Текст книги "Реквием по солнцу"

– Схватите ее, – вновь приказал он своим солдатам. – Скоро мы узнаем, чьи чувства оскорблены и кто не испытывает угрызений совести.

Фергус с тревогой смотрел на распространяющийся во все стороны огонь.

– Милорд, мы должны вернуться на корабль, – негромко проговорил он, глядя на вздымающиеся к небу языки пламени и клубящийся над лесом черный дым. – Большая часть наших солдат убита, а Куинн предупреждал, что это священный лес. Скоро здесь соберутся лесники и жрецы, чтобы заняться тушением пожара.

«Больше пламени, – приказал демон. – С женщиной разберешься позже».

Сенешаль прижал руку ко лбу, стараясь заставить голос замолчать, но дух ф'дора был слишком возбужден, чтобы остановиться на достигнутом.

«Пусть все горит! Больше пламени! »

– Тогда разоружите ее, – злобно прошипел сенешаль Фергусу. – Свяжите ей руки, и я за волосы притащу ее на мыс.

Фергус и трое других солдат, вооруженных мечами, начали медленно кружить вокруг Рапсодии.

– Положите оружие на землю, леди, – успокаивающе проговорил Фергус. – Этот меч слишком велик для вас. Вы можете пораниться. Мы не сделаем вам ничего плохого.

В ответ Рапсодия лишь еще выше подняла меч, продолжая крепко сжимать его рукоять. Она вспомнила совет Акмеда, данный ей много лет назад глубоко под землей, когда Грунтор начал ее учить обращению с оружием:

«Во-первых, как бы ты ни взяла меч в первые минуты, измени хватку, не считай оружие данностью. Во-вторых, – и это гораздо важнее – опусти подбородок. Ты должна быть готова получить ранение, а значит, будет лучше, если ты увидишь, с какой стороны тебя атакует враг».

Она глубоко вздохнула, стараясь скрыть, что ее зрение не дает ей точного представления о местонахождении врагов, и поудобнее перехватила рукоять меча.

«Ты тратишь слишком много времени на то, чтобы избежать боли. Твоя задача состоит в том, чтобы сделать ее минимальной и постараться держаться подальше от ее источника – иными словами, неприятеля, который может тебя убить. Если бы Грунтор сражался по-настоящему, ты умерла бы после первого же удара. Тебе следует осознать, что ты можешь быть ранена, и приготовиться отплатить врагу – только в десять раз сильнее. Учись ненавидеть, это поможет тебе остаться в живых».

Рапсодия услышала свой собственный голос, наивный, полный невинности, прозвучавший в бесконечной темноте узкого прохода под корнями Дерева Мира:

«Лучше умереть, чем так жить».

«Ну, если ты так относишься к жизни, тогда тебе не о чем беспокоиться — долго ты не протянешь».

«Нет, – подумала Рапсодия, и ее воля затвердела, как сталь в плавильнях Илорка. – Нет, мне есть за что бороться, я слишком многое должна защищать».

Она прищурилась, и в ее душе поднялась ненависть – справедливое негодование женщины, которую так долго унижали, матери, чей нерожденный ребенок находится в опасности, и королевы, чей друг и защитник лежит без сознания рядом с ней в горящем лесу.

«Сейчас мне будет больно, – как-то отстраненно отметила она, но эта мысль не вызвала у нее страха. – Наверное, я потерплю поражение. Нужно защищать живот и выжидать подходящий момент для атаки».

Солдаты медленно приближались.

«Но я постараюсь прикончить как можно больше этих гадов, – подумала она, переводя взгляд с наступающих врагов на Майкла, который с нарастающим нетерпением наблюдал за происходящим. – И я не позволю тебе заполучить меня еще раз, грязный приспешник демона. Во всяком случае, пока я жива».

В голове прозвучал голос Элендры, ее лиринской наставницы, предыдущей владелицы Звездного Горна:

«Ты и в самом деле получила отличную начальную подготовку, но я научу тебя сражаться так, как принято у нашего народа».

«Вы полагаете, что лирины более умелые воины, чем фирболги?»

«Да, по крайней мере когда речь идет о мастерстве. Болги могучие, сильные и неповоротливые, а лирины маленькие, быстрые и слабые. Конечно, у обоих народов встречаются исключения, но у каждого свой собственный стиль ведения боя. Ты слишком рассчитываешь на силу и недостаточно внимания уделяешь хитрости и быстроте. И, уж не обижайся, масса у тебя неподходящая для того, чтобы сражаться как дикарь».

Рапсодия медленно опустила клинок.

Его острие находилось всего в нескольких сантиметрах от земли, и тогда стоявший у нее за спиной солдат решил броситься вперед, намереваясь ударить ее плоской частью клинка по затылку, в то время как остальные продолжали медленно приближаться.

Рапсодия до самого последнего мгновения не подавала виду, что разгадала намерения противника.

Затем она стремительно развернулась, нырнула вниз и быстрым ударом подсекла колени солдата.

Тут же брызнул фонтан крови, окативший ее одежду и лицо. Мощный порыв ветра сбил ее с ног, шестеро оставшихся солдат Майкла бросились на нее, стараясь отобрать меч и разрывая одежду. Она сжалась в комок, защищая живот и не обращая внимания на боль от ударов.

«Сохрани моего ребенка, – обратила она безмолвную молитву к Единому Богу, стараясь не стонать от жестоких пинков, которыми награждали ее озверевшие солдаты. – Если я выживу, сохрани моего ребенка».

Казалось, прошла вечность, но на самом деле — всего несколько мгновений.

Рапсодия лежала на тлеющей траве, разбитое в нескольких местах лицо кровоточило. Она чувствовала, что Майкл почти не контролирует себя и жар вокруг нее становится все сильнее.

Он подошел к ней. Рапсодия слышала его шаги и собрала всю свою волю, пытаясь бороться с раздиравшим ее страхом. Солдаты быстро связали ее, а Майкл схватил за веревки и рывком поднял на ноги.

Возвышаясь над маленькой, хрупкой женщиной, он смотрел ей в лицо, испытывая наслаждение от своей победы, и в его глазах горел жестокий голубой свет. Именно в это мгновение Рапсодия почувствовала, что смотрит в Подземные Палаты, где на протяжении многих тысячелетий была заперта плененная раса демонов.

Затем его губы крепко прижались к ее рту, отвратительные губы, обжигающие кислотным огнем.

Рапсодия мучительно задрожала: на нее нахлынули ужасные воспоминания, вырвавшиеся из темниц памяти. У нее невольно вырвался громкий стон.

Майкл отступил назад и уставился на нее, неправильно истолковав ее намерения. Взяв ее лицо руками, он прижался к ней всем своим скелетоподобным телом, но жесткие мускулы показались Рапсодии мертвыми.

– Попробуй меня укусить, и ты лишишься всех своих зубов, – спокойно проговорил он и провел руками по ее золотым волосам, сбросив на землю ленту, которой они были перевязаны. – Если учесть, как я намерен использовать твой рот, зубы мне ни к чему.

И он просунул язык ей в рот, перекрыв ей дыхание.

Рапсодия попыталась отделить свой разум от тела, как когда-то умела, но отвращение было слишком сильным, мерзкое зловоние, испускаемое разгоряченной кожей Майкла, и его растущее возбуждение мешали ей сосредоточиться. Содержимое ее желудка взбунтовалось, и ее вырвало. Не ожидавший такого поворота Майкл отступил на два шага и с отвращением покачал головой.

Рапсодию еще продолжало тошнить, когда он подошел к ней и ударил по лицу с такой силой, что она упала на спину.

– Шлюха! – заорал он хриплым от интонаций демона голосом. – Жалкая, похотливая шлюха! Не сомневаюсь, что ты терпела все ласки своего мужа, а я, значит, вызываю у тебя отвращение?

Он наклонился, чтобы поднять ее на ноги, но его вновь позвал Фергус:

– Милорд! Нас могут заметить! Я очень прошу вас вернуться на берег и сесть на корабль. Там, в каюте, у вас будет возможность делать с ней все, что угодно, и она никуда не сможет сбежать. Кроме того, нас ждет Фарон.

Сенешаль посмотрел на лежащую на земле Рапсодию – из носа у нее шла кровь. Он схватил ее за волосы и рывком поставил на ноги.

– Приведи мою лошадь, – приказал он одному из оставшихся в живых солдат, безуспешно пытавшемуся перевязать раны своего товарища с рассеченными ногами. Солдат встал, беспомощно посмотрел на несчастного, корчившегося от боли, и побежал к дереву, возле которого были привязаны лошади.

Из-за спины сенешаля послышался слабый голос Кайюса:

– Милорд, мы должны вернуться к месту первой схватки и забрать Кломина. Он серьезно ранен, ему очень плохо, я это чувствую.

Он провел рукой по своему посеревшему лицу. Сенешаль повернулся и бросил на него сердитый взгляд.

– Ты ослеп? – прорычал он, показывая на стремительно распространяющийся лесной пожар. – Он уже давно обратился в пепел.

Кайюс посмотрел на ослепительную стену ревущего огня.

– Нет, ваша честь, он жив, хотя сил у него почти не осталось. Он мой близнец, господин, я чувствую то, что ощущает он. Пожалуйста, я знаю, что он жив. Мы должны за ним вернуться.

Майкл, устами которого сейчас говорил демон, посмотрел на арбалетчика.

– Очень хорошо, Кайюс, – ядовито промолвил он. – Я не возражаю, отправляйся за ним.

Он поудобнее перехватил волосы Рапсодии и потащил ее к лошади, которую привел солдат. Схватив ее за воротник рубашки и пояс, он поднял женщину и перекинул через седло.

– Но, милорд, вы ведь откроете мне проход в огне, как делали раньше? – запинаясь, спросил Кайюс.

Майкл обернулся и пристально посмотрел на трясущегося от волнения арбалетчика.

– Конечно, Кайюс, – благосклонно ответил он. – Вот, прошу.

Он небрежно махнул рукой в сторону стены огня. В пламени открылся узкий проход. Лицо Кайюса порозовело, он облегченно вздохнул.

– Благодарю вас, милорд, – пробормотал он и побежал к проходу.

Как только арбалетчик вошел в огонь, сенешаль вновь небрежно взмахнул рукой, и проход исчез.

Охваченный пламенем Кайюс закричал, но его крик растворился в реве огня и треске горящих деревьев.

Он повернулся и побежал обратно, к своим товарищам, которые помогли ему сбить пламя.

– В следующий раз, когда ты усомнишься в необходимости выполнять мои приказы, Кайюс, я подожду, пока ты отойдешь подальше, – самодовольно заявил сенешаль. – И тогда твой пепел будет летать над землей, как сейчас уже происходит с пеплом твоего брата.

Он вскочил на лошадь позади неподвижного тела Рапсодии и перевернул ее на спину. Глаза Рапсодии бессмысленно смотрели вверх, дышала она часто и неглубоко, однако, как отметил Майкл, ее сердце продолжало уверенно биться. Он задрал ее рубашку и сначала коснулся нежной кожи ее груди, о которой мечтал столько столетий, а затем начал шарить голодными руками по всему ее телу.

Голова Рапсодии бессильно опустилась.

«Я должна защищать живот, тянуть время и ждать подходящего момента».

Она отчаянно старалась не потерять сознание, пока маленький отряд скакал на запад, к морю.

И проиграла эту битву.

29

АНБОРН медленно приходил в себя. Он лежал на лесной поляне, вокруг тихо потрескивали обгоревшие стволы деревьев, кустарник и вовсе превратился в пепел – пожар продолжал бушевать.

Все вокруг было охвачено пламенем.

Генерал застонал и поднял голову, чтобы осмотреться, но тут же уронил ее – даже на это у него не было сил. Земля под ним раскалилась, и он едва терпел ее жар.

Несколько мгновений Анборн раздумывал, не закрыть ли ему глаза, чтобы позволить огню сделать свое дело. Он превратится в пепел, раздуваемый ветром, и тогда его унесет к морю, развеет по всему огромному миру, и он растворится в бесконечных потоках воздуха вместе с другими Кузенами.

Однако эта мысль заставила генерала вспомнить последние слова Рапсодии:

«Живи, живи ради меня, Анборн. Расскажи Эши о том, что здесь произошло. Передай детям и моим друзьям болгам, что я их люблю. И помни, я люблю тебя».

Были ли эти слова могучей магией Дающей Имя, или приказом суверена, которому он присягнул на верность, или зовом Кузена, или последней просьбой женщины, чью любовь и дружбу он так ценил, но в них содержалась сила, передавшаяся Анборну, и он смог вновь поднять голову и стряхнуть чары столь желанного и манящего бесконечного сна.

Когда перед глазами у него прояснилось, Анборн обнаружил, что пожар успел сильно распространиться. Все деревья вокруг горели, и огонь набирал силу, двигаясь в сторону реки Тарафель.

Он должен выбраться из леса и найти помощь.

Генерал оперся на руки и приподнялся.

И увидел лежавший под ним меч. Его клинок втягивал жар в себя, и только благодаря этому Анборн был еще жив.

Звездный Горн.

Генерал долго смотрел на легендарный меч. Исчезли бесконечные волны пламени, омывавшие клинок, когда рукоять сжимала Рапсодия, – знак связи между стихией огня и илиаченва'ар. Меч продолжал испускать звездный свет, но теперь огонь едва тлел – его похитил владелец меча воздуха. И хотя Анборн никогда не видел этот клинок, он не раз слышал рассказы об оружии, участвовавшем в Сереннской войне, за которой последовало бегство намерьенов с Серендаира.

Тайстериск.

Его ни с чем не спутаешь. Анборн ощущал его, когда человек в плаще, стоявший на дороге, повелевал стихией.

Кузены – братья ветра, а этот человек сам повелевает ветрами.

Анборн продолжал размышлять, пойманный в клетку своего израненного, искалеченного тела. Он думал о Рапсодии, о том, как ей должно быть сейчас страшно, хотя она старалась не терять мужества. Представив, что сейчас с ней может происходить, с трудом подавив мысль о ее возможной смерти, Анборн едва не взвыл от ярости, проклиная свое бесполезное тело.

Он с трудом перекатился на бок и взял в дрожащие от напряжения руки Звездный Горн. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы убрать меч в висящие на спине ножны, после чего он потянулся вперед в поисках точки опоры – корня или не сгоревшего куста.

Чуть-чуть не дотянувшись до обугленных останков куста куманики, Анборн оперся руками о горячую землю, напряг мышцы верхней части тела и слегка продвинулся вперед. Теперь он смог ухватиться за обгоревший куст и преодолеть еще некоторое расстояние, понимая, что пламя все равно движется быстрее.

Все посторонние мысли исчезли. Перед ним стояла одна задача – отползти как можно дальше от стены пламени, постараться приблизиться к Кругу филидов и Великому Белому Дереву, где они побывали несколько дней назад. Оттуда он сможет послать Рапсодии помощь.

Медленно, мучительно медленно генерал подтягивался вперед на руках, цепляясь за обгоревшие кусты и корни или полагаясь на силу пальцев и локтей, когда точку опоры найти не удавалось. И все же он продолжал передвигаться по раскаленной земле.

Казалось, время остановилось. Жар вокруг усиливался, пожар полыхал все ярче, но Анборн не обращал на него внимания, сосредоточившись на нескольких ярдах земли впереди.

Он полз уже целую вечность, когда наткнулся на тело лучника, который подстрелил Шрайка, а теперь лежал рядом со своим арбалетом. Анборн остановился, чтобы передохнуть и перевести дыхание. Он перекатился на бок, поморщившись от острой боли в ребрах, оторвал лоскут от рубашки, чтобы перевязать кровоточащие ладони, и вновь огляделся.

На расстоянии вытянутой руки тлел скелет лошади, жар расплавил даже седло с высокой спинкой. Рядом валялась старая сабля. Анборн, забыв о боли в спине, протянул к ней дрожащую руку.

Вероятно, тела остальных врагов полностью поглотил огонь, сквозь который он полз. Анборн дышал их пеплом, вдыхал души.

Даже душу Шрайка.

В первый раз после начала сражения он вспомнил о своем друге и наставнике, скромном матросе с «Серелинды» – последнего корабля, покинувшего Серендаир как раз перед тем, как родину намерьенов поглотили морские волны. Началось долгое путешествие, во время которого они пересекли Нулевой меридиан и Шрайк, как и все его спасшиеся соотечественники, получил в награду бессмертие. Суровый солдат, он верно служил Гвиллиаму, хотя и не всегда охотно следовал за ним. Гвиллиам был отцом Анборна, и Шрайк остался рядом с сыном после смерти своего сюзерена. Они провели вместе пятнадцать столетий.

Анборна охватила скорбь, какой он не испытывал уже много столетий. Однако генерал заставил себя не думать о самом верном друге – он не мог отвлекаться от своей главной цели.

Отдохнув, он подполз к телу лучника и плюнул ему в лицо, после чего схватил за челюсть и потащил за собой.

Раздался громкий треск, и на землю рухнула здоровенная ветка, во все стороны полетели искры и пепел. Анборну пришлось прикрыть лицо.

Воздух стал таким горячим, что ему показалось, будто его легкие наполнились огнем.

Он уже начал задыхаться, а из горла пошла черная кровь. Старый воин с горечью был вынужден признать, что один он не справится.

Тогда он решил воспользоваться последним шансом.

Некоторое время вокруг был слышен только рев пожара, не дававший ему сосредоточиться, мешавший уловить хоть что-нибудь в этом хаосе. Он нетерпеливо потер уши, проклиная свою бесполезность, и попытался отсечь все посторонние звуки, чтобы уловить нежную песнь ветра.

И вот наконец он ее услышал. Легкий ветерок, возможно, был рожден самим пожаром.

Анборн прислушивался к его малейшим изменениям, оценивал его силу.

Потом он собрал все оставшиеся силы, поднял голову, повернулся на запад и произнес слова Призыва, на который ему приходилось отвечать, но который сам он никогда прежде не отправлял на крыльях ветра.

– Льюк, западный ветер, ветер справедливости, услышь меня, – хрипло заговорил Анборн на древнелиринском языке — то были единственные лиринские слова, которые знал генерал. – Клянусь Звездой, я буду ждать и наблюдать, я позову, и меня услышат.

Когда Анборн посреди горящего леса произносил древний Призыв солдатского братства, он вспомнил, как однажды ветер принес ему чистый, тихий Призыв и, бросившись на выручку, он оказался в заснеженном лесу в самый разгар бури. Он откликнулся на него и нашел замерзающую женщину, которая вела в поводу едва живую лошадь с потерявшим сознание гладиатором.

Женщина стала королевой лиринов, а потом и намерьенов.

Гладиатор, которого она увезла с собой в царство за гранью жизни и смерти, остался там. Потом он вернулся, и весы избрали его Патриархом.

Генерал поморщился: какая ирония судьбы!

Тогда он спас их обоих, хотя временами ему хотелось прикончить скотину гладиатора. В тот раз Анборн, почувствовав скрытую от посторонних магию ветра, отдал себя во власть стихии и оказался там, где в нем нуждались. Правда, он считал, что идет на помощь Кузену. Анборн не знал, что, поступив так, он заслужил прощение за преступления, совершенные во время Намерьенской войны и преследовавшие его во сне и наяву.

После этого он вновь научился спать.

А теперь Рапсодии нет. Он не смог защитить ее, нарушил клятву, данную племяннику, потерял и ее, и их с Эши нерожденное дитя. Боль была сокрушительной.

И тогда он обратился к другому ветру, северному, самому сильному из всех четырех, в надежде, что он сможет донести его зов до кого-нибудь из Кузенов, которых, как совсем недавно Анборн объяснил Гвидиону Наварнскому, практически не осталось в этом мире.

– Клянусь Звездой! – вскричал он, вдыхая в легкие едкий дым. – Я буду ждать и наблюдать, я позову, и меня услышат!

Он надолго закашлялся.

Лишь рев обезумевшего пламени был ему ответом.

Он постарался справиться с отчаянием, грозившим затопить его душу и продолжавшим нашептывать слова сомнения. Генерал знал, что не на всякий зов Кузена приходит ответ. Он и сам слышал такой зов дважды всего несколько недель назад и был готов откликнуться на него, но двери ветра так и не распахнулись перед ним. Он не сумел найти человека, который звал на помощь.

Быть может, и сейчас к нему никто не придет.

– Джэн, южный ветер, самый стойкий, – прохрипел Анборн, чувствуя, как теряет голос. – Клянусь Звездой, я буду ждать и наблюдать, я позову, и меня услышат. – Он сглотнул, стараясь заставить свое горло произносить слова. – Я позову, и меня услышат.

Казалось, Время замедлило свой бег, оно начало плавиться и изгибаться в этой невыносимой жаре, точно стекло в руках стеклодува.

Теперь дым стлался по земле. Генерал закрыл лицо руками, мучительно пытаясь сделать вдох, но задача показалась ему слишком трудной.

Никто не придет.

Анборн перекатился на спину и посмотрел в пылающее оранжевое небо с серыми и черными полосами обгоревших ветвей, на фоне которых вспыхивали искры.

«Никого не осталось, чтобы ответить на мой зов», подумал он, равнодушно наблюдая, как трещат и падают под напором огня огромные деревья Гвинвуда. Великолепный лес, владения его бабушки, драконихи Элинсиноc, у него на глазах превращался в пепел.

Анборн почувствовал, как кожа у него на лице, исцеленная волшебным даром Рапсодии, вновь покрывается ожогами. Он сделал вдох, повернулся к востоку и произнес имя последнего ветра.

– Зэс, – прошептал он. Ветер утра. Он сглотнул, вспомнив другое его имя: ветер смерти. – Выслушай меня.

Горло Анборна наполнилось дымом, он мог только хрипеть, зубы стучали, высохший язык едва шевелился.

– Клянусь Звездой, я буду ждать, – пробормотал он. – Я буду… наблюдать. – Анборн сглотнул и попытался выдавить из себя еще несколько слов. – Я… позову…

Его губы застыли.

На берегу моря старик с кожей цвета плавника оторвал взгляд от песка, на котором чертил какие-то символы, словно бы услышал далекий голос ветра. Он посмотрел в серо-голубую даль вечно меняющегося горизонта, прислушался еще раз, но до него донеслись лишь крики чаек.

Он покачал головой и вновь принялся рисовать картинки на песке.

30

КУЗЕН, услышавший Призыв, скакал на лошади по зеленым полям, направляясь домой.

Он остановил своего скакуна и прислушался к ветру, стараясь вновь уловить звуки, печальные слова, которые он слышал однажды много лет назад, произнесенные на языке, давно ставшем мертвым:

«Клянусь Звездой, я буду ждать и наблюдать, я позову, и меня услышат».

Он не узнал голос, хриплый шепот человека, близкого к смерти, но Кузен на это и не рассчитывал.

У него перед глазами расстилались бескрайние волнующиеся поля, теплый ласковый ветерок овевал лицо, клонившееся к закату солнце висело над горизонтом, и на землю уже легли длинные тени, указывая на восток, куда он и направлялся.

Кузен вновь услышал голос, теперь он прозвучал еще слабее:

«Клянусь Звездой, я буду ждать и наблюдать, я… позову… »

Потом наступило молчание.

Кузен принялся искать потоки ветра, пытался уловить его порывы, клонившие к земле высокие травы, чтобы найти тропу, которая привела бы его к тому, кто попал в беду, – так случилось в тот единственный раз, когда он услышал Призыв. Но воздух оставался спокоен, не было ни вихря, ни туманного туннеля, по которому он мог бы устремиться на помощь, как в прошлый раз. Он спешился и с тревогой оглядел расстилавшийся до самого горизонта океан травы, но ничего не увидел.

Тогда он повернулся на запад, откуда, как ему казалось, пришел Призыв.

И заморгал.

Земля перед ним начала перемещаться, высокая трава раздвинулась, образовалась трещина, а темнота в ней наполнилась ослепительным светом. Прямо у него на глазах расселина становилась все глубже и шире, поднялся ветер, потянул его за одежду, призывая идти за собой.

Кузен покачал головой, не веря своим глазам: неужели ветер предлагает ему следовать в глубины земли? Взяв поводья своего скакуна, он шагнул в туннель, на помощь Кузену.

Как только он оказался под землей, отверстие моментально закрылось, и на его месте осталось лишь волнующееся море травы, темнеющее в лучах заходящего солнца.

Анборн все еще лежал на спине и смотрел, как горит листва над головой, а ветер уносит черные листья в невидимое небо. Неожиданно он почувствовал, что земля задрожала.

Он заморгал, увидев, что окружавшая его стена черного, едкого дыма начала вдруг сжиматься. По выжженной траве заметались яркие сполохи света, рассеивая мрак, окутавший Анборна. Земля продолжала дрожать, будто при землетрясении.

Медленно, напрягая последние силы, он перекатился на бок и протер усыпанные пеплом глаза.

Несмотря на близость смерти, Анборн ощущал присутствие могучего волшебства, в движение пришли силы стихий, что неизменно вызывало у него благоговение и страх. В годы войн он не раз видел действие древней магии, его родители пытались обратить могущество стихий ради достижения победы. Тогда погибли тысячи людей. Но даже в тех случаях, когда магию стихий использовали в благородных целях, как это делали Рапсодия или его племянник, он всякий раз ощущал тревогу и даже страх.

Генерал был слишком слаб, чтобы приподняться повыше. Между тем из земли вырвался столб черного дыма, изнутри освещенный ярким светом. Анборн понял: это Кузен откликнулся на его зов.

В дымном мареве прямо из земли появилась фигура, ведущая за собой лошадь, но их очертания были слишком туманными. Ослепительный свет, вырывавшийся из-под земли, изчез, и теперь фигуры озаряло лишь ревущее пламя.

Наконец Кузен и его лошадь вынырнули из дыма, и Анборн прищурился, пытаясь сквозь пепел, запорошивший глаза, разглядеть своего спасителя. Генерал узнал его, только когда тот подошел уже вплотную.

Анборн удивленно воззрился на него, потом опустился на спину, вздохнул и хрипло расхохотался.

– Клянусь богами! – прошептал он. – Ты?

Его спаситель наморщил лоб, успокаивающе погладил по шее свою огромную лошадь и опустился на корточки рядом с древним намерьенским воином.

– Ой бы сказал, что сейчас не самый подходящий момент для веселья, – сухо заметил Грунтор, придерживая поводья Лавины. – Но всему свое время. Ой не навредит тебе, если положит на седло?

Анборн с трудом кивнул и сжал в руке старую саблю.

– Должен… передать… в Хагфорт, – прошептал он с трудом. — Они… схватили… Рапсодию.

Янтарные глаза фирболга потемнели от тревоги. – Где? Кто?

Генерал покачал головой, изо всех сил стараясь не потерять сознание:

– Я не знаю… У него… Тайстериск. Он слабо махнул рукой.

– Куда они направились? – резко спросил сержант, взяв на руки Анборна.

– На запад, – прошептал генерал. – В… огонь.

Анборн был уже не в силах говорить, последним движением он вцепился в тело лежащего на земле лучника и тут же потерял сознание.

Грунтор увидел, что лицо Анборна начинает сереть. Он разжал его пальцы, выпрямился и понес генерала к лошади.

Фирболг положил тело великого намерьенского воина на спину Лавины. Быстро сорвав с себя плащ, он бросил его на землю, ногой швырнул на нее труп врага и веревкой привязал его к седлу. Несколько мгновений он смотрел на стену огня, затем вскочил на лошадь и, придерживая умирающего Кузена перед собой, стремительно помчался вперед, к Кругу филидов и Дереву.

Анборн пришел в себя в серые утренние часы следующего дня и обнаружил перед собой два самых неприятных лица, которые только мог себе представить, к тому же лишь немногим менее угрюмые, чем его собственное.

Первое принадлежало его спасителю, фирболгу с серо-зеленой кожей и янтарными глазами (Анборн сразу понял, что один из его родителей явно принадлежал к какой-то иной расе – наверное, бенгардов, подумал он, вспомнив рассказ Рапсодии). Вместе с ним Анборн стоял в почетном карауле во время ее коронации в Тириане. Сейчас сержант молча смотрел на генерала, грубые черты его лица были искажены невыносимой тревогой.

Рядом с ним стоял Гэвин, Главный Жрец филидов, тихий неразговорчивый лесник, унаследовавший свой титул от Ллаурона, который пожелал приобщиться к одной из стихий, отказавшись от человеческого тела ради драконьего. В глазах Главного Жреца застыла печаль. Анборн понимал его боль: душа лесника страдала вместе с лесом, до этого пожара на всем континенте не было леса красивее, чем Гвинвуд.

А сейчас Гвинвуд горел.

