Электронная библиотека » Лев Вершинин » » онлайн чтение - страница 15


  • Текст добавлен: 4 мая 2015, 17:53


Автор книги: Лев Вершинин


Жанр: Публицистика: прочее, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Уничтожение династии?

Прежде всего: в мире не существует ничего вечного. Ни гор, ни морей, ни государств, ни престолов, ни занимающих их династий. Не говоря о временах давних, уже на моих и моих ровесников глазах пали Соломонова династия в Эфиопии, насчитывавшая, если верить историкам, около 2 тысяч лет, включая легендарные времена, и Иранская империя, ведущая свое начало с XI века до Р.Х. Увы, все бренно. Но для нас в данном случае важны не общие рассуждения, а факты. Факт же заключается в том, что манифест Павла, закрывающий вопрос о статусе Грузии, был документом «общего» характера. Нюансы подразумевались. В частности, неявной, но актуальной оставалась проблема учета местной специфики при интеграции Грузии в Империю, и, как уже говорилось, основная часть «конфидентных» пожеланий Георгия была удовлетворена, вплоть до сохранения поста генерал-губернатора за главой рода Багратиони с правом наследования. Промолчал Петербург только по поводу царского титула, но всем было ясно, что эта просьба уважена не будет, как входящая в противоречие с одной из основных идеологем Империи. В принципе, сама по себе просьба о титуле не представляла собою что-то из ряда вон выходящее; российские власти довольно легко позволяли сохранять традиционные звания как владыкам полуавтономных регионов Империи (например, ханам Букеевской Орды), так и экс-династам небольших государств, автономию утративших полностью (например, Ханы-Нахичеванские). Однако в этих случаях речь шла о народах иноверных. В рамках же православного эгрегора термин «царь», в отличие от сугубо политического термина «император», имел ярко выраженную политико-сакральную нагрузку, отражая роль монарха как «священного лидера» всей православной Ойкумены, наследника кесарей Восточного Рима. В этом смысле царь Грузии мало чем отличался от царя «Великия, Малыя и Белыя», а если и отличался, то в выгодную сторону (учитывая старшинство «священства» и другие, специфически религиозные моменты). Иными словами, в православной Империи не могло быть двух венчанных православных царей, а формальное, без венчания и помазания величание «царь Грузинский» было бы бессмысленной профанацией, дискредитирующей сам титул. Так что само собой подразумевалось, что Давиду XII – в лучшем случае – предстоит довольствоваться титулом «правитель».

Однако этим «категорическим императивом» нюансы не исчерпывались. Тбилисская элита, даже наиболее пророссийски настроенная, неявно надеялась, что (пусть и в статусе «обычной провинции») некоторые элементы автономии все же явочным порядком будут сохранены. Петербург против этого, как следует из манифеста Павла, ничего не имел, поскольку учет местных традиций вполне укладывался в русло российской политики (кайсацкие ханства, калмыцкая орда, башкирские «дороги» и пр.). Вопрос, однако, нуждался в серьезной проработке. XIX век только-только начинался, колониальные империи находились в самом зародыше, и система иерархии управления, впоследствии доведенная до совершенства бриттами, лишь начинала формироваться. Очевидны были только основные условия. Традиции присоединяемых территорий могли учитываться тем более, чем более эффективно их элиты могли обеспечивать лояльность и стабильность. Так, впоследствии, «буйные» княжества Индии уходили под прямой контроль Ост-Индской компании, а «спокойные» сохраняли «договорный суверенитет» аж до 1948 года. Так позже и в российской сфере влияния «спокойные» Хива и Бухара имели статус «зависимых», а хронически нестабильный Коканд довольно скоро этот статус утратил. И вот в этом-то смысле «грузинский вопрос» был более чем сложен. Ибо на рубеже XVIII–XIX веков Восточная Грузия пребывала в состоянии жесточайшего застоя. Попытки реформ стабильно проваливались. Они, собственно, и держались-то на «ручном управлении» и воле Ираклия, его даровитого сына Левана и крохотного кружка энтузиастов. Однако Леван умер слишком рано, Ираклий же старел и терял хватку. В итоге все начинания (от идеи создания войска, основанного на всеобщей воинской обязанности, до попыток развития хоть какой-то промышленности и создания чего-то похожего на нормальную бюрократию взамен системы наследственных должностей) сошли на нет. Ситуация очень напоминала то, что происходило несколько позже в Турции, где все попытки модернизации либо завершались трагически для реформаторов (Селим III), либо в итоге зависали (Махмуд II). Безусловно, на то были реальные экономические причины (страна просто не имела ресурсов для рывка), но главной помехой на пути развития была все же традиционная система общественного устройства – не доросший даже до уровня «просвещенного абсолютизма» и предельно загнивший феодализм, исключавший возможность хоть какого-то развития. Психология тбилисской элиты застряла на уровне XIV века, ярким свидетельством чего стала Крцанисская битва с Ага-Магомедом, когда князья и царевичи Грузии со своими дружинами стояли неподалеку от поля боя, где погибал их царь, отец и дед, не спеша вмешиваться в процесс.

Еще один характерный признак развала – борьба за власть при тбилисском дворе, где царица Дареджан, вторая жена Ираклия, вовсю плела интриги против наследников мужа от первого брака. Однажды ей удалось даже выдавить из больного Георгия XII «добро» на возвращение к лествичному порядку – отказу от прямого наследования и передаче престола «по старшинству». То есть к откату в раннее средневековье, к порядкам, с которыми боролся еще Давид Восстановитель. Правда, вскоре Георгий отменил этот закон, но сам факт стал началом дикой склоки. А ведь были еще и родственники по боковым линиям, тоже спавшие и видевшие себя на троне. И каждый, разумеется, со своей «группой поддержки». О каком-либо намеке если не на патриотизм, то хотя бы на осознание степени кризиса речи вообще не шло: некоторые обделенные кузены обивали приемные султана, некоторые искали поддержки персов, а особо продвинутые, вроде царевича Александра, племянника Ираклия, не брезговали и наводить на страну горцев. В целом уровень политического и правового сознания тогдашней грузинской элиты ярко иллюстрирует эпизод с убийством вдовствующей царицей Мариам генерала Лазарева, явившегося к ней, чтобы сообщить о предстоящей высылке в Россию. Безусловно, Лазарев вел себя по-хамски, безусловно, сам факт высылки был насилием, безусловно, наконец, калбатоно Мариам была достойной дочерью гордого рода Цицишвили… Но все же лично пырять ножом чиновника, находящегося при исполнении, не совсем, так сказать, царское дело. То есть, возможно, и царское, прецеденты есть (Яков II Стюарт в 1452 году собственноручно заколол Черного Дугласа, нарушив письменные гарантии безопасности), но по меркам Европы начала XIX века такие методы уже рассматривались, как чистой воды азиатчина. По законам Империи убийство однозначно каралось каторгой. И хотя Петербург, судя по мере наказания (убийца отделалась ссылкой в Белгород), понимал и учитывал местную специфику, сам факт, что ни говори, показателен. Болезнь была запущена настолько, что терапия умыла руки.

Эволюция остановилась. Для выхода из кризиса необходима была хирургия. Та самая, через которую прошли практически все страны Европы. В Англии и Франции мощь гнилых, но цепких элит была сломлена в три этапа (Война Роз – абсолютизм Генриха VIII и Елизаветы – Революция; гугенотские войны – режимы Ришелье и «короля-солнца» – опять же Революция). В Греции и Болгарии, с которыми нынешний тбилисский официоз любит сравнивать Грузию, роль революционеров сыграли турки, физически «зачистившие» старый истеблишмент. И коль скоро собственными силами сломать Старый Порядок грузинское общество не могло, роль «локомотивов прогресса» (объективно, безо всякого на то осознанного желания) взяла на себя (как в Греции и Болгарии) внешняя сила. Весной 1801 года Давид (XII), явно и очевидно не способный справиться с политическим хаосом, был снят с поста правителя. Наиболее активные царевичи – за исключением успевших бежать под турецкую «крышу» – оказались под гласным надзором. Позже род Багратиони был в несколько приемов выслан на жительство в Россию, где, разумеется, пользовался всеми правами и привилегиями, положенными высшей имперской знати. Что же до новоприобретенной губернии, то там, в соответствии с манифестом Александра I от 12 сентября 1801 года, вводилось прямое правление.

Угнетение?

Перемен опасаются все. Введение прямого управления, развязавшее массу гордиевых узлов, было встречено в Грузии настороженно. Генерал Лазарев, человек крутой и суровый, ставший «временным военным управляющим» вместо Давида (XII), которому никто не подчинялся, около года рулил губернией, что называется, как левая пятка захочет, руководствуясь исключительно революционным инстинктом. Впрочем, ситуация была относительно спокойна. Зато 12 мая 1802 года, после зачтения в Тбилиси утвержденного Императором Положения «Об управлении Грузией», расставившего точки над «ё», дело дошло до серьезных волнений. Впрочем, локальных. Как бы то ни было, отныне губерния делилась на пять уездов по российскому образцу, а власть передавалась Верховному правительству Грузии. Новому, четко структурированному военно-бюрократическому органу. «Главноуправляющим» стал то ли генерал, то ли полковник (точно выяснить мне не удалось) Карл Кнорринг. Далее шли его штатский заместитель – «управляющий» (бывший посланник Коваленский) и подчиненные (руководители отраслевых ведомств). Высшей властью в уездах стали военные («капитан-исправники»). Также были учреждены уездные полиция, прокуратура, суд и казначейства, а во главе городов встали военные коменданты. Естественно, в связи с крайним дефицитом местных кадров, способных вести дела на европейский манер, на первом этапе 99 % вакансий, вплоть до уездных, заполнялись чиновниками, присланными из России. Однако на всех уровнях, от «главноуправляющего» до капитан-исправника и ниже, к приезжим кадрам в обязательном порядке прикреплялся штат советников-грузин для общения с населением. Их же (при наличии хотя бы элементарной подготовки и минимальном знании русского языка) рекомендовалось назначать главами местных судов. Действовали суды, конечно, на основе российского законодательства, однако мелкие административные иски и тяжбы разрешалось (вплоть до 1854 года) рассматривать с учетом местных адатов. Короче говоря, система была продуманной и стройной, Петербург имел все основания надеяться на то, что на самоуправстве и беспорядке в Грузии поставлена точка.

Гладко, однако, было только на бумаге. Власть в руках военных вообще не сахар, а когда эти военные еще и действуют в полуавтономном режиме (телефонов, скайпов и прочих прелестей цивилизации в тогдашней Грузии не водилось), «военное управление» имеет полную тенденцию превратиться в хунту. Что и произошло. Тем более что у руля в Тбилиси оказались не самые подходящие для столь деликатной миссии люди. Генерал Кнорринг, как очень скоро выяснилось, мало что понимал в гражданских вопросах, к тому же мало что смыслил в местной специфике, рассматривая православных грузин как дикарей, понимающих только язык палки. Лазарев, вояка толковый и отважный, был безнадежным солдафоном, во всех случаях предпочитавшим принцип «упал-отжался», а высшее гражданское лицо, Коваленский, оказался безнадежным казнокрадом, умело разводившим «портяночников» в своих интересах. За каких-то два-три месяца буйным цветом расцвели межведомственные интриги, гражданские чиновники подсиживали военных, военные гражданских, внутри еще не отстоявшегося аппарата создавались «партии», писавшие друг на дружку кляузы в столицу. Короче говоря, рыба, как всегда, гнила с головы. Но быстро. Поскольку петербургские ведомства, отбирая кадры для работы на вновь присоединенной периферии, как всегда в таких случаях, постарались сбросить в далекую и непонятную страну балласт – склочников, неумех, не пойманных за руку воришек и прочий кадровый отстой. Не приходится удивляться, что вся эта свора, на Родине бегавшая на побегушках, здесь, «в Азиях», мнила себя Иван-Иванычами, норовя и капиталец сколотить, и отыграться за все пережитые унижения. Спустя всего лишь год, когда количество жалоб в Петербург зашкалило за все возможные пределы, граф Дубровин, посланный для изучения ситуации, печально докладывал: «При личном обозрении мною владений здешнего края я встретил много беспорядков и злоупотребления со стороны образа нашего в оных управлениях и неудовольствие народа». Добром подобное кончиться не могло. Непривычные методы управления, непонятное судопроизводство, отягченное такой новацией, как следствие, новая налоговая система, не признающая натуральных оброков, а требующая денег, которых у многих жителей Грузии, особенно в горах, отродясь не водилось, сами по себе заставляли население нервничать. Что уж говорить о реакции на хамский произвол и мздоимство. Дело, короче, шло к взрыву. То тут, то там уже вспыхивало. Где-то избили чиновника, где-то убили аж капитан-исправника, где-то разогнали команду, посланную «на усмирение». Стихия понемногу раскочегаривалась, и это было тем более опасно, что чего-чего, а дефицита в «руководящих и направляющих» силах не было. Если сам факт превращения Грузии в губернию взбесил значительную часть высшего слоя традиционной элиты, привыкшей быть первыми парнями на маленькой и нищей, но своей деревне, то административная реформа, проведенная военными властями, раскалила «лучших людей» добела. Как же! В одночасье были ликвидированы изобретенные 500–700 лет назад очень вкусные наследственные должности. Целые кланы, кормившиеся у стола «обездоленных», оказались в положении японских ронинов после «революции Мэйдзи»: кормить их более было некому, а учить языки и читать книги, приспосабливаясь к новым временам, были готовы и способны далеко не все. И уж совсем несложно представить, как бесились царевичи Багратиони, сидящие на харчах если не у турок, то у персов, грезя «добрыми старыми временами». Возможно, Кноррингу и Лазареву, обращавшим предельно мало внимания на настроения «улицы», казалось, что все устроено наилучшим образом, но они ошибались. Ибо – вновь вспомним Японию – не стоит почивать на лаврах, имея в пассиве десятки тысяч голодных самураев, имеющих мечи, очень хорошо ими владеющих и не боящихся смерти.

К чести властей Империи, обычно на подъем довольно тяжелых, ситуацию они отслеживали внимательно и понимали правильно. Исправлять огрехи «головокружения от успехов» были назначены представители грузинского землячества в Москве – генерал Павел Цицишвили (Цицианов) с заместителем, тоже генералом, Дмитрием Орбелиани. И в очередной раз оказалось, что кадры решают все. Оба назначенца были честны, способны, верны Империи и при этом, судя по всему, не чужды неких сантиментов в отношении «исторической Родины». По крайней мере, язык и обычаи они знали, имели связи, дружественные и родственные, в тбилисском «свете» и очень скоро по прибытии на место службы приобрели определенную популярность, многократно возросшую после серии арестов зарвавшихся Иван-Иванычей (Цицианов пачками брал под арест чиновную кодлу, вплоть до самого Коваленского). Но самое главное – имея неограниченные полномочия, новая администрация взялась за «грузинизацию» власти. Не скупясь на проявление максимального уважения к сторонникам России (пенсии, звания, чины и награды сыпались на них, как из ведра – все ходатайства на эту тему удовлетворялись мгновенно), Цицианов аккуратно и тактично работал и с «болотом». Всеми силами подчеркивая, что образ мысли для него не так важен, как служение Империи и Грузии, интересы которых – в его понимании – неразделимы. Создав в Тбилиси Дворянское собрание по типу российских (что очень польстило азнаурам, опасавшимся оказаться чем-то второсортным) во главе с давним сторонником «северной» ориентации князем Чавчавадзе, «главноуправляющий» убедил стать товарищем (заместителем) предводителя князя Андроникашвили, известного иранофила, чьи сыновья-эмигранты входили в ближний круг царевича Александра, наиболее активного претендента на престол. Более того, особым циркуляром капитан-исправникам было предписано привлекать к управлению «грузинских людей всяческих званий, хотя бы и крестьянского, лишь бы толковы в исполнении службы были»; излишне говорить, как восприняло общество эту новацию, открывавшую пути к карьере для амбициозной молодежи. И, наконец, с первых же дней Цицианов уделял подчеркнутое внимание развитию местной культуры, от восстановления типографии, разрушенной при погроме 1795 года (до чего не дошли руки ни у Ираклия, ни у Георгия XII), до учреждения театра.

В сочетании с конкретными мероприятиями административного и хозяйственного направлений (упрощение судов с разрешением решать административные вопросы на основании местных обычаев, прокладка дорог и мостов, обустройство почтовой связи) меры быстро дали ожидаемый эффект. А после обуздания обнаглевших горцев (причем по инициативе Цицианова русские части отдавались под командование грузинам) и «Парада Победы», когда более шестисот абреков босиком и без оружия были проведены напоказ по всей территории губернии, в настроениях общества наступил окончательный перелом. Росту популярности новой администрации не помешали даже жесткие меры, принятые в отношении рода Багратиони, почти всех представителей которого Цицианов полагал «решительно ни к чему доброму не способным» и при первом намеке на интриги или контакты с «ближним зарубежьем» (а разведка у него была поставлена очень неплохо) высылал в Россию. Впоследствии именно это будет поставлено в строку Павлу Дмитриевичу историками «патриотического» направления, но, как пел в свое время Галич, так ведь это, пойми, потом.

Не следует, разумеется, считать правление Цицианова идиллией. Уже говорилось, что преобразования, осуществляемые Империей в Грузии, имели ярко выраженный революционный характер, а у любой революции есть своя Вандея. Традиция не уступает прогрессу без борьбы, и хотя чаще проигрывает (как в той же Вандее или той же Японии), но подчас и побеждает. Как в Иране в 1979 году. Так что нарыв зрел. И прорвался. Еще при жизни Цицианова, в начале русско-иранской войны 1804–1813 годов, восстали горцы Картли. Понять их можно. При поздних Багратиони они фактически никому не подчинялись, налоги платили (при желании) военной службой. С приходом цивилизации нужда в их саблях исчезла, оброк натурой был заменен денежным, а поскольку денег у горцев не было, недоимки пришлось отрабатывать, что всегда неприятно, тем более если начальники не только мерзавцы, но еще и чужаки. Стихийным мятежом не преминули воспользоваться беглые царевичи, спешно вернувшиеся из турецкой зоны влияния, однако говорить о строго национальном или реставрационном характере движения нет, видимо, оснований, поскольку наиболее упорно сражавшиеся отряды повстанцев, сумевшие нанести наиболее тяжелое поражение российским войскам, состояли – парадокс! – из осетин, к возвращению «царя Юлона» отнесшихся весьма прохладно. После того как Цицианов, показав мятежникам силу, не поскупился на пряники (плата за тягловую силу, подводы и ремонтные работы на Военно-Грузинской дороге), волнения в горах быстро затихли, а царевичи были изловлены – не без помощи тех же горцев. Второе восстание, уже под самый конец войны с персами, в отличие от стихии 1804 года, судя по всему, тщательно (и явно не без участия персов) подготовленное, по составу участников, целям и общему ходу событий очень напомнило последнюю (1745–1746 годов) «якобитскую» войну. И завершилось аналогично. «Прошлые люди» проиграли. По большому счету события 1811–1812 годов вполне могут быть признаны гражданской войной. В связи с чем уместно сказать, что под знаменами Империи сражалось намного больше грузин, чем под стягом в очередной раз вынырнувшего из Ирана неугомонного царевича Александра. Однако на эту тему будет случай поговорить особо.

Унижение Церкви?

Еще одна претензия: дескать, Россия «уничтожила автокефалию грузинской церкви и упразднила кафедру патриарха-католикоса». Что ж, нюанс важный. В рассматриваемое время вопросы вероисповедные были куда более значимы, нежели национальные. Точно так же, как в Англии ирландцу-протестанту или еврею-выкресту путь был открыт вплоть до поста премьер-министра, зато ирландцу-католику, не говоря уж о еврее-ортодоксе, приходилось знать свой шесток, в Империи существовала особая табель о рангах. Еврею полагалось сидеть в лавке и не высовываться. Мусульманин (за исключением высшей знати типа упоминавшихся Ханов-Нахичеванских) мог сделать серьезную карьеру, но на местном уровне. Для католика «пределом» были полковничьи эполеты. Лютеранин считался приемлемым на всех уровнях. Но и в теории, и на практике становым хребтом державы, совокупным хозяином ее являлись православные, неважно, урожденные или неофиты. А православие грузин никогда и никем под сомнение не ставилось, и, следовательно, они по факту считались естественной частью России – не этнической Великороссии, а Российской империи как политической, наднациональной системы, лидера православной Ойкумены.

Однако у всякой монеты есть и реверс. Вхождение Грузии в состав России на конфессиональном уровне создало крайне непростую вероисповедную (но! касаться специальных вопросов я, агностик, не считаю себя вправе) и политическую коллизию. С одной стороны, Грузинская Апостольская православная церковь была самостоятельна с незапамятных времен, более того, в неформальном «личном зачете» стояла выше РПЦ, занимая девятое место в диптихах древних Восточных патриархатов (сразу после антиохийской, александрийской, константинопольской, ассирийской и еще четырех совсем экзотических церквей). С другой стороны, РПЦ к началу XIX века жила по правилам церковной реформы Петра I. Патриарха не было. Формально управление РРЦ было «соборным» и осуществлялось Синодом, однако реальным – как фактически, так и формально (на правах «первоприсутствующего») – был Император. Не станем нарушать принцип Оккама, углубляясь в эту, безусловно, интереснейшую тему. Достаточно сказать, что прямой параллелью преобразованиям Петра можно признать англиканство, а проводились они (как и все петровские реформы) в сугубо прагматических целях: Император ломал хребет Церкви, как структуре, способной проводить самостоятельную политику в государстве, оставляя ей (как, впрочем, по логике и следует) только идеологические функции. При этом, в отличие от доброго короля Гарри VIII, заботясь и о соблюдении приличий. Так, принцип «соборности», принятый за основу при проведении реформы, исходя из истории раннего христианства, действительно предшествовал принципу «первоначалия», а правомочность же самой реформы мотивировалась ссылкой на традиции Восточного Рима, императоры которого, будучи «уполномоченными Господа» на земле, посредников-патриархов меняли как перчатки и едва ли не пороли. Более того, соответствие реформы канонам было подтверждено Восточными патриархами (подтверждение, скорее всего, было банально куплено, но это даже не второй вопрос) и обосновано такими безусловными авторитетами в богословии, как Феофан Прокопович и Стефан Яворский. Так что сомнения по сему поводу если и были, то разве что в среде разного рода раскольников.

Отсюда и коллизия. В стройной системе церковного устройства, основанного на принципе «соборности» и, следовательно, равенства высших иерархов, места для автокефалий не предполагалось. Даже для древних, традиционных и, так сказать, национально-ориентированных. Тем паче что в христианстве «несть ни еллина, ни иудея», а с точки зрения обрядности грузинское и русское православие абсолютно идентичны. Так что не приходится удивляться тому, что уже в 1811 году решением Святейшего Синода вместо 13 мелких исторических епархий в Восточной Грузии учреждались две, сан Католикоса-Патриарха был упразднен. Сама ГПЦ преобразовалась в Грузинский экзархат – составную часть РПЦ (как следует из самого термина, имевшую определенную автономию), экзарх которой входил в состав Синода. Не оценивая факт, отмечу лишь, что в Восточной Грузии данные преобразования были встречены вполне спокойно. Некоторое недовольство выказала лишь часть высших иерархов, имевших виды на патриарший престол. Совсем иначе было в Колхиде, где отдельную патриархию попросту упразднили, подчинив Мцхета, но это уже совсем иная тема, и разговор об этом будет отдельный.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации