Текст книги "Рыцарь астрального образа"

Назавтра Арсений планировал слежку за Ксенией Лужиной и компанией. Если бы эту девицу хоть на пять минут оставили одну, он просто подошел бы к ней и спросил в лоб, какие отношения связывали ее со Сливкой. По реакции женщины можно о многом догадаться. Но нет, Вова с Гришей прилипли к ней, как жвачка к ботинку. И если раньше Кудесников считал, что для расследования истории с адюльтером они не очень-то важны, то теперь ситуация в корне изменилась. Пошлая историйка превратилась в дело об убийстве. Кудесников сам был свидетелем того, как Сливка обменивался с Ксений Лужиной тайными знаками. Или он обхаживал нескольких девиц сразу, или их отношения не были романтическими. Но какими тогда?

Следует попытаться собрать сведения о Грише с Вовой, хотя это не так просто, если не знаешь, к какому месту человек привязан. Чутье подсказывало Арсению, что он не найдет их имен в телефонной книге и не сможет с ходу выяснить, где эти деятели прописаны. Вот бы выяснить, на кого они работают! Но тут нужна тупая длительная слежка. Пожалуй, завтра он попробует сесть им на хвост самостоятельно, а если ничего не выяснит, будет договариваться с помощниками. Конечно, у него были нештатные помощники – некоторые задания в одиночку просто не вытянуть.

Насколько он знал, троица утром уехала из гостиницы без вещей. Вечером они вернулись, с ними побеседовали следователи, а теперь они уже легли спать. Перед сном Кудесников еще раз прокрутил в памяти разговоры, которые ухитрился подслушать прошлым вечером, но ни одна догадка его не озарила. Будильник он поставил на пять утра. Доверять гостиничному сервису не хотелось.

– И придется заняться твоим внешним видом, – сообщил он Мерсу на сон грядущий. – Я ведь гримируюсь, когда возникает необходимость. Придется и тебе загримироваться. Будешь карликовым каракалом.

Мерсу было все равно, кем быть. Когда Арсений покидал номер, он проводил его недовольным взглядом – догадывался, что тот уходит надолго. На самом деле он любил, когда хозяин находился под боком и им можно было пользоваться в свое удовольствие.

* * *

Кудесников неотступно следовал за подозрительной троицей. С раннего утра они отправились на вокзал и сели в электричку, двигавшуюся в направлении столицы. Сыщик, который опасался ездить зайцем – вдруг высадят? – едва успел приобрести билет.

Он устроился в соседнем вагоне и на каждой станции выходил на платформу, а потом снова влезал обратно. На конечной остановке Ксения Лужина, одетая в джинсовый сарафанчик и цветастые туфли без пятки, под конвоем Гриши и Вовы спустилась к автобусной станции и приобрела три билета до Москвы.

Кудесников, в своем любимом паричке и темных очках, поспешил сделать то же самое. Дорога оказалась долгой и утомительной, особенно донимала жара. Сыщик надеялся на маленький передых, но расслабиться не удалось. Когда автобус подкатил к станции метро, трио оказалось в первых рядах пассажиров, нырнувших под землю.

Арсений ни на минуту не выпускал их из вида, что было совсем не сложно – такую компанию трудно не заметить даже в самой густой толпе. Поведение их его удивляло – и чем дальше, тем больше. Он не мог понять, почему ни один из троих за долгие часы не произнес ни слова.

На станции «Пушкинская» они выбрались наконец на поверхность и глотнули свежего воздуха. Девушка опустила голову и теперь понуро плелась по улице, а ее сопровождающие глазели по сторонам, совершенно не интересуясь ни ею, ни друг другом. В полном молчании они шли вниз по бульварам, а детектив гадал, куда они могут направляться. Правда, глядя на них, никак нельзя было подумать, что у них есть определенная цель. Со стороны могло показаться, что они просто гуляют, но Кудесников был убежден, что дело нечисто, и решил во что бы то ни стало выяснить, что происходит. Зачем-то же приперлись они сюда из Аркадьева, потратив время, силы и деньги.

