Текст книги "Сбежавший нотариус"

VIII

Либуа, облокотившись на стол, с нетерпением требовал продолжения рассказа.

– Я не встану с места, – заявил он, – пока вы не расскажете мне до конца историю вашей тетушки… или, вернее, реванша, обещанного Реноденом, которого так долго ждали ваши родственники.

И, чтобы напомнить Мореру, на чем он остановился, художник прибавил:

– Вы дошли до того момента, когда Реноден пообещал вашим родственникам в будущем отомстить Бержерону.

– Вот что случилось дальше. Я вам говорил, что вдова фабриканта, выйдя замуж за Бержерона, обладала громадным состоянием. Достойный супруг, надеясь запустить руку в ее миллионы, вертелся волчком, и порой ему удавалось выманить у нее пару тысяч франков.

Госпожа Бержерон, узнав, что нотариус, которому она доверяла, умер, обратилась к Ренодену. Она сообщила ему о своих планах на будущее. Ее иллюзии при вступлении в брак быстро рассеялись: она ясно поняла, что вышла замуж за негодяя. Ее сильно тревожила мысль, что будет с ее состоянием в случае ее смерти. Бедная женщина, страдавшая хроническим воспалением легких, знала, что дни ее сочтены.

Брачный контракт представлял собой само совершенство: не было ни единого двусмысленного пункта, к которому можно было бы придраться. Прежний нотариус точно из бронзы вылил его, не оставив ни малейшей трещинки.

«Хорошо, очень хорошо! – одобрил Реноден, принявшийся за чтение завещания, написанного матерью Лоры под диктовку ее нотариуса. – Есть только одно упущение, но его легко можно исправить. Вот тут, где я держу палец, напишите: «Исполнять немедленно и обозначать употребление».

«А дальше?» – спросила госпожа Бержерон, написав. «Это все. Только пять слов. Теперь подпишите». Пока она подписывала, у нотариуса мелькнула новая идея. «Вашему мужу знакомо это завещание?» – спросил он. «До последней строчки». – «Вы читали его ему или давали прочесть самому?»

Госпоже Бержерон больше нечего было стесняться, потому она ответила без обиняков: «Бержерон подкупил одного из клерков прежнего нотариуса, тому удалось снять копию с акта. Молодой человек после признался в этом своему патрону. Вот каким способом муж узнал о завещании». – «О, значит, он прочел его целиком! – улыбнулся Реноден. – Кроме пяти слов, которые вы теперь прибавили и подписали. И так как это известно только нам двоим, то я советую вам в интересах вашей дочери никому ничего не говорить». – «Даже без вашего совета я никогда не открыла бы рта».

После этого свидания нотариус пришел к моему отцу и воскликнул в порыве радости: «Долго я подкарауливал негодяя, но наконец-то он попался!» – «Расскажи, пожалуйста, каким образом», – попросил отец. «Посредством пяти слов, – ответил нотариус. – И будьте спокойны, сыр в мышеловке: рано или поздно наша крыса неминуемо попадется».

На другой день после того, как госпожа Бержерон посетила нотариуса, в контору явился ее муж. Он остался доволен этим визитом. Вместо сердитого, неприступного нотариуса, отправившегося на тот свет, он встретил молодого, веселого человека, немного ветреного, небрежно относящегося к делам, любящего шутки, – одним словом такого, что Бержерон решил: «Этого не трудно будет провести».

До того не трудно, что ему не пришлось даже ничего выпытывать; нескромный и болтливый, нотариус сам похвастался своей новой, богатой клиенткой. «Госпожа Бержерон была у меня вчера и передала мне все свои дела», – заявил он. «Узнав о выборе жены, и я решил остановиться на вас. Я пришел просить вас заняться моими интересами», – сказал Бержерон. «Очень вам признателен!» – «Завтра же я вручу вам все мои бумаги».

Реноден простодушно засмеялся. «Вы тоже принесете мне свое завещание?» – спросил он. «А, она хотела изменить завещание?» – небрежным тоном спросил Бержерон, пытаясь выведать истину. «Изменить? Нет. Я даже не счел нужным прочесть его, зная, что покойный юрист промаха не давал, когда составлял какой-нибудь акт».

Едва заметная улыбка скользнула по губам Бержерона. Он знал теперь все, что ему было нужно, то есть что завещание жены осталось тем же самым, а у него хранилась копия.

«Глуп, болтлив и жаден! Этот нотариус не будет мешать мне, когда я решу взяться за дело», – решил он про себя.

Несколько месяцев спустя госпожа Бержерон скончалась. Как только нотариус узнал о ее смерти, он тотчас взял завещание, занес в свою записную книжку номера всего движимого имущества и час спустя отправился в Париж. Вернулся он в тот же вечер.

«Жадная крыса рано или поздно захочет попробовать сыра», – подумал он, ложась спать. Но сыр, как видно, оказался тяжел для крысиного желудка, так как неделю спустя Бержерон явился в контору, бледный от гнева.

«Чему я обязан удовольствием видеть вас?» – осведомился нотариус. «Обидной предосторожности, предпринятой против меня», – с видом оскорбленного достоинства ответил вдовец.

Реноден лишь пожал плечами, как человек, уверенный в своей невинности и не подозревающий, в чем дело. «Да, – продолжал Бержерон, – оскорбительной предосторожности в отношении ценных бумаг, составляющих состояние моей покойной жены. Вчера я явился в банк, чтобы продать одну из них, но мне ответили, что наложен запрет на покупку». – «Какие бумаги вам угодно продать?» – «Процентные, на четыре тысячи восемьсот и на пять тысяч семьсот пятьдесят франков дохода». – «Всего капитал в двести тысяч франков?» – «Так точно». – «Однако этот капитал был помещен на хороших условиях. По курсу покупки он давал пять с половиной процентов», – почтительно заметил нотариус.

Бержерон не мог признаться, что эту сумма нужна ему для кутежа с прелестницами. Он с апломбом ответил: «Да, но я рассчитываю поместить эти деньги так, что они будут давать семь процентов».

Нотариус поклонился чуть не с благоговением перед опекуном, который так истово соблюдает интересы своей воспитанницы, и спросил: «Когда вы хотите совершить продажу?» – «Если ждать, то можно упустить удобный случай». – «Значит, послезавтра я в качестве душеприказчика продам бумаги и приготовлю деньги к вашим услугам», – заявил Реноден.

Глупо было бы со стороны Бержерона сердиться на подобное предложение. Он не только получит желанную сумму, но еще и будет избавлен от всяких хлопот и скучных формальностей при продаже.

«До послезавтра», – сказал он и любезно раскланялся.

О, наконец-то он будет наслаждаться жизнью сполна и удовлетворять все свои прихоти! А когда кончатся эти деньги, он сможет черпать в наследстве. Разве он не опекун дочери, или, вернее, не хозяин завещанных ей миллионов?

Правда, со временем нужно будет отдать отчет в опеке. Но этот день еще далеко! Наступит он лишь через десять лет. Можно с уверенностью сказать, что за десять лет много воды утечет. Он удовлетворит свой аппетит миллионами после того, как жена держала его так долго на диете!

IX

Через два дня Бержерон явился к нотариусу. Едва отперли контору, как он вошел в нее с непринужденным видом гурмана, почуявшего аромат жаркого. Реноден, увидев гостя, воскликнул: «Деньги готовы!» При этом он указал на кассу, в открытую дверку которой видна была лежавшая на полке большая пачка банковских билетов.

При мысли, что эта сумма скоро перейдет с полки в его карман, вдовец почувствовал зуд в пальцах. «Вы мастер вести дела, любезный господин Реноден», – сделал он комплимент. «Я весь к услугам своих клиентов», – ответил учтиво нотариус.

Однако, произнося эти слова, он не спешил передать билеты. Напротив, нотариус затворил дверку кассы и сел напротив Бержерона по другую сторону письменного стола.

«Не сообщили ли вы мне три дня назад, что нашли способ очень выгодно вложить эти двести тысяч франков?» – «Да, под семь процентов», – подтвердил Бержерон. «Потрудитесь сообщить мне ваши распоряжения, я поспешу привести их в исполнение», – заявил любезно нотариус. «Нет-нет, – ответил Бержерон добродушным тоном, – я вас избавлю от труда – я сам займусь этой операцией».

Но каково было его разочарование, когда он увидел, что нотариус отрицательно покачал головой и после непродолжительной паузы объявил: «Невозможно!» – «Невозможно?» – повторил вдовец, подскочив от неприятного удивления. «Совершенно невозможно». – «Почему? Разве я не опекун дочери? Разве я не имею права по своему усмотрению перемещать капиталы несовершеннолетней дочери?» – «То, что вы имеете на это право, неоспоримо. Я ведь поспешил исполнить ваше желание и продать бумаги, которые вы хотели заменить другими, более выгодными. Повторяю вам, у меня готовы деньги для этой операции». – «В таком случае отдайте их мне», – настойчиво попросил Бержерон, протягивая руку.

Реноден посмотрел на эту протянутую к нему руку и спокойно повторил: «Невозможно!» – «Вы отказываетесь отдать мне деньги?» – спросил опекун с угрозой в голосе. Нотариус притворился огорченным: «О, господин Бержерон, как вы можете так думать? Я вверил бы вам все свое состояние! Но в настоящем случае я не могу поступать по своей воле».

Вдовец почувствовал некоторое беспокойство. Его тон был уже менее резок, когда он спросил: «Что же вам мешает?» – «Вы знаете это так же хорошо, как и я. Завещание вашей покойной супруги, которое я вам читал в присутствии всего семейного совета, назначившего вас опекуном. Неужели вы не помните этого чтения?»

О чтении Бержерон помнил очень хорошо, но он ничего не слушал, после первых же строк признав, что это тот самый акт, копия которого хранится у него. Ни один параграф не оправдывал отказа Ренодена выдать ему деньги.

«Это то самое завещание, которое было составлено вашим старым коллегой Тессье незадолго до его смерти?» – спросил он. «То самое. Я ничего не менял в нем, – с ударением на «я» ответил Реноден. – Лишь прибавил самые пустяки… всего пять слов… и вот какая досада… эти-то пять слов и не позволяют мне исполнить ваше требование». – «Можно узнать эти слова?» – промолвил Бержерон, которого душил гнев. «Вот они: «Исполнять немедленно и обозначать употребление». – «Что это значит?» – «Что вы не можете располагать ни одной ценной бумагой, не заменив ее тотчас другой. Сегодня вам угодно было продать одни бумаги, прекрасно! Но сумма, вырученная за них, должна быть немедленно употреблена в дело душеприказчиком, то есть мной, вашим покорнейшим слугой, который готов исполнять все ваши приказания относительно размещения капиталов по вашему усмотрению». – «Я могу распоряжаться состоянием, но никогда никакие капиталы не будут проходить через мои руки?» – «Вы верно изволили выразиться».

Бедный Бержерон был вне себя от ярости. Что в особенности бесило его, так это простодушный тон, которым Реноден заявил: «Вы освобождены от ответственности за чужие деньги». – «Так я опекун, которому не доверяют?» – «О! Какое нехорошее слово! Напротив, вы опекун, опыт и способности которого оценены по достоинству. Вам предоставлено право решать, как размещать деньги». – «Что вы будете приводить в исполнение вместо меня». – «О нет, не вместо вас, это выражение неверно. По вашему приказанию, как того требует моя обязанность душеприказчика». – «Значит, я не могу прикасаться к капиталам?» – повторил Бержерон. «Да. Если только…»

Бержерон навострил уши. Но – случайно или нет – именно в эту минуту нотариуса прервал клерк, который, просунув голову в полуотворенную дверь кабинета, доложил: «Жибо ждет». – «Что ему нужно?» – осведомился Реноден. «Он говорит, что должен получить сегодня деньги… сумму, вырученную за бумаги, которые вы должны были продать для него». – «Ах, черт возьми! Он прав, этот добрый малый, только я совсем забыл! Жибо очень спешит получить свои деньги?» – спросил нотариус. «Как мне кажется, да», – ответил клерк. «Не может ли он подождать до следующей недели, когда я опять поеду в Париж?» – «Он говорит, что хочет купить клочок земли, которая будет продаваться в воскресенье с аукциона». – «А, черт! – пробормотал Реноден. – Сегодня пятница. Мне придется поехать завтра в Париж, чтобы он вовремя получил свои деньги!» – «Почему вы не хотите выдать нужные Жибо деньги из вашей кассы? В таком случае вы могли бы поехать в Париж, когда вам будет угодно». – «А ведь правда! Иногда самые простые вещи не приходят в голову!» – воскликнул нотариус, вставая с места и направляясь к кассе.

Скрип кассовой дверки привлек внимание Бержерона. Вид банковских билетов, которые он надеялся получить, заставил его болезненно содрогнуться. «Вы правы, – говорил Реноден, – выдав Жибо нужную сумму из кассы, я дам малому возможность купить желанную землю и избавлю себя от поездки в Париж…»

С этими словами он протянул руку к полке, на которой лежали золотые и серебряные монеты. Вдруг нотариус остановился и, быстро заперев кассу, сказал: «Нет, нужно быть аккуратным в делах. Я не могу располагать этими деньгами, предназначенными для другой цели… Жибо получит деньги тогда, когда я продам его облигации. Ему придется подождать до следующей недели». – «Но аукцион в это воскресенье», – заметил клерк, защищая интересы Жибо. «Очень сожалею, но ему придется подождать».

Клерк возобновил приступ: «Почему бы ему не поехать завтра в Париж самому?» – «К чему? – возразил нотариус. – Я наложил запрет, деньги выдадут только мне…» – «Если только…» – начал клерк.

Бержерон почувствовал, как дрожь пробежала по всему его телу. Он уже второй раз слышал это «если только», но теперь в применении к другому. Следовательно, не мешало прислушаться. Но Реноден не дал клерку окончить фразу. Он ударил себя по лбу, вскрикнув: «Черт возьми! Вы правы. Где же у меня голова сегодня? Что с ней сталось?»

С этими восклицаниями он приподнял бювар и вынул лист гербовой бумаги. Безмолвный, взволнованный, Бержерон внимательно следил за всеми движениями нотариуса. Он видел, как тот взял перо и внизу листа написал: «Бон на получение». Потом под этими словами вывел крупными витиеватыми буквами свою подпись так, что ее можно было прочесть с расстояния в пять шагов. После чего протянул бумагу клерку, говоря ему довольным тоном, что освободился от поездки в Париж.

«Теперь над моей подписью напишите, что я снимаю запрет и уполномочиваю выдать деньги Жибо. С этой бумагой он получит их без возражений».

Когда дверь за клерком затворилась, Реноден радостно воскликнул: «Вот я и избавлен от труда! Теперь я весь к вашим услугам, любезный господин Бержерон». – «Так объясните мне, что значит ваше «если только»? Вы сказали это, когда вошел ваш клерк», – произнес Бержерон, стараясь казаться равнодушным. «В качестве душеприказчика я, несмотря на завещание, могу уполномочить другого получить деньги вместо меня. Может представиться такой случай, болезнь, например, когда кто-нибудь из моих собратьев по профессии или даже мой старший клерк вынуждены будут заменить меня. Нотариусу позволяется болеть лишь на том условии, чтобы не страдали интересы его клиентов…» – «Но этот Жибо, которому вы дали полномочие, не нотариус и не клерк». – «Да, но он прямой наследник. Деньги, которые он будет получать, его собственность. Ничто не препятствует ему делать с ними все, что ему заблагорассудится». – «Между тем как я?..» – «Вы, сударь, только опекун, то есть в ваших руках интересы другого лица, интересы, которые строго охраняются завещанием».

Как только он произнес эти слова, в кабинет вошел клерк; у него в руках была гербовая бумага, которую он подал своему патрону.

«Почему вы не написали то, что следовало?» – с удивлением спросил нотариус, увидев чистый бланк. «Пока я говорил с вами, в контору приходил продавец земли, и Жибо договорился с ним. Они отложили дело по взаимному соглашению на определенный срок. Вот почему я возвращаю вам чистый бланк».

Реноден взял лист, на котором красовалась его подпись, и положил в бювар со словами: «Что не послужило одному, может послужить другому».

Когда старший клерк удалился, нотариус обратился к Бержерону, внимательно следившему за всем происходившим. «Итак, окончим нашу беседу о завещании и распределим наши роли. На вас лежит забота подыскать хорошие акции для размещения капиталов, на мне – исполнять ваши распоряжения, вынимать и вкладывать деньги, принадлежащие несовершеннолетней девушке. Одним словом, вы совершенно избавлены от труда и формальностей. На мне одном лежит вся ответственность».

Бержерон почти не слышал этих слов. Мысли его были поглощены бланком с подписью нотариуса. Он обманулся в надежде получить деньги и должен этому покориться… Но он помнил, что жена оставила ценных бумаг на сумму в шестьсот семьдесят тысяч франков. Однако он не может их продать, не имея полномочий от Ренодена. Вот если бы ему добыть этот подписанный бланк!..

Между тем нотариус продолжал: «Что касается доходов от состояния, то, за исключением сумм, необходимых на содержание и воспитание несовершеннолетней, я буду получать их и присоединять к капиталу по вашему указанию».

Бержерон утвердительно кивнул, но сделал это совершенно машинально, ибо голова его была занята подписанной бумагой.

«Удовольствие беседовать с вами заставило меня забыть, что другие клиенты ожидают своей очереди… Позвольте мне пойти успокоить их». И Реноден вышел из кабинета. Отсутствовал он не больше двух минут. А возвратившись, встретился с Бержероном, который уже собрался уходить.

«Я ухожу, господин нотариус, не хочу злоупотреблять вашим временем… Непростительно было бы с моей стороны мешать вам принимать других клиентов. Я приду завтра». И Бержерон удалился легкой походкой.

Вернувшись в кабинет, Реноден подошел к столу и открыл бювар. Бумага с подписью исчезла.

Х

Убедившись в краже, Реноден предался неудержимому смеху.

«Поздравляю вас, любезный Мервиль, вы превосходно исполнили свою роль!» – воскликнул нотариус, когда в кабинете появился клерк. «Что, патрон, все получилось?» – «Вполне! Он попался». И, подведя клерка к окну, нотариус поднял занавеску.

«Смотрите, – сказал он, – через два часа Бержерон будет в Париже и постарается сбыть все бумаги на предъявителя». – «Разве вы не последуете за ним?» – «Зачем? Я поймаю его и так».

Дойдя до этого места, доктор решил перевести дух и промочить горло. Он взялся за свой недопитый кофе. Либуа воспользовался паузой.

– Так это Реноден решил поймать Бержерона в западню? – спросил он.

– Нотариус, хорошо знавший, с кем имеет дело, был до того уверен, что негодяй попадется, что заблаговременно обеспечил успех своему предприятию.

– Как так?

– Накануне похищения бумаги всюду, где только можно, он заявил, что у него украден бланк с подписью.

– Заявлять о воровстве за сутки до его совершения все равно что продавать шкуру с медведя, которого еще не убили! – засмеялся художник.

– Реноден был уверен, что не промахнется.

Либуа закурил новую сигару, облокотился на стол и, пуская дым, сказал:

– Продолжайте.

– На следующий день нотариус получил письмо из Парижа от комиссара, который просил его пожаловать к нему в бюро. Прежде чем отправиться в путь, Реноден зашел к Бержерону домой. Он увидел, что прислуга в большой тревоге. Вчера их господин, выходя из дома, заявил, что вернется к обеду, а между тем до сих пор не возвращался, и о нем не было никаких известий.

«Пройдоха под замком», – подумал нотариус.

Когда он явился к комиссару, тот предъявил ему украденную накануне бумагу. «Узнаете ли вы свою подпись?» – спросил он. «Нет, сударь». – «Как? Эта подпись не ваша?» – «Нет», – заявил нотариус убежденно. Потом, взяв на столе комиссара бумагу и перо, он расписался.

«Вот моя рука, – сказал он, – и вы найдете сотни таких подписей на актах в моей конторе». Действительно, настоящая подпись совершенно не походила на ту, что стояла на предъявленной ему бумаге.

«Однако вы заявляли, что у вас похищен бланк с вашей подписью», – возразил комиссар. «Да, но мое заявление не относится к этому листу, на котором стоит не моя подпись». – «В таком случае это подлог?» – «Да, сударь, подлог», – подтвердил Реноден.

Комиссар сделал строгое лицо, покачал головой и произнес: «Подлог, значит. Дело нашего арестанта усложняется». – «А, вы задержали человека, совершившего этот подлог?» – спросил нотариус с самым невинным видом.

«Да, вчера. Меня вызвал господин Ригу, чтобы арестовать господина, явившегося к нему продавать ценные бумаги на предъявителя. Этот господин с такой уверенностью утверждал, что получил это полномочие от вас, что я даже колебался выдавать приказ о его аресте. Я решил прежде повидаться с вами».

По мере того как комиссар говорил, Реноден обнаруживал признаки живейшего удивления. «Вы говорите о господине Бержероне?» – наконец, вскрикнул он. «Да. Так вы его знаете?» – «Разумеется. Он из финансового ведомства».

Довольный тем, что дело разъяснилось, комиссар продолжал: «Так все заявленное им, что он опекун, что бумаги, которые хотел продать, собственность его дочери, – все это правда?» – «Чистая правда». – «Тогда дело теряет свою важность», – заметил комиссар. «Гм! Вы так полагаете? – сказал Реноден. – А как же подлог?»

У комиссара был миролюбивый характер. Он заговорил голосом, взывающим к милосердию: «Подлог? Но уверены ли вы в этом?» – «Уж не намерен ли он отпустить негодяя?» – подумал Реноден, начиная раздражаться, а вслух сказал довольно сухо: «Я повторяю, господин комиссар, что на представленном мне документе стоит фальшивая подпись. Бержерон, слышавший от меня об украденном бланке, воспользовался этим… Эта подпись фальшивая, и я требую со всей строгостью наказать виновного».

Комиссар вновь попытался склонить нотариуса к снисхождению. «Подумайте о семье несчастного, о потерянном положении, о скандале, об осуждении, которое ему грозит». – «Нельзя питать жалость к преступнику». – «Вы очень немилосердны к своему другу!» – жалобным тоном проговорил комиссар, не зная, чем еще растрогать Ренодена.

Тот решил немного уступить. «Он – мой друг! Сомневаюсь!» – сказал нотариус со вздохом, как бы устав бороться. Комиссар заметил это. «Попробуйте! Выслушайте его! – продолжал он уговаривать. – Никто не хочет смерти грешника, и вы также, я думаю! Может быть, выслушав его, вы возьмете назад свое обвинение в подлоге».

Нотариус покачал головой, но в его сопротивлении не было прежней энергии. Комиссар возобновил приступ. «Повидайтесь с ним, – настаивал он. – Вместо того чтобы отправить его в префектуру, я задержал его здесь. Хотите, я велю привести его? Вы выслушаете его в соседней комнате, с глазу на глаз, без меня». – «Гм! Но к чему же это приведет?» – заметил Реноден, смягчаясь. «К тому, может быть, что вы возьмете назад обвинение в подлоге».

Тогда Реноден устало заявил: «Хорошо, пусть будет по-вашему!»

Десять минут спустя полицейские впустили в кабинет Бержерона, а сами остались ждать за дверью. Негодяй хотел взять дерзостью. «Хорошую шутку я сыграл с вами, любезный нотариус!» – воскликнул он с улыбкой. «Шутку, за которую вы поплатитесь двадцатью годами галер», – сухо ответил Реноден. Бержерон расхохотался.

«Двадцать лет галер! – повторил он с насмешкой. – В каком своде законов вы нашли такое? Я отец, пожелавший немного воспользоваться состоянием своей дочери, опекуном которой я являюсь. Закон не считает подобный поступок воровством. Тут, правда, есть ваша подпись, которая мне весьма пригодилась. Но я скажу, будто мы договорились, что я был уполномочен вами». – «А! Вот как вы хотите оправдать совершенный вами подлог?» – заметил Реноден холодно. «Подлог? Какой подлог?» – «Вы подделали мою подпись на этой бумаге для того, чтобы обокрасть свою дочь».

Бержерон перестал смеяться. «Подделал вашу подпись! – вскрикнул он сдавленным голосом. – Но подпись ваша! Вы писали это при мне… и при вашем клерке, который может это засвидетельствовать!» – «О, не стоит рассчитывать на моего клерка – у бедного малого памяти нет ни на грош». – «Но вы сами, разве вы отказываетесь от подписи?» – спросил Бержерон, задрожав от предчувствия серьезной опасности.

Реноден наклонился к его уху и прошептал: «Да, между нами, поскольку нас никто не может слышать, я сознаюсь, что подписывал я… Но так как я знал, что вы за птица, то я написал это почерком, который не имеет ничего общего с моей подлинной подписью. Так что я прямо обвиняю вас в подлоге».

И Реноден в свою очередь спросил: «Ну что, хорошую шутку я с вами сыграл?»

Нет, эта шутка была не по вкусу Бержерону, и теперь он уже не считал нотариуса простаком, которого легко провести.

«Но это же подлая западня!» – «Западня? Вы так думаете? – с иронией спросил Реноден, потом, после некоторой паузы, прибавил: – Впрочем, возможно. Вы знаток по этой части».

Эта фраза насторожила мошенника. На что намекал нотариус?

«Да, это западня, которую заранее подготовили», – настаивал пройдоха. «Только такие и удаются, вы ведь сами знаете», – ответил Реноден.

