Текст книги "Возвышение Рима. Создание Великой Империи"

Простой римский крестьянин своими собственными словами описал хорошую жизнь. Мы можем прочитать их в надписи из итальянского города Форли. Эта надпись рассказывает нам об упорстве, трудолюбии и рассудительности римских крестьян: «Желающий жить поистине хорошо и свободно, последуй этому мудрому совету. Для начала, проявляй уважение везде, где это требуется. Далее, всегда желай своему господину всего самого лучшего. Почитай своих родителей. Добейся того, чтобы тебе доверяли. Не говори и не слушай клевету. Если не будешь никому вредить и никого предавать, то честно и счастливо проведешь радостную жизнь, не касаясь ничего дурного».

После окончания войн с Карфагеном появилось новое поколение политиков, самым деятельным и при этом наиболее несимпатичным из них был Марк Порций Катон (получивший прозвище «Старший» или «Цензор» для отличия от его тезки, жившего в I веке). Он происходил из сословия всадников. Достигнув совершеннолетия, он занимался только тем, что служил в армии или обрабатывал свои поля, точно так же, как и его соотечественник Цинциннат. Плутарх писал о Катоне так: «Спозаранку он отправляется на Форум и ведет дела тех, кто испытывает в этом нужду, а возвратившись к себе, работает вместе с рабами – зимою, надев тунику, а летом нагой, – за одним столом с ними ест тот же хлеб, что они, и пьет то же вино».

Способности Катона заметил его сосед, крупный римский аристократ. Он убедил его перебраться в столицу и заняться политической деятельностью. И вскоре Катон достиг вершины власти.

Катон считал, что в городской жизни неизменно присутствует какое-то непростительное потворство своим слабостям, свойственное грекам. Нравственными устоями каждого истинного римлянина, «обычаем предков» (mos maiorum) являются деревенские добродетели. В своей книге «О земледелии» (De agri cultura) Катон отметил, что «лучше было бы наживаться, занимаясь торговлей, не будь здесь стольких опасностей, и даже отдавая деньги в рост, если бы это только было честным занятием». Но, несмотря на это, далее он пишет: «Из земледельцев же выходят самые мужественные люди и самые дельные воины; доход земледельца самый чистый, самый верный и меньше всего возбуждает зависти; люди, занятые этим делом, вполне благонамеренны». Гражданин на пашне со своим плугом и на поле битвы со своим мечом и копьем является источником всего лучшего, что есть в Риме.

Катон действительно сам обрабатывал свои собственные поля, но он делал это, только когда был молод и беден. Этот строгий лицемер жил очень просто, однако в противоречие своим замечательным принципам накопил огромное состояние путем ростовщичества и вкладов. Как только он добился высокого положения, он перестал жить в своем поместье и управлял им издалека. В своей книге он делится разным практическим опытом. Например, он дает землевладельцу практический совет, как ему проверять свое поместье во время отдельных посещений. Управляющий, или вилик от имени хозяина ведет дела и управляет работниками, некоторые из которых рабы, а некоторые – свободные граждане. За ним необходим жесткий контроль: «Он не должен слоняться без дела; он всегда трезв и никуда не ходит на обед. Рабы у него в работе; он следит за тем, чтобы удалось то, что приказал хозяин. Пусть он не считает себя умнее хозяина… Он не смеет совещаться с гаруспиком, авгуром, предсказателем и халдеем [здесь видимо проявились опасения из-за борьбы государства с вакхическими культами и т. п.]… Он первым встает с постели и последним ложится в постель».

Катону не свойственна сентиментальность. Он стремится к тому, чтобы работники были обеспечены всем необходимым для хорошей работы, но это – все. По его мнению, работники должны либо работать, либо спать. Неумение, болезнь и даже старость не являются причиной невыполнения работы: «Он должен продать состарившихся волов, порченую скотину, порченых овец, шерсть, шкуры, старую телегу, железный лом, дряхлого раба, болезненного раба; продать вообще все лишнее. Хозяину любо продавать, а не покупать».

Мы можем обвинять Катона в жестокости и несоответствии своим принципам, но обстоятельства были таковы, что для самостоятельного мелкого землевладельца, который обрабатывал свое собственное поле и отправлял своих сыновей на войну, золотое время закончилось. Шестнадцать лет пожаров, грабежей и разрушений, произведенных армией Ганнибала, привели к тому, что значительная часть сельских местностей Италии опустела, а население Рима сильно увеличилось. Для восстановления земледелия в прежнем объеме должно было пройти много лет, и в некоторых районах Южной Италии этого так и не случилось.

Бедность отчасти облегчалась развлечениями, которые были тесно связаны с религией. Некоторые периоды года, протяженностью в несколько дней, посвящались богам и считались праздничными. В это время в городе прекращалась общественная и торговая деятельность, не собирался сенат, и вся повседневная городская жизнь прерывалась на зрелища или «игры». Самыми старыми были Римские игры (ludi Romani), проводящиеся еще со времен царей. Их устраивали в сентябре. В это время устраивали танцевальные представления под звуки флейты, которые одновременно служили религиозным обрядом и развлечением. С 240 года до н. э. в программу игр добавили пьесы. Во время трудного и беспокойного времени, когда велась война с Ганнибалом и преодолевались ее последствия, возникли новые игры, ставшие попыткой хоть как-то смягчить грозный и непредсказуемый ход событий или же выразить благодарность за победу.

Как мы уже отмечали, в 221 году плебейский трибун Гай Фламиний основал Народные игры (ludi Plebeii). Затем, в 208 году возникли Аполлоновы игры (ludi Apollinares), в 202 году – игры Цереры (ludi Cereales) и в 194 году – игры Мегалезии (ludi Megalenses), проводимые в честь Великой матери богов перед ее новым храмом на Палатинском холме.

Любители древностей, такие как Варрон, очень любили рассуждать о происхождении уличных представлений. Они возводили их к древним сельским обрядам с танцами и незамысловатыми стихами. В заключение своего вымышленного описания былых времен Вергилий написал, что жители Италии

 
игры ведут, с неискусным стихом и несдержанным смехом,
страшные хари надев из долбленой коры, призывают,
Вакх, тебя, и поют, подвесив к ветви сосновой
изображенья твои, чтобы их покачивал ветер.
 

Танцоров для игр сначала приглашали из Этрурии, но (как рассказывают) вскоре им начали подражать римские молодые люди, которые при этом перебрасывались разными шуточками и нескладными стихами собственного сочинения. Затем всю эту пеструю смесь слов, музыки и жестов привели в порядок и придали ей одинаковый размер. Она постепенно превратилась в ремесло, и ее записали. Так возникли письменные комедии, исполняемые во время игр. (При этом молодые танцоры независимо от этого продолжали развивать свою традицию нескладных виршей.)

Первые настоящие пьесы, исполняемые во время игр, написал Ливий Андроник, который по своему происхождению был наполовину греком. Когда римляне захватили Тарент после поражения царя Пирра, Ливия продали в рабство. Он обучал сына своего хозяина и перевел на латынь «Одиссею» Гомера. Цицерон считал его перевод неудачным, однако текст этого перевода проходили в школах, и несчастные ученики должны были учить его наизусть. До нас дошло очень мало сведений о произведениях Ливия Андроника. Известно всего несколько названий его пьес. Он писал фарсы по греческим образцам, такие как «Игрок» и «Кинжал». Его сюжеты в основном представляли собой любовные интриги богатых молодых людей с проститутками (которые всегда оказывались из аристократических родов) и их отношения с хитроумными рабами, которые постоянно затыкали за пояс своих хозяев. Среди наиболее известных преемников Ливия Андроника можно назвать Плавта и Теренция. Плавт (что на латыни значит «плоскостопый», ок. 254–184 гг.) происходил из Умбрии и сначала работал плотником для актерской труппы. Теренций (195 или 185–159 гг.) – бывший карфагенский раб. Эти комедиографы использовали в своих произведениях похожие сюжеты.

Наряду с исконно римскими формами – претекстами (fabulae praetextae) и «документальными» поэтическими драмами о реальных событиях прошлого – ставились трагедии на тему греческой мифологии (например, приключения троянских героев). В трагедиях отражали знаменательные события истории Римской республики, такие как «посвящение» Деция Муса в битве при Сентине и поединок Тита Манлия с вождем галлов.

