Текст книги "Любовный узел, или Испытание верностью"

Элизабет Чедвик
Любовный узел, или Испытание верностью

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

В период с 1154 до 1199 г. продолжалось складывание английской нации, но королевские династии сходили со сцены одна за другой. Единственный сын Генриха I (преемника Вильгельма Завоевателя) утонул в 1120 г. Для того, чтобы сохранить право наследования королевского престола для своей семьи, Генрих заставил баронов принести присягу на верноподданничество его дочери Матильде. В 1129 г. он сочетал ее вторым браком с Готфридом (Жоффруа) Плантагенетом Анжуйским, от которого она родила сына Генриха (будущий Генрих II Плантагенет). Когда Генрих I умер (1 декабря 1135 г.), один из его баронов, Стефан Блуа, внук Вильгельма Завоевателя и племянник Генриха, сразу же поспешил в Лондон и заставил провозгласить себя королем. Вскоре он завладел всем государством, и, хотя Стефан был вынужден уступить Нортумберленд и Кумберленд шотландскому королю Дэвиду и его сыну, никто не оспаривал у него престола в течение некоторого времени, пока он не возмутил против себя Роберта Глостера, сводного брата Матильды, и последний не поднял восстания в пользу своей сестры. Вследствие жестокого обращения Стефана со священниками он восстановил против себя всю английскую церковь; возмутились также и некоторые из баронов. Силы обеих борющихся сторон были почти равны, но тут (1139 г.) прибыла в Англию с нормандским войском Матильда, и 2 февраля 1141 г. она одержала победу при Линкольне, после которой Стефан попал к ней в плен. Через короткое время она была изгнана жителями Лондона и вынуждена освободить Стефана взамен тоже взятого в плен ее сводного брата, со смертью которого (31 октября 1147 г.) она отказалась от борьбы за английский престол. Стефан с трудом восстанавливал в стране порядок, чтобы обеспечить переход престола к своему сыну Евстахию (Евстазию), но не имел успеха. Муж Матильды присоединил к своему наследственному владению Анжу завоеванную им Нормандию и передал ее в виде герцогства своему сыну Генриху. После смерти отца (1150 г.) сын выступил в защиту прав его матери на английский королевский престол. Получив в 1152 г. кроме Анжу и Нормандии еще и Аквитанию в виде приданого за своей женой, он в 1153 г. вторгся в Англию и, как храбрый воин и умелый полководец, брал крепость за крепостью. Стефан вступить с ним в открытый бой не решался. Тут скоропостижно скончался сын Стефана, Евстахий. Стефан заключил с Генрихом Плантагенетом мирный договор в Веллингтоне, согласно которому английская корона оставалась за Стефаном, но с тем условием, чтобы она после его смерти перешла к Генриху, что и произошло в 1154 г.

ГЛАВА 1

ДЕНСКИЙ ЛЕС, ГЛОСТЕРШИР, ЛЕТО 1140 ГОДА

Оливер Паскаль натянул удила Героя, принюхался и сказал:

– Дым.

Его напарник по оружию Гавейн де Брион тоже придержал коня и глубоко втянул в себя воздух.

– Поблизости только охотничье имение близ Пенфоса. Его держит Аймери де Сенс для графа Роберта.

Оливер что-то буркнул и поерзал в седле, чтобы снять напряжение с ноющих ягодиц. Новые седла – просто ад, а этому, купленному у бристольского ремесленника, и недели нет. Чтобы придать ему удобную форму, придется проездить не меньше месяца. Единственно, чего хотелось Оливеру, это перебраться через Северн на переправе и доскакать до имения графа в Бристоле, где его наверняка ждали горячая трапеза и ночлег. С тех пор как король Стефан и его двоюродная сестра Матильда намертво сцепились в схватке за английский трон, города и земли терзала гражданская война, поэтому возможность спокойно заснуть предоставлялась редко.

Человек, сильнее пострадавший от грабежей и других превратностей войны, поехал бы дальше, но Оливера до сих пор привлекала игра, в которой на набег отвечали набегом, за бойнями следовало мародерство, и все это стало настолько привычным, что мораль и обычные человеческие чувства погибли, как под ударами дубины. Основную часть конфликта он пропустил, пока брел паломником по каменистой земле к Гробу Господню в Иерусалиме с молитвами о душе своей покойной супруги. Всего шесть месяцев назад вернулся Оливер в горящий, истекающий кровью край и, подобно многим, обнаружил, что остался без земли.

