ее. Едва Эмма попыталась потереть свой слезившийся глаз, как Трайтон тут же отвел ее руку в сторону.

– Что, известковая пыль? – спросил он. – Не надо тереть глаз – слеза ее вымоет.

Эмма в ответ молча кивнула и заморгала еще отчаяннее.

– Теперь все в порядке, – стоя на ступеньку выше Трайтона, сказала она. – А то я совсем ослепла. Ну что, пойдемте?

– Минуту… – не выпуская ее руку, произнес он и, достав из кармана носовой платок, принялся вытирать ей щеку.

Делал это Трайтон очень нежно, словно вытирал слезы не взрослому человеку, а маленькому ребенку. Наконец он отошел и, внимательно посмотрев на результат своей работы, поцеловал Эмму. Сама не зная почему, за секунду до того она была абсолютно уверена, что Трайтон именно это сейчас и сделает.