Текст книги "Великолепие чести"

Глава 16

…Все побеждает Амур; итак, покоримся Амуру.

Вергилий, «Буколики», Эклога Х[5]5
  Перевод С. Шервинского.


[Закрыть]

Дав необходимые распоряжения Герти, Мадлен отправилась в свою комнату.

С тех пор как Дункан вышиб там дверь, прошло две недели, но ровно неделю назад дверь починили. Железных скоб на ней уже не было; Мадлен улыбнулась, заметив это новшество, – конечно, сам барон приказал переделать дверь так, чтобы Мадлен больше не смогла запереться от него.

Пересмотрев все свои платья, Мадлен наконец выбрала голубое – цвета королевского флага. Платье отлично сидело на ней и прекрасно гармонировало с белоснежной накидкой поверх него. Теперь-то Мадлен хорошо знала, что белый с голубым – цвета Векстонов, и намеренно выбрала их. В конце концов теперь она жена Дункана и обязана достойно принять барона Джеральда. Мадлен хотелось, чтобы Дункан мог гордиться ею.

Женщина причесала волосы, а затем сплела узкий пояс из трех голубых лент и затянула его на талии. Адела сказала ей, что такие пояски теперь вошли в моду. Под конец Мадлен аккуратно припрятала в плетеный поясок крохотный острый кинжал.

Она пожалела о том, что у нее нет зеркала, чтобы полюбоваться собой, но потом решила, что обойдется и без него.

Мадлен была уже на полпути к комнате Аделы, как вдруг в голову ей пришла неприятная мысль. Интересно, барон Джеральд будет относиться к ней только как к жене Дункана или как и к сестре Луддона? Господи, как же она ненавидела своего брата! Это из-за него у Джеральда и Аделы отнято будущее. Что, если барон Джеральд возненавидит и ее из-за Луддона?

Перед внутренним взором Мадлен вставали ужасные сцены встречи с Джеральдом, одна хуже другой, и она с трудом заставила себя успокоиться, подумав, что еще и не такие встречи ей придется пережить в будущем. К тому же Дункан не позволит Джеральду обидеть жену, как бы гость ни отнесся к баронессе Векстон.

Когда Мадлен постучала в комнату Аделы, ее золовка уже была готова. Девушка надела бледно-розовое платье с темно-розовой накидкой и уложила волосы в затейливую высокую прическу.

– Адела, голубка моя, как ты хороша в этом наряде! – восхищенно вскричала Мадлен.

– Надо же, ты называешь меня так, словно я гораздо младше тебя, а ведь я старше на целых два года, – улыбнулась Адела.

Мадлен не обратила внимания на слова Аделы. Что с того, что золовка старше ее на два года? Да хоть на десять – это ничего не меняет: Мадлен опытнее, мудрее, к тому же не такая ранимая, как сестра барона. И вообще она уже замужняя леди.

– Спасибо за твой комплимент, – промолвила Адела. – А ты, Мадлен, всегда великолепно выглядишь. И на тебе сегодня цвета Дункана. Уверена, что брат глаз от тебя не сможет оторвать.

– Думаю, он и не заметит меня в зале, – возразила Мадлен.

– Да нет, заметит, можешь не сомневаться, – улыбнулась Адела. – Ты не стала лучше относиться к мужу?

Девушка хотела было сесть на кровать, чтобы продолжить разговор, но Мадлен взяла ее за руку и потянула к двери.

– Никогда не знаю, как мне вести себя с твоим братом, – призналась Мадлен. – То мне кажется, что наш брак очень удачен, то у меня возникает чувство, что Дункан только и думает о том, что совершил большую ошибку. Я же не дурочка, Адела, и понимаю, почему твой брат женился на мне.

– Чтобы окончательно расквитаться с Луддоном? – нахмурилась Адела.

– Ну вот видишь, даже ты это понимаешь! – воскликнула Мадлен.

Мадлен не обратила внимания на то, что Адела лишь высказала свое предположение и говорила весьма неуверенно. Адела хотела было объяснить это подруге, но та опередила ее, заговорив снова:

– Трудно надеяться, что Дункан привыкнет к такой жене, как я, поэтому я понимаю, что наши отношения – временные. Можно не сомневаться: король потребует от него расторгнуть наш брак.

– Я слышала, как Джилард говорил о том, что король опять уехал в Нормандию на подавление очередного восстания, – сказала Адела.

– До меня тоже дошли эти слухи, – кивнула Мадлен.

– Послушай, а что ты имела в виду, когда говорила, что Дункан не привыкнет к тебе? – поинтересовалась Адела.

– Твой брат принес жертву, женившись на мне. Он же бросил свою леди Элеанор. Мне бы очень не хотелось делать его несчастным…

– Ты считаешь, что он принес жертву? – возмутилась Адела. – Неужели ты не понимаешь, что стала дорога и ему, и всем нам? А сама ты любишь Дункана?

– Я не настолько глупа, – заметила Мадлен. – Меня всегда разлучали со всеми, кого я любила. К тому же я не собираюсь отдавать свою любовь волку. Мне просто хотелось жить с ним в мире и согласии то время, что мы вынуждены быть вместе.

Адела усмехнулась:

– Дункан – вовсе не волк, Мадлен. Он настоящий мужчина, и мне кажется, ты говоришь неправду.

– Я всегда говорю только правду! – возмутилась Мадлен.

– Стало быть, ты просто обманываешь себя, – заметила Адела. – Наверное, инстинктивно ты боишься потерять Дункана, но не хочешь признаться себе, что в твоем сердце уже зародилась любовь к нему, иначе ты бы не отнеслась так к моим словам.

– Интересно, как это я к ним отнеслась? – вспылила Мадлен, сожалея о том, что завела этот разговор. – Ох, Адела, поверь мне, жизнь вовсе не так проста, как кажется. Да, мне почти жаль Дункана. Ему, бедняге, пришлось пожертвовать своим будущим ради мести Луддону, а теперь он ко всему прочему еще и женой обзавелся. Но Дункан слишком упрям, чтобы признать это.

– Мой брат никогда не совершал опрометчивых поступков, – возразила Адела.

– Ну а вот теперь совершил, – пожала плечами Мадлен.

– Мод видела, как Дункан целовал тебя при всех, – прошептала Адела.

– И тут же побежала рассказать об этом тебе, да?

– Конечно, – рассмеялась Адела. – Мод и Герти отлично дополняют друг друга. Каждая хочет первой принести самую свежую сплетню.

– Да, это так необычно для него, – призналась Мадлен. – Может, с ним что-то неладно?

У входа в большой зал Адела замешкалась:

– Ох, Мадлен, я так боюсь!

– Я тоже, – к удивлению девушки, промолвила Мадлен.

– Ты?! По тебе этого не скажешь, – заметила Адела, страх которой несколько уменьшился, когда она узнала, что ее отважная подруга, оказывается, тоже чего-то боится. – Но почему?

– Да потому, что барон Джеральд наверняка ненавидит меня. Я же сестра Луддона. Можешь не сомневаться, этот обед станет испытанием для нас обеих.

– Дункан не позволит Джеральду обидеть тебя, Мадлен. Ты ведь его жена!

Мадлен кивнула, хоть и не была уверена в этом, но когда Адела взяла ее руку и крепко сжала, Мадлен улыбнулась.

В дверях женщины нерешительно остановились. Дункан и Джеральд стояли у очага. К удивлению Мадлен, ей показалось, что у мужчин совсем не сердитый, а несколько смущенный вид.

Мадлен приветливо улыбнулась барону Джеральду, затем перевела взгляд на мужа. Дункан, как и Джеральд, молчал, и всем стало как-то неловко оттого, что они, не произнося ни слова, глазели друг на друга. Мадлен первая вспомнила о своем долге хозяйки. Сделав реверанс, она кивнула Аделе и первой вошла зал. Адела шла следом за ней, стараясь казаться спокойной.

Мадлен держалась так напряженно, что Дункан, быстро подойдя к ней, тихо спросил:

– Чего ты боишься?

Пораженная тем, что муж угадал ее состояние, Мадлен спросила шепотом:

– А барону Джеральду известно, что я сестра Луддона? – В голосе ее звучал страх.

Дункан сразу все понял и, обняв жену за плечи, представил ее Джеральду.

Кажется, их гость не испытывал неприязни к супруге барона. Он приветливо улыбнулся и низко поклонился баронессе Векстон.

Джеральд был приятным человеком, но он явно проигрывал во внешности Дункану – тот был куда красивее. По мнению Мадлен, более привлекательного мужчину вряд ли можно было сыскать во всей Англии.