Гавейн, который был пятью годами моложе – ему было двадцать один, – но гораздо опытнее в мирских делах, ослабил узду и приготовился повернуть.

– Может быть, просто жгут уголь.

– Ты и правда так считаешь?

– Нам тут делать нечего, – пожал плечами Гавейн. – Вмешиваться неразумно.

Оливер покачал головой.

– Пожалуй, что и неразумно, но не можем же мы просто взять и уехать.

Молодой рыцарь вздохнул. Взгляд его голубых глаз под тенью шлема не выражал ничего, кроме усталости.

– Твоя совесть давит тебя, как мельничный жернов. Оливер сжал губы. В отличие от своих сверстников он был гладко выбрит, потому что, несмотря на льняной цвет волос, борода его, позволь ей только расти, горела ярко-рыжим цветом, и это заставляло Оливера ощущать себя каким-то уродцем.

– Предоставь моей совести тащить меня куда ей угодно и займись собственной, – холодно бросил он, пустив Героя мерной рысью туда, откуда несло гарью.

Гавейн секунду поколебался, закатил глаза и, дав шпоры собственному скакуну, последовал за напарником.

Примерно через полмили запах дыма усилился. Всякая надежда, что источником его может быть мирный, домашний, огонь, исчезла. Когда рыцари свернули на основную дорогу к Пенфосу, в воздухе повисло дымное марево. Лошади начали упираться, поэтому обоим всадникам пришлось спешиться и продвигаться дальше, ведя их на поводу.

Пенфос был окружен острым частоколом, на который пошли дубовые стволы из ближнего леса. Внутрь вели дубовые же ворота, крепящиеся пеньковыми веревками. Теперь они криво болтались на одной петле, а за ними в языках пламени и густых клубах черного дыма гибли соломенные крыши основного здания и пристроек.

Обнажив мечи, Оливер и Гавейн осторожно вышли из-за деревьев и приблизились к частоколу. Поперек входа лежало тело мужчины с зияющей раной в горле. Вся одежда, кроме набедренной повязки, испачканной при агонии, была с него сорвана. Рядом валялась огромная черная собака с рассеченной грудью.

Гавейн поморщился и нервно огляделся по сторонам.

– Лучше уйти. Мы тут ничем не поможем, а те, кто сделал это, должно быть, еще поблизости.

Не обратив на него внимания, Оливер вошел внутрь частокола. На него обрушились хлопья сажи, танцующие в огненных вихрях, и волны жара. Весь двор был беспорядочно усеян телами. Бойня, судя по числу ударов в спину, произошла во время бегства. Вооруженные и безоружные; мужчины, женщины, дети. Рот Оливера наполнился слюной. Он судорожно сжал рукоять меча, чтобы не отбросить его от себя далеко в сторону.

– Такого я еще не видел за все три года странствий по самым диким местам Господней земли, – хрипло пробормотал рыцарь.

– Ну и привыкай.

Дрожь в голосе Гавейна и его рука, сжавшая крест на груди, противоречили черствости сказанной фразы.

Оливер двинулся дальше. Сверкающая масса золотистых волос заставила его подойти к телу одной из женщин. Она лежала на спине с широко раскинутыми ногами. Глаза были открыты, но ничего не выражали. Скула вспухла, рассеченные губы тоже, однако женщина еще дышала.

Оливер упал на колени рядом с ней.

– Господи помилуй! Эмис! Эмис, ты меня слышишь?

– Ты ее знаешь? – голос Гавейна пугал.

– Давно, – ответил Оливер, не оглядываясь. – Она была под опекой графа Роберта тогда же, когда и моя жена. Я мог жениться на ней, а не на Эмме. Иисусе милосердный, просто поверить не могу!

Он сдвинул ноги женщины и прикрыл подолом платья грязные, окровавленные бедра.

Женщина повернула голову и посмотрела на Оливера, однако во взгляде ее темных сапфировых глаз не отразилось ничего.

Гавейн нервно потянул себя за коротко подстриженную бородку, окаймлявшую подбородок.

– Она тяжело ранена?

– Не знаю. Похоже, ее сбили ударом с ног и изнасиловали. Мы не можем бросить ее здесь. Ступай, приведи лошадей.