Пройдя весь Гоголевский бульвар, троица без видимой причины развернулась и двинулась обратно. Кудесников был немало озадачен. Не меняя темпа, Ксения с сопровождающими дошли обратно до той же самой Пушкинской площади и стали спускаться в метро. Детектив отчаянно лавировал в толпе, опасаясь, что сейчас они дадут деру, прыгнут в отходящий поезд и скроются навсегда. Возможно, они давно заметили слежку и пытаются сбить его со следа?

Напрасно Кудесников подозревал их в вероломстве – они спокойно шли, рассекая людской поток, а прохожие интуитивно стремились уйти с их пути заблаговременно. Потоптавшись на платформе, все трое сели на поезд и проехали несколько остановок. Кудесников протиснулся в соседний вагон и наблюдал за своими подопечными через стекло.

Они перешли на Кольцо и снова сели в поезд. Кудесников, который в этот раз рискнул ехать с ними в одном вагоне, пытался понять, почему они стоят, хотя свободных мест полно, а девушка явно с трудом держится на ногах. Совершив почти полный круг, трое вывалились вместе с толпой на перрон станции «Октябрьская», перешли на оранжевую ветку и поехали дальше – но не в центр, а на юг Москвы.

Кудесников понимал, что здесь его будет легко заметить, и снова сел в соседний вагон. Уже через две остановки поезд практически опустел. Но загадочные личности продолжали стоять, поддерживая вконец измотанную девушку под руки. Добравшись до конца ветки, они немедленно сели на поезд, идущий в обратном направлении. Утомившийся Кудесников, тяжело вздохнув, сделал то же самое. Он уже с трудом понимал, куда они едут, их беспорядочный маршрут сводил его с ума. Остатков его сил хватало только на то, чтобы просто следовать за ними. Где-то через час он сообразил, что они снова на «Пушкинской». Наверное, они знают о слежке и просто издеваются над соглядатаем!

Но нет – Арсений отлично знал, как ведут себя люди, подозревающие о слежке. Они озираются или изображают равнодушие. В любом случае они чувствуют себя неуютно. Если, конечно, он не имеет дело с профессионалами.

Единственное, что заметил Арсений, это нервный жест Ксении, которая то и дело прикладывала руку к кармашку на груди. Может быть, у нее там важная бумага, которую нужно кому-то передать? Или микропленка? Вдруг он столкнулся со шпионами, которые хотят навредить его, Кудесникова, родине? Злость неожиданно придала ему сил.

Выйдя на улицу, трио отправилось вниз по Тверской. При этом они переходили то на одну, то на другую сторону улицы через каждый подземный переход. Кудесников упорно топал за ними. В конце концов их «связка» оказалась на Воздвиженке – Вова, Гриша и Ксения прошли еще немного и неожиданно нырнули в здание библиотеки. Сыщик приблизился к дверям, остановился, перевел дух, сделав умное лицо, прочитал табличку, сообщавшую о режиме работы учреждения, и тоже вошел в здание.

Библиотека была ему знакома, и он уверенно направил стопы в читальный зал. Они уже были там. Бородач стоял рядом с девушкой, которая вяло перебирала карточки библиотечного каталога, а тощий сидел за столом и зыркал на окружающих. Минут через десять вокруг него образовалось пустое пространство. Робкие интеллектуалы, встретившись с ним взглядом, как-то очень быстро заканчивали чтение, сдавали книги и торопливо покидали зал, опасливо оглядываясь. Кудесников выждал момент, когда глазастый субъект отвернулся, и проследовал к столу выдачи книг. На ходу он прикинул, какой его запрос могут удовлетворить сразу, без длительных поисков по каталогу. В результате за стол он сел с увесистыми томами «Войны и мира».

Кудесников со школы невзлюбил это произведение, даже сам вид знаменитых на весь мир книг вызывал у него отвращение. Успокаивала только мысль, что это неприятная, но неизбежная часть работы. Более того, он испытывал садистское наслаждение оттого, что воспользовался великим текстом в своих мелких корыстных целях. Он открыл наугад первый том и постарался принять вид увлеченно читающего человека, твердо решив не читать ни строчки. Впрочем, читать ему и так было не с руки.

Вскоре Ксения отошла от каталога, сжимая в руке листок бумаги, и неуверенным шагом направилась к библиотекарше. Бойкая старушка, прочитав написанное, задумалась. Потом позвала свою коллегу – такую же юркую бабульку. Они долго шушукались, после чего отправились куда-то, то и дело заглядывая в листок и оживленно жестикулируя. Девушка проводила их тоскливым взглядом. Рыжий детина невозмутимо разглядывал стены, отираясь рядом. В зале воцарилась тишина, которую нарушали только треск старых ламп и шелест страниц. Время тянулось мучительно медленно.

Наконец библиотекарши снова появились в зале. Одна из них несла несколько пыльных фолиантов, выглядевших очень старыми. Кряхтя и охая, она вручила их девушке. Та впервые за весь день оживилась – улыбнулась и поблагодарила старушку. Голос у нее был тихий, слабый и какой-то отсутствующий, как будто она оказалась здесь совершенно неожиданно и еще не привыкла к обстановке.

Библиотекарша засмеялась дребезжащим старческим смехом:

– Я уж и не помню, когда ее у нас в последний раз просили.

Кудесников, сидя в самом конце зала, изо всех сил напрягал слух, но едва-едва сумел расслышать ее слова. И у него не было никакой возможности увидеть, что за книги взяла Ксения Лужина. Краем глаза он заметил, что вторая бабуленция кинула листочек, написанный девушкой, на стол выдачи. «Нужно взглянуть, если только она его не выкинет», – решил он.

В это время троица расселась вдоль длинного стола в привычном порядке: девушка в середине, сопровождающие по краям. Она открыла первую книгу и начала читать – внимательно и с интересом. Время от времени, правда, ее рука, словно машинально, прикасалась к тому самому кармашку на груди, который так заинтересовал Кудесникова.

Сам он лениво пробегал глазами строчки, написанные Львом Николаевичем Толстым. Возможно, сыщик был слишком юн и наивен, когда подверг это произведение резкой критике? А Наташа Ростова не такая уж дура, как ему казалось в десятом классе?

Зачитавшись, он не заметил, как прошло несколько часов. Для полного блаженства нужно было снять ботинки, но он не рискнул. Вдруг придется быстро уходить, и развязанные шнурки испортят целый день работы? И какой безумный день!

Наконец Ксения сдала свои тома, кивнула Грише и Вове и направилась к выходу. К этому моменту Кудесников совершенно разочаровался в происходящем. «Ну, подумаешь – ходят люди втроем. Гуляют. На метро катаются. Книжки в библиотеке читают. Ведут себя странно – да ведь чудаков на свете пруд пруди».

Рассуждая в таком духе, он проводил их до железнодорожного вокзала, где они купили билеты на поезд до Аркадьева, почесал макушку и возвратился в библиотеку.

Бабусек на месте не оказалось. Кудесников долго разглядывал многочисленные бумажки, прилепленные к дереву скотчем, пришпиленные кнопками, приклеенные канцелярским клеем. И вдруг заметил тот самый листок, который оставила Ксения. Он лежал на краю стола, закрывая пункт «д» сто пятнадцатого параграфа «Правил пользования библиотекой». Кудесников воровато оглянулся, протянул руку и схватил находку. Развернул. Острым стремительным почерком там было написано:

«Вера Ивановна Крыжановская (Рочестер). «Эпизод из жизни Тиберия», «Фараон Мернефта», «Геркуланум».

«Вот блин! – подумал Кудесников с досадой. – Она тут развлекалась дамскими романами, а я-то, идиот, навоображал себе невесть что». Он действительно навоображал. Думал, что Ксения брала, к примеру, «Каббалу» или средневековый бестселлер «Как отравить ближнего и не попасться» или еще что-нибудь «с изюминкой».