Мадлен взглянула на Дункана. Она намеревалась тихонько попросить мужа помочь Аделе, но теперь, когда барон был так близко, все мысли исчезли из ее головы: она могла думать лишь о нем и смотреть лишь на него, на его глаза – необычного серого цвета с серебристым отливом.

– Что ты так уставилась на меня? – усмехнулся Дункан.

– Что значит «уставилась»? – переспросила, запинаясь, Мадлен.

Казалось, она задыхается. Векстону вдруг захотелось унести Мадлен к себе наверх и до самого утра любить ее.

Эдмонд вошел в зал, когда Векстон был уже почти готов запечатлеть на губах жены поцелуй. Адела потупила взор, Джеральд смотрел на Аделу, а Мадлен казалась полностью околдованной собственным мужем.

– Добрый вечер, – неуверенно произнес Эдмонд, нарушая напряженную тишину.

Все разом задвигались. Мадлен подскочила и шутливо ударила мужа по носу. Адела заулыбалась Эдмонду, барон Джеральд приветливо кивнул ему.

– Хороший вечер, не правда ли? Джеральд, дружище, да ты чуть ли не в старца превратился, с тех пор как я в последний раз видел тебя! – весело проговорил Эдмонд.

Дункан полностью пришел в себя. Конечно, ему еще хотелось уложить жену в постель, но надо же было и обедом заняться!

– Прошу за стол! – объявил барон, взяв жену под руку.

Мадлен не понимала, почему Дункан так спешит; она-то думала, что до трапезы они еще поговорят о том о сем. Но перечить барону было, конечно, бесполезно.

Дункан сидел во главе стола, Мадлен заняла место слева от него. Барон был удивлен, когда Ансель стал прислуживать ему. Вообще-то оруженосцы должны были уметь делать для своих господ все, но Векстон обычно приказывал юноше лишь защищать его на поле брани.

Должно быть, это дело рук Мадлен, и опять она не спросила у него разрешения! Покачав головой, барон кивнул Анселю и посмотрел на жену.

Та имела дерзость улыбнуться ему.

– Дункан, – проворковала она, желая отвлечь мысли мужа от оруженосца, – а тебе известно, что мы с тобой впервые вместе сели за стол?

Векстон ничего не ответил, да и вообще промолчал почти весь обед. Джилард опоздал, чем заслужил неодобрительный взгляд Дункана. Впрочем, Мадлен была рада хотя бы тому, что муж не отчитал брата в присутствии гостя.

Отец Лоренс вообще не спустился к обеду, и Мадлен была, пожалуй, единственной, кого не удивило его отсутствие. Она не поверила, что священник внезапно занемог, хоть Эдмонд и сообщил об этом присутствующим с печалью в глазах. Мадлен догадывалась, что Лоренс по молодости лет попросту робел перед ее мужем, и вполне понимала его.

Эдмонд и Джилард проговорили с Джеральдом весь обед, засыпая старого приятеля бесчисленными вопросами о его жизни.

Слушая их беседу, Мадлен дивилась тому, с какой легкостью они награждают друг друга обидными словечками, но потом поняла, что они просто по-дружески подтрунивают над гостем, а он – над обоими братьями.

Судя по всему, барон Джеральд был добрым другом Векстонов. Он держался свободно, но не развязно. У него был очень приятный смех. Когда Эдмонд назвал его простофилей и поведал присутствующим историю о том, как Джеральд потерял во время боя меч, сам гость зашелся от смеха, но тут же рассказал не менее забавную историю об Эдмонде.

Адела сидела напротив Мадлен, опустив глаза, но баронесса видела, что та несколько раз усмехнулась, слушая остроты мужчин.

Джеральд ни разу не заговорил с Аделой во время обеда. Между ними сидел Эдмонд, и Мадлен заметила, что их гость едва не свернул себе шею, стараясь видеть девушку.

Эдмонд наконец догадался, что мешает им. Встав, он обошел стол, делая вид, что направился за кувшином эля. Впрочем, его невинная хитрость никого не обманула – прямо перед Джеральдом на столе стоял полный кувшин горячительного.

– Как поживаешь, Адела? – вежливо осведомился Джеральд. – Так жаль, что меня не было, когда… – Лицо его побагровело, правда, не так сильно, как покраснело лицо Аделы. Можно было не сомневаться, что барон имеет в виду несчастье, случившееся с сестрой Дункана.

Наступило неловкое молчание. Тяжело вздохнув, Дункан промолвил:

– Аделе очень не хватало тебя в Лондоне, Джеральд. Ты слышишь меня, Адела? Барон спрашивает тебя о том, как ты живешь, – напомнил Дункан сестре.

Он говорил ласково и спокойно. «Господи, да такого человека нельзя не полюбить, – подумала Мадлен. – Нельзя не полюбить…» Неужели она уже влюблена в своего мужа и не хочет признать этого только из-за собственного упрямства?

Мадлен встревожил вопрос Джеральда. Она даже громко вздохнула – так, как не должна вздыхать на людях истинная леди. Посмотрев на нее, Дункан ухмыльнулся, а потом заговорщицки подмигнул жене.

– Я… я живу хорошо, Джеральд, – неуверенно проговорила Адела.

– И ты прекрасно выглядишь.

– Со мной все в порядке, спасибо.

По виду своего мужа Мадлен догадалась, что он находит этот разговор о самочувствии и внешности по меньшей мере смешным.

– Мадлен, – обратился к ней Джеральд, – я в жизни еще не получал такого удовольствия от обеда.

– Спасибо, Джеральд.

– Я никогда столько всего вкусного не съедал разом, – прибавил, смеясь, гость и, повернувшись к Аделе, спросил: – Адела, ты бы не согласилась прогуляться со мной после обеда? Разумеется, с разрешения Дункана.

Барон тут же согласно кивнул. Адела испуганно взглянула на Мадлен.

Мадлен не знала, чем помочь золовке, и принялась лихорадочно обдумывать, как изменить решение мужа. Она слегка пнула Дункана под столом ногой. Тот сделал вид, что не заметил этого. Тогда Мадлен пнула его сильнее. Барон опять не обратил на это внимания. Разозлившись, она уже изо всех сил ударила его по ноге, но в результате лишь потеряла под столом туфлю и добилась того, что Дункан, схватив жену за лодыжку, положил ее ногу себе на колени.

Мадлен позеленела от злости. Благодаря Бога за то, что никто ничего не заметил, она принялась освобождать ногу из цепких пальцев мужа и, неловко качнувшись, едва не упала со стула. Сидевший рядом с ней Джилард, удивленно глянув на сноху, вовремя подхватил ее за руку и помог сесть как следует.

Все это время Адела выжидающе смотрела на Мадлен.

– Прекрасная мысль – пройтись после обеда, – весело промолвила Мадлен. – Мы с Дунканом с радостью присоединимся к вам, не так ли, мой супруг? – Мадлен понимающе переглянулась с Аделой.

– Нет, мы никуда не пойдем, – вдруг заявил Дункан.

Лица Мадлен и Аделы вытянулись.

– Но почему? – вызывающе спросила его жена, пытаясь улыбнуться, так как Джеральд не сводил с них глаз.

Векстон тоже улыбнулся, но, судя по выражению его лица, он с удовольствием поколотил бы сейчас свою женушку. Мадлен вспомнила, что Дункан терпеть не может, когда кто-то пытается возражать ему. Впрочем, она знала, что все равно при случае будет перечить ему и ничего не сможет с собой поделать.

– Потому, Мадлен, – промолвил Дункан, – что мне надо будет поговорить с тобой после обеда об одном очень важном деле.

– О каком еще деле? – недовольно проворчала Мадлен.

– О мужчинах и об их лошадях, – ответил барон.

Эдмонд усмехнулся, Джилард расхохотался. Мрачно взглянув на них, Мадлен повернулась к мужу. Что за ерунду он сказал?! Уж не дразнит ли он ее нарочно, чтобы заставить смутиться? Надо же, о мужчинах и лошадях!

Решив больше не обращать на Дункана внимания, Мадлен хотела было повернуться к нему спиной, совершенно забыв о том, что он держит ее за ногу. Джиларду пришлось подхватывать ее еще раз. Барон едва сдержал смех.

– Адела, – заговорил их гость, – с позволения Дункана я бы хотел вручить тебе подарок.

– Что-о?! – изумленно переспросила Адела. – Ох, Джеральд, спасибо, но я не могу ничего принять от тебя, ты ведь понимаешь…

– А что ты привез ей? – вдруг заинтересовался Джилард. Это, понятно, было невежливо, но Джеральд не обиделся, а лишь усмехнулся да покачал головой.

– Ну что? – не унимался Джилард.

– Музыкальный инструмент, – заявил Джеральд. – Псалтерион.

– У Катрин есть псалтерион, – сообщил Джилард. – И кажется, наша старшая сестра хорошо овладела им, – сказал он, обращаясь к Мадлен. – Слава Богу, она увезла его с собой, когда вышла замуж. – Джилард ухмыльнулся. – А то от ее музыки у нас всех скулы сводило. Спасибо тебе, конечно, дружище, – поблагодарил он Джеральда, – но инструмент будет лишь пыль тут у нас собирать. Адела не умеет управляться со струнами, но убереги нас Господь от приезда Катрин.

– Мадлен умеет играть на псалтерионе, – выпалила Адела, вспомнив, как подруга рассказывала ей о том, что каждый вечер развлекала дядюшку своей игрой. К тому же Аделе стало неловко, что ее брат так невежливо говорил о подарке барона Джеральда. – И она научит меня, правда, Мадлен?

– Конечно, – с готовностью проговорила та. – Замечательный подарок вы собираетесь сделать Аделе, барон Джеральд.

– Да, – вставила Адела, – спасибо тебе большое.

– Ну так что? – спросил Джеральд, поглядывая на Векстона.

Дункан утвердительно кивнул, Джеральд усмехнулся, Адела улыбнулась, а Мадлен вздохнула.

– Тогда я пойду принесу инструмент, – заявил Джеральд. Направляясь к двери, он бросил через плечо: – Может, мы сумеем уговорить леди Мадлен порадовать нас музыкой еще до прогулки, Адела, если разговор Дункана о мужчинах и лошадях можно немного отложить.

Джилард тоже поднялся с места.

– Пойду принесу Мадлен другой стул. Этот, кажется, сломан, она почему-то то и дело чуть не падает с него, – объяснил младший Векстон.

Медленно повернувшись к усмехавшемуся Дункану, Мадлен пристально посмотрела на него. Если бы он посмел сказать хоть слово, ему пришлось бы худо.

Адела еще раз заявила, что послушать игру Мадлен будет замечательно – она была готова на все, лишь бы оттянуть прогулку наедине с Джеральдом. Девушка надеялась, что Мадлен поиграет всем им.

– Адела, я не думаю, что сегодня вечером…

– Неужто тебе так не терпится остаться наедине с мужем? – шепотом осведомился Дункан у жены, подмигивая ей и обезоруживая своей потрясающей улыбкой. Только теперь Мадлен заметила, что он отпустил ее ногу и она наконец может поставить ее на пол.

– А что, если мое пение будет похоже на кваканье лягушки, Дункан? – насмешливо спросила женщина. – Тебе не будет стыдно за меня?

– Мне никогда не будет стыдно за тебя, – заверил ее барон. – Ты же моя жена, Мадлен. Ты не можешь сделать ничего такого, за что мне стало бы стыдно. Это очень легко понять, даже…

– Если только ты посмеешь назвать меня дурочкой, мне придется взять преподнесенный Аделе подарок и стукнуть им тебя по голове.

Казалось, Дункан не особенно испугался этой угрозы. Взяв жену за руку, он привлек ее к себе.

– Не смей трогать меня, – прошептала женщина. – И не делай глупостей, мы же здесь не одни.

Оглянувшись на присутствующих, Мадлен увидела, что Джилард рассказывает, по-видимому, какую-то увлекательную историю, а Эдмонд и Адела с интересом слушают.

Мадлен опять повернулась к мужу и повторила:

– Мне не нравится, когда ты трогаешь меня, Дункан, особенно при людях.

– Да нет же, дорогая, тебе это очень нравится, – возразил барон. – Когда ты оказываешься в моих объятиях, тебе бывает очень приятно. Ты стонешь и молишь меня о…

Зажав его рот ладонью, Мадлен залилась краской. Дункан расхохотался. Услышав его смех, Эдмонд и Джилард вопросительно посмотрели на брата. Дункан пожал плечами и сменил тему разговора.

Мадлен заметила, что Адела расправляет рукава своего платья и поправляет прическу. Конечно, она хочет выглядеть хорошенькой перед Джеральдом. Как только она могла быть такой глупой и не догадаться об этом сразу?! Но наверняка и Джеральд все еще привязан к своей невесте – ведь он так восхищенно смотрел на нее. Дай Бог, может, все еще образуется, но ведь, к сожалению, Адела твердо решила остаться со своей семьей. Она потребовала, чтобы Дункан дал ей слово! Вот в чем сложность!

– О чем ты задумалась, Мадлен? – спросил Джилард.

– О том, как меняются наши взгляды на жизнь. Чем старше мы становимся, тем запутаннее все кажется.

– Не можем же мы вечно оставаться детьми, – вмешался Эдмонд, пожимая плечами.

Мадлен улыбнулась.

– Уверена, что ты и в детстве часто хмурился, – поддразнила она Эдмонда.

Эдмонд был явно недоволен этим замечанием и уже собирался сдвинуть брови, но вовремя сдержался. Мадлен рассмеялась.

– Я плохо помню свое детство, – признался Эдмонд, – зато отлично помню все о Джиларде. Вот уж кто был большим проказником. Он постоянно шалил.

– А ты? Ты часто шалила в детстве? – поинтересовался Джилард: он не хотел становиться предметом насмешек и поспешил перевести разговор в другое русло. Мадлен ни к чему знать о его проделках.

Мадлен покачала головой:

– Нет, Джилард, насколько помню, я вообще почти никогда не шалила. Я была на диво спокойной девочкой. И никогда-никогда не делала ничего плохого.

Услышав это, Дункан расхохотался вместе с братьями. Мадлен хотела было надуться, но потом поняла, что, судя по ее собственным словам, она просто святая.

– Да нет, – неуверенно продолжила она, – конечно, и я совершала некоторые ошибки.

– Ты?! – перебил ее Эдмонд. – Не верю. Ни-ког-да! – отчеканил он с улыбкой.

Мадлен покраснела. Она все еще не знала, как ей вести себя с Эдмондом, потому что по-прежнему не до конца доверяла среднему Векстону и его улыбочкам.

– Прекрати дразнить Мадлен, – строго проговорил Дункан.

– Расскажи нам о каких-нибудь твоих недостатках, – попросила подругу Адела.

– Наверное, вам трудно будет в это поверить, но я была очень робким, неловким, неуклюжим ребенком.

Однако никто не выразил недоверия по этому поводу. Дункан выразительно кивнул Джиларду, когда увидел, что младший брат готов разразиться веселым смехом. Эдмонд едва не подавился глотком эля, когда услышал, что Мадлен собирается рассказывать о своих недостатках. Адела, хихикая, похлопала брата по спине.

Но тут в зал вошел барон Джеральд с подарком для Аделы и положил псалтерион на стол перед девушкой. Треугольный инструмент был сделан из какого-то светлого и легкого дерева. Мадлен с некоторой завистью посмотрела на золовку, когда та провела пальцами по струнам.

– Отец Лоренс наверняка благословит этот псалтерион, – заметила Адела.

– Ну да, завтра, во время мессы, – перебил ее Джилард. – Кстати, Дункан, я велел священнику служить мессу в большом зале каждый день, – до тех пор пока не отремонтируют часовню.

Барон Векстон кивнул и, поднявшись со своего места, дал знак присутствующим, что обед окончен.

Мадлен подождала, пока все отошли к стульям, стоявшим у камина, а потом, опустившись на колени, залезла под стол поискать свою туфельку.

Дункан схватил ее сзади за талию, прижал к себе и помахал туфелькой у нее перед носом. Затем он усадил Мадлен на стол и сам обул ее.

– Почему ты дуешься на меня? – спросил барон.

– Потому, что ты все время дразнишь меня. Мне это не нравится.

– Но почему? – Векстон опустил жену на пол. – Почему тебе так не нравится, когда я дразню тебя? – спросил Векстон, все еще не выпуская жену из объятий и наклоняясь к ее лицу. – Ведь все это невинные шутки.

– Да потому, что ты забываешься, когда начинаешь шутить! – рассердилась Мадлен. – Ты как зимняя трава. Холодная и колючая. – Она попыталась освободиться, но Дункан не дал ей сделать этого, еще теснее прижав к своей груди. – А вот теперь ты напоминаешь летнюю траву, которая туда и гнется, куда…

– Меня еще никогда не сравнивали с травой, – признался барон. – А теперь будь любезна, скажи правду и прекрати свои иносказания.

