Электронная библиотека » Харальд Тюсберг » » онлайн чтение - страница 5

Текст книги "Хакон. Наследство"


  • Текст добавлен: 13 ноября 2013, 02:15


Автор книги: Харальд Тюсберг


Жанр: Зарубежные приключения, Приключения


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

ОТЦЫ

В самом центре Викена лежал Осло. Плодородные земли по берегам большого фьорда издревле назывались Викен, то бишь «залив», «бухта», и с легкой руки скандинавов-викингов это имя стало известно всему миру. В ответвлениях фьорда и в бухтах, дома и на чужбине, подстерегали добычу наводящие ужас «люди с заливов».

Хакон Бешеный и его спутники скакали без отдыха до самого Эйкеберга[33]33
  Эйкеберг – возвышенность неподалеку от Осло.


[Закрыть]
и там, на вершине, остановились. Лето шло к концу, и, глядя вниз, они видели, как курится дымок над кровлями деревянных домишек, которые теснились вокруг солидных епископских палат и больших церквей. В одной из них был похоронен Сигурд Крестоносец[34]34
  Сигурд Крестоносец – король Норвегии в 1103– 1130 г., сын Магнуса Голоногого; в 1107 – 1110 г. предпринял крестовый поход в Иерусалим.


[Закрыть]
. Да, Николас Арнарсон явно человек могущественный, а уж если покажут тебе земельные угодья, что принадлежали епархии, так и вовсе оторопь берет. На острове Ховедё раскинулся славный цистерцианский монастырь, можно даже различить монахов, которые усердно трудятся на полях. К северу и к западу бегут волны живописных, поросших лесом холмов. А на восточном берегу залива Бьёрвика полтора века назад Харальд Суровый Правитель[35]35
  Харальд Суровый Правитель – норвежский король в 1047 – 1066 г.


[Закрыть]
заложил город, который хотя и не мог еще тягаться с Бьёргвином, Нидаросом и Ставангом[36]36
  Ставанг – ныне город Ставангер в Южной Норвегии.


[Закрыть]
, но неуклонно рос. Лишь довольно большие постройки и усадьбы были обнесены стенами, однако определить, как проходят границы города, не составляло особого труда, а проходили они вдоль подошвы холма Энерхауген, мимо Мартустоккера, где казнили преступников, вокруг поместья под названием Валежник до самого фьорда. На берегу жались друг к другу дома, лавки, сараи, а в гавани было множество кораблей, что говорило о процветании торговли. Лесопилки и огромные штабеля бревен опять-таки свидетельствовали, что именно просили в обмен на свои товары многие из чужестранных купцов. Вдали змеились, поспешая в город, стежки-дорожки со всех концов Восточной Норвегии, и движение там было весьма оживленное.

В городе, едучи по узким людным улочкам, Хакон Бешеный похвалил прочные бревенчатые мостовые и сказал, что эта заслуга епископа Николаса. Таких удобных подъездов к своим палатам не имел больше ни один епископ. Хакон без умолку рассуждал о славном священнослужителе, будто старался убедить и себя, и других, что влиятельный епископ Осло ему друг и союзник.

В ворота епископской усадьбы всадников пропустили тотчас, но епископ Николас принял их далеко не сразу. Когда же, наконец, они предстали перед ним, то встречены были учтиво и дружелюбно.

– С чем пожаловали?

Хакон Бешеный начал издалека, решив сперва сказать епископу что-нибудь приятное.

– Тому есть несколько причин. Во-первых, мы давно мечтаем увидеть знаменитую церковь Святого Хальварда, о которой очень наслышаны. Ведь уже сто лет минуло…

– Тогда вам бы следовало приехать сюда пятнадцатого мая, именно в этот день мы славили чудо.

– Оно произошло в здешнем фьорде?

– В Драмменс-фьорде. Святой Хальвард был родом из Лиера.

– Его подвергали преследованиям?

– Не его, а некую благородную даму, и будущий наш святой защитник пришел ей на подмогу своим луком и стрелами. За это ему надели на шею жернов и утопили, но он снова выплыл на поверхность, вместе с жерновом и стрелами. Такое вот случилось чудо.

– Жуткая история.

Епископ Николас приподнял бровь, и Хакон Бешеный быстро добавил:

– И все же отрадная.

Повисло молчание. Наконец Николас Арнарсон заговорил:

– Но вы ведь приехали не только ради этого?

– Нет, мы прибыли из Борга с вестью о скором приезде короля Хакона.

– Когда же он будет здесь?

– Как только уладит свои дела в Борге.

– Мы будем рады видеть его. Надеюсь, меня предупредят о точном времени, чтобы мы встретили его с надлежащим почетом.

Больше ничего сказано не было. Епископ велел своим людям приготовить покои для гостей и удалился. Хакон Бешеный, пока был в Осло, уже почти не видел славного епископа.

Довольно скоро у него сложилось впечатление, что доверие Николаса Арнарсона так просто не завоюешь. Вдовствующая королева тоже встретила его учтиво, но и в ее отношении к нему чувствовалось приветливое безразличие, в котором он поневоле угадывал известную недоверчивость.


Шведская королевна Кристин дочь Николаса красотою не вышла: маленькая, толстая, бледная, – и держалась тихо, как мышка. По деликатности люди звали ее скромницей, да ей и было отчего скромничать. Однако ж в глазах Кристин читалось уступчивое покорство. Она готова была смиренно принять в мужья кого угодно, лишь бы сей брачный союз послужил интересам королевского дома и народа Шведской Державы. Дед Кристин по матери был королем, а это обязывает.

– Роскошная женщина, – восхищенно сказал Хакон Бешеный королеве Маргрет, издали разглядывая ее племянницу. Кристин, круглая, как шар, сидела за ткацким станком, щурясь от света жировой лампы.

– Когда приедет король Хакон? – коротко осведомилась королева.

– У короля очень много дел в Борге.

С епископом Николасом королеве Маргрет говорить было, в сущности, не о чем, и спартанский ужин, каким ее угощали, тоже пришелся ей не по вкусу, поскольку же епископ вечерами рано отходил ко сну, она велела подать себе другой ужин, приготовленный собственным ее поваром. Сейчас, отщипывая жирные кусочки мяса и пальцами запихивая их в рот, Маргрет пристально наблюдала за льстиво улыбающимся Хаконом Бешеным, словно пыталась уразуметь, куда он клонит. Наконец она вытерла губы. Любопытно, как он воспримет то, что она скажет.

– Говорят, король взял себе наложницу. Не вздумай мне врать, Хакон Бешеный. Отвечай честно, правду ли сказывает мой посланец или он так плохо слушал, что надобно отрезать ему уши.

Хакон Бешеный возликовал. В свое время он с легкостью выяснил, кого вдовствующая королева отрядила в Борг соглядатаем, и, не входя в особый расход, отправил этого человека назад с «желанным» известием. Однако сейчас он прикинулся, будто изумлен и обескуражен осведомленностью королевы.

– Король молод, пользуется временем. В точности как отец.

– Значит, это правда. В точности как отец.

– Ты, королева, знаешь своего пасынка лучше, чем я.

– В нашем роду не заведено знать друг друга. Король Сверрир говаривал, что люди вроде нас чувствуют себя тем уверенней, чем они дальше друг от друга. С ярлами из рода Хладиров обстоит иначе?

– Мы добрые и искренние друзья, и в Бьёргвине, и в Нидаросе.

– Друзья? Пожалуй. Только вот искренние ли? Время от времени мы встречаемся, учтиво беседуем, но расходимся, держась начеку, словно корабли в ночи. Что, собственно, ты обо мне знаешь, Хакон Бешеный?

– Что я знаю?

– Да, что ты знаешь помимо того, что я травница, присланная шведским королем в дар Сверриру после победы при Фимрейте? Или лучше сказать – колдунья? «Избави нас от этаких даров», – твердили небось в Нидаросе, однако ж следили, чтоб по случаю именин и дней рождения к нам в Бьёргвин посылали другие подарки. Ну, Хакон Бешеный, искренний мой друг, когда у меня день рождения?

– В январе? Нет… в мае?

– Ошибся, оба раза, да, в общем, все равно. Я ведь тоже никогда и не вспоминала про твой день рождения. Кстати, когда он у тебя? Нет, не говори. Я попробую угадать. Мне думается, ты родился… в ноябре.

Хакон Бешеный искренне изумился.

– Правильно.

– А точнее, во второй половине ноября!

Откуда она знает? Насмехается над ним, что ли? Минуту-другую вдовствующая королева не сводила с ярла своего странно неподвижного взгляда.

– Ты – Скорпион, Хакон Бешеный. И жаждешь власти, так говорят магические книги. С человеком вроде тебя враждовать не стоит. Я хочу, чтобы ты был на моей стороне, и оттого буду тебе льстить, говорить приятные слова – может, искренние, а может, и нет. Мне кажется, тебя интересует моя племянница, верно?

– Да, интересует.

Вдовствующая королева отхлебнула вина из кубка и сказала с каменным лицом:

– У тебя хороший вкус, Хакон Бешеный.


А в Борге король Хакон с Ингой жили в своем собственном, счастливом мире. Резкий восточный ветер приносил в дом речную морось, и постель становилась сырой и холодной, но они внимания на это не обращали.

Однажды пришли несколько человек и просили разрешения поговорить с Дагфинном Бондом. Был это некий Ингьяльд Бардарсон, отец девицы Боргхильд, и с ним двое свидетелей. Ингьяльд рассчитывал представить свое дело на тинге минувшей весной, но Гломма, как на грех, устроила в округе наводнение, у всех было по горло работы, и необходимой четверти местных бондов на тинге не набралось. Стало быть, придется ждать до осеннего тинга. Но раз уж король сейчас здесь, так, может, он рассудит?

Дагфинн заметил, что беспокоить короля судебным разбирательством прежде осеннего тинга можно, только если дело впрямь необычайно важное.

Чернобородый малорослый Ингьяльд отличался горячим нравом и большой напористостью. Дело касалось юноши по имени Свейнунг Торарсон, который писал висы его дочери Боргхильд. Имели место и тайные поцелуи – эти вот люди тому свидетели. Ингьяльд, понятно, наведался на хутор к Свейнунгову отцу и изложил свою жалобу. Однако старик Тор совершенно рассвирепел, выставил его за порог да еще и выбранил вдогонку на весь двор, так что отступать больше некуда.

Дагфинн Бонд осторожно обронил, не стоит ли обратиться с этим в церковный суд, но Ингьяльд решительно заявил, что не желает связываться со священниками. Сперва он хотел третейского суда, и оказалось это ох как непросто. Каждая из сторон выставила по шесть добропорядочных мужей – вот эти-то двенадцать человек и должны были вершить суд. Но когда все сказали свое слово, выяснилось, что ровно шестеро считают Свейнунга виновным и требуют наказания, а другие шестеро опять-таки полагают, что прекрасногрудая Боргхильд изведала не более того, чем могла ожидать обладательница этакой груди, и что Свейнунг совершенно не виноват. С подобным разладом Ингьяльд примириться не мог и теперь желал настоящего суда.

Господин Дагфинн полюбопытствовал, целовал ли Свейнунг девушку против ее воли. Ингьяльд сказал, что не знает, он, мол, у дочери не спрашивал и спрашивать не намерен. Впрочем, он сам убежден, что против воли, а в этом случае закон вполне однозначен. Свейнунга должно изгнать за пределы страны. А ежели он бы еще и обрюхатил Боргхильд, его бы вдобавок объявили вне закона. Ингьяльд так и сыпал словами, по пальцам перечисляя пункты закона. Там все ясно и насчет девичества, и насчет мерзавцев вроде Свейнунга. Никто не смеет прикоснуться к женщине прежде, чем ее родня все взвесит и как следует посоветуется насчет брачного союза.

– А что, – невольно спросил господин Дагфинн, – Боргхильд и вправду потеряла девственность?

– В одиночку мне этого не установить, Боргхильд-то брыкаться начнет.

Дагфинн с трудом сохранял серьезность.

– Коли будет новый суд, – сказал он, – тебе вновь придется выставить шестерых свободных людей, готовых присягнуть, что ты говоришь чистую правду, и хотя бы один из тех шестерых, которых выставит Свейнунг, тоже должен быть готов под присягой подтвердить твою правоту – тогда у тебя будет на тинге большинство. А меньшинство должно в таком случае согласиться уплатить пеню серебром, коль скоро решение им не по нраву. Ну а если все это окажется невозможно, ты примешь на осеннем тинге Божий суд?

– Божий суд? Это еще что такое?

– Божий суд? Это еще что такое?

– Тинг или иной какой судья могут приговорить, что в доказательство твоих обвинений ты должен нести раскаленное железо либо погрузить руки в кипяток. Не будет тебе от этого ущерба – выиграешь дело.

Негодующий отец побледнел. Ба, дело-то может принять оборот, на который он никак не рассчитывал. Ингьяльд хорошо знал закон, но даже не предполагал, что тинг способен этак ловко оградить себя от соседских склок и вздорных выходок. Дагфинн Бонд благодушно протянул ему спасительную соломинку.

– Может быть, молодые люди хотят пожениться?

Ингьяльд все еще упорствовал. Пожениться? Чтобы он да стал свойственником старику Тору? Никогда в жизни! Последний раз, как разговаривал с Тором, Ингьяльд аккурат предложил решить дело свадьбой и сказал, что даст за Боргхильд целых две марки[37]37
  Марка – 216 г серебра, а также денежная единица в тогдашней Норвегии.


[Закрыть]
. Так этот сквалыга Тор фыркнул и объявил, это-де нищенская подачка, хотя всем известно, что нищенской подачкой называют полторы марки. Многие, кто это слышал, и смеялись, и досадовали.

Дагфинн Бонд подвел итог:

– Как я разумею, Ингьяльд, мысль о свадьбе все ж таки тебе не чужда, и четыре марки приданого для человека вроде тебя – сумма вполне достойная?

– Этот брак распадется, и она, опозоренная, пешком вернется к нам. Поди сыщи ей тогда жениха! И кто о ней позаботится? Родичи, больше никто!

– Но если ты дашь за нею четыре марки, старик Тор по закону обязан дать ей столько же. И коли ей суждено воротиться обратно, она принесет с собой восемь марок. Или же столько, сколько положено, когда брак кончается крахом.

Ингьяльд воспрянул.

– Большая часть и впрямь останется в целости и сохранности. Жена бонда самостоятельно может истратить не больше эйрира[38]38
  Эйрир – 1/8 марки.


[Закрыть]
. Насчет всего прочего решают родичи и муж. А Боргхильд быстренько надоест, что она распоряжаться не вправе. Тут все мигом и кончится.


– Да, восемь.

Ингьяльд почесал в затылке.

– Не обязательно ведь, что брак расстроится этак скоро. Она может уйти, только если Свейнунг прилюдно ее поколотит, возьмет наложницу из той же усадьбы, откуда взял ее, или скоропостижно умрет.

– По твоим словам, Свейнунг ведет себя до крайности опрометчиво, так что все может быть.

– Я обдумаю то, что ты сказал, господин, про четыре и про восемь марок. Но если мне все ж таки потребуется королевский суд, я вернусь.

– Думаю, на королевский суд рассчитывать не стоит. А коли вынесешь свое дело на осенний тинг, помни: бонды скучают. Им охота развлечься, увидеть что-нибудь этакое, необычное, и они с радостью посмотрят, как ты будешь окунать руки в кипяток.

Ингьяльд и двое его свидетелей с поклоном оставили развеселившегося Дагфинна Бонда. Король Хакон почти все это время сидел на галерее и слышал большую часть разговора. Улыбаясь, он попросил Дагфинна Бонда разыскать Петера Стёйпера и привести к нему: надо кое-что обсудить.


Когда Дагфинн Бонд и Петер Стёйпер вошли в комнату, король Хакон с Ингой ожидали их, сидя в креслах. Обоим предложили сесть напротив, а дружинникам велено было выйти вон и затворить за собою дверь. Король по-прежнему улыбался.

– Добрый совет ты дал в запутанном деле, Дагфинн Бонд. Напомнил, как ревностно мы охраняем законом наших женщин и как легко человеку изменяет здравый смысл. Мы сурово караем хищение даже столь малой ценности, как двадцать четвертая доля марки: привязываем краденое к спине вора, отводим его к береговому утесу и там казним. Целых три марки должен платить тот, кто украдкой срывает поцелуй. Поцелуй может означать все что угодно, и неосторожного мужчину легко объявить вне закона. Вот как важно для нас оградить девичество и обеспечить род залогом подлинного отцовства и правомерного наследования. Когда речь идет о женщинах, можно потребовать справедливости и от короля.

Дагфинн Бонд и Петер Стёйпер догадывались, куда клонит король, однако ж на Ингу не смотрели. А король продолжал:

– Хочу тебе сказать, Петер Стёйпер, что не знаю в моей державе более честных и добропорядочных людей, чем ты, Дагфинн Бонд да твой двоюродный брат Инги Бардарсон из Нидароса. Вот почему сейчас, в присутствии Инги, я открою вам один секрет, которым вы поделитесь с другими, если со мною вдруг что-то случится. В особенности это должен узнать Инги Бардарсон. У нас с Ингой, возможно, будет ребенок. Я говорю «возможно», так как мы пока не вполне уверены, но, если и правда родится ребенок, вы свидетели, что я признаю свое отцовство и горжусь этим. Говорю я все это затем, чтобы Инга ни в чем не сомневалась и спокойно, счастливо и столь же гордо, как я, исполнила свою важную миссию – выносила первенца короля Хакона. Больше мне добавить нечего, разве только что вы должны поклясться хранить полное молчание об этой радостной новости. В первую очередь Хакон Бешеный ни под каким видом не должен ничего знать.

Они дали клятву молчания. Был сентябрь 1203 года. Жизнь в Борге шла своим чередом. Лишь в середине октября король Хакон стал подумывать об отъезде в Осло.


ОТРАВА

Как только у острова Несё завиднелись верхушки мачт Хаконова флота, королева Маргрет выехала из епископских палат. Вместе с девицей Кристин и всеми своими приближенными она отправилась в окрестности города навестить родичей. Пусть пасынок в свой черед дожидается. Хакон Бешеный, который приехал сюда с поручением развлекать дам, охотно взялся их сопровождать. В последнее время они стали большими друзьями.

Зато епископ Николас Арнарсон устроил королю грандиозную встречу – с процессиями, хоругвями и воскурением благовоний. А потом, когда все чин чином устроились, епископ и король сошлись для беседы с глазу на глаз. Начал разговор епископ Николас:

– Мы слышали о тебе много хорошего, Хакон сын Сверрира. В особенности меня радует, что ты решил покончить с раздорами и призвал домой клириков.

– И я слышал о тебе хорошее, Николас Арнарсон, – сказал Хакон, – даже от отца, хоть ты и участвовал в его коронации двенадцать лет назад.

– Знаю, он говорил, что язык у меня проворный да ловкий, а верность – лисья. Наверно, язык у меня и впрямь проворный да ловкий, так ведь и выручал он меня за эти годы не раз. А ежели лисья верность во благо стране – что ж, тогда я лис.

– И во благо церкви.

– Этим я тоже горжусь. Ты знаешь, государь, мы живем в стране, которую очень трудно повернуть к миру. Оба мы родились в краях, где борьба за власть разгоралась чаще всего, – в Западной Норвегии и в Трандхейме. Именно тамошняя родовая знать предъявляла претензии на наследование королевской власти[39]39
  Королей (конунгов) в Норвегии выбирали на тинге, но претендентом мог быть только тот, в чьих жилах текла кровь Харальда Прекрасноволосого.


[Закрыть]
, а когда власть увязана с таким спорным вопросом, как наследование, не приходится удивляться, что в наших краях без конца вспыхивали распри. Здесь, на Востоке страны, смотришь на эти раздоры как бы вчуже, и здесь я взял на себя задачу примирить враждующие партии, чтобы народ был един и избавлен от бесполезных страданий. Мир и стабильность – вот что для нас здесь важнее всего. – Николас Арнарсон задумался, потом добавил: – Однако, чтобы наши начинания окрепли и упрочились, нужно время. Тут как с деревом, из которого строят длинные лодки и церкви. Сперва требуется время, чтобы дерево выросло сильным и крепким. Затем бонды обрубают у сосны верхушку – это больно, но мало-помалу живица возобновляет свой ток по стволу и дает древесине такую силу, что ни крысы, ни грибок ее не берут. Коли сосну на год-другой оставить в покое, древесина приобретает необычайную прочность и стоит не одну сотню лет.

В итоге король и епископ решили сообща добиваться прочного мира, чтобы время взяло свое и залечило раны. Еще не раз они вели между собой откровенные беседы, и ученый епископ оставил у молодого короля большое впечатление. И все же король понимал, что этот почтенный муж всегда будет независим в своих действиях. Сейчас он дал клятву верности потому, что сам считал это правильным, и союзником будет, только пока оба они радеют за общее дело. Епископ всегда предпочитал ни к чему не обязывающие обороты речи.

Но однажды вечером Николас Арнарсон обронил замечание, которое король Хакон воспринял как более личное и доверительное:

– Не знаю, есть ли для этого основания, да только внутренний голос подсказывает мне, что ты должен остерегаться Хакона Бешеного.

– Я это знаю, – ответил король Хакон.


Возвращения вдовствующей королевы ждали долго, но вот наконец она прибыла в город. Король Хакон сделал вид, что отлучка Маргрет была совершенно в порядке вещей, и встретил королеву учтиво и благосклонно. С подчеркнутым радушием он приветствовал девицу Кристин и свою сводную сестру Сесилию, дочь короля Сверрира и Маргрет.

В Осло они оставались недолго.

Королева Маргрет быстро поняла, что приезжая девица нисколько короля не интересует, и не сдержалась, вспылила при посторонних – отчасти потому, что он заставил так долго себя ждать, а отчасти потому, что он якшался с наложницами и подавал другим дурной пример. Стыд-то какой! И Кристин осрамил, и сводную свою сестру Сесилию! Король Хакон для первого раза обуздал злость и сказал, что наутро все выезжают из Осло, чтобы встретить Рождество в Бьёргвине. Но вдовствующая королева не унималась: всё, хватит, она с Кристин и Сесилией уезжает в Швецию, добропорядочным дамам лучше праздновать Рождество именно там.

Король бросил взгляд на Сесилию и коротко сказал:

– Норвежская королевна, замужняя ли, нет ли, не покинет державу без нашего позволения. Таков закон. Завтра мы все отправимся в Бьёргвин.

С этими словами он ушел к себе в опочивальню, а тем временем его люди снаряжали корабли к выходу в море.


Флот шел в виду побережья, королева Маргрет и король Хакон плыли на разных кораблях, но по прибытии в Бьёргвин король решил, что никаких раздоров допускать нельзя, и неизменно выказывал королеве большое благорасположение и внимание, позволил ей держать собственный стол и собственную прислугу, однако ничего этим не добился. Маргрет даже не пыталась пойти на мировую. Холодные, официальные улыбки быстро сменялись кислыми, брюзгливыми гримасами. Все было не по ней. Всех она встречала неприязненной насмешкой, и в особенности доставалось тем, кто сопровождал короля в Борге, даже благочестивому Петеру Стёйперу это даром не прошло.

Единственное исключение составлял Хакон Бешеный. Во время плавания он держался в тени, наблюдал, пряча усмешку. Вдовствующая королева принимала его как нельзя более благосклонно и особенно заботилась о том, чтобы у него не скудели возможности поухаживать за девицею Кристин. Вдобавок они втроем вели долгие разговоры с Педером Разгадчиком Снов, королевиным советчиком-травознаем. Порою, но уже втайне, Маргрет и Хакон Бешеный встречались с неким загадочным человеком в черном плаще. И был это местер Франц из Любека.

У короля Хакона была собака, которую он очень любил. И вот однажды вечером он нашел ее на лестнице, мертвую. Не иначе как съела что-то неподходящее.


На Рождество, по велению короля Хакона, был назначен большой роскошный пир с множеством гостей – и лендрманов пригласили, и сюссельманов[40]40
  Сюссельман – служилый человек короля, контролировавший местное управление, сбор налогов и военную власть.


[Закрыть]
, и духовенство, и иных важных персон из ближних и дальних земель. В Святую ночь, когда под звон колоколов все расселись по скамьям, почетное место рядом с королем, предназначенное для королевы Маргрет, пустовало. Поблизости должны были сидеть девица Кристин и королевская дочь Сесилия, но все три дамы пока отсутствовали. Время шло. Гости прекрасно знали, кого ждут. Разговоры в пиршественном зале мало-помалу утихли, и королю все это было не по душе.

Он послал за дамами, приказав напомнить им, что гости собрались и что почетное место ждет королеву.

Посланец воротился красный как рак и тихонько доложил, что королева велела передать, она-де насиделась на почетном месте, пока был жив король Сверрир, а теперь особого почета в этом не усматривает. Король Хакон едва не вспылил, но тут дверь распахнулась, и дамы вошли в зал. Все встали, заиграла музыка, челядинцы один за другим потянулись к столам, обнося приглашенных яствами, медом да вином, – пир начался. Но общего веселья не получилось – каждый разговаривал с ближайшим соседом, и только.

Король Хакон удалился в свои покои одним из первых. Спал он плохо, почти всю ночь, снедаемый беспокойством, расхаживал по комнате. Сел, начал было письмо Инге, но никак не мог собраться с мыслями и в конце концов отложил перо. Чуть свет он разбудил Дагфинна Бонда, хотя особой нужды в этом не было. Так, поговорили о том, о сем – что, мол, через три месяца вторая годовщина смерти короля Сверрира и что в этот день все должны помянуть покойного медом и хлебом из ржаной муки с древесной корою. Потом Хакон вернулся к себе.

Что-то тут не то. Господин Дагфинн оделся и пошел к королю. Хакон сидел на кровати, кутаясь в меховые одеяла. Он был бледен и дрожал от озноба. Дагфинн молча постоял рядом, затем спросил:

– Может, послать за лекарем-травознаем?

– Не надо, само пройдет. Надо только как следует согреться.

– Тогда я пошлю за горячим питьем, ладно?

Хакон не желал никакой суеты и шума. Он просто немного отдохнет. Дагфинн удалился.

Днем королю захотелось покататься верхом. Ему гораздо лучше, сказал он, а на свежем воздухе вообще все как рукой снимет. Он вскочил в седло, но прогулка вышла короткая. Через несколько минут он воротился, и слезть с коня стоило ему больших усилий. Дагфинн опять спросил, не послать ли за кем, и опять король отказался. Его лихорадило, но ведь в рождественские праздники такое не редкость, с каждым может приключиться. Самое милое дело – лечь в постель и хорошенько пропотеть, чтобы выгнать хворобу. Он ушел к себе и закрылся в комнате, словно подчеркивая, что желает побыть один.

Минуло несколько часов. Господин Дагфинн не тревожил короля – пусть поспит; но вот уж и вечер настал, а Хакон все не выходил, и Дагфинн Бонд отправился к больному. Король лежал, не зажигая огня: дескать, так легче вздремнуть. Накануне-то он почитай что глаз не сомкнул. Нет, есть ему неохота, только спать. А уж наутро наверняка полегчает.

В эту ночь уже Дагфинн Бонд глаз не сомкнул, и в скором времени его опасения подтвердились. Утром всем стало ясно, что молодой король Хакон захворал не на шутку. Спешно призвали лекарей. Те назначили кровопускание, но король решил с этим подождать. «Незачем устраивать переполох, все обойдется», – сказал он. Пришел епископ со священниками, попросил разрешения отслужить молебны во здравие короля; Хакон возражать не стал, лишь бы его оставили наедине с Дагфинном Бондом и немногими приближенными. Без королевы Маргрет и Хакона Бешеного. Ни есть, ни пить он не желал.

Ближние люди сидели в соседней комнате, а господин Дагфинн – у короля. Говорили мало. Из Церкви Христа доносился колокольный звон, зовущий на рождественскую мессу второго дня; отслужили и молебен во здравие недужного. Когда колокола возвестили окончание литургии, Дагфинн Бонд решительно произнес:

– Государь, тебе надобно подкрепиться, заставь ты себя хоть немного поесть-попить, а потом дай лекарям отворить тебе кровь, Не отказывайся.

Хакон упираться не стал. Он немного поел, выпил горячих травяных настоев, но тотчас почти все и вытошнил. Явились лекари со своими ножами и плошками, сделали кровопускание. Король очень ослабел, но твердил, что теперь ему много лучше и он желает встать. Слуги помогли Хакону одеться и проводили в большой зал – он изъявил желание сесть за стол и отобедать. Однако ж сидел он там недолго. Аппетита не было, хотелось лечь. Свет раздражал глаза, и он почти не говорил.

Ночью большинство обитателей королевских палат не спали – молились за короля.

На третий день Рождества священники и монахи спозаранку принялись служить молебны во здравие короля, а король меж тем лежал в своей опочивальне. Он хотел было встать, но эта попытка закончилась неудачей – ноги дрожали. И поесть тоже не сумел. Состояние короля Хакона все ухудшалось.

Следующую ночь Дагфинн Бонд неотлучно просидел подле короля. Хакона бил озноб, он бредил.

– Какой яркий свет. Глаза режет.

– Занавесь задернута, государь, но я могу погасить еще две-три свечи.

– Пошли за Ингой. Она тебе поможет. Отчего Инги здесь нет? Пусть придет.

Господин Дагфинн намочил полотенце и отер потный лоб короля.

– Инга в Борге, государь. А мы в Бьёргвине.

– Где король Сверрир? Я должен поговорить с отцом, это очень важно. Надобно сказать ему про Ингу.

Дагфинн попытался успокоить его:

– Как только тебе, государь, полегчает, мы отрядим за Ингой корабль.


Королю Хакону не полегчало. На пятый день Рождества он весь опух. Почти не говорил и мало что воспринимал. Так продолжалось до первого дня нового 1204 года. Тело Хакона посинело и распухло, черты утратили все человеческое. Окружающие давно поняли, что произошло. Непростая это была болезнь, ведь король был молод, в расцвете сил. Поначалу люди перешептывались, но теперь заговорили во весь голос. Короля отравили. Без малого два года назад его отец с улыбкой отошел в мир иной, на этом самом месте. Король Хакон не улыбался, когда пробил его час.

И никто другой не улыбался. Люди были охвачены возмущением и яростью, толпы народа заполонили королевскую усадьбу, теснились на мостах, и на языке у всех было одно: вина лежит на королеве Маргрет и шайке лживых мошенников, с которыми она вечно якшалась. Вдовствующая королева появилась на стене Хольма, ломая руки и выкрикивая, что ни в чем не виновата. Хакон Бешеный – по праву рождения, хотя и против воли большинства, он немедля, впредь до выборов нового короля, принял власть в стране – пытался унять страсти, выгораживая королеву. Но тщетно. Его освистали и напрямик потребовали подвергнуть вдовствующую королеву испытанию железом – пусть докажет свою невиновность. Хакон Бешеный кричал, что королеве неможется, что здоровье ее пошатнулось, и кое-как сумел настоять, чтобы вместо Маргрет испытание раскаленным железом прошел один из ее приближенных.

Не жалея хмельного меда, и денег, и тайных заверений, что железо будет негорячее, Хакон Бешеный уговорил Педера Разгадчика Снов подвергнуться испытанию. Всего-то минута-другая – и дело с концом, а там и денежки явятся. Много денежек, он столько никогда не имел. Совершенно пьяный Педер был в прекрасном расположении духа, заговорщицки подмигивал, смеялся и знай повторял, что все будет в лучшем виде. Но схватившись за раскаленный железный прут, он уже не смеялся, а истошно вопил. Ожог был страшный – запахло паленым мясом, руки почернели и обуглились.

Иных доказательств народу не требовалось. Педер кричал и выл, когда его на лодке вывезли в Бухту и, привязав ему на шею камень, бросили в воду. Течение медленно потащило его в глубину, а на берегу рассуждали, долго ли из-под воды будут слышны вопли да бульканье.

Когда лодка воротилась и толпа собралась идти за королевой Маргрет, уготовив ей ту же участь, ее давно и след простыл – сбежала, с девицей Кристин и небольшой свитой. Прошел шепоток, будто посодействовал им Хакон Бешеный, но его кольцом обступили дружинники, и народ утих. Позднее стало известно, что Маргрет и Кристин сначала отправились в Согн, потом в Валдрес к лендрману Эрлингу Квиденскому, а оттуда в Вермаланд и в имение вдовствующей королевы, в Вестеръётланд.

После похорон Хакон Бешеный спешно выехал в Нидарос, откуда вел переписку с вестеръётландскими дамами, убеждая их вернуться в Норвегию, в Нидарос. Особенно он уговаривал девицу Кристин. И уговорил-таки. Некоторое время спустя Кристин приехала. Многие были ошеломлены, когда эти двое неожиданно обручились.


Биркебейнеры в Нидаросе и в Бьёргвине прикидывали, кому быть новым королем. Некоторое время подумывали о Хаконе Бешеном, правда очень недолго. Ведь случившееся породило слишком много вопросов, оставшихся без ответа. Вдобавок лучше бы все-таки продолжить линию Сверрира. Поэтому выбор пал на четырехлетнего Гутторма Сигурдарсона, сына Сигурда Лаварда, тоже покойного сводного брата короля Хакона. В утешение Хакона Бешеного назначили опекуном малыша, и на десятый день Рождества 1204 года мальчик произвел его в ярлы.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации