Текст книги "Одноклассники"

– Что ты решил?

– Пока не знаю, – ответил он устало.

– Но ты вполне можешь забрать мальчишку и не давая ей денег.

Он молчал. Мне тоже нечего было сказать. Я понимала, что ему трудно найти выход из положения, в первую очередь, из-за обещания мне, что этот злосчастный ребенок никогда не появится в нашей жизни, но, как говорится, сегодняшние планы на завтра не годятся. Я очень люблю Фиму, поэтому я была бы не я, если бы не бросила ему не просто тощую соломинку, а толстенное бревно, за которое он в данном случае мог ухватиться.

– Заплати, но не миллион, а половину – ей и этого будет слишком много, – и забери мальчишку к себе. Я не возражаю, а эта дрянь пусть напишет отказную, и надо будет заверить нотариально у Семена Михайловича.

Он повернулся ко мне. На лице его отразилось полное недоумение. Такое впечатление, что до него не дошел смысл моего предложения.

– Повтори, что ты сейчас сказала, – медленно и хрипло произнес он.

Я повторила. Ничего не говоря, он прижался ко мне, как маленький ребенок к матери, ищущий у нее защиты и поддержки, а я, крепко обняв его, нежно погладила по голове. Что же теперь поделаешь, чего только в жизни не бывает!

Наутро, не глядя мне в глаза, он сказал:

– Олечка, я всегда знал, что ты особенный, большой души человечек. Спасибо тебе, родная, ты очень мне помогла, что бы я без тебя делал?

Что бы делал, подумала я, да просто бы жил!

Переговоры с мерзавкой завершились полной победой Ефима, который на встречу с ней взял своего дорогого Гарри Иосифовича Гринберга, сделавшего все, чтобы она не рыпалась и подписала необходимые для передачи ребенка отцу документы. Отъем у нее младенца обошелся нам в 300 тысяч розово-фиолетовых, в смысле евро. В общем, заплатили за ее труды, что носила и родила по принципу суррогатного материнства, только намного дороже. Она полностью отказалась от прав на него и безо всяких разговоров подписала документы, заверенные нашим нотариусом. Аллилуйя! Наконец-то эта гнусная тварь исчезла из моей жизни, но ей на смену пришел новый член нашей семейной ячейки – маленький Фима Ефимов. В его свидетельство о рождении вписали новоявленную мамашу – Ефимову Ольгу Рафаиловну, так что в нашем полку прибыло!

Я и до рождения всей душой ненавидела этого ребенка и теперь, когда он уже прочно поселился в нашей семье, не могла избавиться от неприязни и не хотела иметь к нему ни малейшего отношения. У него есть своя няня, вот пусть она его и воспитывает. Даже когда эту «мелочь» со всеми его пожитками привезли к нам домой, я не смогла заставить себя хотя бы взглянуть на него. Может, боялась, что моя устойчивая ненависть к нему выйдет из-под контроля, едва я увижу сладенького прелестного четырехмесячного младенца. Да и мысли, что этот плод любви моего мужа с чужой женщиной находился, развивался и вышел из чрева этой мерзавки, не оставляли мне ни малейшего шанса стать для него настоящей матерью, а не злобной мачехой.

Няня, тетка лет шестидесяти пяти, коренастая, очень простая и суровая, с огромными, как лопата, руками, в которых мог поместиться не только маленький Ефим, но и еще пара-тройка младенцев, прибыла с малышом. Заниматься ею и ребенком в доме попросила Анечку, которая должна была объяснить «Арине Родионовне» мои правила, предоставить посуду для искусственного вскармливания и многое другое. Вечером я пригласила няньку для беседы. Ее звали Дарья Васильевна. Она молча выслушала мои требования, ни разу не улыбнувшись и не раскрыв рта, а лишь искоса поглядывая на меня. Хотя по возрасту оказалась не намного старше меня, но выглядела как древняя старуха. «Интересно, – подумала я, внимательно изучая ее изборожденное глубокими морщинами лицо, – почему тетки так сильно старятся?» Видимо, когда уже нет никаких шансов обрести счастье в личной жизни, тогда напрочь исчезает и желание оставаться ЖЕНЩИНОЙ!!!