С другой стороны, доподлинно он не знал, кто такая Вера Ивановна Крыжановская и что она сочинила. Прежде чем рвать и метать, следовало это выяснить. Он дождался бабусек, которые были похожи друг на друга, как графини Вишни из книжки про Чиполлино, и обратился к ним с проникновенным монологом.

– Рочестер? Вот только что девушка интересовалась, – заквохтала та библиотекарша, у которой был большой, но пустотелый пучок на макушке. – Я вам мигом принесу.

– А нельзя ли вначале прочитать что-нибудь об авторе?

– Конечно, можно, – оскорбленным тоном ответила вторая, одетая в платье, которое с удовольствием принял бы какой-нибудь музей древностей. – Здесь же библиотека!

Ему принесли биографический словарь «Русские писатели», и Арсений довольно быстро узнал, что госпожа Крыжановская творила в конце девятнадцатого – начале двадцатого века. Причем утверждала, что все книги были ей продиктованы духом английского поэта Уилмота, графа Рочестера, верившего в посмертное существование души на земле. Имя графа Рочестера она ставила рядом со своей фамилией, и оно стало вроде как ее псевдонимом.

Кудесников был совершенно обескуражен. Интересно, откуда Ксения выкопала эту Крыжановскую? Он сам, например, о ней в жизни не слышал. Если только эта бледная девица диссертацию пишет. Или просто интересуется русской литературой начала века. Или еще что-нибудь… Да какая разница?

– У нас на эту тему был организован диспут, – неожиданно поделилась с ним своей гордостью одна из бабусек.

– На какую тему? – тупо переспросил Кудесников.

– Уникальных возможностей человека. Выступал журналист Денис Зябликов. У него собраны потрясающие материалы о психографии. И он так интересно об этом рассказывал!

– О… психо… ком? – переспросил Арсений.

– О психографии. Ее еще называют автоматическим письмом. Та девушка, которая брала романы Крыжановской, даже на диктофон нашего докладчика записывала. А потом еще час с ним после диспута беседовала – один на один. Сейчас люди уже не отмахиваются от тонких материй! А Крыжановскую хоть и ругали за невыразительный язык и литературные штампы, но все же отметили, что исторические детали она выписывает потрясающе! И академия ее за это наградила.

– Вот бы мне тоже поговорить с этим Зябликовым! – мечтательно произнес Арсений. – Он в каком издании работает?

– Он? В самых разнообразных, – ехидно возвестила та из бабусек, что была повреднее.

– У вас ведь наверняка есть его телефон. Раз вы организовывали диспут. Верно?

Арсению потребовалось еще полчаса молоть языком, чтобы телефон Зябликова перекочевал из их потертого блокнотика на пружинках в его толстую, мягкокожую записную книжку. «Живем! – подумал Арсений, выкатываясь из библиотеки. – Если это даже ложный след, хоть просвещусь».

Зябликов не испытывал никакого желания общаться с человеком, который только сегодня впервые услышал о психографии. Однако от Арсения не так-то просто было отвязаться. Он вручил журналисту одну из своих фальшивых визиток, где было означено, что он является начальником планового отдела Министерства государственного надзора за гуманитарным развитием общества, и сообщил:

– Мы готовим образовательный цикл для руководства высшего звена всех московских вузов. Чувствуете уровень? В том числе хотим включить в программу семинар о психографии. В той ее части, которая касается творчества… мгм… писателей.

– Ах, вот оно что! У вас конкретный проект. Психография в литературе, верно я понимаю?

– Разумеется, – кивнул Арсений, который понятия не имел, о чем вообще идет речь.

Прежде чем отправиться на встречу с Зябликовым, можно было зайти в Интернет-кафе и в Сети посмотреть, что означает этот термин. Или задержаться в библиотеке и порыться в каталогах. Но времени было жаль, и Арсений явился неподготовленным.