Под пустым взором женщины Оливер чувствовал себя совершенно беспомощным. Он хорошо помнил их первую встречу, потому что это событие было неразрывно связано с воспоминаниями об Эмме. Весна 1129 года, сад графа Роберта. Именно там он и встретил – совершенно неожиданно – двух молоденьких, захихикавших от смущения девушек, двух кузин четырнадцати и пятнадцати лет от роду. Они играли в мяч. Старшая, Эмис, обладала копной золотых волос, зрелыми формами и умела кинуть сквозь ресницы такой взгляд, от которого мгновенно вскипала кровь любого мужчины. Эмма, его будущая жена, была худенькой и бледной, но улыбка, загоравшаяся на почти лишенном красок лице, превращала ее в настоящую красавицу. А сам Оливер был тогда нескладным пятнадцатилетним юнцом, который вопреки настоятельному желанию родителей вовсе не торопился жениться. Встреча с Эммой все изменила. Теперь же она лежала в могиле вместе с дочерью, которой так и не смогла дать жизни, несмотря на трое суток родовых мук.

В год их свадьбы Эмис стала одной из наложниц старого короля Генриха и родила ему крепкого, здорового сына. С тех пор Оливер изредка слышал о ней, но встречаться им больше не приходилось. До этого дня.

– Да шевелись же, Гавейн! Вот проклятье! Перестань наконец пялиться и сходи за лошадьми!

Оливер буквально прорычал эти слова, однако его спутник так и не двинулся с места. Оливер поднял голову, огляделся и только набрал в грудь побольше воздуху, собираясь закричать уже по-настоящему, как вдруг увидел молодую женщину, которая прижималась к стене основного здания с деревянной чашей в руках. Она была одета в платье из темно-золотистой шерсти, накинутое поверх сине-зеленой льняной рубахи. Контрастное сочетание ярких цветов и покрой одежды свидетельствовали о благородном происхождении. Две тяжелые черные, как вороново крыло, косы спадали ниже подола верхнего платья дюймов на двенадцать. Женщина осторожно пятилась вдоль стены, но поняв, что ее заметили, резко повернулась и кинулась бежать.

– Подожди! – крикнул Оливер. – Мы не причиним тебе вреда!

Гавейн рванулся было за ней, но успел преодолеть не больше дюжины ярдов, как воздух вспорол знакомый свист и рыцарь споткнулся на бегу. Стрела пробила кольчугу, засев в ключице.

Оливер вскочил на ноги, дико озираясь; его рука метнулась к рукояти меча.

– Брось оружие!

Голос был спокоен и холоден, как у опытного, закаленного в боях воина. Однако противостоял Оливеру долговязый мальчик девяти или десяти лет. Лук в детских руках был натянут до отказа, наконечник стрелы смотрел прямо в грудь рыцаря.

Оливер медленно опустил меч.

– Мы не грабители. Мы хотим помочь.

В ушах стучало, словно сердце бешено напоминало, насколько быстро и легко его остановить. Краем глаза Оливер видел, как Гавейн с проклятиями пытается вытащить древко из своего плеча.

Лицо мальчика было серо, как пепел.

– Отойди от нее! – буквально выплюнул он. – Отойди от моей мамы!

– От твоей мамы?

Оливер не рискнул отвести глаз от паренька, чтобы посмотреть на Эмис. Выходит, перед ним стоит сын, которого она родила королю Генриху.

– Я знаю леди Эмис, мальчик. Мы с ней старые друзья. – Оливер успокоительно поднял руку. – Я отвезу вас обоих в безопасное место, клянусь.

Рука ребенка дрогнула. В следующее мгновение он спустит тетиву и на этот раз вряд ли промахнется. Оливер воспользовался этой секундой и ринулся вперед, кидаясь на бегу из стороны в сторону. Слетевшая с тетивы стрела пропела у его уха, как рожок. Мальчишка снова натянул лук, и тут Оливер ударил. Мужчина и ребенок покатились в пыль, причем рыцарю вскоре пришлось убедиться, что он борется с противником вертким, как угорь из реки Северн. Острый локоть заехал ему в ребра, вызвав взрыв боли. В глазной впадине очутился кулак, который мгновенно разжался. Парень явно собрался выдавить ему глаз. Оливер перестал уступать ему, стукнул мальчишку кулаком и уселся сверху.