– «Будь любезна»?! – в гневе вскричала Мадлен. – Так вот, если хочешь знать, я не люблю твоих милых шуток, потому что мне начинает казаться, будто ты добр ко мне. А я полагаю, что вообще-то ты зол как черт. И отпусти меня наконец, иначе я сверну себе шею, все время задирая на тебя голову.

Векстону показалось, что его жена лишилась рассудка, утешала лишь мысль, что, вероятно, все жены таковы, понять их невозможно.

– Так ты не хочешь, чтобы я был с тобой добр? – изумился Дункан.

– Не-ет… – нерешительно протянула Мадлен.

– Но почему, черт возьми? – вскричал Дункан. Он забыл и о присутствии родных, и о Джеральде. Голова его пошла кругом – больше всего ему хотелось немедленно раздеть свою своенравную жену и остаться с ней наедине.

– Мы простоим тут всю ночь, если ты не ответишь мне, – пообещал Дункан.

– Ты будешь смеяться…

– Дорогая моя, если уж я не рассмеялся, когда ты сравнила меня с травой, то, думаю, следующее твое откровение я тоже как-нибудь переживу и сохраню серьезность.

– Что ж… – замялась Мадлен. – Ну да ладно. Дело в том, что, когда ты добр, мне хочется любить тебя. Теперь ты доволен?

Векстон был очень доволен. И посмотри жена сейчас на него, она уверилась бы в этом.

А Мадлен… Мадлен едва не плакала. Она прошептала:

– Но тогда, не отзовись ты на мою любовь, мое сердце разбилось бы…

– Я сумею защитить твое сердце, – пообещал барон. Он не мог сдержаться – слишком близко к нему были манящие губы жены. Забыв обо всем на свете, он наклонился и впился в ее рот горячим поцелуем.

– Господи, Дункан, мы же все ждем, когда твоя жена поиграет нам на псалтерионе! – закричал Эдмонд.

Тяжело вздохнув, Векстон с сожалением оторвался от Мадлен.

– Совсем забыл, что мы не одни, – проговорил он с усмешкой.

– Я тоже, – краснея, прошептала Мадлен.

Взяв за руку, барон подвел жену к одному из свободных стульев.

– Но на этом стуле должен сидеть ты, – забеспокоилась Мадлен. – Ведь у него самая высокая спинка, – объяснила она.

– Садись сюда, тебе будет удобно, – сказал Эдмонд, пододвигая ей другой стул, и протянул псалтерион. Руки Мадлен слегка дрожали, когда она положила инструмент себе на колени: Мадлен нервничала, так как не привыкла быть в центре внимания, ей куда больше нравилось сидеть в углу незаметной серой мышкой.

Джеральд стоял за стулом Аделы, положив руки на его спинку. Джилард и Эдмонд застыли по обе стороны камина. И все глаз не сводили с Мадлен.

– Но прошло уже так много времени… – промолвила она, глядя на инструмент. – И мне доводилось играть и петь только для дяди и его друзей. Собственно, меня никто и не учил…

– Уверена, что твой дядя и его друзья с удовольствием слушали тебя, – вмешалась Адела. Девушка заметила, как волнуется ее подруга, и решила подбодрить ее.

– Да, они и вправду были в восторге, – призналась Мадлен, улыбнувшись Аделе. – Но… они почти все были глуховаты.

Дункан обвел присутствующих суровым взглядом. Сомневаться не приходилось: тому, кто рискнет засмеяться, не поздоровится.

Барон Джеральд закашлялся, Джилард внимательно смотрел на пламя в камине. Мадлен решила, что им уже надоело ждать.

– Я могла бы спеть один из латинских гимнов, которые мы обычно пели на Пасху.

– А ты не знаешь каких-нибудь песен о траве? – с невинным видом спросил барон Векстон.

– Если наступить на зимнюю травинку, она может переломиться, – нашлась Мадлен. – А вот с летней травой ничего не будет, сколько бы ее ни топтать, – добавила она.

– О чем это вы? – удивился Эдмонд.

– Да так, об одной грустной мелодии, – промолвил Дункан.

– А я бы попросил тебя спеть о Полифеме, – попросил Эдмонд.

– Кто или что такое этот Полифем? – поинтересовался Джеральд.

– Одноглазый великан, – ответил Эдмонд, с усмешкой взглянув на Мадлен.

