Текст книги "Путь самурая"

– Вообще-то капитан мой сослуживец, а твой ларек находится на моем участке! А не на его! – продолжил я образумливать толстогубого азера.

– Да мне плевать, кто на каком участке! Я ему плачу – вот вы с ним и разбирайтесь! – разбушевался азербайджанец. – А я сейчас возьму и напишу на тебя заявление! За вымогательство! И с тебя погоны сорвут!

Я не успел даже удивиться – как это кавказец в пылу беседы заговорил почти без всякого акцента. Он что, нарочно его подделывал? Кстати. Я слышал о таком явлении. Многие нерусские, прекрасно знающие русский язык, специально говорят с дичайшим акцентом. Для чего? А чтобы не считали умными, чтобы соответствовать облику нормального приезжего «чурки». Так легче взятки от них берут, и вообще – не считают опасными. Слишком чисто говорящий по-русски может быть засланным казачком…

Меня зло взяло. Черт подери, что он несет? Я на самом деле должен проверять его павильон – сертификаты на товары, наличие запрещенных товаров, наличие кассового аппарата и все такое прочее. Так какого черта он мне тут комедию исполняет?! И я вообще-то ни слова не сказал о какой-то там мзде! Пока не сказал…

Я потребовал сертификаты – и вместо сертификатов получил пятерых кавказцев, вылезших из задней комнаты. Они начали вопить, что-то горготать по-своему, хозяин тоже вопил что-то про Городницкого, про то, что менты обнаглели, и еще что-то тупое, идиотское. И наступил такой момент, когда мне надо было решить: вступать в битву с шестерыми кавказцами или уйти несолоно хлебавши.

Да, я мог вступить в битву, они бы мне наваляли, пошли бы под суд и параллельно завалили бы надзирающие органы кучей жалоб на беспредел отдельно взятого участкового, на то, что он пытался вымогать деньги у честного гражданина, и они только защищались – потому вшестером и переломали ему ребра. Ну да, их все равно осудили бы, меня потаскали бы по инстанциям, но осадок все равно остался бы. И в конце концов за мной могли бы установить «негласку», чтобы узнать, как я разлагаюсь, коррумпируюсь и загниваю, и понять, как поэффективнее пресечь мою противоправную деятельность, порочащую образ российского милиционера. Могут и до увольнения довести! А мне этого не надо, точно. В любом случае все мои планы на ближайшее время точно рухнули бы – тренировки, месть и все, все, все.

В общем, я ретировался, полный злобы и туманных угроз. Я не знал еще, как отомщу этому самому Ибрагиму за свой позор, но был полностью уверен, что так это и случится.

От Ибрагима я побрел в пикет, надеясь встретить там того же Городницкого – он после планерки обязательно появляется в опорном, чтобы совершить свой обычный обход по торговым точкам курируемого им участка. Ну – чтобы не забывали, а еще – чтобы прихватить чего-нибудь из продуктов или выпивки в счет будущих выплат. Так все участковые делают. Или почти все. Я только так не делал – до сих пор.

На мою удачу Городницкий был на месте и, когда я ворвался в пикет, кипя пролетарским гневом на жадных торгашей, поднял взгляд на мою раскрасневшуюся от жары и быстрого шага физиономию и удивленно спросил:

– А ты чего не дома? Тебя же отлеживаться отправили!

И тут же озабоченно добавил:

– Смотри, меня не зарази! Мне работать надо! Некогда болеть!

– Викторыч, что за фигня? Ты почему крышуешь ларьки у меня на участке? Своего мало, что ли? Какого черта ты к Ибрагиму полез?

Городницкий снова слегка ошеломленно посмотрел на меня, пожал плечами и довольно натурально спросил:

– Ты с ума сошел? Какая еще крыша? Ничего не знаю! Ты своими делами занимайся, а не придумывай всякой ерунды! И не слушай всяких там азеров!

– А с чего ты решил, что это азеры мне сообщили о том, что ты их крышуешь? – вкрадчиво спросил я, глядя в глаза капитану Городницкому.

– А кто еще-то? – хмыкнул он. – Хачики вечные выдумщики! Такого напридумают – хоть стой, хоть падай! Не знаю ничего! Не мешай!