– Господи! – выдохнул он. – Единственное безопасное место для тебя – крепкая клетка!

Ребенок лежал под ним неподвижно. Оливер осторожно ослабил хватку, однако был готов в любое мгновение снова сжать руки.

– Я сказал правду, – заговорил он по-прежнему задыхаясь, но стараясь, чтобы голос звучал не менее убедительно, чем раньше. – Я знаю твою мать и могу помочь.

Напряжение длилось еще несколько секунд, затем боевой свет угас в глазах мальчика. Они наполнились слезами. На его виске, в том месте, куда угодил кулак Оливера, медленно вспухал синяк.

– Я охотился на белок с луком, – проговорил, всхлипывая, мальчик, – увидел, как отсюда едут всадники с окровавленными мечами. Побежал домой и обнаружил… обнаружил…

Слова застряли в содрогающемся от сдерживаемого плача горле.

– Тише, тише, мальчик. Не надо.

Оливер встал, чувствуя себя весьма неловко. Ничего удивительного, что ребенок повел себя так. Гораздо поразительнее, что он вообще не спрятался в каком-нибудь уголке незаметным комком.

Гавейн подошел к ним, сжимая в руке стрелу. Оливер коротко глянул в его побелевшее лицо.

– Ты ранен?

– Не столько ранен, сколько ушиблен. Спасибо хорошей кольчуге, – проговорил Гавейн с болезненной гримасой. – Слава Богу, лук детский, не то лежать бы мне мертвым. Однако приятного мало. Да и починка встанет больше чем в полмарки.

Рыцарь прижал к ране край гамбезона,[1]1
  Гамбезон – средневековое стеганое одеяние, которое носили под доспехами для дополнительной защиты. – Прим. пер.


[Закрыть] чтобы остановить кровь, и кинул на мальчика желчный взгляд.

– Говорил же, что незачем было сюда сворачивать.

– Первой должна говорить совесть, – оборвал его Оливер и кивком головы указал на лежащую в пыли женщину. Она еще дышала, но выглядела, как мертвая. – Это его мать. Оглядись вокруг. Сам бы ты что сделал на его месте?

Прежде чем Гавейн успел ответить, мальчик вскочил на ноги и опрометью кинулся к другой, более молодой женщине, которая пыталась убежать, но остановилась, когда ребенок напал на рыцарей.

– Кэтрин! – всхлипнул он.

Женщина обвила его руками и прижалась щекой к волосам.

– А я с твоих слов понял, что его мать – вот эта, – озадаченно пробормотал Гавейн.

– Правильно.

Оливер вернулся к Эмис, снял плащ и заботливо укрыл ее. Глаза женщины уже прояснились и слегка расширились, потому что она узнала подошедшего к ней человека.

– Ты пропустил много пиров, Оливер, – шепнула она с горькой полуулыбкой.

– Я пропустил их больше десяти лет назад, Эмис. Послушай, у нас есть лошади. Мы отвезем тебя в безопасное место, где за тобой будут ухаживать.

Женщина захрипела, подтянула колени к животу, обхватила их прямыми, негнущимися руками и с трудом выдохнула:

– Поздно!

Другая женщина поспешно подошла и склонилась над Эмис. Следом приблизился мальчик.

– Я знала, что это случится! – мрачно пробормотала она, быстро опустившись рядом. – Это грозило уже несколько дней, а после того, что они с ней сделали…

– Что именно случится? – жестко перебил ее Оливер.

– Она беременна, а носит тяжело. В последний месяц открылось слабое кровотечение. Отец там, у ворот. Аймери де Сенс. Они зарезали его, как борова на день Святого Мартина, а ее изнасиловали, когда он умер. Один за другим, по очереди. Ричард, принеси мне воды.

Женщина дала мальчику деревянную чашу и взглянула на Оливера ясными зелеными глазами.

– Я приняла вас за мародеров, пришедших поживиться на костях.

Мальчик рысцой кинулся к колодцу. Оливер посмотрел ему вслед, затем покачал головой.

– Мы направлялись к переправе через Северн, но свернули с дороги из-за донесшегося туда дыма.

Он окинул женщину любопытным взглядом. Какой странный звонкий акцент у ее французского. Мальчик назвал ее Кэтрин. Наверное, уроженка Уэльса.