– Он был предводителем циклопов, – добавила женщина. – А тебе известно что-нибудь об Одиссее? – спросила она у Эдмонда.

– Да так, слышал кое-что, – ответил тот, не желая объяснять, что все, что он знал об античном герое, поведала ему сама Мадлен, когда бредила в лихорадке.

– Джеральд! Между прочим, Мадлен знает множество замечательных историй, – заявила Адела, нечаянно коснувшись его руки.

– Никогда не слыхивал об этом Одиссее, – признался Джеральд, смущенный, по-видимому, своей неосведомленностью.

– Ну и что ж такого, – успокоила его Мадлен. – А кстати, вы знаете о Герберте Ориллаке?

– Монахе? – уточнил Джеральд.

Мадлен кивнула и, обращаясь к Аделе, которая, судя по ее недоуменному виду, не понимала, о ком идет речь, стала объяснять:

– Герберт жил очень давно, Адела, почти сто лет назад. Оставив свой монастырь, он отправился учиться в Испанию. Затем он возвратился во Францию, где стал учителем в церковной школе в Реймсе, и тогда же Герберт занялся переводами древних манускриптов. Другой человек – Гомер – в глубокой древности создал поэму об Одиссее, а Герберт перевел ее с греческого на латынь.

– Как ты думаешь, Герберт с Гомером были друзьями? – поинтересовалась Адела.

– Нет, – ответила Мадлен. – Гомер жил много веков назад в стране, которая называется Грецией. Он умер за сотни лет до рождения Герберта, но созданное им хранилось в монастырях, хотя было и не по нраву церкви.

Казалось, все заинтересовались ее рассказом, но, взглянув на мужа и заметив поданный им знак, Мадлен заиграла на псалтерионе.

Поначалу она несколько раз сфальшивила, но потом мысли ее перенеслись к античной легенде, и Мадлен забыла обо всем на свете. Она опустила глаза на инструмент и решила не обращать внимания на присутствующих, словно, как прежде, играла и пела для своего дядюшки. Руки ее перестали дрожать, сильный и чистый голос разносился под сводами высокого зала.

Ее слушатели замерли как завороженные; даже не склонный к чувствительности барон Векстон наклонился вперед, внимая пению своей жены, и улыбался.

Мадлен, как просил Эдмонд, начала с того места, когда Одиссей и его воины были взяты в плен Полифемом. Тот собирался сожрать их всех. Одноглазый великан спрятал их в пещере, закрыв вход туда огромным валуном. Но Полифему все же приходилось отодвигать камень по утрам, чтобы выпустить стадо овец пастись на зеленую травку. Одиссею удалось ослепить великана, и он велел своим воинам выползать из пещеры, прячась под животами овец. А Полифем, не догадываясь об этом, шарил руками перед собой, чтобы не выпустить пленников. Так мудрость Одиссея спасла его самого и его сподвижников.

Когда Мадлен окончила петь, все стали уговаривать ее продолжить и, перебивая друг друга, говорили о наиболее понравившихся им местах.

– А здорово этот Одиссей придумал назваться! – восхищенно воскликнул Джилард. – Подумать только – Никто!

– Да уж, – поддержал его Джеральд. – Другие циклопы, услышав рев Полифема, ослепленного Одиссеем, хотели узнать у своего предводителя, кто причинил ему боль, а Полифем отвечал: «Никто!»

– Ну да, когда циклопы услышали ответ Полифема, они ушли. Вот молодец Одиссей! – вместе со всеми расхохотался Эдмонд.

Довольная произведенным впечатлением, Мадлен улыбнулась и повернулась к мужу. Дункан смотрел на огонь, на лице его играла загадочная улыбка.

У барона был такой красивый профиль. Глядя на него, Мадлен ощутила какое-то незнакомое еще ей, удивительно теплое чувство. И тут она поняла, кого напоминает ей супруг. Одиссея! Да, Дункан был похож именно на того могущественного воина, о котором она грезила девочкой. Одиссей стал ее воображаемым советчиком, другом, защитником, ему она поверяла шепотом все свои тайны и обиды. Маленькая Мадлен воображала, что в один прекрасный день Одиссей придет за ней и избавит ее от всех напастей и бед. Он, думала девочка, будет сражаться за нее и спасет от Луддона. А потом они полюбят друг друга.