Последняя фраза била не в бровь, а в глаз. В ней скрывался намек на какую-то старую проделку, но Бержерон не мог вспомнить ни одной, от которой пострадал бы Реноден и за которую он хотел бы отомстить.

«Вы на меня сердиты?» – совершенно искренне спросил нотариуса Бержерон. «За что мне на вас сердиться?» – «В таком случае зачем вы расставили мне западню, в которую я попал? Ведь вы не отрицаете, что устроили мне ловушку?» – «Нет, не отрицаю». – «Зачем, спрашиваю я вас?»

Реноден улыбнулся и беззастенчиво заявил: «Я хотел провести эксперимент, хотел посмотреть, попадаются ли в западни сами любители ставить другим ловушки. Теперь я знаю, что нет такого хитреца, который не дал бы промах. А что, если нам немного порассуждать?» – «Хорошо», – согласился Бержерон. «Предположим, что вам нужно наличными искупить двадцать лет галер. Сколько бы вы дали за каждый год?»

При этих словах Бержерон вспомнил о желании нотариуса достать деньги, чтобы расплатиться за контору. «Пять тысяч франков в год», – ответил он. «Только и всего? Щедрым вас не назовешь! Подумайте, вас послали бы в Кайенну, не так ли? Сначала морское путешествие, которое может закончиться кораблекрушением. Ведь каждый месяц случается множество крушений парусных кораблей и пароходов. До ста восьмидесяти! Но, положим, вы доедете благополучно. Впереди вас ждут всевозможные эпидемии, которые уносят тысячи жизней. А дурная пища, а утомление, а грубое обращение – я уж и не говорю об этом. И все это ожидает вас там».

Бержерон заскрежетал зубами: «Десять тысяч франков!» – «Это приличная цифра, – искренне сознался Реноден, после чего принялся считать: – Значит, десять тысяч в год, что составит… если арифметика не изменилась с нынешнего утра… круглую сумму в двести тысяч франков». И, опустив руку в карман, воскликнул: «Ах, вот и отлично! У меня как раз есть гербовая бумага. Вы можете сейчас же выдать мне векселя. Всегда лучше как можно скорее заканчивать дела».

Увидев эти вексельные листки, выложенные нотариусом на стол, Бержерон почувствовал себя глубоко униженным. «Как он был уверен в успехе своего предприятия! О, я отомщу!» – подумал он вне себя от бешенства.

Реноден пальцем указал ему место на первом листке и сказал: «Чтобы написать двадцать векселей, пришлось бы потратить много времени. А потому достаточно написать на каждом листке вот в этом месте: «Бон на получение десяти тысяч франков». А внизу подпишите свое имя и фамилию».

Когда все двадцать документов были подписаны, нотариус пересчитал их с торжествующим видом. Бержерону захотелось хоть немного расквитаться.

«Не знаю только, когда я смогу заплатить эти деньги. Вам знакома старинная пословица: где нет ничего, там король теряет свои права?» – сказал он и язвительно засмеялся. «Об этом не беспокойтесь! – любезно ответил Реноден. – Никогда не знаешь, что может случиться! Я так верю в ваше будущее, что, видите, не выставил никаких чисел. Уплата будет произведена по возможности».

С этими словами он спрятал билеты в карман и прибавил: «Вот, одно дело закончено, теперь приступим к другому. Но для этого необходимо присутствие комиссара». – «Какое еще другое дело?» – осведомился Бержерон, снова встревожившись. «Под предлогом занятости, или расстроенного здоровья, или под каким-нибудь другим, как вам будет угодно, вы напишете мне письмо, в котором откажетесь от обязанностей опекуна над вашей дочерью». – «Но разве я не могу написать его в отсутствие комиссара?» – спросил поверженный мошенник. «Да, но впоследствии вы, возможно, измените свои намерения, и будет очень кстати, если комиссар сможет потом рассказать, по какому случаю и при каких обстоятельствах вы писали это письмо. Вот почему я требую, чтобы письмо было написано при комиссаре».

Под диктовку нотариуса и в присутствии комиссара Бержерон написал требуемое письмо. Когда мужчины вышли из здания, Реноден решил объяснить мошеннику, которого он так ловко провел, за что он его наказал: «А помните, как вы украли у моего друга Морера двести тысяч франков приданого его сестры?»