– Как вам удалось уцелеть среди этой бойни? – спросил рыцарь, неопределенно махнув рукой в сторону двора.

– Я была в лесу, собирала дубовую кору для приготовления краски, но достаточно близко, чтобы все слышать и видеть, что сделали эти подонки. – Она снова склонилась над Эмис. – Неужели мы были в ссоре с кем-либо?

– Нам нужно доставить ее в безопасное место, – повторил Оливер.

У него сильно сосало под ложечкой. Лучше уж в полном одиночестве встать против целого войска, чем иметь дело с рожающей женщиной. Да и мысль о вооруженном отряде налетчиков в самом центре Глостершира отнюдь не успокаивала.

– Нет. Если ее тронуть, она истечет кровью. Я мало знаю, но это уж точно. – Женщина присела на пятки и скорбно посмотрела на Оливера. – Единственный шанс у нее появится только в том случае, если она будет лежать неподвижно.

– Здесь нет повитухи?

– Она мертва, – горько ответила женщина, указав рукой на тела, устилавшие двор. – А ближайшее жилье больше чем в десяти милях отсюда.

Оливер чертыхнулся про себя. Иисусе, Гавейн был прав! Нужно было поменьше прислушиваться к совести и оставить все как есть.

В этот момент вернулся мальчик. Он шел осторожно, чтобы не пролить из чаши ни капли воды. Кэтрин приняла у него сосуд и ласково приподняла голову Эмис, чтобы та могла напиться.

– Пойду поставлю палатку, – коротко бросил Оливер. Он чувствовал себя беспомощным, как крутящийся в бешеном потоке пучок соломы. – Идем, парень. Поможешь мне.

Мальчик поколебался, однако, повинуясь кивку Кэтрин и выдавленной улыбке матери, последовал за Оливером.

Ребенок Эмис родился в самом начале ночи мертвым. Он был залит материнской кровью, которая, несмотря на все усилия Кэтрин, продолжала то капать, то течь тонкой струйкой. Вышедший вслед за ним послед оказался порванным. Кэтрин знала, что, когда это случается, мать неизбежно умирает либо от потери крови, либо спустя несколько дней от гнойного воспаления.

Она сидела рядом с Эмис с красными по запястья руками и не смогла сдержать тихого всхлипа отчаяния. Рыжеволосый рыцарь отдал им на ночь свою палатку, развел перед входом костер, а сам со своим спутником и Ричардом устроился на другом краю двора, постаравшись создать для женщин хоть иллюзию уединения. Краешком глаза Кэтрин почти все время видела, как он ходит среди убитых, укладывает их на спину со скрещенными на груди руками и тихо бормочет молитвы. В промежутках между схватками Эмис назвала его имя и кое-что рассказала. Услышанное заставило Кэтрин еще внимательнее следить за спокойными, неторопливыми движениями рыцаря.

– Не надо, Кэтрин, – прошептала Эмис угасающим голосом. – Приходит час, когда смерть не обманешь.

– Миледи, я…

– Тише, спорить нам некогда. – Эмис провела языком по пересохшим губам, и Кэтрин помогла сделать ей еще глоток воды. – Приведи Оливера Паскаля. Я должна поговорить с ним. Быстро.

Кэтрин ополоснула руки и, вытирая их на ходу о свое платье, направилась к костру. Ричард сидел, обхватив колени, и пристально смотрел в огонь. Затем он посмотрел в лицо молодой женщины, скользнул взглядом по ее испачканной кровью одежде. Кэтрин едва не зарыдала в голос, однако справилась с собой и бесцветным, ничего не выражающим тоном сообщила Оливеру, что Эмис хочет его видеть.

Рыцарь тут же вскочил на ноги.

– Как она?

В его голосе звучала искренняя тревога. Кэтрин сжала губы и покачала головой.

– Остается уповать на Бога. Она потеряла ребенка и слишком много крови.

Рыцарь вздрогнул как от боли, но Кэтрин была слишком обуреваема собственными эмоциями, чтобы обратить на это внимание. Она опустилась на колени рядом с Ричардом и крепко обняла его.

Оливер пересек двор. За его спиной, там, где всего полдня тому назад высились строения, тлели угли. Насколько он понял со слов мальчика, Аймери де Сенс был человеком, который практически не имел врагов и предпочитал заниматься собственным домом. Пенфос пал жертвой случайного набега. Его разрушили просто ради того, чтобы разрушить, и кто-то получил от этого извращенное наслаждение. Дойдя до этого пункта рассуждений, Оливер содрогнулся. Интересно, как людям вообще удается жить среди себе подобных?

Он приблизился к палатке, согнулся, чтобы войти внутрь, присел рядом с Эмис. Его темный плащ покрывал женщину от горла до кончиков ступней, словно тело на погребальных носилках. На восковом лице темнели глубоко запавшие глаза. Сбоку валялась куча окровавленных лоскутов – бывшая нижняя рубаха.

На какое-то мгновение убогое окружение исчезло. Перед внутренним взором рыцаря предстал хорошо обставленный спальный покой в Эшбери, имении его брата. Ярко горит огонь; на огромной кровати орехового дерева неподвижно лежит бледная Эмма. Тело кажется совсем крошечным, холодные руки сложены на кресте, который священник вручил ей перед смертью. Если бы не заострившийся нос, не синеватый оттенок на висках и скулах, казалось бы, что она просто спит. Прошло уже пять лет, однако воспоминание было по-прежнему мучительным.

– Эмис? – Оливер встал на колени и взял ее за руку. Женщина повернула голову, с трудом разжала губы.

Пальцы судорожно сжались. Оливер почувствовал как по его телу пробежала холодная дрожь.

– Тебе известно, что Ричард – сын старого короля? – тихо шепнула Эмис.

– Да, конечно.

Какой скандал был в свое время! Шестнадцатилетняя девушка и человек, годящийся ей в дедушки. Идет молва, что нынешние беды Англии – Господня кара за пятьдесят лет разврата, в котором виновен Генрих.

– Это было так давно. Не знаю, куда лежит твой путь сейчас, но прошу… – Эмис сглотнула – Прошу тебя отвести Ричарда к его родне в Бристоль.

– Я служу его дяде, графу Роберту, поэтому обязан ехать туда в любом случае. Не беспокойся за мальчика. Я доставлю его в целости и сохранности.

По лицу женщины скользнула тень улыбки.

– Верю. На тебя всегда можно было положиться, как бы тебя не искушали.

Оливер вздрогнул. Эмис не знала, на сколько он был близок к тому, чтобы однажды поддаться искушению.

– Эмма разглядела это в тебе. Я завидовала ей. Рыцарь кашлянул и отвел глаза. Ему не хотелось думать об Эмме.

– Все в прошлом.

– Все свежо, как будто случилось только вчера, – возразила Эмис.

Оливеру захотелось вскочить на ноги и ринуться прочь. Она сказала чистую правду. Некоторые воспоминания со временем не утрачивают остроты и не мутнеют. Если Эмис завидовала Эмме, то сам он гораздо больше завидовал Эмис: и ее жизни, и тому, что у нее здоровый ребенок. Все это могло принадлежать ему, сделай он тогда иной выбор. А теперь вместо зависти он ощущал лишь усталость и ставшее слишком привычным чувство вины.

– Я хочу попросить тебя еще об одном одолжении, пока дышу, – прошептала Эмис.

Оливер сжал челюсти, сдерживая подкатывающееся к горлу рычание. Когда он вновь заговорил, слова лились нежно, его рука поглаживала ее кисть.

– Тебе стоит только назвать.

– Найди в Бристоле место для Кэтрин. Она вдова, родных нет. Она была мне преданной компаньонкой.

– Все будет, как тебе хочется.

– От моих желаний не осталось ничего, – горько улыбнулась Эмис. – Вчера было лучше.

Она закрыла глаза:

– В саду… Мы с Эммой…

Оливер прикоснулся рукой к ее горлу. Пульс еще бился, но уже дрожал. Дыхание слегка шевелило вздыбленные волоски волчьей шкуры, окаймлявшей его плащ. Затем волоски застыли, рот приоткрылся. Рыцарь выпустил кисть женщины и скрестил ей руки на груди. В саду. Она вспоминала о прошлом или говорила о том, куда ушла сейчас?

Он взял плащ и медленно вернулся к костру, у которого собрались живые.

