Текст книги "Великолепие чести"

Глава 15

Ибо где сокровище ваше, там и сердце ваше будет.

Новый Завет, От Луки Святое Благовествование, 12-34

Дункан всегда считал себя практичным человеком. Конечно, он был упрям, иногда даже чрезмерно, но не находил это серьезным недостатком. Ему нравилось, когда жизнь шла своим, раз и навсегда установленным порядком. И в своих воинах он тоже прежде всего ценил дисциплину и беспрекословное послушание. Да, барон полагал, что без четкого плана на каждый день все вокруг обратится в хаос.

Хаос!.. Едва это слово пришло на ум барону Векстону, он тут же вспомнил свою милую маленькую женушку. Одному Господу известно, во что превратилась его жизнь, с тех пор как он принял решение жениться на этой взбалмошной, своенравной женщине. Втайне барон вынужден был признать, что женитьба стала самым непрактичным из всех его поступков.

По правде говоря, Дункан поначалу искренне верил, что, женившись, сумеет вести свой обычный образ жизни.

Больше того, он наивно полагал, что сможет, как и прежде, игнорировать желания и поступки Мадлен. Но он жестоко ошибался.

Его жена оказалась куда упрямее, чем он предполагал. Лишь этим Дункан мог объяснить ее невыносимое поведение.

Бросая на мужа невинные взгляды, когда тот требовал, чтобы она прекратила соваться не в свои дела, Мадлен, однако, и не думала слушаться его.

Вообще-то крошка по-прежнему была робка с бароном или умело притворялась, что так оно и есть. Мадлен то и дело краснела. Дункану достаточно было бросить на жену долгий, задумчивый взгляд, как та заливалась краской смущения. Впрочем, когда он не обращал на нее внимания, жена делала что хотела.

Она стремилась изменить все вокруг и больше всего внимания уделила залу. Даже не попросив у Дункана разрешения, Мадлен приказала снести помост, на котором громоздился огромный стол. Сам стол тоже исчез из зала – он перекочевал вниз, к воинам, а его место занял другой, поменьше, изготовленный плотником специально по ее просьбе. Разумеется, она не поинтересовалась, насколько это понравится Дункану.

Слуги сбивались с ног, выполняя распоряжения Мадлен. Может, кое-кто из них полагал, что новоиспеченная баронесса Векстон лишилась рассудка, но не смел высказывать своих сомнений при хозяине. Больше того, Дункан видел, с каким рвением слуги выполняли все распоряжения Мадлен, словно угодить ей было верхом их мечтаний.

Полы в зале были начисто отмыты, стены обметены и украшены. На полу появились новые тростниковые дорожки, от которых почему-то подозрительно пахло розами. Огромное голубое знамя с белым крестом Векстонов повисло над камином, перед которым уютно пристроились два стула с высокими спинками. В общем, большой зал стал напоминать комнату Мадлен в башне и даже перестал казаться теперь таким уж большим – Мадлен устроила в нем несколько уютных уголков, где можно было посидеть и поболтать, хотя едва ли кому-нибудь пришло бы в голову проводить здесь время без одобрения барона. В сущности, большой зал был предназначен только для трапез; иногда там можно было постоять некоторое время после еды перед камином, глядя на бушующее в очаге пламя. Никто не подумал бы болтаться здесь без дела. Но похоже, Мадлен это совсем не беспокоило, и она превратила зал в подобие приюта для бездельников!

Но это еще было далеко не все! Дункан заметил, что с некоторых пор воины стали вытирать свою обувь, перед тем как войти в зал, и вели себя менее шумно. Барон даже не знал, нравится ли ему все это, но ясно было одно: даже его неустрашимые воины попали под башмачок Мадлен.

А собаки-то, собаки! Мадлен задумала переселить их вниз. Животным это не нравилось, и они упрямо возвращались туда, где давно привыкли спать и есть. Но женушка барона не растерялась и тут. Приглядевшись к животным повнимательнее, она определила их вожака и заманила его вниз большим куском баранины. Остальные собаки последовали за ним; путь же обратно оказался для них закрыт.

С этих пор никто больше в большом зале не бросался за столом костями и не орал во весь голос. Джилард поведал Дункану, как Мадлен, стоя во главе стола, нежным голоском объяснила присутствующим, что отныне они или станут вести себя как воспитанные люди, или им вообще не достанется ни кусочка. Но никто не выражал недовольства. Похоже, воины, как и слуги, были только рады сделать приятное Мадлен.

Да-а… Жена барона больше не походила на беззащитного котенка. Если ей вдруг казалось, что кто-то из слуг проявляет недостаточное почтение к кому-либо из Векстонов, Мадлен не задумываясь распекала провинившегося.

Размышляя обо всем этом, Дункан понял, что жена далеко не всегда одобряла и его поступки, и поведение. Конечно, она прислушивалась к его мнению, но все чаще и чаще высказывала собственное.

Да она постоянно вмешивалась не в свои дела! Дункану пришел на ум случай, произошедший несколько дней назад. Он разговаривал с Джилардом о короле Вильгельме и его братьях – Роберте и Генри. Как только по окончании беседы Джилард вышел из комнаты, Мадлен заявила тоном, не допускающим возражений, что обеспокоена братьями короля, поскольку ни один из них не имеет возможности отвечать за себя. Мадлен утверждала, что это может привести к печальным последствиям и поставить короля в затруднительное положение.

Разумеется, его жена вряд ли представляла себе, о чем говорит. Неужто женщина может разбираться в политике? Дункан терпеливо объяснил Мадлен, что у старшего брата, Роберта, была возможность проявить себя, когда он получил во владение Нормандию – сокровище, более ценное, чем сама Англия. Впрочем, Роберт не оправдал возложенного на него доверия и потерял страну, отдав ее в залог брату, за что получил приличное вознаграждение, достаточное для того, чтобы отправиться в крестовый поход.

Мадлен не обратила внимания на доводы мужа, зато попеняла Дункану, что он сам ведет себя подобно королю Вильгельму – упорно держит под своим крылом братьев, не позволяя им принимать собственные решения. Она произнесла все это назидательным тоном, заявив под конец, что скоро Джилард и Эдмонд будут чувствовать себя такими же пустышками, как и королевские братья.

В конце концов Дункан схватил Мадлен в объятия и крепко поцеловал. Это был единственный – и, признаться, весьма приятный – способ отвлечь жену от бесконечных и бесполезных рассуждений, а ведь у барона было много неотложных дел, которые он не мог забросить. Да! Его главной обязанностью было воспитывать из обычных мужчин первоклассных воинов.

Именно поэтому барон старался держаться подальше от братьев, сестры и даже от Мадлен. Однако, отгораживаясь от домочадцев и домашних дел, барон не мог не думать о собственной жене. Все его помыслы были заняты тем, чтобы оградить Мадлен от необдуманных поступков.

По сути, все его люди были расположены к молодой женщине и в случае нужды готовы были помочь ей и защитить ее. Мадлен отвечала им тем же, но она просто не понимала, какую плохую службу может сослужить ей ее чрезмерная импульсивность.

Однажды утром Мадлен так спешила в конюшню, что, забыв об опасности, пробежала прямо перед строем воинов, упражнявшихся в стрельбе из лука. Одна из стрел едва не попала ей в голову. Бедняга воин, только что выпустивший эту стрелу, в ужасе упал на колени. Из-за случившегося он не мог держать в руках лук и стрелы весь остаток дня, а Мадлен даже не заподозрила, какой опасности подвергала себя и в какое состояние привела воина. Ничего не заметив, она продолжала свой путь.

Все это очень обеспокоило барона. Услышав рассказ Энтони о случившемся, Векстон едва удержался от гневного возгласа. Похоже, его верный воин тоже утомился от возложенных на него обязанностей, хотя никогда и не жаловался. Дункан полагал, что Энтони, пожалуй, предпочел бы пасть в смертельном бою, чем продолжать охранять жену своего господина.

Прошло немало времени, прежде чем Дункан понял, в чем причина такого легкомысленного поведения Мадлен, и был уверен в правильности своей догадки. Суть дела заключалась в том, что Мадлен наконец-то почувствовала себя в безопасности. В бреду, сама того не подозревая, она рассказала Дункану почти все о своем детстве.

Мадлен росла спокойным ребенком, почти не приносившим хлопот окружающим. Мать девочки всегда старалась оградить ее от отца и брата, но после смерти матери Мадлен целых два года находилась под опекой Луддона. Именно тогда она познала боль и жестокость, научилась скрывать свои чувства и понуро молчать, когда ей хотелось смеяться или плакать, – и все для того, чтобы не привлекать к себе внимания.

Когда Мадлен отправили жить к отцу Бертону, ей понравилось пребывание в его доме, но Дункан сомневался, что она могла вести себя в его доме, как пристало обычной девочке. Возможно, она стала даже более замкнутой. Барону не верилось, что она могла шалить и веселиться в обществе старого священника, который, возможно, зависел от нее еще больше, чем Мадлен от него.

У отца Бертона девочка научилась умению держать себя в руках. Дункан понимал, что священник прикладывал немало усилий, чтобы помочь ребенку выжить. Дядя научил ее скрывать свое настроение от старшего брата, к которому она вот-вот должна была вернуться: ведь ни Мадлен, ни отец Бертон поначалу не знали, что визит девочки в дом дяди растянется на долгие годы. Мадлен постоянно опасалась того, что Луддон в любое мгновение может объявиться у отца Бертона и отвезти ее в свой замок.

Страх приучил ее к осторожности. Но едва ощутив себя в безопасности, Мадлен и думать забыла о своей обычной сдержанности.

Дункан понимал Мадлен лучше, чем она сама. Временами она казалась даже сумасбродной, но на самом-то деле Мадлен так торопилась жить, что забывала обо всем на свете. Она вела себя как ребенок, едва вставший на ноги, однако барону даже доставляло удовольствие наблюдать за ее попытками сделать первые шаги.

Но вот уж чего Векстон сам не мог постичь, так это своего за столь короткое время изменившегося отношения к Мадлен. Он отправился в крепость Луддона, чтобы захватить его сестру в плен, отомстив этим за Аделу. Как говорится, око за око!

И все шло как надо, до тех пор пока Мадлен не согрела ему замерзшие ноги.

С этого момента все переменилось. Не признаваясь себе в этом, Дункан тогда же понял, что отныне они с Мадлен связаны друг с другом навсегда. Он никогда ее от себя не отпустит.

А потом эта неожиданная для всех женитьба на Мадлен.

На следующее утро после нее воины Луддона ушли от замка барона Векстона.

Не проходило и дня, чтобы Дункан не придумывал все новых и новых объяснений своему смелому поступку, пытаясь дать ему хоть какое-то разумное обоснование.

В понедельник Дункан говорил себе, что связал судьбу с Мадлен, желая дать ей надежное убежище, место, где бы она ничего не боялась.

Во вторник барон утешал себя тем, что женился, потому что хотел переспать с Мадлен. Для порядочного человека, каким он считал себя, это была веская причина.

В среду его точка зрения менялась и он начинал убеждать себя в том, что взял Мадлен в жены из-за ее слабости и незащищенности. Она нуждалась в защите могущественного господина. Стало быть, им руководило чувство сострадания.

Но наступал четверг, и в голову Векстона приходило новое объяснение: он женился на Мадлен не только для того, чтобы защищать ее, но и чтобы убедить девушку в собственной значимости. Ведь бедняжке пришлось немало пережить в компании Луддона, постоянно старавшегося доказать, что Мадлен – не больше чем пустое место, вещь, с которой можно обращаться как угодно. Она потеряла веру в себя, в то, что кто-то может оценить ее по достоинству. Мерзавец Луддон издевался над ней целых два года, а затем надумал отправить к дяде, мгновенно забыв о самом существовании сестры. Только этим можно было объяснить, почему он позволил Мадлен жить вдали от дома целых десять лет.

Давая Мадлен свое имя, барон хотел показать, как высоко ценит ее.

Теряясь во всех этих размышлениях, Дункан рассчитывал на то, что сумеет проводить в обществе жены бурные ночи, а днем по-прежнему принадлежать только себе. Это казалось ему вполне разумным и легко достижимым. Ведь удавалось же ему до сих пор отгораживаться от своей семьи! Он умудрялся быть и властелином, и братом, и одно не мешало другому. Так будет и с Мадлен. Пусть она и нашла путь в его сердце – пусть! Но это вовсе не означает, что из-за нее он изменит привычный образ жизни.

Целую неделю все эти мысли не давали ему покоя, раздражая барона, как порой раздражают какие-то надоедливые и непонятные звуки. В пятницу, ровно через две недели после его женитьбы на Мадлен, разразилась буря.

Едва Дункан подошел к замку, как услышал за спиной громкий крик Эдмонда. Обернувшись, барон увидел, что его жена спешит к конюшне. Но вдруг двери конюшни с треском распахнулись, и оттуда выбежал Силен, сумевший выскочить из стойла. Раздувая ноздри и опустив голову, жеребец несся прямо на Мадлен, громко стуча по земле копытами. Еще мгновение – и огромный конь затопчет ее до смерти.

Вслед за Силеном, размахивая уздечкой, бежал конюх. Третьим мчался Энтони. Оба мужчины кричали Мадлен, чтобы она отскочила в сторону, но, вероятно, из-за стука копыт она ничего не слышала; во всяком случае, Мадлен ни разу не посмотрела в их сторону.

Векстону казалось, что гибель его жены неминуема.

– Не-ет!!! – услышал он собственный бешеный вопль. Дункану казалось, что сердце выскочит у него из груди. Забыв обо всем на свете, барон думал лишь о том, как бы спасти Мадлен.

Во дворе замка все пришло в движение, все спешили на помощь Мадлен.

Но в этом, оказалось, не было необходимости.

Не обращая ни малейшего внимания на суматоху вокруг себя, Мадлен не сводила глаз с Силена. Когда тот вырвался из стойла, она как раз несла своему любимцу угощение.

Подбежав совсем близко к Мадлен, Силен внезапно остановился как вкопанный. Женщина помахала рукой, отгоняя поднявшиеся клубы пыли, и конь тут же сунул нос в ее ладонь. Мадлен догадалась, что жеребец ищет предназначавшийся для него кусок сахара.

Пораженные происходящим, люди во дворе замка застыли в оцепенении. Тут гигантский конь еще раз подтолкнул мордой руку Мадлен. Рассмеявшись, она разжала ладонь, протягивая Силену лакомство.

Когда конь сгрыз сахар, она потрепала его по загривку и только сейчас заметила стоящих неподалеку Энтони и Джеймса. Испуганный Энтони едва держался на ногах и прислонился к конюху.

– Энтони, тебя все еще беспокоит твоя рана? – улыбнулась Мадлен. – По-моему, ты сегодня что-то слишком бледен.

В ответ Энтони лишь замотал головой. Тогда Мадлен перевела взгляд на оцепеневшего Джеймса.

– Неужто мой барашек все-таки снес дверь? – игриво осведомилась она. – Видно, он давно этого добивался…

Джеймс ничего не ответил, и баронесса решила, что конюх испугался за жеребца.

