Электронная библиотека » Елена Корсакова » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 31 октября 2015, 01:00


Автор книги: Елена Корсакова


Жанр: Здоровье, Дом и Семья


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Елена Александровна Корсакова
Букварь здоровья тех кому за… Все лучшие мировые методики в одной книге

© Е. Корсакова, текст

© ООО «Издательство АСТ»

Предисловие от автора

Меня зовут Елена Александровна. Мне 86 лет. И я уже около 25 лет ничем не болею! Сегодня я чувствую себя так великолепно, как будто мне 35 лет. И ощущаю в себе силы и возможности прожить до 120 лет – именно тот срок, который изначально нам определила природа. Как мне это удалось? Об этом я и хочу вам рассказать в своей книге.

И я вас уверяю: если с сегодняшнего дня вы начнете жить так, как я, то вместе со мной проживете 120 лет минимум. Не наживете никаких болезней, и на вашем лице не появится ни одной морщинки! Если бы я сама узнала о правилах здорового образа жизни лет в 20, то поверьте, что сейчас бы я выглядела еще лучше. К сожалению, секреты здоровья мне открылись только в 60 лет. Но даже в этом возрасте со мной произошло-таки чудо. Посмотрите на мою фотографию на обложке: разве вы дадите мне 80 лет?

Самое главное: прочтя мои советы, вы можете выработать свои методы и способы оздоровления. Те, которые подходят именно вам. Вы сможете это сделать, как это смогла сделать я. Ведь я не врач, и от медицины очень далека. Просто я нашла нужные книги нужных авторов, читала медицинские статьи в журналах и газетах. Все самое полезное брала на заметку. И методом проб и ошибок испытывала на себе рекомендованные методики. То, что приносило мне облегчение, бралось на вооружение и «затачивалось» под меня, под мой организм. Так, за четверть века я и скопила бесценный опыт здорового образа жизни. Именно – бесценный: ведь вы знаете, что здоровье не купишь ни за какие деньги.

Но прежде, чем мы перейдем к практической части, я должна немного рассказать о себе. Для того чтобы вы поверили, что я обычная женщина с обычными проблемами, правда, пережившая войну и репрессию, которые сильно повлияли на мою психику. Но в основном, я ничем не отличалась от миллионов простых россиянок. Просто однажды я захотела стать здоровой – и стала.



Страницы моей судьбы

Мои предки – немцы

Мы русские немцы, прабабка была чистокровной немкой из Германии. В Одесскую область ее семью еще в свое время переселила с тысячами других немцев Екатерина II. А бабушка была уже не немка, потому что ее папа был русский. И моя бабушка тоже вышла замуж за русского. Так наш род обрусел.

Моя девичья фамилия – Копанева. Дедушка мой из Новосибирска. Он там родился и вырос, окончил семь классов приходской школы. Грамотный был. Его отец был сапожник. Он работал на обувной фабрике и шил модельную обувь. Потом и мой дедушка тоже шил обувь. Я никогда не забуду, какие он мне сшил красивые бежевые туфельки из очень-очень мягкой кожи, я их очень долго хранила.

* * *

Как-то друг деда, вернувшись из Одессы в Сибирь, начал с собой звать деда: «Что мы тут с тобой сидим и копаемся с этой обувью? Поехали в Одессу. Мне там так понравилось! Мы там можем с тобой устроиться и большие деньги зарабатывать!» Там тоже была обувная фабрика. Дед сорвался и поехал в Одессу. Вот почему он там оказался. Некоторое время они поработали на одесской фабрике. Но тут его друг вновь стал подбивать сменить место работы, уговорил устроиться в гостиницу на Французском бульваре. Друга взяли туда дворецким, а деда оформили администратором. Там он получал хорошую зарплату. А бабушка моя окончила гимназию и была модельером. Она шила красивые платья. Ее называли «модистка».