Кэтрин, сидевшая рядом с мальчиком, поднялась и поспешила ему навстречу. Ее взгляд скользнул по лицу рыцаря, затем остановился на плаще, перекинутом через руку. Оливер заметил легкую дрожь, пробежавшую по ее телу.

– Я скажу ребенку, – тихо произнес он. – Ступай, приготовь ее, чтобы он смог взглянуть на мать, если захочет.

В глазах Кэтрин промелькнула враждебность.

– Это неправильно. Вы ему совсем чужой.

– В некоторых случаях так лучше. Ты же останешься, чтобы утешить его, не правда ли? Мне жаль, – добавил Оливер, кивнув в сторону палатки.

– Зря! – резко бросила молодая женщина. – Вы же о нас ничего не знаете!

Тут ее лицо болезненно искривилось, она слепо обогнула его и пошла в указанном направлении.

Рыцарь нахмурился, пригладил мех на своем плаще. Быть может, жалость как раз и вызвана тем, что он ничего не знал, пока не стало слишком поздно. Немного поколебавшись, он направился к огню и опустился рядом с мальчиком, заняв место Кэтрин.

– Можешь ничего не говорить, – быстро произнес Ричард. – Она умерла, я знаю.

– Поплачь, если хочется.

Оливер протянул руки к пламени, чувствуя, как в его тело вместе с теплом вливается жизнь. Сидевший с другой стороны костра Гавейн пошевелил поленья. В небо взметнулся рой желтых искр.

– Мне не хочется, – напряженно проговорил ребенок.

– Потом захочется. – Рыцарь взял флягу, протянутую Гавейном, сделал обжигающий глоток и передал ее мальчику. – Рано или поздно всем приходится плакать.

Ричард принял флягу, тоже глотнул и закашлялся от крепкого напитка, однако, когда кашель прекратился, сделал второй глоток, побольше.

– Лучше, что она умерла.

Жестокая фраза в устах десятилетнего мальчика. Ведь он говорит о только что усопшей матери!

– Почему?

Оливер отобрал у него флягу раньше, чем ребенок успел приложиться к ней третий раз. Ричард пожал плечами и мрачно пробормотал:

– Она всегда разрушала то, что имела.

Поскольку больше ничего не последовало, Оливер нарушил повиснувшее молчание сам:

– Я знал ее до твоего рождения, когда она была воспитанницей графа Роберта.

– Ты тоже спал с ней, как все прочие?

Оливер непроизвольно замахнулся, однако остановил ладонь у самого уха ребенка. Ричард не сделал попытки уклониться. Его глаза были пустыми и потемневшими от горя.

– Господи, парень, ты хоть думаешь, что говоришь?! Рыцарь опустил руку, провел рукой вдоль пояса и глубоко перевел дыхание.

– Нет, я не спал с ней, – заговорил он ровным голосом. В конце концов это была правда, и неважно, насколько легко он мог пополнить ряды «всех прочих». – Она была кузиной моей жены. Они дружили с детства. Последний раз я видел ее при дворе твоего отца, когда ты был младенцем.

– Мы оставались там недолго, – грубо бросил ребенок. – Тебе известно, что она не была замужем за Аймери де Сенсом? Он просто последний из моих «пап». Конечно, был, потому что сейчас он тоже мертв.

Пальцы Оливера судорожно сомкнулись на поясе. Ему пришлось поднапрячься, чтобы разжать их. Горе жжет ребенка, как свежая, открытая рана, отсюда и вызывающий тон. Однако в словах его, похоже, скрыта чистая правда. Эмис действительно отличалась ветреным, непостоянным нравом. У него был повод выяснить это. Родись она мужчиной, ей была бы предоставлена относительная свобода действий, женщине же одна дорога – в шлюхи. Жаль, что мальчику пришлось так рано узнать о темных сторонах взрослой жизни.

– Нет, я не знал, – ответил он тем же спокойным тоном, – но это ничего не меняет. Она была моим другом и родственницей моей жены.

Ричард нахмурился и потеребил кончик потрепанной ткани, обматывавшей его ногу.

– А что теперь будет со мной?

– Этого я не знаю. Я дал слово твоей матери отвезти тебя к сводному брату, графу Роберту, в Бристоль. Обещаю, что о тебе позаботятся.

– Обещать легко.

Тон мальчика был слишком взрослым для десяти лет. Оливер вздохнул и потер бритый подбородок, где уже появлялась рыжая щетина.

– Только не мне. И не в этих обстоятельствах. Я поклялся твоей матери доставить тебя в безопасное место. И Кэтрин тоже.

– А если я откажусь?

– Поскольку я уже дал слово, то, полагаю, придется мне привязать тебя к луке своего седла.

Мальчик коротко глянул на рыцаря, словно проверяя, говорит ли тот серьезно. Оливер это понял, поэтому смотрел на него достаточно долго, чтобы убедить в искренности своих намерений, затем поднялся на ноги.

– Хочешь навестить ее? Ричард молча покачал головой.

Оливер снова задумчиво потер подбородок, повернулся в другую сторону и пошарил по земле.

– Вот, – ворчливо произнес он. – Возьми мое одеяло, завернись в него и постарайся уснуть. Завтра предстоит долгий путь.

Ричард не двинулся. Тогда рыцарь сам набросил одеяло ему на плечи и отправился сначала проведать лошадей, а потом обойти еще раз сожженное имение.

Кэтрин, стоявшая на коленях у тела своей бывшей хозяйки, справилась с последними следами кровотечения, коротко всхлипнула и вытерла глаза костяшками пальцев. Она любила Эмис. Та приняла ее, вдову солдата, все имущество которой состояло в двух серебряных монетках по пенни да чалом муле, в число своей челяди. Почти три года Кэтрин осеняло ее щедрое, хотя и расчетливое покровительство. Компаньонка умела быть слепой, когда это требовалось, выражать сочувствие и хранить секреты, иногда становиться козлом отпущения и при этом всегда быть нужной – если не Эмис, то Ричарду. Что будет теперь с ней и с мальчиком, она не знала. Оставалось надеяться только, что Роберт Глостер проявит достаточно сострадания, чтобы принять нищих иждивенцев.

Между Кэтрин и костром мелькнула тень. Молодая женщина испуганно вскинула глаза, но вздохнула с облегчением, увидев Оливера Паскаля.

– Я не хотел напугать тебя, – сказал рыцарь, присев рядом на корточки. – Ступай, отдохни, а я пока покараулю. Завтра я заберу тебя и мальчика в Бристоль, путь будет долгим.

Кэтрин осторожно заглянула ему в глаза.

– Наверное, вас просила Эмис…

– Да, но я в любом случае направлялся именно туда. Я служу графу и обязан предстать перед ним.

Оливер с любопытством посмотрел на женщину, затем наклонился, чтобы подбросить в огонь еще дров.

– Эмис сказала, что ты – вдова, у которой не осталось родни, но ведь был же у тебя раньше какой-нибудь дом?

Кэтрин наблюдала, как он выбирает и подкладывает поленья. Даже странно, что пламя пожарища пощадило поленицу.

– Таким местом можно назвать Чепстоу, поскольку я родилась там, только вот не осталось никого, кто обрадовался бы моему возвращению, – ответила она, пожав плечами. – Моя мать была родом из Уэльса, а отец – сержант гарнизона в Чепстоу Муж служил там солдатом.

Кэтрин сжала губы, припомнив худощавое смуглое лицо Левиса и его зажигательную улыбку.

– Он тоже умер.

– Жалко.

Обычный ответ. Она столько раз слышала его от самых различных людей, но сейчас он раздражал, потому что значил не больше, чем камень перед порогом, положенный для того, чтобы удобнее было переступать.

– Эмис приехала в Чепстоу через шесть месяцев, после смерти моего мужа, – поспешно продолжила Кэтрин, чтобы договорить все до конца. – А когда собралась уезжать, я попросила взять меня с собой. Это было лучше, чем оставаться со своими воспоминаниями.

Оливер положил в огонь последнее полено, отряхнул руки и упер их в бедра.

– Я тоже солдат, – проговорил он, немного погодя. – Один из личных рыцарей Роберта Глостера, хотя и не по собственной воле. Мои родовые земли находились близ Мальмсбери, старший брат лишился их вместе с жизнью, когда встал на сторону королевы Матильды. Я его наследник, правда, лишенный наследства.

– Жаль, – отозвалась Кэтрин тем же вежливо безразличным тоном, что и рыцарь, чтобы отплатить ему той же монетой, но затем сочла себя должной добавить. – И мне жаль вашу жену. Эмис рассказывала о ней.