– Расскажите мне о психографии в литературе. Я донесу до руководства основную идею, и потом будем решать, в какой форме все это можно преподнести публике. Поговорим и о вашем гонораре, само собой разумеется. И конечно же, я заплачу вам за сегодняшнюю беседу как консультанту.

Последнее обещание необыкновенно Зябликова вдохновило. Он был немолод и мал ростом. Агрессивная внешность придавала ему сходство с хищной рыбой – большой нос выдается вперед, мелкие зубы плотно пригнаны друг к другу, глаза круглые и зоркие. Одет в пошлый клетчатый пиджак и мятые штаны, отбывшие долгий срок на вьетнамском рынке.

– Боже мой, ну что вам рассказать? – начал Зябликов, обхватив руками колени. – Это все настолько интересно, что просто бросает в дрожь.

Кудесникову не хотелось, чтобы его бросало в дрожь, тем не менее он сел поудобнее. Они встретились в кафе под названием «Кофейное зернышко» и сразу заказали по чашке двойного эспрессо.

– Для начала обрисуйте, пожалуйста, саму суть явления, – попросил Арсений. – Насколько я понимаю, психография – это что-то из области экстрасенсорики?

– Так называют процесс получения информации помимо воли человека. Она идет ниоткуда, потоком, а человек ее стремительно записывает. Такое, знаете ли, самопроизвольное знание. То есть вы просто держите в руках карандаш или ручку, а они движутся по бумаге. Очень часто бывает, что контактор – ну, проводник информации – пишет на языке, которого он вообще не знает. Или даже на нескольких языках.

– А что же он пишет? – заинтересовался Кудесников.

– Да всякое. Научные трактаты, романы… Я этой темой стал давно заниматься. Но официально только в начале девяностых разрешили печатать. До тех пор у нас это явление вообще серьезно не исследовали. Случаи психографии не фиксировали, а контакторов – проводников информации – сажали в психушки, если они вдруг принимались всякие сказки рассказывать.

– А за границей?

– А вот за границей! – оживился Зябликов и шумно отхлебнул кофе. – Они там отрывались по полной программе. Я столько всего накопал, когда железного занавеса не стало!

– Расскажите что-нибудь, – потребовал Кудесников и быстро добавил: – В интересах дела. Желательно дать побольше живого материала. Вот, вы говорите, психография в литературе! А факты?

– Американский писатель Морган Робертсон. Был моряком, плавал себе на корабле, а потом вдруг из него повалили рассказы. Он садился за пишущую машинку и сидел часами, положив руки на клавиатуру. А потом – хлоп! – что-то происходило, и его пальцы начинали стучать по клавишам. Он никогда не знал, что в итоге получится.

– А что получалось? – заинтересовался Кудесников.

– Например, рассказ «Гибель «Титана» об огромном корабле, который столкнулся с айсбергом и затонул.

– А это было до трагедии «Титаника»? – уточнил его проницательный слушатель.

– За четырнадцать лет. Но все детали совпали – даже количество пассажиров!

– Занятно…

– Занятно?! – подпрыгнул Зябликов и посмотрел на Кудесникова, как акула на серфингиста – свирепо и негодующе.

– Да литература просто кишит людьми, которые, не имея никакого к ней отношения, не имея таланта, образования, элементарных знаний, выдавали на-гора целые горы произведений!

– Ну да?

– Да! Вы слышали о романе Диккенса «Тайна Эдвина Друда»? Он остался незавершенным, и никто не знал, какой должна была стать развязка. И вот года через два после смерти писателя в Англию приехал молодой американец, рабочий типографии. И заявил, что дописал роман «под диктовку Диккенса» в состоянии транса. Книгу издали в полном виде, и критики были вынуждены признать, что обе части написаны одним языком и стилем. Тот рабочий никогда больше ничего не писал в своей жизни, а мистический сеанс связи с Диккенсом так никто и не смог объяснить.

– Бедный Чарлз… – пробормотал Кудесников.

– А вот еще пример. Тайлор Колдуэл выдает в своих романах такие факты о средневековой медицине, которые ей ну никак не могут быть известны, потому что она никогда специально этим вопросом не занималась. И так у многих. Они говорят: «Я не знаю, как это получилось», «Оно как-то само написалось, и все».

– То есть я сажусь за стол, беру блокнот, – подхватил Кудесников, – и вдруг моя рука начинает двигаться по бумаге, так? А потом оказывается, что я написал шедевр!

– И так и не совсем так. Бывает, что при передаче информации человек находится в полном сознании, и ему кажется, будто он просто фантазирует, сочиняет из головы. А потом выясняется, что выдал он кучу подлинных деталей, известных только узким специалистам. Вот, например, Вера Крыжановская.

– Знаю, знаю! – воскликнул Кудесников, впав в восторг пятилетнего ребенка, сложившего свои первые цифры. – Она писала под диктовку духа! Современники говорили, что дух был малограмотный и не очень талантливый.

– Да ведь не это главное, – резко махнул рукой Зябликов. – Талантливый, не талантливый… Главное в другом. Известно ли вам, что эта дама получила особую премию парижской Академии наук за то, что в своих романах с неимоверной точностью описывала древние египетские церемонии? А ведь о них могли знать только ученые-египтологи! И о внутренних помещениях известных храмов, о древних ритуалах…

– Максим Горький ее критиковал, – ехидно заметил подковавшийся в библиотеке Кудесников.

– Из зависти! – запальчиво воскликнул журналист. Стало ясно, что он на стороне гонимых «контакторов». – Многие великие говорили, что их персонажи внезапно обрели собственную волю и делают что хотят. Даже Пушкин… наш… Александр Сергеевич! Татьяна из «Евгения Онегина» противоречила его замыслу. Да-да! Он сам удивлялся: взяла, говорит, и выскочила замуж!

– Ну, с Пушкиным это вы уже хватили, – замотал головой Арсений. – Насколько я понимаю, все ваши контакторы – люди, малоизвестные публике.

– Да что вы говорите? – сладеньким голосом спросил Зябликов, раззадорясь. Глаза его превратились в щелочки, и он почти лег грудью на стол, глядя на своего визави снизу вверх. – Блаватская писала под диктовку духов, а Владимир Соловьев был пассивным медиумом и тоже пользовался «подсказками свыше». Вы «Хижину дяди Тома» в школе проходили?

– Это была дополнительная литература, – быстро ответил Арсений, много слышавший об упомянутом произведении, но незнакомый с текстом лично. Во время летних каникул он гонял мяч и нырял в старый пруд, где жили столетние жабы, прыгал по крышам соседских гаражей и воровал яблоки. До внеклассного чтения дело ни разу не дошло.

– Так вот. Бичер-Стоу не писала этот шедевр! Она говорила, что книга была дана ей в образах – события просто проходили перед ее глазами. Типичный случай психографии!

– Хотите сказать, что при определенных обстоятельствах, в определенное время на человека что-то находит, и он становится просто… шариковой ручкой? Гусиным пером, которым кто-то неведомый водит по бумаге?

– По-разному бывает, – пожал плечами Зябликов. – Иногда информация частично проходит через сознание, иногда сотворенное осознается прямо в процессе, и автор не знает заранее того, что собирается писать. А иногда он вообще не ведает, что творит – впадает в транс. Глаза у него закрыты, а рука носится по бумаге с невероятной скоростью. Контактор пишет без помарок, чужим почерком или даже разными почерками, на незнакомом ему языке или на каком-нибудь чудовищном диалекте. Есть случаи, когда человек знал два языка, а писал на двадцати восьми!

– То есть он впадает в транс, – «осмыслил» информацию Кудесников, – мозги у него отключатся. И он строчит, строчит… А потом очнется – ба! Что это за хрень со сливками?

– Вот именно так! – обрадовался Зябликов. – Вы это очень образно обрисовали! Есть и художники, которые так же творят. Они никаких материалов не изучают, но точно изображают пейзажи далеких стран, приметы былых эпох, внешние черты людей, детали одежды, исторические события. Все, как в литературной психографии. А музыканты? Шостакович вот говорил, что он музыку не сочинял – она звучала у него в голове уже готовенькая, а он просто записывал. И Шнитке признавался в том же!

– А от образования этот дар зависит? – полюбопытствовал сыщик.

– Нет, нет и нет! Вы можете быть эрудированны, как Борис Бурда, а можете оказаться темным, как распоследний бомж, – значения не имеет. Кроме того, рукописи бывают написаны задом наперед или так мелко, что буквы удается разглядеть только в микроскоп. При этом рука слишком сильно сжимает ручку или карандаш, и много-много сильных мужчин не в состоянии разжать ваши пальцы. Скорость иногда доходит до двух тысяч слов в час! Медиум Менсфильд одновременно писал обеими руками и при этом вел деловые переговоры. А в девятнадцатом веке одна неграмотная англичанка отвечала исследователям на самые разные научные вопросы – и по физике, и по биологии, и по анатомии…

– Ужас, – искренне заметил Кудесников. – Страшные вещи вы рассказываете.

– Страшные? – Зябликов подпрыгнул. – Да это же… увлекательно, как авантюрное приключение! Неужели вам никогда не хотелось погрузиться в мир непознанного?

– Что нет, то нет. – Арсений опрокинул в рот остатки кофе и сделал знак официанту, чтобы тот подал еще. – И принесите мне кусок шоколадного торта! – крикнул он, пояснив: – Все, что я узнал, требуется срочно заесть.

– Мне тоже торт! – махнул рукой журналист, не без основания полагая, что не ему расплачиваться по счету.

– Но почему же об этом феномене так мало известно? – удивился Кудесников. – Наверное, считается, что приходит не транс, а муза? Вот и валят все на нее?

– Фига с два! – азартно возразил Зябликов. – Как вы тогда объясните феномен Вальтера Скотта?

– А с ним что не так?

– Он ведь был поэтом, известным, почти как Байрон – слагал стихи, пользовался успехом. А когда ему стукнул полтинник, из него вдруг – бац! – повалила проза о средневековой Англии. Кажется, эта лавина пугала его самого. Он называл свой дар бумагомаранием, потому что творил невероятно быстро и констатировал при этом: рука пишет сама по себе, независимо от головы. Приступая к первой главе, он понятия не имел, что будет в следующей – фабула складывалась без его вмешательства.

Творческая плодовитость Вальтера Скотта приводила тогдашних критиков в исступление. Скорость и легкость, с какой он строчил романы, казалась фантастической. Говорили, что один человек просто физически не в состоянии столько написать. И выдвигали всякие теории, одна хлестче другой – будто за него сочиняет неизвестный талант, что он пишет в паре с каким-то сумасшедшим, что ему помогают высшие силы…

– Простите, – перебил его обалдевший Кудесников. – Но вот вы, лично вы, как все это объясняете? Мне нужно знать вашу позицию, чтобы наш семинар не выглядел… Как бы это сказать… ненаучным. Вы понимаете?

– Я придерживаюсь теории о существовании глобального информационного поля. Это такой, знаете ли, вселенский банк данных, где собрана информация обо всем, что было, есть и будет. Иногда эта информация – по неизвестным пока причинам – просачивается через контакторов в наш мир, только и всего.

– Только и всего! – повторил Кудесников и неожиданно спросил: – А вы никогда не слышали про такой город – Аркадьев? Какие-нибудь феномены, неожиданные открытия…

– Аркадьев? – задумался журналист и через пару секунд уверенно ответил: – Нет. Никогда не слышал.

«Жаль, – подумал Кудесников. – Заблудившись в лабиринте, иногда так приятно отыскать новый ход, еще не отмеченный крестиком».

Завершив встречу крепким рукопожатием, Кудесников заплатил по счету, вручил Зябликову тысячу рублей и выписал ему напоследок липовую квитанцию от Министерства государственного надзора за гуманитарным развитием общества. После чего вышел на улицу и глубоко вдохнул горьковатый от выхлопов воздух.