Глава 50

В жизни каждой из нас наступает такой страшный момент, когда борьба с возрастом заканчивается полной и триумфальной победой последнего. На смену желанию хорошо выглядеть приходят усталость и безразличие к себе, потому что главное, что исчезает из жизни, для того чтобы быть красивой и нравиться, это стимул, который приходит только с наличием чувств к обожаемому нами противоположному полу. Когда ты вступаешь в последний этап своей жизни, уже твердо знаешь, что не остается практически ни единого шанса проявить эти чувства к кому-либо, не говоря уже о взаимности, потому как мужчинам нашего возраста и старше, как воздух, необходимы женщины молодые, а кому они не нужны, тем вообще ничего не надо, а мы, престарелые тетки, тем более.

Возрастные джентльмены, которые могут наслаждаться жизнью с дамами своего возраста, очень самоуверенны и не понимают, что не может быть взаимной любви с первого взгляда с особами лет на тридцать – сорок моложе, если ты лыс, толст, а из-под пуза не видно коленок, а самый важный «инструмент» работает с постоянными перебоями, да и то только с помощью широко разрекламированных средств. Не понимают они и того, что единственной привлекательной чертой для соблазнительницы является лишь их состоятельность, а точнее «толстопузый кошелек». Имеющиеся там немалые средства уже с первых лет совместной жизни могут быстро и безвозвратно перейти в руки юной любительницы старых «денежных мешков», чтобы в будущем она имела отличную возможность построить свою счастливую жизнь на хорошей финансовой основе с каким-нибудь шикарным и, как правило, безденежным мачо.

Еще вчера никому не известные и ничего из себя не представляющие провинциальные Кати-Ани-Мани превращаются в жен известных старперов, разделяя с ними почет, славу и «бабки». Активно втираются в недружные ряды элиты в надежде с помощью старшего поколения построить собственную карьеру или, быстренько повесив на шею любвеобильного старикашки пару сопливых ребятишек, решают свои финансовые проблемы почти на всю оставшуюся жизнь. Тем более, что возрастные вторые половины отнюдь не бессмертны и вполне могут через пару лет очень даже благополучно от слишком активной сексуальной жизни «склеить ласты», распределив между своими многочисленными молоденькими женушками нехилое, нажитое «непосильным» трудом состояние.

А пока аннам карениным приходится мириться с рвотными позывами после очередного секса с нелюбимым, но известным дедушкой, и для настроения иметь на стороне симпатичного и накаченного нищего самца, с надеждой поглядывающего на «девушкино» будущее наследство. К большому сожалению, к старости дедули становятся очень наивными и глуповатыми, думая, что они так неотразимы, что способны внушить страстную любовь юной нимфе, даже не понимая, что целью коварных девчонок является только тепленькое местечко под жарким солнцем богатства и известности. Но… каждый свою судьбу делает только сам!

Все люди вроде бы одинаковые, и странно, что немцы, например, отличаются постоянством в семейной жизни, а не скачут по бабам, как российские престарелые донжуаны, из года в год выбирая все более юный вариант. И каждая вторая немецкая пара, представьте себе, доживает аж до золотой свадьбы! А в нашей стране пока правит бал эпидемия взбунтовавшихся старых членов, разрушающая на корню веру возрастных брошенных жен в торжество справедливости.

В конце концов, когда объекта для ответных чувств нет, то у дам моего возраста и старше, потерявших всякую надежду встретить достойного спутника для крошечного отрезка оставшейся жизни, появляются уже другие интересы, большую часть из которых занимают различные «болячки», регулярно проявляющиеся, как только исчезают чувства, и постоянными спутниками становятся не любовь и секс, а успехи детей и внуков, телевизор и прогулки. И это всё, на что можно рассчитывать. Постепенно на нет сойдет и желание наводить красоту и с удовольствием бегать по магазинам в поисках модных обновок, а с этим придет и конец активной женской жизни… Правда, иногда на потеху окружающих попадаются еще очень активные бабуси, раскрашенные, как клоуны, не по возрасту сверкающие морщинистыми коленками и декольте, которые, видимо, вследствие наступающего маразма не понимают, как всё это ужасно, нелепо и смешно выглядит. В общем, караул! Со временем не останется ни родных, ни подруг, если вдруг «посчастливится» стать долгожительницей. И зачем тогда вообще такая жизнь? Хотя все зависит от характера человека.

Один раз в парке я случайно познакомилась с одной немецкой бабулей. Женщина была не просто пожилая, а очень старая, подбирающаяся к столетнему рубежу. Так оно и оказалось: ей стукнуло девяносто три года. На вопрос, есть ли у нее подруги, я приготовилась услышать естественный ответ: «Нет, все уже умерли», но бабушка бодро сказала: «Конечно есть, но только они… старше меня, одной – девяносто пять, другой – девяносто семь!» Я была приятно удивлена. Не знаю, но то, что чувствуют женщины, которым за девяносто, можно понять лишь в том случае, когда сама доберешься до этих лет.

Однако и среди долгожительниц встречаются еще активистки, способные и в столь солидном возрасте вести деятельную чувственную жизнь и завязывать отношения даже с молодыми людьми. Например, известный немецкий режиссер и актриса, любимица Адольфа Гитлера Лени Рифеншталь в свои сто лет жила с шестидесятиоднолетним мужчиной! А великая Эдит Пиаф, да и многие другие, в основном, богатые и всемирно известные женщины?! Думаю, главная причина этого кроется в том, что быть и жить рядом с легендой, со знаменитостью, со звездой всемирной величины для юных кавалеров нечто особенное – это значит войти вместе с ней в историю.

С одной стороны, во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной внешность да и возраст – дело десятое. На первом месте стоят, конечно, взаимопонимание, душевное единение и совместимость, тогда и в сто лет не будет повода для одиночества. Дай бог! С другой стороны, прекрасная душевная и духовная связь еще не означает в столь преклонном возрасте женщины наличия сексуальных отношений. Это, скорее, не любовь, а крепкая дружба и дань ее былому величию. Простые же бабки-пенсионерки в своем почтенном возрасте уже обычно никому, кроме безденежных детей и внуков, вечно покушающихся на их пенсию, не нужны, а уж мужчинам – тем более.

Няня Ефима-младшего была, видимо, как женщина не востребована, поэтому своим нелегким беспокойным трудом усиленно зарабатывала на приближающуюся старость, а проводить двадцать четыре часа бок о бок с младенцем – задача совсем не простая. Я посмотрела ее документы. Она никогда не была замужем, не имела ни семьи, ни детей. Незавидная судьба для любой женщины! Может, потому и производит впечатление суровой угрюмой бабки?! Человека можно понять, лишь поставив себя на его место. Ее место в этой жизни было отнюдь не под солнцем. Я поймала себя на мысли, что ее маленький воспитанник столь же одинок, как и она сама.

Он не нужен был беспутной матери, которая недрогнувшей рукой продала его, к счастью, собственному отцу. Среди чужих людей или в детском доме судьба малыша могла сложиться просто трагично. Однако и родной отец в нем не нуждался и, сделав благородное дело и взяв его в свою семью, совсем не стремился к сближению с ним и не проявлял никаких отцовских чувств, наверное потому, что этот мальчишка был вечным напоминанием измены, едва не лишившей его смысла жизни – семьи, к которой он безумно привязан. А уж на моей шее и подавно этот пацан висел, словно многокилограммовая гиря, потому как умудрился родиться вследствие предательства человека, которого я боготворила и которому доверяла, как самой себе.

Голова была полна мыслями, но сердце при воспоминании о новом члене нашей семьи не билось сильнее, а просто молчало. Я совершенно не интересовалась им, и все это время со дня появления на свет его матерью и отцом была няня. Как-то Дарья Васильевна попросила зайти меня в детскую. Крайне недовольная этой просьбой, я осторожно вошла в комнату. Нянька держала на руках грудничка. Вот так впервые мы с ним и познакомились. Это был пухленький очаровательный малыш, очень живой и активный, но больше всего меня поразили его огромные, необыкновенные, ярко-синие глаза, наивные и в то же время какие-то уже недетские. Маленький Фима как будто чувствовал свою ненужность нам, поэтому старался лишний раз не привлекать к себе внимания, как бы следуя поговорке: «Бойтесь равнодушных». Вот чего-чего, а этого добра в нас хватало! Этот «вторженец», что удивительно, никогда не хныкал и не плакал и казался довольным, наверное, потому что его жизнь с матерью была гораздо хуже, чем с нами.

– Ольга Рафаиловна, пожалуйста, подержите его. Мне надо перестелить постель.

Мне показалось, что сделала она это намеренно, хотела, видимо, перетянуть меня на его сторону. От малыша исходил одуряющий молочный запах. Чтобы не «расклеиться» и не изменить своего отношения к нему, я держала мелкого на вытянутых руках, не приближая к себе, борясь с искушением зацеловать его пухленькие щечки и в аппетитных складочках шейку. Сначала он смотрел на меня с удивлением, потом, пуская пузыри, начал улыбаться, бурно выражая свою радость. Мне стало смешно, и я изо всех сил сдерживалась, чтобы не засмеяться. Затем засучил ножками и ручками и потянулся к моим сережкам, но по ходу схватил ручонкой прядь моих волос и сразу же начал тянуть к себе.

– Дарья Васильевна, – позвала я няньку на помощь, – прошу вас, отцепите его от меня!

Она аккуратно освободила мои волосы и, взяв весельчака на ручки, отнесла в кроватку. Мелкий, раскидав по подушке свои нежные темные кудряшки, все так же приветливо улыбаясь, таращил на меня свои огромные ярко-синие глазенки. «Но каков красавчик, – поразилась я, – этот оставит позади себя и моего Гришеньку!» Единственным человеком, которому был нужен этот несчастный ребенок и кто его принял, оставался мой любимый и добрый сыночек, признавший Фиму-младшего как брата. Гришка хотел воспитывать малыша и возиться с ним. Вообще-то я очень люблю детей, особенно маленьких: как-никак вырастила четверых, не говоря уже о внуках, но только этому мальчишке в моем сердце не было места. Однако я находилась под впечатлением от встречи с ним. Перед глазами маячил маленький Ефим, нос щекотал запах его аппетитного тельца. Хитрой Дарье все же удалось обратить на «пришельца» мое драгоценное внимание. «Нет, нет и нет, – говорила я себе, – ни за что!!! Он мне не нужен!! Пусть скажет спасибо, что не очутился в детском доме!»

И тут же подняли голову рассерженные советчицы – две половинки моей измученной души.

– Да, – хором заявили они, – не ожидали от тебя такой жестокости, Ольга! Очень в тебе разочарованы! Посмотри, какой он хорошенький, и характер замечательный: не орет день и ночь, не капризничает. Да что он, собственно, тебе сделал? За что ты его так ненавидишь?!

– Идите к черту! – послала я их далеко и надолго. – Я сама знаю, что мне делать. У меня есть свои дети, и чужие мне не нужны!

– Так у тебя, кстати, и чужих хватает, чем он хуже Лизки или Ольки? Чем отличается? Ты нелогична в своей принципиальности!

– Чем отличается, спрашиваете? Подлостью, вот чем! Он вообще не должен был появиться на свет, потому как дан моему мужу не богом, а дьяволом!

После моей пламенной речи мнения половинок разделились.

– А знаешь, – заявила оппозиционерка, – я Ольгу понимаю! Это плод измены любимого мужа, и у нее, конечно же, есть повод его ненавидеть.

Вот спасибо, не ожидала поддержки!

– А я не понимаю, – возмутилась та, которая всегда слыла моей ярой защитницей, – ну измена, ну предательство, но мальчик ведь не виноват, что его папаша зачал его с другой женщиной, и что же теперь он должен расплачиваться за это всю жизнь?! Зачем же ты, дорогая, взяла его к себе? – обратилась она ко мне с вопросом. – Чтобы сделать мужу приятное? Просто сдала бы в детский дом и всё: с глаз долой – из сердца вон, и живи себе спокойно. А если уж позволила остаться, тогда быстренько становись ему настоящей матерью: «Назвался груздем – полезай в кузов»!

– Это ты правильно сказала, – согласилась ее оппонентка, – малышу нужна, просто необходима мать, и ты не можешь лишить его этой радости.

– Сколько раз ей говорила, – решила присоединиться к прессингу и моя проснувшаяся совесть, – только вот она уперлась «рогами», которыми ее муж наградил, и, представьте, ни в какую! – пожаловалась она остальным членам нравоучительной группировки.

Настоящие террористки, возмутилась я, правда, про себя, чтобы не получить очередную порцию нотаций. Давят, давят и давят. Ну сколько же можно?! А эта дура вообще оборзела, еще и «рога» сюда приплела, чтобы побольнее меня задеть!

Однако в душе целиком и полностью я была с ними согласна. У ребенка, твой он или чужой, должна быть настоящая любящая мать, а не злобная равнодушная мачеха, но становиться его матерью заставить себя я все же не могла!

Первая встреча, тем не менее, оставила неизгладимый след в моей душе, и теперь меня с завидным постоянством тянуло в детскую. Я, как могла, уговаривала себя не предпринимать никаких попыток становиться его матерью, но от магнитного притяжения к этому крохотному человечку уже невозможно было избавиться.

Однажды, когда поблизости не было Дарьи, я заглянула в комнату и стала за ним наблюдать. Фима в поте лица трудился над тем, чтобы завладеть ярким резиновым кольцом, висящим у него перед носом. Он тянул свои пухлые ручки и изо всех сил дрыгал маленькими ножками, чтобы приподняться и ухватить трофей. Номер не проходил, но малыш не отчаивался, не плакал и не сдавался! Попыток было 15, в конце концов, на 16 раз желанная игрушка оказалась в его цепких ручонках, а затем и во рту. Смотри-ка, а он настойчивый хлопец, подумала я с удивлением и уважением, почти как и его непутевая мать, с таким же упорством пытавшаяся женить на себе его отца. Я подошла к кроватке. Он увидел меня и, держа двумя ручками кольцо во рту, улыбнулся, показывая, что чрезвычайно рад такой гостье.

– Ну что, приятель, как поживаешь? – спросила я. – Не скучно?

И тут он загулил и начал мне что-то рассказывать на своем неизвестном мне языке. Может быть, жаловался, а может, выражал свой восторг, кто его знает? Я хотела продолжить наше первое тесное общение, как вдруг в комнату ввалилась Дарья… Увидев меня и буквально остолбенев от такого невероятного зрелища, спросила:

– Извините, Ольга Рафаиловна, что-то случилось? Я была внизу на кухне и ничего не слышала!

Она застала меня врасплох. Не могла же я признаться ей, что притащилась сюда специально, чтобы поглазеть на вновь обретенного сына, поэтому сказала: «Послышалось». Почти как Саид, герой фильма «Белое солнце пустыни», который, где бы ни возникал, везде оправдывал свое появление одним словом: «Стреляли».

Мне любопытно было узнать, а как Ефим-старший относится к «пришельцу»-младшему и собирается ли становиться его отцом в реальности.

– Фима, – спросила я его как-то ночью, с нежностью прижавшись к родному телу, – а почему ты совсем не навещаешь своего сына, тебе неинтересно? Помнится, ты очень любил малышей и в свободное время постоянно ими занимался: и Лизой, и Ольгой, и Гришей!

Своим вопросом я врасплох его не застала и услышала исчерпывающий ответ, который расставил все точки над «i».

– Просто я знаю, – спокойно произнес Ефим, – что тебе это будет неприятно, хотя, Оля, – он повернул ко мне свое задумчивое лицо, – тебе его совсем не жаль?

Я, совершенно растерявшись, помолчала, затем выступила как всегда в своем «репертуаре».

– А почему мне должно быть его жалко? – вопросом на вопрос ответила я. – Он что, инвалид, сирота или живет в нищете? Всё у него есть: «И сыт, и пьян, и нос в табаке»!

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, – сказал серьезно муж. – Мне очень жаль, что при живых родителях он растет именно как сирота. Я проводил бы с ним время, но не хочу причинять тебе душевную боль, поэтому и не общаюсь, но ты-то, вырастившая и не своих кровных детей, почему ты не можешь забыть все случившееся и отнестись к нему по-человечески, как к собственному ребенку, а не оккупанту с «большой дороги»?

От его резких нелицеприятных слов мне стало крайне неуютно, но вредность бежала впереди паровоза.

– Так я должна теперь всем вновь появившимся твоим детям становиться матерью? Ты будешь их делать с пугающей регулярностью, а воспитывать должна я? Нет, дорогой, – парировала я жестко, – и не собираюсь. Ты мне еще за тех должен спасибо сказать, что вырастила нормальными людьми. В мои жизненные планы воспитание чужих детей не входит, даже если их отцом являешься ты!

Он, разумеется, обиделся и молча отвернулся в другую сторону. Конечно, я не права! Проснувшаяся совесть изо всех сил наступила на горло моей зловредности, и я тихо произнесла:

– Прости, дорогой, я подумаю над твоими словами.

…Наша размеренная жизнь спокойно и не спотыкаясь шла дальше. Без проблем, измен, скандалов и неприятностей. Алешка уже начал вставать, правда, на костылях, за ним по-прежнему ухаживали его отец и Ева. Я была счастлива, что теперь он не один. В жизни любого нормального мужчины обязательно должна быть женщина, желательно любимая, но за неимением таковой годится и любящая.

Наши дети учились. Приближалось Рождество и долгожданные каникулы, на которых они собирались приехать к нам в Россию. К весне ожидалось пополнение – рождение внука. Мы уже придумали ему новое имя – Тим. Я уговорила Эльку не называть малыша Ефимом: их уже и так в нашей семье развелось достаточно.

Отношения с маленьким Фимой пока не складывались, и причиной тому стала моя непонятно откуда взявшаяся вредность. Я с усилием подавляла восстание взбунтовавшейся совести и зарождающиеся чувства к этому одинокому человечку. И, как правильно сказала последняя, уперлась рогами. Переубедить меня не мог никто. Однажды даже Дарья попыталась призвать к ответу мой давно махнувший на меня рукой разум, но получила яростный отпор.

– Ольга Рафаиловна, вы меня простите, пожалуйста, – начала она решительно, – но мне кажется, вы неправильно ведете себя с Ефимом. В этом возрасте он как никогда нуждается в вашей материнской нежности и ласке, поэтому прошу вас, пожалуйста, возьмите себя в руки и проявите свои лучшие человеческие качества!

Я удивилась. Со мной говорила не простая женщина, не имеющая образования, а по крайней мере, преподаватель вуза.

– Знаю, – продолжала она, – у вас четверо детей, половина из которых не имеет с вами одной крови, но для всех этих ребят вы стали хорошей матерью. Будьте ею, очень вас прошу, и для Ефима, – пыталась она заступиться за своего воспитанника.

Я слетела с катушек. Какая-то колхозная тетка будет учить меня уму-разуму?! Не бывать этому! И почти вне себя рявкнула:

– Это не ваше дело! Занимайтесь своими прямыми обязанностями и не лезьте туда, куда не следует, или можете идти на все четыре стороны! Вас тут никто не держит!!!

Совесть моя схватилась за голову:

– Ты что, с ума, что ли, сошла?! Приди в себя, наконец! Долго еще будешь измываться над людьми? Оля, что с тобой происходит? Хватит уже истерить и валять дурака!

Я и сама не знала, что со мной. Понимала, что не права, что не должна культивировать в себе ненависть к малышу и в буквальном смысле слова кидаться на людей, но ничего не могла с собой поделать. Правда ведь никому не нравится, и мне в том числе, и колет глаза, приводя в ярость и исступление.

Точку в этой истории поставил Его Величество Случай, и для Фимы-младшего он оказался счастливым.