У Анборна ужасно болела голова. Хотя Звездный Горн защитил его от обжигающего пламени, кожа и глаза покраснели и мучительно горели. Он попытался сесть, но Гэвин быстро положил руку ему на плечо и заставил опуститься на подушку.

— Лежите. Целители с вами поработали, но вы еще очень слабы. Как вы себя чувствуете?

– Плевать на то, как я себя чувствую. Вы ее нашли? Вам удалось хоть что-нибудь узнать?

– Нет, – негромко ответил Гэвин. – Огонь мы остановили, но следов Рапсодии нигде нет.

— Ой собирается послать птиц в Хагфорт и Илорк, – бесцеремонно вмешался Грунтор. – Зачем тебе нужно тело, которое Ой притащил вместе с тобой?

– Он свидетель, – хрипло проговорил Анборн, к которому начал возвращаться голос. – Ублюдок прикончил Шрайка, уже за одно это я бы оставил его сгореть живьем. Но я слышал, что Патриарх умеет говорить с душами умерших, а он единственная улика, не обратившаяся в пепел. Возможно, его труп поможет нам что-нибудь узнать о похитителе Рапсодии. Я отвезу этот кусок дерьма в Сепульварту и попрошу Патриарха извлечь из него информацию.

Грунтор кивнул:

– Хорошая мысль. Когда вы с ним покончите, им займется Ой. Ой будет так жестоко его пытать, что он сам попросится в Загробный мир.

Грунтор повернулся и направился к двери.

– Сержант, – скрипучим голосом позвал его Анборн. Грунтор остановился.

– Попроси, чтобы из Хагфорта отправили сокола, обычный гонец не найдет Гвидиона, если он в пути.

Великан кивнул и вновь шагнул к двери.

– Сержант, – снова позвал его Анборн. И Грунтор опять застыл на месте.

– Моя жизнь принадлежит тебе, – торжественно сказал Анборн в полном соответствии с кодексом Кузенов. – Благодарю тебя.

Сержант кивнул, и тень улыбки промелькнула на его толстых губах.

– Хорошо. Ой найдет, как ее использовать. Всегда хотел иметь древнего намерьена в качестве посыльного в нашей армии.

Он потянул за веревку, служившую в доме филидов ручкой, и вышел на улицу.

Гэвин мягко сжал плечо генерала.

– После того как огонь удалось остановить, я через Великое Белое Дерево обратился к духу леса, – слегка запинаясь, произнес он. Главный Жрец редко говорил, и слова давались ему с трудом. – Если Рапсодия жива, то ее нет ни в Гвинвуде, ни в большом западном лесу, который простирается от Хинтерволда до Неприсоединившихся государств. Либо ее увезли морем, либо…

– Не смей произносить это слово, – ледяным голосом перебил его Анборн. – Ее захватили живой. Если бы у них было желание прикончить Рапсодию, они бы могли поразить ее из арбалетов. Даже в мыслях не держи ничего подобного.

Главный Жрец посмотрел на него сверху вниз.

– Я предоставлю произносить это слово другим. Не хочу быть тем, кто превратит его в реальность. Но вы должны принять то, что могло произойти.

Грунтор шагал к Великому Белому Дереву, а жрецы-филиды и лесники старались поспешно убраться с пути великана фирболга – он, конечно, был гостем Главного Жреца, но тем не менее выглядел так, словно мог шутя откусить голову всякому, кто встанет у него на дороге. Люди прекрасно понимали, что с такими челюстями и клыками он сумеет это сделать с первого раза.

Грунтор двинулся прямиком в лес мимо ухоженных садов, где благоухали прекрасные цветы и откуда доносились ароматы лекарственных трав, направляясь к широкому круглому лугу, где стояло Великое Белое Дерево, древнее чудо, которое было старше любого из живущих в этих краях существ.

Сержант увидел Дерево еще до того, как вышел на прогалину. Огромные, цвета слоновой кости ветви походили на гигантские пальцы, указывающие в темнеющее небо. Прошло довольно много времени с последней их встречи. Грунтор даже замедлил шаг, восхищаясь сияющей на солнце белой корой и огромным могучим стволом – в основании Дерево было никак не меньше пятидесяти футов в обхвате, а первая большая ветка появлялась на высоте ста футов от земли, за ней следовали другие ветви, образующие плотный полог, накрывающий соседние деревья.