– Пойдем, Силен, – промолвила она нежно, – по-моему, ты очень напугал Джеймса.

Медленно обойдя скакуна, Мадлен направилась к конюшне. Мотнув головой, Силен, превратившийся в мгновение ока из разъяренного животного в робкого и послушного конька, последовал за женщиной.

Дункану хотелось броситься им вслед и попросту поколотить жену за то, что она так напугала его. Но ему пришлось немного постоять: ноги отказывались повиноваться Дункану.

Господи, ему, барону Векстону, пришлось, как немощному старику, даже прислониться к стене, чтобы взять себя в руки. Дункан успел заметить, что Эдмонд был точно в таком же состоянии. Он даже упал на колени прямо на землю, и барон знал, что это не случайность.

Похоже, быстрее других овладеть собой удалось лишь одному Энтони. Насвистывая, он направился к своему господину. Подойдя к барону, Энтони положил руку ему на плечо. Дункан не понял, было ли это знаком соболезнования по поводу того, что Векстон выбрал себе такую взбалмошную жену, то ли Энтони просто хотел посочувствовать хозяину, явившись свидетелем недавней сцены. Надо сказать, что барону не понравился этот жест сострадания.

– В чем дело? – поинтересовался Векстон, поворачиваясь к нему.

– Твоя жена собралась ездить верхом на Силене, – сообщил Энтони.

– Только через мой труп! – прорычал в ответ Векстон.

Энтони отвернулся, чтобы скрыть улыбку.

– Знаешь, – промолвил он, – охранять твою жену очень непросто. Уж если она что задумала, остановить ее невозможно.

– Да она же испортила моего лучшего коня! – воскликнул барон.

– Да, – согласился Энтони. В глазах его заплясали искорки смеха. – Испортила…

– Господи, я было подумал, что потерял ее, – на минуту сменил тему Дункан. Он говорил почти шепотом, но, опустив глаза и заметив, что руки его предательски дрожат, опять впал в ярость: – Да я убью ее! Если хочешь, можешь посмотреть, как я это сделаю.

Энтони ничуть не смутился этим заявлением. Прислонившись спиной к стене, он с любопытством спросил:

– Зачем?

– Тебе же будет лучше, – проговорил барон.

Энтони расхохотался:

– Мне совсем ни к чему смотреть на смерть Мадлен, кроме того, зачем тебе вообще убивать ее?

Похоже, барону не понравился смех Энтони.

– Послушай, а как ты отнесешься к новой обязанности, а? – угрожающе произнес он. – Понравится ли тебе, к примеру, таскать в кухню воду, ведро за ведром? Это будет лучше, чем присматривать за моей женой?!

Такое предложение могло оскорбить любого, столь же близкого к Дункану человека, как Энтони. Барон рассчитывал, что Энтони немедленно сменит тон и пожалеет, что говорил со своим господином недостаточно уважительно.

Тщетная надежда! Энтони не проявлял ни малейших признаков раскаяния.

– Вы дали мне самое опасное поручение, барон, – заявил он. – Даже Ансель может подтвердить это.

– Не пойму, о чем ты говоришь?

– Ваш оруженосец на днях чуть не утонул, барон. Он стоял на верхней ступеньке лестницы, приставленной к большой бочке с водой, как вдруг в спину ему попал большой мяч. Ансель, конечно же, потерял равновесие и…

Дункан поднял руку, призывая Энтони замолчать – он не хотел слышать больше ни слова об этом уже известном ему случае. Хотя барон и не знал подробностей этой истории, у него возникло подозрение, что его милая женушка имела прямое отношение к происшедшему. Больше того, он был просто уверен в этом. Кстати, Векстон даже вспомнил, что видел, как накануне Мадлен учила местных ребятишек какой-то новой игре в мяч.

К ним неторопливо подошел Эдмонд.

– Что это тебя так развеселило, Энтони? – поинтересовался он. Эдмонд все еще не мог оправиться после опасной игры Мадлен со смертью, поэтому не мог понять, как кто-то способен сейчас радоваться.