Вечерело. Москва была подсвечена тысячами тормозных огней движущихся в пробках машин. Шоколадный торт тяжело заворочался в желудке. Следовало бы съесть что-нибудь человеческое, конечно. Вот всегда он поглощает то, что попадается под руку! Никакого характера. Тотчас Арсений вспомнил о Мерседесе, запертом в гостиничном номере, безопасность которого защищала одна только маленькая табличка «Просьба не беспокоить». Он всей кожей чувствовал расстояние, разделявшее сейчас его и кота. Ехать лучше всего на поезде, который не останавливается на маленьких станциях, тогда можно вернуться обратно не так уж поздно.

Впрочем, было у него в Москве еще одно дело, которое как раз касалось Мерседеса. Арсений достал сотовый и позвонил собственной секретарше.

– Алло! – ответила она сдавленным голосом. Обычно она это свое «алло» просто пела в трубку. Интересно, что у нее там происходит? – Офис Арсения Кудесникова.

– Разве ты сейчас в офисе? – спросил он, не поздоровавшись.

– Но… Я ведь в любом случае у вас на службе, – возразила Лиза. – Я узнала то, что вы просили. Записывайте. Двугубский Ефим Львович. Скорняк на пенсии. Ему восемьдесят два года, но он все еще обслуживает старых клиентов. Живет в центре, возле Патриарших… Диктую. – Она продиктовала адрес и, не удержавшись, спросила: – А зачем вам скорняк?

– Потом увидишь.

– Кстати, – спохватилась Лиза. – Звонил какой-то сумасшедший англичанин, спрашивал вас. Назвался графом и поинтересовался, не блондинка ли я. Сказал, что раз вас нет на месте, он приступает к кутежу в одиночестве. Однако пообещал прислать в офис ящик виски. Еще сказал, что остановился в гостинице «Метрополь».

– Отлично, – буркнул Кудесников. – Этот граф обязан мне половиной своего состояния. Он приезжает в Москву, приглашает меня кутить, а я занимаюсь всякой ерундой! Да, чуть не забыл: свяжись с Алисой Маврушкиной и узнай, жива ли она. Что-то меня тревожит ее молчание. Когда я по-настоящему нужен женщинам, они готовы достать меня из-под земли.

Арсений не стал звонить Двугубскому по телефону – для успеха предприятия необходим был личный контакт. Он даже не захотел заранее готовиться к встрече – решил, что экспромт предпочтительнее.

Старик сам открыл ему дверь. Его кожа была морщинистой и коричневой от времени, как кора старого дуба. Однако на гостя хозяин взглянул ясными и умными глазами.

– Здравствуйте, Ефим Львович. Меня зовут Арсений Кудесников. – Сыщик сунул ему под нос одно из своих многочисленных удостоверений. – Я представитель дипломатической миссии России в Лунга-Катанга. У меня к вам дело чрезвычайной важности.

– Входите, входите, молодой человек! – заинтересовался Двугубский.

Он провел гостя в комнату с высоченным потолком и усадил за стол, накрытый кружевной скатертью.

– Я как раз чаевничаю, вы не присоединитесь? У меня есть шоколадный торт!

– Чудесно! – воскликнул Арсений, ощутив радостную возню в желудке. – Мое любимое лакомство.

Он с непередаваемым выражением лица принял блюдце с оковалком масляного бисквита. Воткнул в него ложку и обратился к хозяину:

– В последнее время участились случаи похищения редких животных, ввозимых в Россию Обществом защиты дикой природы. Их перепродают коллекционерам из Европы за большие деньги. Большинство животных гибнет без надлежащего ухода. Правительства обеих стран (Кудесников смутно припоминал, что Лунга-Катанга – это не то гора, не то река в Африке) чрезвычайно озабочены и принимают ряд мер для изменения сложившейся практики.

– Помилуйте, но я ведь скорняк! – всплеснул руками Двугубский. – Может быть, меня оклеветали? И подозревают в том, что я превращаю этих редких зверушек в шапки и воротники?!