Представления проходили под открытым небом, зрители располагались на траве или на скамейках, которые ставили перед деревянной сценой. Пьесы выполняли полезную социальную функцию, поскольку они обращались ко всем классам общества. Представители разных общественных слоев сидели в определенных местах. Любой римлянин мог обозреть всех зрителей и увидеть на представлении весь Рим от могущественного сенатора до простого раба, которого отпустили на небольшое время.

Консервативные политики считали, что исполнительские виды искусства являются упадочными и заимствованы у греков. Поэтому она высказывались против того, чтобы построить постоянный театр с хорошей сценой и удобными местами. Однажды сенат принял закон, по которому на представлениях было запрещено устанавливать скамьи или сидеть на земле, «чтобы умственное расслабление сочеталось с положением стоя, свойственным римлянам».

На играх часто стояла очень шумная атмосфера. Теренций очень разозлился, когда из-за шума и беспорядка поставленная им пьеса потерпела неудачу:

 
Когда впервые начал я играть ее,
Бойцов известных слава (ожидали тут
Канатных плясунов к тому ж), напор толпы
Шум, крики женщин – это все принудило
Меня уйти со сцены раньше времени.
 

Когда он вновь начал игру и уже начался первый акт, ему опять помешали, поскольку распространился слух, что сейчас будет битва гладиаторов – зрелище, к которому проявляли повышенный интерес.

Поединки насмерть в качестве публичных зрелищ очень похожи на человеческие жертвоприношения. Их происхождение неясно, возможно римляне заимствовали их из похоронных обрядов Этрурии (наряду с охотой на диких животных) или столкнулись с ними в Кампании. Об убийстве пленных при кончине какого-то великого человека сведений нет. Гомер, будучи общепринятым создателем классических традиций, сообщает, что убитый горем Ахиллес «острой медью [мечом] зарезал» двенадцать молодых троянцев на костре своего мертвого друга и возлюбленного, Патрокла.

Не характерны были и рукопашные поединки. Впервые о них упоминается в 264 году, когда началась Первая Пуническая война. На похоронах бывшего консула, Децима Юния Брута Перы, его сыновья вывели три пары рабов, выбранных из пленных, которые боролись друг с другом на Бычьем форуме. В 216 году количество поединков один на один достигло 22, а в 174 году 74 человека боролись в течение трех дней.

Как и в случае с драмой, зрелища и религия были неотделимы друг от друга, поэтому неслучайно гладиаторские бои называли на латыни «munus», то есть «служба» или «пожертвование» предкам и богам. До I века они всегда проводились во время церемонии похорон какого-нибудь родственника мужского пола на временной арене, установленной на Форуме. Поскольку зрелища с насильственной смертью постепенно приобретали все большую популярность, римляне придумали им рациональное оправдание. Считалось, что гладиаторы будут отчаянно сражаться и с достоинством идти на смерть. Они должны были стать вдохновляющим примером и уроком храбрости для римских граждан. Гладиаторы стали символом римского воинственного духа, или, короче – доблести (virtus).

Гладиаторские бои (munera) в основном проводили в декабре во время праздника Сатурналий. Сатурналии можно считать прообразом христианского Рождества. Их начали праздновать в 217 году, и они являлись завершающим праздником года. Этот праздник был своего рода торжеством беспорядка. Если игры подтверждали деление на общественные классы, то Сатурналии на время отменяли его. Начиная с 17 декабря почти на неделю все повседневные общественные отношения переворачивались с ног на голову. Рабов освобождали от работы, а их хозяева прислуживали им и подавали еду (на самом деле часто рабы просто готовили ее заранее). Рабам разрешали играть в азартные игры. Даже Катон давал своим рабам дополнительную порцию вина. Граждане могли не надевать тогу и носить войлочный колпак (pileus), который обычно надевали освобожденные рабы. Во время праздника все обменивались подарками – восковыми свечами и небольшими глиняными фигурками – сигилляриями (sigillaria).