– Ну ты, Викторыч, и козел! – не выдержал я, и Городницкий тут же взвился:

– Ты как со мной разговариваешь?! Со старшим по званию?! Да я на тебя рапорт напишу!

– Да пошел ты на хрен! – ласково сообщил я и направился к выходу из пикета. – Еще и в ООН напиши!

Вышел я из пикета в совершенно дурном настроении. Вот на кой черт надо было злить Городницкого? Посылать его? Викторыч мне, конечно, не друг, но так-то он мужик неплохой, незлой, но при этом еще дико самолюбивый и злопамятный товарищ. С него станется накатать рапорт! Правда, хрен что докажет – я от всего откажусь, нас ведь было только двое, но опять же – осадок останется. И теперь Викторыч будет мне вредить.

Вот ведь какое дело – деньги! Чуть коснись их, и начинается – приятели превращаются в недругов, недруги – в настоящих врагов.

А настроение бесповоротно испортилось. Я ведь хотел пройтись и по другим торговым заведениям на своем участке – по мелким заведениям, само собой! Крупные магазины, и уж тем более предприятия, что находятся в офисном здании на углу улицы (всякие там ООО и ЗАО), платят птицам полетом повыше – или парням из уголовки, или вообще кому-нибудь из областного УВД. Ну или бандитам. Хотя частенько и тем, и другим.

Кстати, я не понимаю, почему многие платят бандитам. Выгоднее ведь платить ментам! На ментов всегда можно найти управу, а на бандитов? Они же беспредельщики! Сегодня ты им платишь двадцать процентов, завтра – тридцать, а послезавтра они захотят забрать все! И что тогда? Их только убивать, и больше никак! Ну да, есть и менты беспредельные, но… бандиты все-таки всегда хуже. А крыши сейчас ставят все. Время такое! Лихое…

Итак, Городницкий успел залезть и на мой участок, и на своем все прибрал. А что тогда мне? Шинкарка, и все? Это сколько я буду копить на машину и на оружие?! Нет, надо что-то придумывать с деньгами. Интересно, а Гаранкин кого «курирует»? Приемку металла, скорее всего. Ту, что в гаражах. И ту, что за стадионом. Говорят, приемки – выгодное дело. Они ведь, кроме денег, еще и спирт барыжат. Расплачиваются за металл «Роялом» и всякой такой дребеденью – по завышенной цене, само собой. У меня на участке еще куча магазинов, несколько ларьков больших и малых, ресторан, гостиница…

О! А если попробовать гостиницу взять на абордаж? Не-е… это вряд ли. Такие штуки «курирует» областное начальство. И скорее всего – соседи. Почему соседи? Потому, что они сидят через стенку: тут УВД, а через стенку – ФСБ. Здание одно и то же. Вот и прозвали их соседями – называют эдак иносказательно, как в древности зверей называли. Медведь – косолапый, Топтыгин. Лось – сохатый. Одних называли потому, что боялись спугнуть. Мол, услышат свое имя и убегут. Других – чтобы не приманить.

Вот так и фээсбэшники. Назовешь по «имени» – приманишь на свою голову. А их хоть и потрепали в перестройку и постперестроечное дерьмократическое время, но опыт выслеживания и подглядывания у них остался – он в крови и никуда не делся. Да и финансирование у них покруче, чем у нищих райотделов: наводнят тот же опорный записывающими устройствами – без чужого уха не вздохнешь! И загремишь под фанфары лет на семь. Гаишников вон на раз с линии снимают!

Кстати, а может, попробовать в гаишники протиснуться? Свободы больше: уехал на линию, и нет тебя! И машину под зад тебе подгонят!

Ага… и под статью подведут! Нет более просматриваемой службы, чем гаишники! Где деньги – там и пасут со всех сторон! Присасываются! Знаю, слышал, как убирают из ГАИ неугодных им людей. Знакомый у меня был гаишник. На выезде из города на посту стоял. И вот на него негласку установили, то есть негласную проверку. Проще сказать, сидит какой-то хрен в гражданской машине, одетый тоже по гражданке, и пасет этого гаишника. Что тот делает на посту, как делает, зачем делает – в общем, все, что гаишник делал за время дежурства, заносит в рапорт – и начальству на стол. А те по результатам проверки делают выводы. Выговор, другой, третий и… неполное служебное соответствие, и пошел парень… куда? Ага, в него! В наше любимое народное хозяйство!