Мой папа в 1932 году был председателем колхоза, а в 1935-м его назначили первым секретарем райкома Одесской области. Мама работала заведующей оранжереей. У нас в селе были виноградные поля. И мама занималась «школкой». Школкой в виноградарстве называют участок питомника, на котором выращивают виноградные саженцы.

* * *

Я родилась под Одессой 31 декабря 1928 года. Меня иной раз спрашивают, не считала ли я эту дату счастливым знаком – ведь родилась в такой праздник!? И не знаю, что ответить. Сначала я довольна была, что день рождения совпадает с Новым годом. А потом оказалось, что это очень мешает. Новый год должен быть сам по себе. Ведь на день рождения хочется гостей пригласить, но Новый год же – праздник семейный. И мне мои подруги предлагали: «Лен, давай перенесем твой день рождения на третье или на второе число, а Новый год встретим сам по себе».

У меня были два брата и сестренка. Мы жили в относительном достатке, но скромно, лишнего у нас не было.

Репрессия отца

В 1937-ом году нашу семью постигло большое горе. 7 февраля папу репрессировали как врага народа. В три часа утра к нам пришли сотрудники КГБ и забрали его без объяснения причин. А через несколько дней увели и маму. Правда, она сидела недолго, ее быстро отпустили.

Мама потом мне рассказывала. Гэбисты положили перед ней на стол большой список с фамилиями из тридцати человек. И говорят: «Подпишите, что они все враги народа». Она говорит: «Как я подпишу, если это неправда? Я никого не знаю, совершенно никого. Я подписывать не буду». Тогда они ее три раза ударили по лицу, толкнули так, что она упала со стула. А она говорит: «Можете меня убить, расстрелять, я подписывать не буду, потому что я этих людей не знаю. Зачем же я буду подписывать? Их же тогда расстреляют. Я этого не хочу!».

Ее отпустили. Но с работы сразу уволили. Потом мама года три не могла нигде устроиться. Кормились с нашего огородика, где мы сажали картошку, огурцы, помидоры. И еще у нас росли аж 32 дерева с грецкими орехами – мы их мешками снимали. И продавали. Еще пешком ходили 18 километров в Молдавию, в село Глинное. Там жила мамина родная сестра, тетя Лиза. Муж ее был пчеловод. Они давали нам мед, муку и сало. Позже мы завели корову – появилось молоко. А потом маму снова взяли на работу, потому что председателем сельсовета стал папин однокурсник с рабфака. Так и выжили.

* * *

А в 1956-м году мы получили из Московской прокуратуры письмо. Мама была очень напугана: как только с прокуратуры что-то приходило – у нее руки начинали трястись… Открываем, читаем: «Ввиду отсутствия состава преступления Ваш супруг Копанев Александр Николаевич невиновен и подлежит реабилитации». Реабилитировали его. Это была одна бумажечка. А вторая бумажечка гласила: «Вы можете прийти (это в Одессе, конечно же) в прокуратуру… в такую-то комнату», «компенсация 5000 рублей». Мама получила эти деньги и разделила между нами, детьми, на троих, себе ничего не оставила. Такая цена была моему отцу – 5 000 рублей. Но его уже не было в живых, его расстреляли, как врага народа. И таких расстрелянных было около 20 миллионов.

* * *

Детям репрессированных было в жизни нелегко. Я очень страдала. Помню, я пришла в школу после того, как отца арестовали. И села за свою парту. Моей соседкой по парте была подружка Ира. Хорошая девочка из хорошей семьи. Но вот звонок, а Иры моей нет. Заболела что ли? Сидела я одна, урок закончился, перемена началась. Смотрю: Ира в коридоре крутится. Я к ней:

– Ира, а ты что, опоздала на урок?

– Нет, я не опоздала.

– А где ты сидишь?

– А я сижу на последней парте.

– Почему? Что ты натворила?

– Я ничего не натворила, это вы натворили.

– Кто это «вы»?