– Наш лорд собирается убить свою жену, – улыбнулся юноша.

– Что за черт! – рассмеялся тот. – Вот храбрец! Да Дункану и овечку не прикончить!

Это был унизительный намек. Ясно, Эдмонд слышал, как Мадлен назвала любимого жеребца барона барашком. Наверняка многие слышали это, а если до кого и не долетели слова жены Дункана, Эдмонд уж постарался донести их до всех.

– Похоже, малютка Мадлен из пленницы превратилась в повелительницу, Энтони, – заметил Эдмонд.

– Я не в настроении разгадывать твои загадки, – проворчал барон.

– Больше того, ты не в настроении и признать, что любишь Мадлен. Подумай только о том, в каком ты сейчас состоянии, братец, и правда сразу откроется тебе. – Покачав головой, Эдмонд повернулся и побрел прочь.

– Но ведь Мадлен нельзя не любить, это так легко, – заметил Энтони, когда они остались вдвоем с Векстоном.

– Легко?! Не легче, чем лягушек глотать!

И впрямь на первый взгляд они совсем не подходили друг другу. Если барон напоминал собой вековой дуб, то его жена более походила на ивовую веточку, и нрав ее был изменчив, как весенний ветерок.

Но уже с того самого мгновения, как она согрела ему ноги, барон, сам того не подозревая, полюбил Мадлен!

– Я не потерплю хаоса в своей жизни! – торжественно, словно клятву, произнес Дункан.

– Может, со временем все и образуется…

– Ну да, – ехидно согласился барон, – когда Мадлен станет слишком стара для того, чтобы каждый день выбираться из постели. Тогда в моей жизни наступят мир и покой.

– Покой может и надоесть, – заметил Энтони с улыбкой. – Твоя жена внесла в нашу жизнь свежее дуновение, Дункан.

Энтони думал, что барон станет спорить с ним, но… ошибся. Похоже, его господин лишь сейчас по-настоящему понял, как много значит для него Мадлен.

Решив больше не утруждать барона разговором, Энтони почтительно поклонился и ушел.

Дункан был рад остаться в одиночестве. Перед его внутренним взором встала недавняя картина: огромный скакун мчится прямо на Мадлен. Ему никогда не забыть пережитого ужаса.

Мадлен пленила его коня в точности так же, как пленила его самого. Вдруг Векстон почувствовал, что улыбается: он вспомнил, какой переполох вызвала Мадлен своим поступком. Эдмонд был прав. Из пленницы эта женщина превратилась в повелительницу, завладев сердцем Дункана.

Признавшись себе в этом, Дункан внезапно почувствовал удивительный прилив сил, словно наконец-то насытился после сорокадневного поста. Он больше не станет игнорировать жену. Да, он будет любоваться ею! К тому же ему давно пора проявить решимость.

Направившись в конюшню вслед за Мадлен, барон решил, что сначала пожурит, а потом поцелует ее. Конечно, она виновата, но ведь именно Мадлен заставляла его сердце биться быстрее, забывать все плохое и мрачное. Правда, своенравный барон еще никак не мог смириться с мыслью, что невольно подчиняется кому-то.

Громкий крик прервал размышления Дункана, заставив остановиться. Фергюс – часовой на южной башне – оповестил, что к замку приближается кавалькада. По цвету флага, развевавшегося на ветру в руках возглавлявшего ее всадника, Фергюс понял, что к крепости направляется отряд барона Джеральда во главе со своим господином.

Дункан сразу помрачнел. Черт, он же посылал Джеральду гонца с сообщением о несчастье, случившемся с Аделой. Векстон полагал, что Джеральд, узнав об этом, тут же сообщит о разрыве существовавшей договоренности. Однако, раз уж Джеральд решил приехать к Векстону сам, то, видимо, его не устраивал мирный и тихий разрыв помолвки.

Значит, барону Векстону придется собраться с духом и держать себя в руках! И неизвестно еще, что будет с Аделой, – возможно, она, узнав, что ее нареченный прибыл в их замок, вернется в свое прежнее болезненное состояние.

Дункан решил, что не стоит предвосхищать событий. В конце концов Джеральд – его старинный друг, и у него могли быть самые разные причины навестить приятеля. Конечно, в таком мирном течении мыслей Векстона сказывалось благотворное влияние Мадлен – прежде он заранее начал бы волноваться и бушевать.

Внезапно крик Фергюса повторился вновь, отрывая барона от его размышлений. Дункан отдал приказ немедленно впустить барона Джеральда и его людей в крепость…

Векстон застал жену в дверях конюшни. Не поздоровавшись, барон резко приказал:

– Мадлен, иди быстро к Аделе и скажи ей, что приехал барон Джеральд. Она должна встретиться с ним за обедом.

Глаза Мадлен расширились от удивления, когда она услышала эту новость.

– Зачем он приехал, Дункан? Ты посылал за ним?

– Нет, – отрезал Дункан, раздраженный тем, что жена не бросилась немедленно исполнять его приказание. К тому же Мадлен стояла так близко от него, что он мог бы поцеловать ее, и мысль об этом, как обычно, затмила все остальные.

– Я же сказал – иди быстро к Аделе, жена!

– Я всегда делаю то, что ты велишь, – с улыбкой промолвила Мадлен. Повернувшись, она направилась к замку. – Кстати, добрый день, Дункан!

Похоже, эта женщина непочтительно намекала ему, что он забыл с ней поздороваться. Да за такие вещи…

– Мадлен! – рявкнул он.

Она застыла на месте, но не обернулась до тех пор, пока Векстон не произнес уже спокойнее:

– Подойди ко мне.

Мадлен повиновалась.

– В чем дело, Дункан? – нахмурившись, спросила она.

Откашлявшись, барон тихо произнес:

– Добрый день, жена.

Он ведь не хотел говорить ничего такого! Мадлен заулыбалась, а хмуриться стал ее муж. Вдруг Векстон привлек жену к себе и впился в ее губы страстным поцелуем.

Поначалу Мадлен сжалась в комок от неожиданности – ведь муж еще ни разу не обнимал ее средь бела дня, да еще при людях. Господи, он же всегда старался не показывать их близости. Неужто что-то переменилось?

От поцелуя Векстон почувствовал такое сильное возбуждение, что вынужден был оторваться от жены.

– Прошу тебя, – хрипло проговорил он, – никогда больше не называй моего коня барашком. Ты поняла? – Барон улыбнулся.

Мадлен смутилась и покраснела, но прежде чем успела ответить мужу, Дункан пошел прочь. Она подобрала юбки и бросилась вслед за ним. Схватив Векстона за руку, она почти повисла на ней. Тот обернулся, все еще улыбаясь…

– Ты заболел, Дункан? – ужаснулась Мадлен.

– Не-ет, – протянул он в ответ.

– Но почему… почему же тогда ты все время улыбаешься?

– Мадлен, пожалуйста, пойди к Аделе и скажи ей, что приехал Джеральд, – попросил Векстон, не ответив на вопрос.

– «Пожалуйста»?! – изумленно вскричала женщина. – Ты сказал «пожалуйста»?!

– Мадлен, делай то, что тебе велено, – перебил ее барон.

Мадлен кивнула, но не двинулась с места, точно в оцепенении наблюдая за тем, как Векстон направляется к замку. Что с ним случилось? Она была не на шутку встревожена. Если бы сейчас стоял июль и ярко светило солнце, она решила бы, что у ее мужа просто-напросто солнечный удар. Но на дворе была зима! Мадлен не могла понять, в чем причина его необычной вежливости.

Ей нужно было время, чтобы все обдумать, но, вздохнув, она решила пока забыть о муже и заняться Аделой.

Сестра Дункана сидела в своей комнате на краю кровати, расчесывая волосы.

– А у нас гости, Адела, – весело объявила Мадлен.

Адела обрадовалась, но, услышав от подруги, кто прибыл в замок, тут же помрачнела.

– Я останусь у себя до отъезда Джеральда! – вскричала она. – Дункан же дал мне слово! Неужели он попросил Джеральда приехать?

Мадлен видела, как испугалась Адела. Руки девушки упали на колени, плечи поникли.

– Послушай меня, Дункан и не думал приглашать Джеральда, – принялась успокаивать Аделу Мадлен. – Он сам был удивлен. Не расстраивайся. Тебе же известно, что твой брат никогда не нарушает данных обещаний. Ты не можешь не согласиться, что я говорю правду, не так ли?

Адела кивнула.

– Может, если бы я вела себя с Джеральдом так же, как с тобой, когда ты только приехала к нам, Джеральд сразу почувствовал бы отвращение ко мне и немедленно уехал, – задумчиво промолвила она.

– Глупости, – заявила Мадлен. – Джеральд просто пожалел бы тебя. А вот если сейчас ты будешь любезна и станешь вежливо говорить с ним, он поймет, что с рассудком твоим все в порядке, просто после случившегося ты не считаешь возможным выходить за него замуж. К тому же о делах с Джеральдом будет разговаривать сам Дункан.

– Но, Мадлен… Как же я посмотрю Джеральду в глаза! Я не смогу… не смогу!.. – выкрикнула Адела. – Ведь ему все известно! Я умру от стыда!

– Адела, ради Бога! – промолвила Мадлен, стараясь казаться сердитой. На самом-то деле она очень жалела золовку. – В том, что произошло, нет твоей вины, и Джеральду это хорошо известно.

Похоже, Аделу не успокоили слова Мадлен, и та решила сменить тему разговора:

– Лучше расскажи-ка мне, что ты помнишь о бароне Джеральде. Как он выглядит?

– Ну-у… По-моему, у него темные волосы и глаза цвета ореха, – пожала плечами Адела.

– Так, стало быть, он красив? – поинтересовалась жена Векстона.

– Даже не знаю, – неуверенно проговорила девушка.

– Он добрый?

– Бароны не бывают добрыми, – заметила Адела.

– Но почему ты так думаешь?

– Им это ни к чему, – пояснила Адела. – Какая разница, приятен барон окружающим или нет? – Девушка хотела повернуться к Мадлен, но не сумела: та расплетала ей косу.

– Сиди спокойно, а то у тебя коса на боку, – заметила Мадлен. – Я же просто так, без всякого умысла спросила о баронах…

– Я не могу спуститься вниз, – вновь промолвила Адела и разрыдалась.

Мадлен не знала, как себя с ней вести.

– Тебе не нужно делать того, чего не хочется, Адела. Но ведь Дункан дал тебе слово, так что, по-моему, все же самое лучшее – это спуститься в зал и говорить с Джеральдом как с почетным гостем.

Мадлен еще долго увещевала золовку, пока та наконец не сдалась.

– А ты спустишься со мной вниз? Постоишь рядом? – спросила Адела.

– Конечно, – пообещала Мадлен. – Тебе будет совсем не страшно. Но что-то мне не удается привести в порядок твою прическу. Попробуй-ка еще раз сама переплести косу, а потом переоденься. А я пойду распоряжусь насчет обеда и тоже займусь своим туалетом.

Мадлен ободряюще похлопала подругу по плечу. Она очень волновалась за нее, однако, не подавая виду, улыбнулась и направилась к двери. Лишь выйдя из комнаты, Мадлен перестала улыбаться, на лице ее появилось озабоченное выражение. Она принялась про себя молиться о чуде и просила Господа дать ей побольше решимости.