Частые римские праздники, конечно же, смягчали тяготы жизни, но для раба, безработного гражданина и частично занятого работника город все равно оставался тесной, переполненной, вонючей и совершенно нездоровой средой обитания. Богатые и власть имущие наслаждались высоким уровнем комфорта и праздно проводили время, при этом они зорко следили за теми недовольствами, которые окружали их на каждой улице, в каждом переулке и на каждом перекрестке.

Катон неистово противодействовал греческому влиянию – упадническому с его точки зрения. Однако одному человеку, который считался воплощением греческого влияния, Катон так и не смог противостоять. Таким человеком был герой битвы при Заме, непобедимый Сципион Африканский. Значительную часть своей жизни Катон посвятил тому, чтобы как-то опорочить его.

Его раздражало величие Сципиона. Он происходил из очень знатной семьи патрициев, члены которой много раз занимали должность консула. Как мы уже знаем, его отец и дядя были замечательными военачальниками. С двадцатилетнего возраста Сципион занимал командные посты в армии и за время своей службы не проиграл ни одного сражения и не видел римскую армию побежденной. Во время ведения военных действий в иноземных странах Сципион стремился создать вокруг себя обстановку, свойственную какому-нибудь эллинистическому монарху. У него не было ни терпения, ни внутренней гибкости, чтобы процветать в условиях рыночной конкуренции. Замечательный военачальник оказался никчемным политиком.

Катон считал, что самым худшим качеством Сципиона была его приверженность греческой культуре. Он любил носить греческие одеяния (а если он надевал тогу, то складывал ее таким способом, что давал повод своим недругам говорить о его женоподобном одеянии). Сципион написал автобиографию на греческом языке и очень хорошо говорил на нем. Двум своим сыновьям он дал греческое воспитание. По-видимому, его также получили две его дочери. Одну из них, Корнелию, которая вышла замуж за приверженца религиозных правил Тиберия Семпрония Гракха, считали очень культурной и высокообразованной женщиной.

Эти два человека впервые встретились в 204 году. Сципион находился в Сицилии, собирая свою консульскую армию для вторжения в Африку. Катон был одним из его квесторов, то есть занимал младшую выборную должность и занимался финансовыми вопросами. Он утверждал, что его командующий очень много денег брал на личные нужды, а также слишком щедро платил своим воинам. (Многие из них пошли в армию добровольно, таким образом, если бы утверждение Катона оказалось правдой, то верховное командование просто признало бы их наемниками.) Воины получали намного больше, чем это было необходимо для поддержания своей жизни, поэтому могли тратить излишки на роскошь и разные удовольствия. Другими словами, Сципион «губит исконную римскую простоту своих воинов». Это выражение Плутарха, но оно выглядит вполне правдоподобно, учитывая, что Катон всегда старался подчеркнуть свою неподкупность.

Сципион язвительно ответил ему, что больше не нуждается в таком скупом квесторе, и Катон вернулся домой, чтобы поднять этот вопрос в Риме. Вместе с Фабием он обвинил консула в том, что он бросил на ветер огромные деньги. Они также отмечали, что Сципион «вел себя как мальчишка, пропадая в палестрах и театрах, точно он приехал не на войну, а на праздник». В Сицилию отправили комиссию для расследования, но она не нашла никаких доказательств этого обвинения. Армия находилась в полной боевой готовности, как впоследствии показал Сципион, когда начал быстро громить войска Карфагена. На этот раз он отбился от всех нападок со стороны своих обвинителей, но они еще возвратятся. Ссоры и трения внутренней политики сильно раздражали его. Недруги Сциипона так и ждали, когда он совершит какую-нибудь промашку, которую они могли использовать против него.

Несмотря на то, что обвинение не подтвердилось, некоторые могли поверить в него, так как подозрения, высказанные Катоном и его сторонниками по отношению к Сципиону, имели основания. Пока победоносная республика решала сложнейшие задачи, а решив их, получила широкие возможности, военачальник в течение долгих лет находился вдали от Рима и от придирчивого взора сената (Сципион почти десять лет сражался в Испании и Африке с 211 года). Он командовал воинами, которые много времени провели в чужой стране. Раньше они были крестьянами и оставляли свои поля не более чем на несколько месяцев, но теперь их связь с землей почти полностью прервалась. Когда Сципион распустил свою армию, он попросил у сената дать воинам небольшие земельные участки из общественной земли (ager publicus) так, чтобы они могли где-то жить и как-то зарабатывать себе на жизнь. Если бы военачальник не позаботился о своих безземельных легионерах, то кто?

Сципион представлял опасность для государства, поскольку под его командованием находилась великая армия, которая, в крайнем случае, станет подчиняться только ему. Если бы он захотел, то, скорее всего, он смог бы ограничить власть сената и даже установить официальный или неофициальный деспотизм. На самом деле он не хотел этого. В глубине души он оставался верным такому государственному устройству, когда случайный выбор олигархии, смягченный демократией, приводил к ежегодной смене временных «монархов». Однако прозорливые сенаторы должно быть уже взяли на ум, что если какому-нибудь менее порядочному человеку удалось бы накопить достаточную силу, то он вполне мог бы ниспровергнуть республику.

Нельзя также сбрасывать со счетов, что превращение Рима из небольшого итальянского города-государства в непобедимую супердержаву привело к огрублению норм общественной жизни. Огромные богатства текли уже не только в казну, но и в карманы сенаторской элиты. Во время выборов широко распространилось взяточничество, а затем те, кого выбрали на должность, возмещали свои расходы. Они получали деньги из провинций, которыми продолжали управлять после того, как годичный срок их консульских или преторских полномочий истек. Сначала в число провинций входили две Испании (Ближняя и Дальняя), Сардиния, Корсика и Сицилия.

В 184 году Катона избрали на должность цензора. Он приложил все усилия, чтобы ограничить богатство и установить огромные налоги на роскошную одежду, повозки, женские украшения, мебель и посуду. Многие молодые люди отдавали целые состояния за красивых мальчиков или за соленую рыбу. Катон однажды сказал в народном собрании, «что об упадке нашего государства ярче всего свидетельствует то, что красивой наружности раба покупают дороже, чем полевой участок, а за бочонок сельдей платят больше, чем за пару быков». Какое отношение Сципион и его семья имели к такому поведению, мы не знаем. Однако, по словам Полибия, то, как жена Сципиона появлялась при всех на религиозных обрядах, говорит о том, что Сципион не предпринимал никаких попыток сократить расходы: «Она всегда появлялась так, чтобы показать свое высокое положение… О нем говорили не только ее роскошные одежды и богато украшенная повозка, но и все необходимые для проведения таких обрядов корзины, чаши, жертвенные сосуды и блюда, которые были сделаны из золота или серебра. За ней многочисленной свитой следовали сопровождающие ее служанки и рабы».

Критики Сципиона считали его роскошный образ жизни неотъемлемой частью общей картины морального разложения.

Катон питал сильное отвращение к злоупотреблениям властью, с которыми он столкнулся, будучи на посту цензора. Он безжалостно избавился от недостойных после того, как тщательно проверил списки членов сената и всаднического сословия. Однажды случай столкнул Катона с бывшим консулом по имени Луций Квинкций Фламинин, что очень напугало общественность. Фламинин проводил время с известным мальчиком-любовником по имени Филипп Карфагенянин. Он убедил Филиппа отправиться с ним в военный поход по Цизальпийской Галлии (ныне долина реки По). Как-то мальчик упрекнул своего возлюбленного за то, что он заставил его уехать из Рима как раз в то время, когда там начинались гладиаторские игры, и ему придется их пропустить. Вечером они устроили званый пир и напились вина. Тем временем в лагерь привели кельтского перебежчика. Он попросил увидеться с консулом для решения вопроса о его личной защите.

Кельта привели в шатер, и он обратился к Фламинину через переводчика. Пока он говорил, консул повернулся к своему любовнику и сказал: «Раз ты пропустил гладиаторские состязания, не хочешь ли посмотреть, как умрет этот кельт?»

Мальчик согласился, не считая предложение серьезным. Тогда консул достал свой меч, висевший у него на поясе, и ударил кельта по голове, пока тот еще говорил. Когда кельт собрался бежать, он пронзил его мечом. Такое нарушение справедливости к тому, кто искал дружбы с Римом, сильно потрясло римлян, но что было действительно ужасно для римского сознания, так это убийство на пиру, совершенное в пьяном угаре.

Неужели добродетельная республика Цинцинната докатилась до этого?

По мере того как блистательная победа над Ганнибалом отступала все дальше в историю, Катон и его друзья искали любой случай, чтобы омрачить репутацию Сципиона Африканского. А тот отвечал на эти нападки с неуклюжестью льва, пытающегося отразить стаю гиен. Противостояние обострилось в 190 году, когда Сципион со своим братом Луцием возвратился в Рим после успешной кампании против сирийского царя Антиоха Великого (это описано в следующей главе).

Несколько лет спустя во время заседания сената недовольный трибун, желая создать трудности, попросил Луция объяснить, куда он потратил сумму в 500 талантов, полученную от сирийцев в виде их первого взноса в счет крупной компенсации в 15 000 талантов. При этом, скорее всего, никакого подозрения в мошенничестве не было. Деньги, по-видимому, пошли на выплату жалования воинам. В любом случае, Луций, будучи консулом и главнокомандующим, должен был отчитываться за государственные финансы, однако за деньги, полученные от врага, у него было гораздо меньше ответственности.

Невзирая на то, кто прав, а кто неправ, Сципион Африканский, будучи почетным главой Сената (princeps senatus), вышел из себя. Понимая, что именно он является косвенным объектом нападения, Сципион попросил принести отчетные книги военной кампании, а когда их доставили, он разорвал их перед сенатом. В тот раз дело закрыли, но браться Сципионы показали себя своевольными и видимо нечистыми на руку. Оппозиция при Катоне вскоре возобновила свои нападки. Нашли еще одного трибуна, который поставил вопрос перед народом. Когда Луций снова отказался объяснять, куда он потратил эти 500 талантов, его оштрафовали и пригрозили заключить в тюрьму, если он откажется заплатить штраф. Однако другой трибун наложил на это решение вето. Но Катон был удовлетворен, поскольку он достаточно сделал, чтобы подорвать авторитет братьев, и больше не предпринимал никаких нападок.

Когда в 186 году разразился скандал с культом вакханалии, Катон (конечно же), обвинил Сципиона и его окружение в том, что именно он распространял греческие культы и влияния, которые теперь создали такую большую опасность для республики.

Последнее нападение на Сципиона состоялось в 184 году. На этот раз обвиняемым стал сам Сципион (новое обвинение представляло собой сочетание старых). Огромная толпа клиентов и друзей сопровождала его на Форум. Согласно Полибию, он говорил кратко с присущим ему хладнокровием: «Народу римскому не подобает слушать чьи бы то ни было наговоры на Публия Корнелия Сципиона, ибо что осмелятся говорить обвинители, ему одному обязанные тем, что могут говорить».

Слушание дела перенесли на новую дату, которая оказалась годовщиной битвы при Заме. Такую замечательную возможность нельзя было упускать. Сципион прибыл в суд и объявил, что собирается подняться на Капитолийский холм и поблагодарить богов за победу. Всякому, кто решит сопровождать его, он будет очень рад. Вся толпа единодушно оставила Форум и последовала за Сципионом. Искусный политик не остановился в Капитолийском холме и за оставшуюся часть дня посетил другие храмы в городе. Все это выглядело так, как будто Рим отмечал праздник, организатором которого был Сципион Африканский. Старое обвинение Катона стало реальностью.

Для гордого патриция этого оказалось достаточно. Он удалился в свою виллу в Литерне – городе на песчаном берегу близ Кум – и отказался явиться на суд, когда объявили новое заседание. Он ссылался на свою болезнь, и это, скорее всего, было не дипломатическим оправданием, а правдой, поскольку в этом же году он умер в сравнительно раннем возрасте. Ему было всего пятьдесят два года.

Он оставил завещание, где просил похоронить его не в мавзолее Сципионов на Аппиевой дороге, а на территории своей виллы. Самый талантливый римский полководец больше не желал иметь ничего общего со своим неблагодарным городом, даже после смерти.