Ну и вот – пишут рапорт на парня, одной фразой если передать: «Пассивно нес службу, мало останавливал транспорт».

На следующую проверку, через несколько дней, – он уже предупрежден. Сообщили добрые люди, что будут проверять (гаишники тоже непросты, есть у них каналы и есть деньги, чтобы подмазать нужные шестеренки, – предупредят!). И он на КП мечется мелким бесом! Транспорт терроризирует! Протоколы составляет! Пьяных ловит! Рвет и мечет, в общем! И что? Результат проверки: «…бесцельно останавливал транспорт». Круг замкнулся.

Нет, все-таки участковому проще, точно. Мы словно кошачье дерьмо на подошве сапога – никому не нужны! Щиплем бабло по мелочи, и, если не зарываемся, никто нас и не трогает. Не те масштабы! А вот стоит высунуться…

Нет, гостиница отпадает. И офисы фирм отпадают. И антикварный подвальчик. И скупка золота с ювелиркой. И даже большой продуктовый на углу, который когда-то был «Продуктовый магазин номер один», тоже отпадает! Руки коротки. Только ларьки щипать да таких, как эта шинкарка…

Кстати, а что она там говорила насчет Косого? Кого он там подломал? А! Вспомнил! Армена! Да, был такой шум. Армен на участке Городницкого ларек держит. Это возле бывшей столовой, а ныне ночного клуба «Глория». Ничего так ларек, хороший, крепкий. Не хуже, чем у Ибрагима. На самом деле их грабанули – кассу сняли и суточную выработку. А у него очень недурно идет – рядом ночной клуб, там все дорого, так посетители клуба и ныряют к Армену. Представляю, как хозяева ночного клуба зубами скрипят! Но тут если только убивать Армена – он торгует законно, ничего не нарушает. А то, что цены у него ниже, так и что? Ну не у Армена возьмут, так пройдут немного – и там целый ряд магазинчиков разного калибра! Все равно найдут, если надо! И сигареты, и бухло, и пожрать!

Итак, мыслишка хорошая возникла! Пойду-ка я к Армену… может, что-то и выгорит! И Городницкому, может, нос натяну!

Ларек Армена, в общем-то, и не совсем ларек. Магазинчик. Заходишь внутрь – прилавки, стеллажи, все как положено. И ночью они не баррикадируют вход, оставляя в стальной ставне маленькую кормушку для ночных посетителей, как делают их конкуренты. Торгуют круглосуточно: как днем, так и ночью.

На том и погорели. Ночью к ним ворвались трое придурков в масках, продавщицу и охранника положили на пол – обрез в руках у отморозка, не больно-то погеройствуешь. Кассу вскрыли, а еще забрали кругленькую сумму, приготовленную к инкассации. Нахватали товара, тоже на приличную сумму: сигарет импортных блоками, водку самую дорогую, виски, икру красную, колбасу – ну все, что смогли унести, то и унесли! И похоже, что на сумму едва ли не большую, чем была в кассе. Приезжал наш опер зональный – Галдин, состроил умную рожу, приехал эксперт Михал Карпыч, тоже умными словами покидался. Снял отпечатки пальцев, и… все! Каюк! Трупа нет? Нет. И кто будет искать бухло со жратвой? Все уже давно пробухали и прожрали! И не удивлюсь, если Армен дал денег оперу, чтобы шевелился шустрее, только вот напрасно – он, Армен, никому не нужен. Только бабок с него снять, и все. Впрочем, как и мне. Как и всем ментам в этом районе. «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих!» – так вроде было сказано?

Армен был на месте – вполне себе приличный мужчина лет пятидесяти, в костюме с галстуком, темно-синей рубашке, в начищенных до блеска узконосых туфлях. Почему они любят такие туфли, кавказцы? Даже странно. Узкие, длинные, ну прямо-таки восточные сапоги, аж загибаются! Как из восточных сказок!

Меня принял вполне доброжелательно, тем более что мы с ним встречались после того самого ограбления – я подходил по вызову, присутствовал, дежурный я был по пикету. Впрочем, присутствовал чисто в роли статиста. Вызвали, мол, сделай поквартирный обход и все такое прочее. Ага! Щаззз! Вот пусть Городницкий и ходит по квартирам, выслушивая всякие гадости! Его участок! На нем и висит ограбление, на Городницком! В общем, перекинул я на него эту работу с совершенно спокойной совестью.

Армен усадил меня за столик в своем кабинете. Девчонка-продавщица (их у него сейчас две) принесла чаю, конфет, и я с немалым удовольствием отпил из чашки – жара, вспотел, пока шел. Пить хочется. И кстати, у Армена кондиционеры. Старые еще, бакинского завода, тарахтят, как самолет, но работают исправно. Температура в кабинете – одно удовольствие! Надо отдать должное – заботится Армен о персонале. Впрочем, в прохладе и товар не сразу портится, не так, как у его конкурентов. Вроде того же азера Ибрагима. Ух, разозлил он меня! Ну, ничего… не последний день живем. Разберемся!

Кстати, ситуация с Ибрагимом отвратная. Согласно какому-нибудь сценарию идиота-сценариста, я сейчас должен написать рапорт начальству, ларек Ибрагима возьмут приступом, и ему пришьют статью «Неповиновение представителям….». А когда станут делать обыск в его ларьке, найдут ящик с шаурмой из Афганистана, начиненной первосортной продукцией добрых афганцев. «Маски-шоу», злые азеры повергнуты наземь, и я торжествую! Вернее, торжествует закон и справедливость.

А вот как бы не так! Попробуй я вытворить что-то подобное – меня на смех подымут! Тот же зам Гаврилов. «Если участковый не умеет заставить себя уважать, какой он тогда милиционер?! Пусть тогда идет в народное хозяйство, раз не умеет работать!»

Никаких «маски-шоу», никаких разгромленных ларьков с изъятой паленой водкой. Забудьте!

Чай закончился, и я без сожаления отставил чашку в сторону. «Хорошего понемножку», – сказала бабушка, вылезая из-под трамвая и держа голову под мышкой. Отец покойный так говорил. Приступаем к разговору!

– Армен, как продвигается дело по поиску тех, кто тебя ограбил?

Армен удивленно поднял брови, посмотрел на меня, будто впервые увидел:

– А я от тебя хотел узнать! Вот это здорово! Вы же ищете преступников!

Армен говорил по-русски чисто и довольно-таки литературно. Явно высшее образование. Впрочем, не надо обольщаться его «вывеской» – все кавказцы в нашем городе связаны с национальными диаспорами, и как следствие – все криминальны донельзя. Он может чисто говорить по-русски, цитировать классиков русской литературы или читать стихи Пастернака, но где-то глубоко в его кармане – фигурально выражаясь (а может, и не фигурально!) – лежит остро наточенный нож, и попробуй-ка тронь его интересы! Живо глотку перехватит, и пискнуть не успеешь! На то был и мой расчет…

– Не знаю, кто ищет и как ищет, – честно признался я. – Но если хочешь, чтобы я нашел…

Пауза. Армен иронично ухмыльнулся уголком рта и, откинувшись в кресле, сцепил руки, удобно расположив их на животе.

– Хочешь сказать, что весь РОВД не нашел, а ты найдешь? То есть они ослы, а ты молодец?

– Хм… ну я бы не стал так уж круто формулировать, но… по сути – да.

Помолчали, глядя друг на друга, затем я решился взять быка за рога. То есть Армена за бумажник.

– Армен, не будем ходить вокруг да около – я знаю, кто тебя ограбил, знаю, где он тусуется, и, если есть такой интерес, отдам тебе его с потрохами!

– А как же закон? – хищно оскалился Армен. – Ты же должен посадить его в камеру, долго уговаривать дать показания, пугать отправить в камеру с «обиженкой», побить по почкам резиновой дубинкой? А потом отправить дело в суд, чтобы вор ушел на зону? Лет на пять. И через три вышел.

– Не путай следака с участковым. У меня свои задачи. Я помесь опера, следака и вытрезвителя. Мне вообще-то раскрытие в кон, палку поставлю, но… деньги важнее. Итак, к главному – сколько дашь за информацию о беспредельщике?

– Да… как всегда, главное – это деньги… – потускнел Армен, он же в миру Армен Борисович Давитян, – сколько ты хочешь?

– Двадцать процентов от той суммы, что они взяли. После того как ты его возьмешь и убедишься, что они – это они. И потом ты будешь платить мне, а не Городницкому.

– Хм… а что ты будешь делать за эти деньги? Типа нас не трогать? Так Городницкий тогда тронет. Он может напакостить, уверен!

– Я разберусь с Городницким. Это моя проблема. Отсылай его ко мне. И не смотри, что он капитан, а я лейтенант – у нас свои понятия и правила. Я с ним решу. Что буду делать? Во-первых, как ты и говоришь, не трогать. Во-вторых, если тебя начнет обижать кто-то из наших или не наших, я буду этот вопрос регулировать, если ты сам этого сделать не сможешь. Ну и прямые милицейские обязанности – в первую очередь. Вдруг повторится твоя неприятность – тут же звонишь мне, и…

– Ты находишь преступника… – закончил за меня Армен, странно, можно сказать, скептически улыбнулся. – Только вот как тебя срочно найти?

– По телефону в опорном или по телефону в РОВД. Чуть позже я куплю себе сотовый телефон и будешь звонить на него. Напрямую!

– О! Ты серьезный парень! – Армен доброжелательно улыбнулся, но в улыбке его все равно таилась немалая толика ехидства, это сразу было видно. – И почему это я раньше о тебе ничего не слышал? Нет, слышал, что есть еще тут в пикете один молодой участковый, потом тебя видел, когда приезжала опергруппа, ну и все. Тогда ты показался мне таким… хм… равнодушным. Тебе все было пофиг.

– Ты где учился языку, Армен? – не выдержал я. – Ты разговариваешь по-русски не хуже меня!

– Так я вырос в России! – улыбнулся Армен. – Учился здесь. В школе, потом в институте. В сельскохозяйственном, да. «Сельхознавоз», знаешь, да? На площади. Ну вот, там. Агроном я. Пашенку свою пашу! Хе-хе-хе…

– Неплохо пашешь! – обвел я взглядом кабинет Армена. – У тебя и еще есть магазины, так?

– Есть. И продуктовые, и обувные, и с одеждой. Все есть. Я не богатый человек, но деньги водятся, да!

– И воспитанный человек, – польстил я Армену. – До тебя я заходил к некому Ибрагиму, азеру, что на углу поставил торговый павильон. Вот тот – мразь! Быдло, самое настоящее! А ты – видно, что образованный человек!

– Азер… ненавижу азеров! – Армен буквально потемнел, глаза его сузились. – Я бы их всех… к стенке поставил! Твари! Знаешь, что они сделали, когда у нас в Спитаке землетрясение случилось? Знаешь? Праздник они устроили! С фейерверками! У нас горе – а они радовались, твари!

– М-да. Нехорошо… – согласился я, вполне себе искренне. Действительно, свинство самое настоящее. Разве так можно?

– Ладно! – решился Армен. – Я согласен. Кстати, выплата Городницкому как раз сегодня, он хотел к вечеру ко мне зайти. Я тебе ее отдам. Поверю на слово. Кстати, а ты веришь мне на слово? А если я найду твоего… ну, грабителя этого, по твоей наводке, а потом скажу тебе, что не нашел? Что это все неправильные сведения? Ну, чтобы денег не платить?

Армен улыбался, но было в улыбке что-то неприятное, нехорошее. Как если бы за портретом Джоконды вдруг возник лик Сатаны – оскаленный, с рогами и длинными клыками.

– Не боюсь! – твердо заявил я. – Во-первых, ты человек порядочный, я навел о тебе справки. – Брехня, но надо же пустить пыль в глаза! – Во-вторых… а стоит ли ссориться с дельным человеком? Повторюсь, на звание не смотри. На дела смотри. Я много чего могу.

Я не знал пока, что я могу на самом деле, но одно могу точно – пускать пыль в глаза собеседнику. Уж врать меня родная контора научила! Создавать дымовую завесу из пустых слов, создавать видимость деятельности, в общем – делать хорошую мину при плохой игре.

– Хорошо!

Армен поднялся, прошел к сейфу, отпер его, щелкая ключом. Достал из него небольшой конверт и, подойдя ко мне, положил конверт на стол:

– Это зарплата Городницкого. Материальная помощь родной милиции, так сказать. Ну а теперь я жду имя и адрес. Кстати, а ты не боишься, что я их просто грохну?

– Грохни, – кивнул я, убирая конверт в свой дипломат. В конверт даже не заглянул. – Только не на моем участке! – добавил я после короткой паузы. – Земля чище будет, если таких подонков на ней не станет. Вот, возьми.

Я протянул Армену листок бумаги, напечатанный на машинке, и поднялся, давая понять, что больше у меня дел к этому человеку нет. Мне плевать на Митяя Косого, он же Дмитрий Косых. Подонок еще тот, я проверил. Пробил его по адресному. Ранее судимый – по «бакланке», она же «хулиганка», за тяжкие телесные. За угон сидел. За уличный гоп-стоп. В свои двадцать пять лет уже успел крепко посидеть, практически – злостный рецидивист. И при этом, как я уже успел узнать у шинкарки, особым авторитетом не отличался, как и умом.

Болтать по пьянке о своих «подвигах» может только настоящий «баклан». Хотя бы сообразил, что, если армяне узнают о его подвигах, башку точно отрежут. Сумма-то была вполне приличной, а кроме суммы – это потеря авторитета, который очень ценится у кавказцев. Возникнут шепотки за спиной: мол, его кто хочет грабит, что он за мужик такой?! Его никто не уважает! Он… БАБА! Страшное оскорбление для кавказца – назвать его женщиной. Только кровью смывают!

Так что и в самом деле Косой зажился на этом свете. Я на самом деле считаю, что некоторым людям не надо жить. Просто потому, что они портят жизнь другим. Вот, к примеру, существуют некие живые существа, живут себе и живут, но… за счет других живых существ, поедая их плоть, их пищу, лишая здоровья, а то и самой жизни. И как с ними поступают, с этими самыми глистами? Убивают. Или изгоняют из организма. Это уж как получится.

Так и тут – эта мразь, этот глист Косой паразитирует на живом людском организме. Так зачем ему жить? Надеюсь, больше я его не увижу…

От Армена я пошел к Сазонову, мучительно размышляя, что же мне такого сотворить с Ибрагимом, каким карам его подвергнуть и как до него добраться. Ничего умного в голову не шло, и я решил отложить свои размышления до окончания тренировки.

Сазонов встретил меня как обычно – спокойно, без особых эмоций: «Пришел, и хорошо. Клади вещи. Одежду принес? Ну и молодец!»

А потом вдруг огорошил – без всякой подготовки и, так сказать, прелюдий:

– Вот что, Андрей… переезжай ко мне жить. Дом у меня большой, комнату я тебе дам – уже выделил, и все свободное время будем заниматься твоими тренировками. Ты экономишь на проезде – и во времени, и в деньгах, и это самое время можешь спокойно пустить на наши уроки. Как ты на это смотришь?

После небольшой паузы и подтягивания отпавшей нижней челюсти на свое законное место я ответил, что, в принципе, совсем не против, если, конечно, Сазонова не затрудню. И на что он так же спокойно ответствовал, что раз сам предложил, значит, это все его никак не напрягает. И одно только правило – чужих в дом не водить. Например, девок, даже если они все похожи на Мэрилин Монро. Если захочется совершить известный акт – делать это в своей квартире, а не в его, Сазонова, доме и не на принадлежащей ему кушетке. Не то чтобы ему было жалко и не то чтобы он завидовал молодому поколению, делающему ЭТО, просто ему не нужно, чтобы чужие видели то, что происходит в доме. Ну и вообще… береженого бог бережет, а не береженого конвой стережет.

Я с ним тут же согласился, не собираясь пояснять, что на амурные дела меня и не тянет. Ну… почти не тянет. Тут же вспомнились Танька из «детской комнаты» и ее простенький аналог – продавщица из ларька. И я снова вдруг с удивлением почувствовал прилив крови к чреслам…

Ну, раз я согласен – время приступить к тренировкам. И мы приступили.

И это было отвратительно!

Первое, с чего начал Сазонов, – снова дал мне выпить какой-то дряни, а еще несколько капсул с непонятной маркировкой. Я таких никогда не видел: ярко-красные, маленькие – их было три. И две желтые, чуть побольше. На мои страдания по теме: «Меня тошнит от ваших дурацких таблеток!» – Сазонов не обратил ровно никакого внимания, вроде как не я ему что-то сказал, а муха пролетела или комар прожужжал. Впрочем, скорее всего, на комара он бы обратил внимания гораздо больше. То ведь комар, а не я, убогий.

А потом началось избиение. Без еды, питья чая и всего такого – просто избиение. Меня поставили к стене дома и расстреливали круглыми камешками-галькой, выпущенными твердой рукой персонального пенсионера.

Он бросал камни с такой силой и такой точностью, что при всем желании я смог уклониться самое большее от трети запущенных в меня снарядов! Камни со стуком били меня в голень, ударялись в плечи, в солнечное сплетение, и единственное место, в которое Сазонов не целился, – моя голова. В остальные места – куда угодно. Даже в пах!

Как раз после очередного пропущенного броска, когда камешек едва не лишил меня способности развлекаться с приведенными в мою квартиру похотливыми продавщицами, я возмутился и, корчась на земле и зажимая пах руками, вежливо и вкрадчиво спросил:

– Да вы не охренели?! А если бы вам так «хозяйство» отбить?! Встали бы сами к стене! Слабо?!

Сазонов ничего не ответил, кивнул на ведро, полное таких камешков (и где набрал-то столько?!), и предложил:

– Кидай в меня. Ну?! Кидай! Куда угодно! Кидай!

Я не заставил себя долго ждать и, кипя благородным гневом, набрал горсть камешков из ведра и с наслаждением запустил первый камень в пах проклятому пенсионеру. Если и осталось у него что-то от мужской половой системы – пусть отсохнет окончательно! Ибо не́ хрена обижать молодых перспективных мстителей!

Щелк! Не попал! Камень, пущенный от души моей недрогнувшей рукой, врезался в стену, каким-то чудом миновав тело супостата. А затем второй камень. Третий. Четвертый!

Теперь я метал камни, как пулемет, с трудом сдерживая мысль о том, что хорошо бы набрать полные горсти этих камней и швырнуть в неутомимого старичка-пенсионера! Чтобы не вертелся, как уж! Чтобы принял свою участь с выражением безмерного страдания на лице – какое, например, присутствует у меня!

Только не вышло. Камни пролетали мимо Сазонова, рикошетируя от стены и чудом не затрагивая штанину или рубаху. Как он умудрялся уклоняться, я так и не понял. Вроде стоит на месте, вроде бы не особенно-то и двигается, а вот же тебе – ни одного попадания! Впрочем, нет – одно попадание было. Когда один из камней отразился от стены дома Сазонова и врезал ему точно по затылку. После чего Сазонов выругался и серьезно обвинил меня в том, что я это нарочно бросил в стену так, чтобы попасть ему по голове. Шутил, конечно, но говорил он это с каменным лицом и абсолютно серьезным голосом. Тоже, кстати, искусство – чтобы так врать, надо учиться этому много лет!

А потом я снова встал к стене. Предварительно собрав разбросанные снаряды. А когда собирал, Сазонов снова «стрелял» в меня, ползающего на корточках, норовя попасть в зад, в плечи, ну и… в другие места. Но теперь мне было не обидно и даже смешно. А еще я почувствовал азарт: как же сделать так, чтобы этот старый негодяй в меня не попал?

«Старый негодяй» не стал меня долго держать в неведении и прочел мне лекцию о том, как я должен следить за движениями противника, чтобы угадывать траекторию броска, а соответственно – полета снаряда. И следить не только открыто, но и боковым зрением, что вообще-то гораздо сложнее.

И так мы «развлекались» не меньше часа.

По прошествии этого часа минут пятнадцать сидели у стола, пили чай с незнакомыми мне травами, а затем снова занялись тренировкой. Теперь уже отрабатывали приемы защиты и нападения, которые Сазонов показывал вначале медленно, а затем быстро, в действии, в дальнейшем раскладывая на составляющие, которые я и усваивал, насколько мог.

Дело шло довольно-таки медленно, я никак не мог чисто повторить все те плавные, прихотливые движения, против которых протестовала вся моя сущность милиционера.

Почему протестовала? Ведь, казалось бы, разве меня не учили рукопашному бою? Боксу, карате? Так вот, и бокс, и карате – это спорт. И те удары, которые там наносят, не должны убивать человека. Да, если их нанести с достаточной силой, умением и точностью, этими ударами можно покалечить. И даже убить. Но изначально они не рассчитаны ни на то, что покалечат, ни на то, что убьют!

То же самое касается рукопашного боя, являющегося смесью всех вышеперечисленных стилей борьбы, а еще – дзюдо, самбо и чего угодно. Конечно, я имею в виду рукопашный бой, который дают милиционерам, выхолощенный, годный для того, чтобы «пресечь и задержать»! Но не искалечить и убить!

Милиционер не должен убивать преступника. Он его задерживает и направляет по служебной цепочке – к следователю и потом в суд. В отличие от военного диверсанта, не озабочивающегося такими, понимаешь, тонкостями!

Это война. А на войне ты должен в кратчайшие сроки вывести противника из строя, а как ты это сделаешь и что будет с противником после применения спецприемов – кого это волнует? Если только похоронную команду, потому что им работы прибавится.

Вот и протестовала моя душа – я НЕ ДОЛЖЕН убивать противника! Вырубить, связать и… доставить. Все! Нет, не удовольствие ему доставить – всего лишь отправить в РОВД для принятия мер.

Эти приемы были таковы, что примени я их в полную силу, сделай все так, как надо, – и соперник погиб. Подлейшие приемы, без каких-либо сдерживаний морального плана. Удары в глаз сдвоенными пальцами, раскрытыми пальцами, удары в горло, в кадык, ломание пальцев, выламывание суставов рук и как вишенка на торте – разбивание гениталий противника в любом моем положении и состоянии. Стоя, сидя, с земли, на расстоянии – с помощью подручных средств вроде палки, камня и голыми руками. Удары во все уязвимые места, коих, как оказалось, не так уж и много.

– Ты что, киношный кунфуист? Одним ударом ломаешь кирпич? Или, как дурак, ходишь в соломенной шапке и потом летаешь по воздуху, побивая противников, вооруженных мечами? Это все чушь собачья! Чушь! Сказки! Представь – перед тобой сильный, умелый противник, спортсмен, боксер, который привык не только наносить удары, но и получать их. Как ты будешь с ним драться? Обмениваясь ударами? Ты на его игровом поле, там, где он сильнее! И у тебя только три тактики, которые принесут успех в этой схватке. Первое – просто-напросто его застрелить. Ах да! Я забыл первую тактику – ты можешь убежать. Если сумеешь. Но мы эту тактику не рассматриваем, исходя из задачи – обязательно победить того, с кем ты вступил в схватку. Итак, застрелить. Но ствола нет. Есть нож. Нож – великолепное оружие, с помощью которого умелый человек победит большинство самых сильных и умелых людей – кроме тех, кто обучен бороться против ножа. Итак, нож. Тут уже твоя задача – заставить противника истечь кровью и в конце концов поставить под удар самые уязвимые точки: мягкий живот, хрупкое горло, глаз – очень неплохо бить в глаз ножом! И вообще любой удар ножом в лицо – режущий, колющий – приводит к замечательному результату! Противник гарантированно выходит из борьбы! В глаз – это в большинстве случаев смертельно, клинок проникает в мозг. В этом случае хорошо бить неожиданно, тогда объект даже не успеет крикнуть. Режущие удары – тоже хорошо, ими ты, конечно, не убьешь, но боль и кровотечение таковы, что неподготовленный человек практически всегда впадает в шоковое состояние и не способен драться. Спортсмен-боксер привык получать удары, но не привык к тому, чтобы ему тыкали острым предметом в глаз или полосовали щеки. Когда чей-то нож скрипит на твоих зубах, рассекая щеку, то становится не до защиты чьих-то интересов, и уже ничто не интересует, кроме своей раны и возможности ее зашить. Почему-то люди очень озабочены тем, как они выглядят, забывая, что со шрамом на щеке жить можно, а вот с ножом в печени – вряд ли.