Текст книги "Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны расследования"

Вскоре из Далласа пришел ответ: Марина съехала от Мартина и поселилась у Роберта Освальда. Два дня спустя далласские агенты ФБР допросили Марину, и та отрицала изнасилование: теперь она утверждала, что у нее с Мартином уже несколько недель как завязался роман и то был единственный случай их близости, имевший место в пятницу, 7 февраля, в номере гостиницы, после того как Марина отпустила на ночь приставленного к ней агента Секретной службы. По ее словам, Джеймс Мартин тайком проник в ее комнату. «Я приняла ванну и полураздетая вернулась в спальню. Джеймс окончательно раздел меня, и у нас был половой акт. Это произошло с моего согласия, и я не сопротивлялась»¹⁴. Она также заявила, что сказала Мартину в Вашингтоне: замуж за него она не пойдет, но станет его любовницей и при этом будет по-прежнему проживать в доме Мартинов вместе с Джеймсом и его женой.

В выходные Марина с Джеймсом Мартином вернулась в Даллас, в дом Мартинов. В воскресенье она с Робертом наведалась на могилу мужа и тогда сообщила деверю о случившемся. Тот возмутился и велел ей немедленно разорвать деловые отношения с Мартином и переселиться к нему. Марина согласилась и даже зашла еще дальше, решив, что обо всем должна быть извещена и жена Джеймса. «Пусть его жена знает всю правду», – заявила она. В тот же вечер Марина позвонила миссис Мартин, причем Мартин также участвовал в разговоре с другого телефонного аппарата, и сказала, что «прекращает отношения с ним в качестве менеджера и любовника».

Этот рассказ миссис Освальд ФБР передало комиссии Уоррена, и Рэнкин еще больше занервничал, опасаясь, что вокруг юной вдовы, чьи показания играли столь важную роль в подготовленном комиссией обвинении ее мужа, теперь разразится скандал. Очень многое зависело от благонадежности этого свидетеля, а если эта история получит распространение, на том и конец усилиям комиссии выставить ее ни в чем не повинной, сраженной горем женщины, которая нашла в себе мужество опознать в супруге убийцу президента. Марина превратится в соблазнительницу, разрушительницу чужого домашнего очага.

Вскоре и нравственность Марины, и ее благонадежность подверглись еще более пристальному рассмотрению. Вслед за ней давать показания перед комиссией в Вашингтоне должен был Роберт Освальд, и он заранее передал членам комиссии копию рукописного дневника, который вел со дня покушения. Там имелась настораживающая запись, сделанная месяцем ранее, в воскресенье, 12 января. В тот день, писал Роберт, они с Мариной собирались посетить могилу Ли, и он заехал за Мариной к Мартинам. Джеймс отвел его в сторону, чтобы передать только что услышанное от Марины: дескать, ее муж первоначально планировал убить вице-президента Ричарда Никсона, когда тот в 1963 году приезжал в Техас. Уже в машине Роберт расспросил Марину, и та подтвердила этот рассказ.

Для некоторых членов комиссии то было окончательным ударом по доверию к Марине: о заговоре против Никсона она больше никому не говорила, ни словом не упоминала о нем в показаниях перед комиссией в начале февраля.

Форда вновь открывшаяся информация о заговоре против Никсона ошеломила. «Неужели Марина просто забыла об этом упомянуть?» – недоумевал он. Или же у нее имелись более зловещие причины скрывать информацию? «У многосторонней Марины обнаружилась еще одна сторона»15, – заключил Форд.

Показания комиссии Роберт Освальд давал спокойно и по существу. На членов комиссии его собранность и ум произвели благоприятное впечатление. «Этот молодой человек, одетый достаточно консервативно, вежливый, добросовестно старался воспроизвести многолетнюю историю своей семьи, – отзывался о нем Форд. – Я даже подумал, смог бы я с такой точностью ответить на вопросы о моей семье»¹⁶.

Согласно показаниям Роберта, он с сожалением пришел к выводу, что его брат убил президента и сделал это в одиночку. Он полагал, что Ли имел достаточно опыта в обращении с винтовкой, чтобы застрелить Кеннеди, тем более когда президентский кортеж замедлил ход перед Техасским складом школьных учебников. Роберт, как и его брат, отслужил в морской пехоте и знал, что инструкторы считали Ли метким стрелком. Оба брата любили охоту; по словам Роберта, Ли рассказывал ему о том, как в России охотился на птиц.

Роберта с пристрастием допросили о заговоре против Никсона. Он повторил то, о чем писал в дневнике: в тот день, когда они ездили на могилу Ли, Марина сказала ему, что «Ли собирался застрелить мистера Ричарда Никсона», когда Никсон в 1963 году заезжал в Даллас, и что она «на весь день заперла его в ванной», чтобы предотвратить покушение. Почему Марина не сообщила об этом комиссии, Роберт объяснить не брался.

После долгих недель противостояния Рэнкин и Гувер увидели перед собой общую проблему: Марину Освальд с ее тайнами. 24 февраля Рэнкин позвонил Гуверу и предложил обсудить новые сведения о вдове Освальда. По словам Рэнкина, его беспокоил и роман Марины с Мартином, и вопрос, не указывает ли скрытность Марины по поводу планов ее мужа (очевидно, подразумевался заговор против Никсона) на ее намерение все же попытаться покинуть страну. Рэнкин предлагал ФБР поместить молодую женщину под открытое круглосуточное наблюдение.

Гувер составил детальный отчет об этом разговоре и запомнил, как «мистер Рэнкин говорил, что нельзя допустить побега, который в особенности легко совершить из Далласа, и что он хотел бы знать, не можем ли мы организовать постоянное дежурство, вести наблюдение за ней, а также выяснить, кто ее посещает»¹⁷. Согласно воспоминаниям Гувера, Рэнкин поинтересовался мнением Гувера о нравственности Марины и спросил, «не считаю ли я странной готовность Марины сделаться любовницей Мартина… Я ответил, что меня это возмущает. Полное отсутствие понятия о морали». Гувер также помнит, как сказал Рэнкину, что Марина до и Марина после убийства – «словно два разных человека». До покушения на президента женщина «запустила себя и утратила привлекательность, но теперь кто-то взялся за нее, привел в порядок, а заодно, вероятно, вложил ей в голову кое-какие мысли». Оба собеседника сошлись на том, что возможна утечка в СМИ информации об отношениях Марины с Мартином и это подорвет доверие к ней. «В Далласе уже ходят слухи», – предостерег Гувер.

Общим чувством у Рэнкина и директора ФБР было также презрение к Мартину и к прежнему адвокату Марины Джеймсу Торну. Оба техасца не смирились с решением Марины отстранить их, им непременно требовалась своя доля славы и доходов от ее истории. Рэнкин сообщил Гуверу, что, по его сведениям, Марина уже подписала с издателями и СМИ договоры «на сумму более 150 тысяч долларов, так что деньги тут замешаны немаленькие». «Это просто грубое вымогательство, – ответил Гувер. – Эти два типа стараются выколотить из нее как можно больше».

Рэнкин оставил на усмотрение Гувера срок постоянного наблюдения за Мариной. Комиссии, как он сказал, требовалось узнать, «какого рода люди посещают ее, когда она не знает, что находится под наблюдением». Гувер предложил установить прослушку на телефоны Марины. Конфликта с законом это не вызовет, заверил Гувер, поскольку эти пленки никогда не всплывут на суде. Через несколько дней восемь агентов были отобраны для операции наблюдения за Мариной дома и во время ее поездок по Далласу¹⁸. На ее телефоне установили прослушку. Агенты ФБР тайно проникли в дом, который только что арендовала Марина, и спрятали микрофоны в светильниках гостиной, кухни и спальни.

Следующим перед комиссией предстал Мартин, отвергнутый любовник и бизнес-менеджер Марины. В своих показаниях он выставлял вдову Ли Харви корыстной и подлой. Мартин признал, что участвовал в беспринципной пропагандистской кампании, целью которой было «создать у общественности образ скорбящей вдовы, бедной растерянной девочки. Этот образ не соответствует истине»¹⁹.

Уоррен заранее принял решение не допрашивать Мартина о романтических отношениях с миссис Освальд и о сексуальном акте в Вашингтоне. Тем не менее Уоррен допустил, чтобы Мартин самыми нелестными красками описал характер миссис Освальд. «Она очень холодна, – сказал Мартин, напомнив членам комиссии, как мало миссис Освальд скорбела о смерти мужа. – А если и выражала скорбь, то даже с виду неискреннюю, – добавил он. – Единственный раз я видел у нее какое-то проявление эмоций примерно через неделю после того, как она обо всем узнала – когда Марина увидела фотографию Джеки Кеннеди». Взглянув на снимок вдовы президента, Марина, по его словам, прослезилась.

Припомнил Мартин и то, как Марина в интервью называла себя верующей христианкой, после чего ей начали посылать по почте издания Библии на русском языке. «Насколько мне известно, она и страницы не прочла, – показал Мартин. – Даже не раскрыла ни разу». В еще более возмутительной манере Марина издевалась над доброжелательными людьми, посылавшими небольшие суммы денег, чтобы поддержать ее с детьми: «Ей вышлют доллар – почем знать, может, он у человека последний, – а она поглядит и скажет: “Всего лишь доллар”, и зашвырнет его куда-нибудь». Живя у Мартина, она ленилась помогать по хозяйству и своих детей тоже спихивала на миссис Мартин. «Вставала не раньше 10–11 утра, – рассказывал Мартин. – И в доме не исполняла никаких обязанностей, только мыла посуду после ужина да изредка пылесосила».

Мартин признал, что ему было известно об умысле против Никсона, и это он посоветовал Марине молчать. «Не рассказывай об этом направо и налево», – сказал он ей. Он опасался, что доверие к ее показаниям рухнет, если вдобавок ко всей прочей лжи, о которой уже стало известно следствию, комиссия узнает, что она еще и скрыла информацию о первоначальном замысле мужа убить другого государственного деятеля.

На допросе Мартина присутствовал и Норман Редлик. При всем своем презрении к этому свидетелю он заподозрил, что тут Мартин прав: Марина Освальд и в самом деле не та, за кого себя выдает. «Показания Мартина заставляли предположить вероятность того, что в действительности Марина Освальд совсем другой человек – холодный, расчетливый, алчный, презирающий великодушие и щедрость, до крайности лишенный способности к проявлению сочувствия в человеческих отношениях», – писал он в служебной записке Рэнкину от 28 февраля²⁰. Редлик полагал, что это поможет комиссии понять причины убийства Кеннеди: «Если убийца – Ли Освальд, личность и характер его жены существенны для определения мотива. Рассматриваются разные объяснения убийства – международный или внутренний заговор, душевная болезнь или политические убеждения Освальда». Одно из вероятных объяснений, рассуждал Редлик, заключается в том, что «Освальд страдал от психических отклонений, мании величия, и на покушение его подвигла супруга, которая вышла за него замуж из эгоистических побуждений, публично унижала, тыкала в нос его недостатками и требовала доказать, что он и в самом деле такой выдающийся человек, каким он себя считал».

«Ни у вас, ни у меня нет ни малейшего желания замарать чью-либо репутацию, – обращался он к Рэнкину, – но мы не можем закрыть глаза на тот факт, что Марина Освальд неоднократно лгала Секретной службе, ФБР и нашей комиссии в вопросах, принципиально важных для граждан этой страны и всего мира».

ФБР тем временем продолжало слежку и за Марком Лейном, организованную по просьбе комиссии. Из своих источников в ФБР Форд получил некоторые сведения о Лейне и 12 февраля вновь встретился с Карфой Делоаком, заместителем Гувера, и обсудил с ним работу комиссии. Два дня спустя Делоак написал Форду и приложил к письму «дополнительный отчет по вопросу, который вызвал ваш особый интерес»21. Трехстраничный отчет, отпечатанный на простой бумаге, не из канцелярских запасов ФБР, содержал все известные Бюро сведения о Лейне, включая его связи с группировками левого крыла, которые ФБР аттестовал как коммунистические фронты. Имелись также подробности семейной и сексуальной жизни Лейна. «По нашим данным, Лейн дважды вступал в брак, причем первый брак был аннулирован в связи с мошенничеством Лейна, а второй брак закончился разводом, – говорилось в отчете. – По слухам, в политических кругах Нью-Йорка общеизвестно, что Марк Лейн имел половую связь с молодой незамужней женщиной и в 1960–1961 годах они жили вместе». В гуверовском ведомстве образца 1964 года отношения неженатого мужчины с незамужней женщиной все еще почитались достойными пристального внимания11.

Глава 24

Офис комиссии

Вашингтон

март 1964 года

Сэм Стерн, расследовавший в комиссии работу Секретной службы, вскоре пришел к выводу, что Джон Кеннеди во время поездки в Техас превратился в «живую мишень», а Секретная служба и пальцем о палец не ударила, чтобы уберечь президента там, где были все основания опасаться теракта¹. Стерн перечитал газетные сообщения о поездке в Даллас посла ООН Эдлая Стивенсона. В октябре 1960 года посла ударила плакатом по голове женщина, протестовавшая против деятельности ООН. Упоминался в газетах и другой инцидент 1960 года: в Линдона Джонсона и его супругу плевала толпа, собравшаяся в вестибюле отеля «Адольф». А 22 ноября в этом же самом городе Секретная служба организует кортеж, и президент вместе с первой леди медленно проезжает сквозь толпу в открытом лимузине. Маршрут пролегал мимо нескольких высоких зданий, где вполне мог засесть убийца – и первым же выстрелом сразить президента, и по меньшей мере один убийца именно так и сделал.

В отличие от некоторых других молодых юристов, работавших в комиссии, Стерн со своей частью расследования справился за считаные недели. Промахи Секретной службы стали печальным, однако не таким уж неожиданным открытием. Эта организация, по отзыву Стерна, была «старомодной, отсталой», президента охраняли агенты с «мышлением копов»: даже не слишком изощренный убийца мог их перехитрить.

К тому же и сам Кеннеди, когда представал перед публикой, не желал принимать должных мер безопасности. Он напрямую общался с толпой и, к ужасу сопровождавших его агентов, зачастую выходил за оцепление, пожимал руки своим благожелателям. Когда он ехал в кортеже, то просил агентов Секретной службы идти рядом, а не становиться на специальную подножку лимузина: не хотел, чтобы агенты держались к нему вплотную, как будто он страшится покушения.

Мрачная ирония судьбы: указ о создании Секретной службы США лег на стол президента Линкольна 14 апреля 1865 года, в тот самый день, когда Линкольн был убит². Первоначально эта служба задумывалась как отдел Министерства финансов по борьбе с фальшивомонетчиками: после Гражданской войны поток фальшивок затопил страну. В 1901 году анархист-одиночка застрелил президента Уильяма Маккинли, и тогда сферу полномочий Секретной службы расширили, добавив к ним охрану президента. На рубеже столетий никакое другое силовое ведомство не могло бы справиться с подобной задачей, и лишь через семь лет была создана организация, которая со временем превратилась в ФБР.

Ознакомившись с тем, как Секретная служба готовила выезды, Стерн пришел в ужас. Начать с того, что в кортеже регулярно использовался лимузин с открытым верхом. Модель, которую Кеннеди предоставили в Далласе – четырехдверный «линкольн континенталь» с откидным верхом (кодовый номер в Секретной службе «X100») – не гарантировала пассажирам никакой защиты от выстрела сверху³. В плохую погоду можно было закрепить прозрачную пластиковую крышу, чтобы собравшаяся толпа могла разглядеть президента в автомобиле, но эта крыша уберегала только от перепада температур и от осадков, никак не от пули. «Ее и не собирались делать пуленепробиваемой», – отмечал Стерн в служебной записке Рэнкину⁴. За три года до покушения Секретная служба попыталась, но безуспешно, заказать для президентского автомобиля пуленепробиваемую пластиковую крышу (назначались параметры: «достаточно хорошая защита от оружия 45-го калибра на расстоянии в 3 метра»). В Даллас 22 ноября доставили обычную пластиковую крышу, но и ее не установили на автомобиле: по прогнозу погода ожидалась необычайно солнечная и теплая.

Стерн не знал, с какого недосмотра Секретной службы начать перечень. Как выяснилось, агентство не имело обыкновения проверять здания, расположенные по маршруту следования кортежа, за одним исключением: раз в четыре года проверялись здания, прилегающие к улицам Вашингтона, по которым избранный президент проезжал на церемонию инаугурации и обратно. На вопрос Стерна, почему не проводилась регулярная проверка зданий повсюду, представители Секретной службы ответили, что людей попросту не хватит для такого рода инспекций в десятках городов, которые президент посещает за год. «Осматривать сотни домов, тысячи окон – это практически невыполнимо», – заявили они.

Но можно было, настаивал Стерн, проверить хотя бы те здания на пути кортежа, «откуда открывалась наиболее удобная позиция для обстрела»? Можно было направить нескольких агентов для «выборочной проверки зданий непосредственно перед проездом кортежа»? Эта проверка, скорее всего, обнаружила бы Ли Харви Освальда, засевшего с винтовкой у окна шестого этажа на складе школьных учебников.

И многие другие элементарные меры безопасности Секретная служба могла бы принять, но не приняла. Стерн недоумевал, отчего вдоль маршрута не размещались агенты с биноклями: они могли бы следить за зданиями, мимо которых проезжал президент. Отчего бы не потребовать от управляющих этих зданий обращать внимание на посторонних? Или просто закрыть на время окна?

Просмотр телесъемок, сделанных в день покушения, привел Стерна в негодование. Далласские полицейские, как и обычные зеваки, толкались, спеша взглянуть на президента и первую леди – они не смотрели по сторонам, нет ли какой-то угрозы, не обращали внимания на высокие дома. «Это кошмар, – говорил Стерн. – Присмотритесь к новостным роликам: все копы Далласа глядят на Кеннеди, никто не поднимает глаз к крышам, не следит за домами. А Освальд сидел прямо там, у открытого окна»⁵.

И в Вашингтоне Секретная служба применяла столь же смехотворные методы для выявления потенциальных террористов. Имелся специальный отдел – подразделение профилактической работы, которое составляло подробный список людей, представлявших опасность для президента во время его разъездов по стране6. Стерн убедился, что список, разросшийся до пятидесяти тысяч имен, почти полностью состоял из людей, посылавших в Белый дом письма с угрозами или подозрительные посылки или же звонивших, опять-таки с угрозами, на коммутатор Белого дома. Отделение также составляло «выездной список» перед поездкой, включая туда тех, кто казался наиболее опасным, но при проверке документа, подготовленного к поездке в Техас, там не оказалось ни одного жителя Далласа и окрестностей – и это после нападения на Стивенсона месяцем раньше! Абсурд, твердил Стерн: «Если какой-нибудь малограмотный из Далласа не удосужился написать злобное письмо в Белый дом, зато ударил Эдлая Стивенсона по голове – он не попадал в этот список!»

Правда, во время президентских поездок Секретная служба поддерживала контакт с ФБР. Местные отделения ФБР должны были сообщать Секретной службе, если им становилось известно об угрозе в каком-либо из городов на пути следования, и так было сделано и перед приездом Кеннеди в Даллас. Отделение ФБР в Далласе передало Секретной службе имена местных жителей, подпадавших под критерии Бюро, то есть представлявших потенциальный риск. Имени Освальда и в этом списке не значилось.

В качестве следователя комиссии Стерн должен был сделать предварительный вывод: виновно ли местное отделение ФБР, и конкретно специальный агент Джеймс Хости, в нарушении правил работы Бюро и в утаивании имени Освальда от Секретной службы. Понятно, что Секретная служба хотела бы свалить вину за случившееся на ФБР. 20 марта Стерн беседовал с Робертом Буком, возглавлявшим отдел профилактической работы Секретной службы, и Бук заявил, что ФБР было обязано предупредить Секретную службу насчет Освальда, особенно учитывая, что он пытался бежать в СССР и прошел снайперскую подготовку в морской пехоте. Стерн не вполне разделял мнение Бука: при всех своих радикальных убеждениях Освальд ни разу не проявлял склонности к насилию, от него не поступало угроз в адрес Кеннеди или других политических фигур. О том, что Освальд работал на Техасском складе школьных учебников, Хости знал до покушения, но Стерн понимал, что агент не связал книжный склад и маршрут, по которому Кеннеди собирался проследовать 22 ноября, – маршрут объявили только вечером 18 ноября.

Стерн готов был пожалеть Хости: его карьера в ФБР рушилась. «Я не считал, что во всем следует винить Хости, – говорил позднее Стерн. – Я понимал, что местный агент ФБР, у которого дел по горло, мог не разглядеть в Освальде серьезную угрозу»⁷. По мнению Стерна, и тех агентов Секретной службы в Техасе, которые выпивали накануне покушения, не следовало наказывать слишком сурово, а тем более увольнять. Друг Уоррена Дрю Пирсон и другие охочие до разоблачений вашингтонские журналисты пытались раздуть из этого скандал. «Но я, сколько помню, не возмущался и не считал их проступок особенно ужасным и полагал, что и сам Кеннеди, если бы знал об этом, не имел бы ничего против», – рассуждал Стерн. Он считал излишним привлекать в итоговом отчете комиссии особое внимание к той ночной попойке. «По-моему, эпизод говорит сам за себя, тут ни к чему пережимать», – говорил он.

Но председатель Верховного суда Уоррен пришел к другому выводу.

35-летний уроженец Филадельфии Сэм Стерн, работавший прежде секретарем у председателя Верховного суда, имел определенное представление о его характере, и другие юристы комиссии нередко спрашивали, каково было работать на этого человека. Получив диплом юриста в Гарварде в 1952 году, Стерн сначала работал секретарем судьи в федеральном апелляционном суде в Вашингтоне, а затем Уоррен нанял его в 1955 году в качестве одного из трех своих секретарей. Вместе с другим секретарем Стерн сидел в кабинете при зале заседаний, то есть они слышали, как Уоррен в соседнем помещении обсуждает дела с другими судьями. Когда поутихли первые восторги от мысли, что теперь он работает в Верховном суде, наступило разочарование: в отличие от других судей председатель не стремился к долговременным отношениям со своими служащими. «Он был очень приветлив, но это было официальное дружелюбие политика, – пояснял Стерн, – в личные отношения он ни с кем не вступал». Максимально открытым с секретарями судья бывал, когда они собирались в офисе в выходной наверстывать бумажную работу. «Иногда Уоррен заглядывал к нам в субботу под вечер, рассказывал о политических баталиях в Калифорнии во время оно», – вспоминал Стерн. Уоррен не скрывал ненависти к Ричарду Никсону, который, как полагал судья, перекрыл ему путь в Белый дом.

И как Уоррен восхищался Кеннеди, Стерн тоже видел воочию. Вскоре после инаугурации президента Стерн приехал на встречу Уоррена с бывшими секретарями суда. Они собрались в клубе «Метрополитен» подле Белого дома, и там внезапно появился Кеннеди. «Кеннеди подошел к нам, всем пожал руки, сказал судье, как он ценит его работу. Уоррен сиял, – вспоминает Стерн. – Он был просто счастлив»⁸.

По мнению Стерна, Уоррен и сам «стал бы замечательным президентом». Как ни значителен его вклад в судебную систему, все же «он больше пользы принес бы» в Белом доме. Уоррен, по мнению Стерна, не был ученым юристом, теоретиком, зато он был выдающимся политиком, подлинным лидером. Магнетическая личность, с таким достоинством и целеустремленностью, что люди готовы были на компромиссы, даже на жертвы, способствуя Уоррену в решении поставленных задач. «Он мог свести в одну группу совершенно противопоказанных друг другу людей», – говорил Стерн.

Прямых контактов с председателем Верховного суда у Стерна во время работы в комиссии было мало, но даже на таком отдалении он начал волноваться за здоровье судьи. Он видел Уоррена в офисе комиссии в здании Организации ветеранов зарубежных войн, где располагался офис, и судья показался ему «больным, глаза у него слезились, – вспоминал Стерн. – Я встревожился». Двойная нагрузка – в Верховном суде и в комиссии – начала сказываться на судье, хотя Уоррен и продолжал каждое утро являться в офис комиссии, перед тем как, пройдя по улице до здания Верховного суда, надеть черную мантию и начать длинный рабочий день.