– Я сидеть с ученицей, у которой отец – враг народа, не буду.

Я пришла домой и так плакала: «Мама, как же жить дальше? Какой ужас».

* * *

Везде нас преследовали, везде нам не доверяли, везде нас боялись. На нас было клеймо «семья врага народа», «жена врага народа», «дочь врага народа».

В школе я продолжала учиться также хорошо, как и раньше. Но вместо «пятерок» мне стали ставить «четверки». Учительница стала придираться по пустякам. И не только ко мне, там еще были девочки, у которых отцы были репрессированы. Я молчала, молчала, а потом спрашиваю у учительницы:

– Почему вы мне поставили четверку?

– А ты там неправильно поставила запятую.

– Где?!.

Она возвращает мне диктант: «Вот здесь».

Я посмотрела: «Здесь стоит запятая!».

И она мне наврала прямо в глаза: «А это уже я поставила».

Но потом у этой учительницы репрессировали мужа и все наладилось. Она изменила отношение к нам в корне.

* * *

Кстати, а с подругой Ирой мы потом еще очень долго дружили, потому что ее папу тоже репрессировали. Однажды произошла у нас забавная история с цыганами. Это было уже после войны, когда я училась в вузе пищевой промышленности в Одессе.

Я приехала домой на летние каникулы. И вот мы с Ирой поссорились, уже даже не помню из-за чего. Как-то подметала я двор, и рядом с калиткой остановилась цыганка.

«Эй, красавица, – кричит мне. – Давай я тебе погадаю. У тебя, по-моему, какие-то дела нехорошие, какая-то беда. Я тебе помогу, хочешь?»

А я так обрадовалась: ведь мне хотелось подружиться с Ирой. Я очень сильно переживала наш разрыв. Я открыла калитку и впустила ее. Она зашла и попросила: «Я знаю, что у тебя случилось, но ты хоть подскажи мне немножко, чтобы я знала, над чем мне надо работать, чтобы это исправить».

Я призналась: «Я поссорилась с подругой».

Она пообещала: «Ой, это такая ерунда! Завтра она придет и на коленях будет у тебя просить прощения». Я поверила. «Но только для этого ты должна мне что-то дать. Мама у тебя есть?»

Я говорю: «Конечно, мама на работе». Она спрашивает: «У мамы, наверное, есть хорошая одежда?»

Я ответила: «Не особенно хорошая, но есть у нее один-единственный английский костюм из ткани «бостон».

Была в то время такая тонкая чистая шерсть темно-синего цвета. Очень дорогая. У мамы были из нее сшиты юбка и жакет.

Цыганка мне говорит: «Ладно, весь костюм мне не надо, а юбка нужна».

– А зачем?

– Я в нее, в пояс, зашью кусочек хлеба. И заберу к себе домой на три дня, положу в такое место, где у нас идет общее гадание. Я же не одна гадалка. У нас все гадают. И через три дня твоя подруга к тебе придет, попросит прощение, и вы помиритесь.

И я отдаю цыганке эту юбку. Причем, искренно верю, что она мне ее вернет, а подруга придет. Но на этом цыганка не успокаивается и начинает жалостно скулить: «У меня ребенок, мальчик 12 лет, и муж еще есть. Мы не доедаем, голодновато нам».

Цыган тогда расплодилось множество! Мне их жалко было, и я думаю: «Что же ей еще дать?»

Она говорит: «Что у тебя еще есть?»

Я отвечаю: «У нас есть сало».

Она говорит: «Давай сало».

А мы недавно резали поросенка, и у нас было свое сало. Я вытащила большой кусок, килограмм, наверное, отдала ей.

Но пока мы с ней болтали, в открытую калиточку вошли другие цыгане. Но я их не видела, потому что меня эта первая цыганка заболтала. Я ведь ее еще и в дом привела, прямо на террасу, в столовую. И на столе мы разбирались. Она мне показала, куда якобы в юбку хлеб зашьет.

И за это время вошли во двор ее напарники, прошли прямо в сарай. Собрали все яйца, которые куры за день снесли. Все до единого! И еще несколько кур поймали.

Но это я позже заметила. А цыганка та ушла и пообещала: «Три дня жди и я тебе принесу юбку, но подруга придет раньше».

День прошел – Ирина не идет, второй – Ирина не идет, третий – Ирина не идет. Я заволновалась. И цыганка с юбкой не приходит – исчезла. Четвертый, пятый день проходят – нет цыганки. Я так заволновалась, что даже про Ирину забыла. Я сильно волновалась за мамину юбку: костюма-то нет, только жакет. Я не сплю, с ума схожу, какой-то ужас.

Позже мы помирились с Ириной. Совершенно случайно встретились в магазине. Она подошла ко мне и спокойно предложила: «Хватит уже дуться, давай помиримся». И потом мы так дружили – водой не разольешь!

И я ей тогда рассказала про цыган. Но что она могла сделать? Только посочувствовала, спросила: «А мама хватится, что будешь делать?» Я с ужасом в голосе ответила: «Не знаю».

* * *

И вот наступает август. Председатель вызывает мою маму и говорит: «Мы получили заявку из райкома, чтобы я кого-то послала в Москву на выставку. Я решил тебя послать. Что-то нам везти особо нечего. Орехи, груши – смешно. А у тебя есть необыкновенно хороший сорт помидор. Я объездил весь район и не видел таких помидор, как у тебя. Вот с ними и поедешь на выставку».

Мама выращивала сорт «Микадо». Помидора была крупная, малинового цвета. Ее разрежешь – сок не течет. Очень мягкая, кожица тоненькая и всего несколько семечек. Во рту тает – такая сладкая, вкусная, ароматная. Мама где-то раздобыла десять кустов и посадила. Не для себя, а в колхозе. Помнится, однажды одна помидорина выросла весом 1 кг 150 гр! Одна-единственная была такая очень большая. Но на выставку мама повезла другие помидоры, которые выросли к тому времени: один весила семьсот граммов, другой – шестьсот. Собралась ехать – а в чем? Надо же ехать представительно, не в ситцевом же платье!

И мама бросилась к костюму, а юбки нет. Перерыла все: «Господи, куда делась моя юбка?» Ей даже в голову не пришло, что я причастна к этой пропаже. Сознаться – духа не хватило. Но я подсказала, как выйти из ситуации: «Мамочка! Раз мы не можем найти, я тоже не знаю, куда она могла деться, тогда ты у тети Марьяны попроси». У этой Марьяны тоже был костюм. Я помню хорошо, что она в нем выступала на собрании. А она с мамой почти и ростом одинаковые, и фигурой. «Попроси напрокат, она тебе даст, мама! Может, жакет где-то валяется, и пока ты будешь ездить, я буду искать, может, найдем его». – «Ты молодчина, что подсказала!» Еще похвалила меня. Пошла к Марьяне, и та дала ей юбку, правда, она чуточку отличалась по цвету: была темнее. И мама уехала в Москву.

На выставке мама получила второе место. Первое получил грузин, потому что у него самый большой помидор весил 900 граммов. Маме дали награду «За доблестный труд». И благодаря награде позже была назначена повышенная пенсия: у всех была 12 рублей, а у нее – 15.

Когда мама возвратилась, я, наконец, решила признаться: «Мамочка, я ничего не искала и искать не буду. Твоей юбки нет». И все ей рассказала. Она говорит: «Доченька, как ты могла?» Я говорю: «Я же не знала, я верила. И я так переживала, что Иринка со мной поссорилась». Она говорит: «Ну, хорошо, доченька, я тебя прощаю, потому что ты мне сказала правду и сумела меня все-таки отправить, нашла выход с юбкой тети Марьяны. Подсказка была хорошая, ты у меня умница. Ругать не буду, понимаю, что ты очень переживала и не думала, что цыганка тебя обманет».

Бегство от фашистов

Когда началась Великая Отечественная война, мне было 14 лет. 22 июня началась война, а 5 августа Одесса была уже оккупирована.

Немцы наступали быстро и мощно. Мы эвакуировались. Приказ пришел: «Всем подготовиться». А транспорта для переезда для всех не хватало.

* * *

В то время были машины, которые назывались «трехтоночки» – с кабиной и открытым кузовом. Позже их чуть «усовершенствовали»: кузов стал закрываться брезентом. И вот в этот кузов грузили людей, они там рассаживались на скамейки. Сверху затягивали брезент, и люди ехали в полной темноте.

Но таких машин хватило только для семей начальников, председателей колхозов и совхозов. А для нас, простых смертных, выделили телеги с лошадьми. Вот на телегах мы и эвакуировались.

Беженцев было очень много – сотни людей со всех близлежащих областей. На каждую телегу грузили по несколько семей. Если было много детей, то усаживали три семьи. Если детей было двое-трое, то по пять семей грузили.

С собой у каждого было немного вещей. Нас просили «собрать самое необходимое в узелок». Тогда не было никаких чемоданчиков, никаких пакетов и сумок. Были просто большие платки или простыни. В них укладывали самое необходимое: теплую кофточку, теплый платок, носки, нижнее белье, обувь. Простынь завязывали в узел и забрасывали в телегу.

Нам нужно было ехать в сторону Киева. Но путь почему-то пролегал через Западную Украину, на Винницу. С Винницы мы сворачивали в сторону Днепра, к широкому разливу, через который был построен мост. Впереди нас шла армия. Первыми шли пехотинцы, потом – военные с пушками на колесах, а после всех – танки. Предполагалось, что из Киева нас переправят в Москву. Но мы туда не доехали.

* * *

Как сейчас помню, едем по грунтовой дороге в сторону разлива, и нас бомбят. И весь путь нас бомбили. Каждый день.

Это было очень страшно. Начинали в час дня – и до глубокой ночи. Бомбы фугасные – они рвутся и осколки горят. И если осколок попадет в тебя – на голову или на плечо, то можно сгореть, как свеча. Так со многими и случалось. Такой осколок упал на мою сестренку Машеньку, она сгорела и умерла. Ей было всего семь лет.

Но мы не совсем были брошены. С нами был военный. Я думаю, из числа партизан. Он был на лошади, с рупором. Он и командовал нами.

Мы уже слышим, что бомбы откуда-то летят, потому что гул раздается. И он подскакивает к нам на своей лошади и кричит в рупор: «Граждане, дорогие! Мамы, папы, дети! Сейчас будет «тревога», самолеты к нам движутся. Вы все прыгайте в левую и правую сторону, бегите в пшеницу и обязательно ложитесь лицом вниз». Мы бросали телеги на дороге – и врассыпную. Начиналась бомбежка. Бомбило так, что осколки летели в разные стороны. Люди бежали, кричали от ужаса, и кто-то не успел еще упасть лицом вниз, а его уже осколок «прихватил», ранило. Упал, кровью истекает…

Бывало и так, что некоторые раненые оставались прямо в поле. Не оставляли только тех, у кого среди беженцев были родственники. Многих раненых подбирала санитарная машина. Она все время находилась рядом, дежурила, контролировала.

* * *

И так мы шли к Днепру, но до реки было еще далеко, километра полтора. А впереди нас шли военные. И они то отступали, то продвигались вперед – пехотинцы, пушки и танки. Немцы старались бомбами разрушить мост. Со всех сторон летели снаряды. Но на берегах Днепра и прямо на мосту стояли наши зенитки, которые сбивали самолеты. И благодаря тому, что они все время очень четко стреляли, немецких самолетов много-много попадало. Загорались и падали в Днепр. Таким образом как-то наши военные сохранили мост и успели переправиться на ту сторону.

Все. Военных больше нет. Остались только мы, беженцы. Военный с рупором дал нам команду: «Занять мост и на ту сторону переправиться». Но только мост забили телеги с эвакуированными, как тотчас прилетели немецкие штурмовики. А зенитки-то все ушли вместе с армией на ту сторону. И мы остались без защиты. А штурмовики бомбят. В общем, немцы разбомбили мост в пух и прах.

Тот, кто оказался на этом мосту, испытал настоящий ужас: стояли визг, крик, стон… Люди попадали в воду, тонут, вода была вся в крови. Было страшно. Наша же семья осталась на берегу.

* * *

И в тот момент мы брата Виктора потеряли. В марте 1941 года ему стукнуло 17 лет, а война началась в июне. И когда он пошел в военкомат, его не взяли. Сказали: «Рано. Жди. Заберем обязательно, но пока не берем». Помню, что он нас мамой убеждал: «Я попаду на фронт и буду бить немцев». Молодой еще был, что он понимал? Но пришлось ему вместе с нами эвакуироваться…

И вот когда еще Красная Армия не успела перейти мост на ту сторону, а немцы как раз бомбили, а мы разбежались, чтобы спрятаться в поле, в этот момент брат и пропал. Как – не понятно.

Да и не мудрено: пшеница в том году была очень густая и высокая, дети кругом плачут, температура воздуха под 40 градусов, все от жары задыхались, жаждой мучились. Никому не до кого дела не было. И мама как-то не заметила, что с нами нет Виктора.

Мы посчитали, что он погиб. И в поле где-то остался. Мама сильно переживала, плакала, я думала, она помешается от горя. Так, осталось нас у мамы двое: 10-летний братик и я, 14-летняя.

Так вот, когда взорвали мост, нам пришлось повернуть обратно. А по дороге нам навстречу шли немцы! Они были все на мотоциклах, в черных плащах, в перчатках, в фуражках с кокардой. Одеты так, будто выехали на парад. Для них не война была, а парад!

Мы с ужасом глазами ищем нашего командира с рупором. А его нет нигде! Но появился какой-то другой военный. Потом выяснилось, что это был «власовец» – наш русский на службе у немцев. Предатель, короче говоря. Он тоже был с рупором. Одет в немецкую военную форму. И кричит нам: «Ну, что, дорогие коммунисты, куда собрались?! Давайте обратно. И все, абсолютно все, как один, возвращайтесь все в свои дома. И чтобы никто никуда не уходил. С вами потом будут разбираться». И мы обратно вернулись. Так мы оказались в оккупации.

* * *

Три года оккупации были очень тяжелые. Был голод. Немцы издевались. Девочек, девушек 17, 18, 20 лет забирали из семей и отправляли в Германию. Очень много. Целые эшелоны уходили в Германию с такой молодежью. Мне было 15 лет, поэтому меня не трогали.

Когда жили в оккупации, немцы заставляли нас работать с утра до вечера. Как только рассветает, бригадир идет с одного конца села до другого и звонит в колокольчик, значит, надо вставать.

Колхозы немцы называли фермами. Но наш уклад не трогали, все оставили, как и было. Так им было выгодно. Почему? Потому что мы поля пахали, хлеб снимали, картофель сеяли, свеклу. Малую часть урожая они давали нам на пропитание, совсем чуть-чуть, чтобы мы с голоду не сдохли. А все остальное уходило, чтобы прокормить их немецкую армию.

В нашем поселке в каждом доме жили по пять-шесть офицеров. Мы спали на полу, а они – на наших кроватях. Они даже открыли школу для желающих учиться, но только на немецком языке. Я неделю-две походила и бросила. Противно было «у них» учиться. А кто стал ходить в школу? Дети тех семей, где немцев приветствовали. Такие люди тоже были.


Страницы книги >> 1 2 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации