Текст книги "Синий лабиринт"

– За это ты должен благодарить Альбана…

Позже – он не знал, насколько позже, – Пендергаст медленно вернулся из темных снов и пришел в сознание. Он открыл глаза и увидел зеленую дымку. Какое-то время он пребывал в недоумении, не понимая, на что смотрит. Потом понял, что на нем все еще очки ночного видения, а зеленый предмет – это вентиляционная решетка на потолке… и все вспомнил.

Пендергаст встал на колени, а затем с трудом поднялся на ноги. Тело у него ныло после схватки, но в остальном он чувствовал себя до странности сильным, посвежевшим. Запах лилий исчез. Противник Пендергаста по-прежнему полулежал на полу, все еще без сознания.

Пендергаст оценил ситуацию. Осмотрел комнату через свои очки, на этот раз гораздо внимательнее. Керамическая плитка на стенах поднималась на высоту четырех футов от пола, выше была нержавеющая сталь. Хотя решетка на потолке была закрыта, а из стен торчали распылители, дренажное отверстие в полу было залито цементом.

Это напомнило Пендергасту о другом, совершенно ином помещении, которое когда-то использовалось для невыразимо варварских целей.

Тишина, темнота и странные особенности этой комнаты действовали на Пендергаста угнетающе. Он вытащил из кармана сотовый и начал набирать номер.

В этот момент раздался громкий щелчок замка, металлическая дверь открылась, и Пендергаст увидел короткий коридор, в котором не было ничего, кроме его собственных следов в пыли.

21

Лейтенант д’Агоста появился ровно в час дня. Он тихо закрыл за собой дверь, и Марго показала ему на стул.

– Что у вас есть? – спросил он, усаживаясь, и с любопытством взглянул на стол, заваленный костями.

Марго села рядом с ним и раскрыла ноутбук:

– Вы помните, что написано в инвентарной книге? Готтентот, мужского рода, приблизительно тридцати пяти лет.

– Как я могу забыть? Он мне снится.

– На самом деле это скелет белой женщины, скорее всего американки и, вероятно, не старше шестидесяти лет.

– Господи Исусе. Как вы это выяснили?

– Взгляните-ка сюда. – Марго осторожно взяла со стола тазовую кость. – Пол скелета проще всего определить по его тазу. Видите, какой широкий тазовый пояс? Это необходимо для деторождения. Мужской таз гораздо уже. Обратите внимание на плотность кости, на то, как отклонен назад крестец. – Она вернула тазовые кости на стол и взяла череп. – Посмотрите на форму лба, относительное отсутствие надбровных дуг – это еще один индикатор пола. Кроме того, вы видите, что стреловидный и венечный швы полностью срослись вот здесь и здесь. Это говорит о том, что человеку больше сорока. Я обследовала зубы в стереоувеличении, и, судя по их износу, человек был еще старше – как минимум шестьдесят лет, возможно даже, шестьдесят пять.

– Вы говорите, это скелет белого человека?

– С этим немного труднее, но расовую принадлежность скелета нередко можно определить по форме черепа и челюсти. – Марго покрутила череп в руках. – Обратите внимание на форму носовой полости – треугольную – и на пологий край глазницы. Такие формы свидетельствуют о европейском происхождении. – Она показала на пазуху в основании черепа. – Видите? Дуга верхней челюсти имеет параболическую форму. У готтентота дуга имела бы гиперболическую форму. Конечно, для абсолютной уверенности нужно провести анализ ДНК, но я готова поклясться на семейной Библии, что это была белая дама лет шестидесяти с чем-то.

Сквозь окошко в двери комнаты Марго увидела, как кто-то прошел по коридору, остановился и развернулся. Доктор Фрисби. Он посмотрел в окно на нее, потом на д’Агосту. На его лице появилось раздраженное выражение. Фрисби еще раз посмотрел на нее, отвернулся и исчез в коридоре. Ее пробрала дрожь. Этот тип ей никогда не нравился, а теперь она не могла понять, что такого сделал д’Агоста, чтобы вызвать у Фрисби явную вражду.

– А что касается американского происхождения? – спросил д’Агоста.

Марго посмотрела на него:

– Это скорее предположение. Зубы одинаково ровно изношены и хорошо сохранились. Кости в хорошем состоянии, никаких признаков болезни. Химические тесты скажут вам более точно: в зубах имеются изотопы, которые могут указать, где жил человек, а нередко и чем он питался.

Д’Агоста присвистнул:

– Каждый день узнаешь что-нибудь новенькое.

– И еще. В инвентарной книге отмечено, что скелет полный. Но у него отсутствует одна трубчатая кость.

– Канцелярская ошибка?

– Ни в коем случае. Обозначение «полный» довольно необычное. Тут ошибку не сделаешь. К тому же трубчатая кость – одна из самых больших в скелете.

В комнате воцарилась тишина. Марго принялась укладывать кости в лоток. Д’Агоста смотрел на нее, ссутулившись на своем стуле. На лице его застыло задумчивое выражение.

– Как здесь оказался этот чертов скелет? Неужели музей собирает коллекцию старушечьих скелетов?

– Нет.

– А сколько лет назад она умерла?

– Судя по стоматологическим приемам лечения, я бы сказала, в конце девятнадцатого века. Для вящей уверенности нужно сделать радиоуглеродный анализ. На это может уйти несколько недель.

Д’Агоста переварил эту информацию:

– Нужно убедиться, что не произошла путаница с инвентарными номерами и что отсутствующая кость не оказалась в соседнем лотке. Я попрошу нашего друга Сандовала проверить ближайшие ящики и лотки с похожими инвентарными номерами. Вы не смогли бы прийти еще раз и посмотреть, не обнаружится ли среди них тридцатипятилетнего готтентота?

– Буду рада. В любом случае я бы хотела сделать еще несколько тестов на этом скелете.

Д’Агоста рассмеялся:

– Если бы здесь был Пендергаст, он наверняка сказал бы что-нибудь вроде: «Эта кость имеет критическое значение для расследования». – Он встал. – Я позвоню вам, чтобы договориться о следующей встрече. И прошу вас, никому ни слова. В особенности Фрисби.

Марго шла к выходу по главному коридору остеологического отдела, когда из пыльного сумрака прилегающего коридора материализовался Фрисби и зашагал рядом с ней.

– Доктор Грин… – начал он, глядя прямо перед собой.

– Здравствуйте, доктор Фрисби.

– Вы разговаривали с этим полицейским.

– Да. – Она старалась говорить спокойным голосом.

Фрисби по-прежнему глядел перед собой.

– Что ему было надо?

– Он попросил меня осмотреть скелет.

– Какой?

– Тот, который Вик Марсала показывал командированному ученому.

– Он попросил вас осмотреть этот скелет? Почему вас?

– Мы с ним давно знакомы.

– И что вы обнаружили?

Это быстро превращалось в допрос. Марго пыталась сохранять спокойствие.

– Судя по записи, это готтентот мужского пола, попал в коллекцию в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году.

– И какое отношение может иметь скелет стодвадцатипятилетней давности к убийству Марсалы?

– Не могу сказать, сэр. Я просто оказала содействие полиции.

Фрисби фыркнул:

– Это невыносимо. Полицейские идут по ложному следу. Они словно пытаются все глубже затащить мой отдел в трясину этого бессмысленного дела об убийстве, в скандал, в подозрения. Всюду ходят, подглядывают… меня от них уже тошнит. – Фрисби помолчал. – Он больше не просил вас о помощи?

Марго помедлила:

– Он что-то говорил о консультации по нескольким другим скелетам из коллекции.

– Понятно. – Фрисби наконец посмотрел на нее. – Насколько мне известно, вам здесь создана самая благоприятная атмосфера для исследований.

– Да. И я очень за это благодарна.

– А что бы случилось, если бы вас лишили такого режима благоприятствования?

Марго уставилась на него немигающим взглядом. Это было возмутительно. Но она не хотела терять контроль над собой.

– Это поставило бы точку в моих исследованиях. Я могла бы потерять работу.

– Ах, как бы мне этого не хотелось!

Ничего больше не сказав, он развернулся и пошел по коридору, а Марго осталась стоять, глядя вслед его удаляющейся высокой, крепкой фигуре.

22

Было позднее утро. В большом номере на третьем этаже отеля «Хилтон» в Палм-Спрингс царила полутьма – занавеси на панорамном окне, выходящем на коктейльный домик и бассейн, поблескивающий в лучах солнца, были задернуты. В дальнем углу удобно расположился в кресле агент Пендергаст, рядом на столике стояла чашка чая. Вытянув скрещенные ноги и положив их на кожаный пуфик, он разговаривал по сотовому:

– Поскольку он не мог внести залог, его поместили в тюрьму в Индио. Никаких документов у этого человека не обнаружилось, отпечатков его пальцев нет ни в одной базе данных.

– Он не объяснил, почему напал на тебя? – раздался в трубке голос Констанс Грин.

– Он молчит, как монах-цистерцианец[22]22
  Орден цистерцианцев, созданный в XVII веке, устанавливал строгие правила молчания и другие аскетические практики.


[Закрыть].

– И вы оба подверглись воздействию какого-то анестезирующего агента?

– Похоже, что так.

– С какой целью?

– Это остается тайной. Я был у врача. Состояние у меня идеальное, если не считать нескольких синяков, полученных во время схватки. Не обнаружено следов какого-либо яда либо другого отрицательного воздействия на организм. Проколов на коже тоже не найдено, так что, пока я был без сознания, никаких инъекций мне не делали.

– Тот, кто на тебя напал, вероятно, был в сговоре с людьми, пустившими газ. Мне кажется странным, что они усыпили и своего.

– Да вообще вся эта цепь событий очень странная. Я думаю, этого человека тоже провели. Пока он не заговорит, его мотивы останутся неясными. Но кое-что понятно уже теперь. И это заставляет меня испытывать стыд. – Он замолчал.

– Что ты имеешь в виду?

– Все это: камешек бирюзы, шахта «Золотой паук», «Солтон-Фонтенбло», плохо стертые следы покрышек, даже сама карта шахты и, вероятно, старик, с которым я говорил, – все было приманкой. Все было тщательно организовано, чтобы заманить меня в ту конкретную комнату для работы с животными, где можно применить газ. Это помещение много лет назад было построено именно для того, чтобы давать наркоз опасным животным.

– Почему же тебе должно быть стыдно?

– Я думал, что опережаю их на один шаг, а на самом деле все это время они были на несколько шагов впереди.

– Ты говоришь «они». Думаешь, Альбан тоже каким-то образом участвовал?

Пендергаст ответил не сразу.

– «За это ты должен благодарить Альбана», – тихо проговорил он. – Довольно недвусмысленное заявление, тебе не кажется?

– Да, пожалуй.

– Эта сложная схема с «Солтон-Фонтенбло», продуманная до мелочей, чтобы исключить малейшую возможность неудачи, имеет все хитроумные признаки комбинации, которую с удовольствием провернул бы сам Альбан. Но в то же время именно его убийство запустило механизм в действие.

– Странный способ самоубийства? – спросила Констанс.

– Сомневаюсь. Самоубийство вовсе не в стиле Альбана.

На линии воцарилось молчание, наконец Констанс снова заговорила:

– Ты сказал д’Агосте?

– Я никому ничего не говорил. А в особенности лейтенанту д’Агосте. Он и без того столько знает об Альбане, что это может повредить его здоровью. Что же касается нью-йоркской полиции в целом, то я не думаю, что они могут помочь мне в этом деле. Боюсь, они будут топтаться на месте и только уничтожат все следы. Я сегодня вернусь в тюрьму в Индио, попробую вытянуть что-нибудь из этого типа. – Пауза. – Констанс, я ужасно раздосадован тем, что вообще попался в эту ловушку.

– Он был твоим сыном. Ты не мог мыслить ясно.

– Это меня не утешает и не оправдывает.

На этом Пендергаст закончил разговор, сунул телефон в карман пиджака и остался недвижим – нечеткая задумчивая фигура в полутемной комнате.

23

Терри Бономо был крутым экспертом нью-йоркской полиции по программе «Айденти-КАД», используемой для составления портретов преступников. Еще он был большим знатоком итальянских традиций в штате Джерси и, следовательно, одним из самых дорогих д’Агосте людей в полиции. Д’Агоста чувствовал, как улучшается у него настроение, пока он просто сидел в криминалистическом отделе среди компьютеров, мониторов, графиков и лабораторного оборудования. Он чувствовал облегчение, выбравшись из заплесневелой, мрачной атмосферы музея. И потом, настроение улучшалось оттого, что он наконец-то делал что-то. Нет, он, конечно, все время что-то делал, пытаясь идентифицировать заезжего «профессора», пока его бригада криминалистов искала на костях и лотке отпечатки пальцев, волоски, волокна, чтобы можно было получить ДНК. Но создание фоторобота липового доктора Уолдрона – это было что-то новое. Важный шаг вперед. И никто лучше Терри Бономо не смог бы это сделать.

Д’Агоста наклонился над плечом Бономо, наблюдая, как он работает со сложной программой. По другую сторону стола сидел Сандовал, лаборант остеологического отдела. Работу эту можно было проделать в музее, но д’Агоста всегда предпочитал для составления фотороботов приводить свидетелей в полицейское управление. Приход в управление действовал подавляюще, помогал свидетелю сосредоточиться. И Сандовал, который казался бледнее обычного, явно собрался.

– Привет, Винни, – громогласно проговорил Бономо со своим нью-джерсийским акцентом. – Помнишь, я как-то составлял портрет подозреваемого в убийстве, используя показания самого убийцы?

– Да, легендарный случай, – со смешком сказал д’Агоста.

– Иисус Г. Кристофер. Этот парень считал себя большим умником, изображая свидетеля убийства, а не убийцу. Он хотел сбить нас со следа этим липовым фотороботом. Но я сразу же начал подозревать туфту. – Разговаривая, Бономо не прекращал работать, стучал по клавишам, водил мышкой. – У многих свидетелей плохая память. Но этот клоун давал нам портрет, абсолютно противоположный тому, как выглядел он сам. У него был большой нос, поэтому он сказал, что у убийцы нос маленький. Губы? Тонкие. Значит, у преступника губы должны быть толстые. Подбородок? Узкий. Значит, у преступника – широкий. Парень был лысый, и вот так у преступника появились длинные густые волосы.

– Да. Никогда не забуду, как ты раскусил его и стал рисовать нечто совершенно противоположное тому, что он говорил. Когда ты закончил, на нас с экрана смотрел настоящий преступник. Он пытался быть умником, а рассказал нам про собственную образину.

Бономо издал резкий смешок.

Д’Агоста смотрел, как Бономо работает над наброском лица, основываясь на ответах Сандовала, видел, как здесь появлялось новое окошко, там – дополнительный слой.

– Ну и программка, – сказал он. – Ее модернизировали с тех пор, как я в последний раз был у тебя.

– Ей постоянно делают апгрейд. Это что-то вроде «Фотошопа» с единственной задачей. Я три месяца ее осваивал, а они взяли и все переделали. Но теперь-то я разобрался. Ты помнишь прежние времена, когда пользовались такими маленькими карточками и шаблонами лиц?

Д’Агоста притворно вздрогнул.

Бономо эффектным движением руки нажал на клавишу, завершая работу, и развернул ноутбук экраном в сторону Сандовала. В большом центральном окне появилось цифровое изображение мужского лица, окруженное окошками меньших размеров.

– Насколько это похоже? – спросил Бономо.

Сандовал долго всматривался в изображение и наконец сказал:

– Мне кажется, похоже.

– Мы только начали. Теперь пойдем по отдельным чертам. Начнем с бровей.

Бономо кликнул по окошку с каталогом лицевых частей и выбрал «Брови». Появился горизонтальный набор с изображением бровей разного вида. Сандовал показал самые подходящие, после чего появился новый набор – все разновидности выбранного. И Сандовал опять показал наиболее подходящий образец. Д’Агоста наблюдал, как Бономо отсеивает изображения бровей подозреваемого: форма, толщина, сужение, расстояние между бровями и так далее, и так далее. Наконец, когда оба – Сандовал и Бономо – были удовлетворены, они перешли к глазам.

– Так что совершил этот предполагаемый преступник? – спросил Бономо у д’Агосты.

– Он один из подозреваемых в деле об убийстве музейного сотрудника.

– Да? И чем же он вызвал подозрения?

Д’Агоста вспомнил, что Бономо неизменно проявлял интерес к личностям, чьи лица воссоздавал.

– Он получил доступ к музейной коллекции под чужой фамилией и, вероятно, убил сотрудника музея. Назвался фамилией преподавателя из колледжа Брин-Мор в Пенсильвании. Этот слабоумный старый пердун в трифокальных очках чуть не испачкал штанишки, когда узнал, что кто-то выдал себя за него и теперь разыскивается по подозрению в убийстве.

Бономо снова издал трубный клич:

– Представляю себе.

Он продолжил бесконечный процесс уточнения формы носа, губ, челюсти, подбородка, скул, ушей, волос, цвета кожи и пигментных пятен и десятка других особенностей. К счастью, у него был хороший свидетель в лице Сандовала, который не раз видел липового ученого. Бономо нажал на клавишу, и программа «Айденти-КАД» выдала ряд смоделированных компьютером окончательных вариантов лиц на выбор для Сандовала. Бономо еще кое-где подчистил, положил тень, добавил несколько штрихов и удовлетворенно откинулся на спинку стула, как художник, закончивший работу над портретом.

Компьютер, казалось, завис.

– Что он сейчас делает? – спросил д’Агоста.

– Готовит фоторобот.

Прошло несколько минут, потом компьютер заверещал, и на экране появилась маленькая иконка с надписью «Процесс завершен». Бономо стукнул по клавише, ближайший к нему принтер ожил, и из него пополз лист с черно-белым изображением. Бономо взял лист из лотка, полюбовался и передал Сандовалу.

– Это он? – спросил Бономо.

Сандовал в изумлении уставился на портрет.

– Боже мой. Точная копия. Невероятно. Как вы это сделали?

– Это вы сделали, – ответил Бономо, похлопав его по плечу.

Д’Агоста через плечо Бономо посмотрел на распечатку. Изображение по своей четкости приближалось к фотографическому.

– Терри, ты гений, – пробормотал он.

Бономо засиял, распечатал еще с полдесятка экземпляров и передал д’Агосте.

Д’Агоста сложил листы на краю стола и засунул в свой портфель.

– Пришли мне изображение по электронке, ладно?

– Непременно, Винни.

Д’Агоста вышел из кабинета, Сандовал последовал за ним. Лейтенант подумал, что теперь осталось только показать этот фоторобот тем двенадцати тысячам человек, которые были в музее в день убийства. Вот будет работенка.

24

Комната для допросов в Калифорнийском изоляторе временного содержания в Индио представляла собой просторное помещение с бежевыми шлакобетонными стенами, в котором стояли один стол и четыре стула: три с одной стороны стола и один – с другой. С потолка свешивался микрофон, в двух углах размещались видеокамеры. В дальнюю стену был вмонтирован темный прямоугольник зеркала, прозрачного с другой стороны.

Специальный агент Пендергаст сидел на среднем из трех стульев, положив на стол руки, сцепленные в замок. В кабинете стояла полная тишина. Бледные глаза Пендергаста были уставлены в какую-то далекую точку в пространстве, а сам он оставался неподвижен, как мраморная статуя.

Из коридора донесся звук шагов. Потом послышался скрежет задвижки, и дверь распахнулась внутрь. Пендергаст повернул голову – в кабинет вошел Джон Шпандау, старший надзиратель.

Пендергаст поднялся (тело у него еще побаливало после вчерашней схватки) и протянул руку.

– Мистер Шпандау, – сказал он.

Шпандау едва заметно улыбнулся и кивнул:

– Он готов, если вы готовы.

– Он говорил что-нибудь?

– Ни слова.

– Ясно. Все равно приведите его.

Шпандау вышел в коридор, послышался гул голосов, затем в сопровождении двух тюремных охранников появился человек в оранжевой робе, тот, что напал на Пендергаста в «Солтон-Фонтенбло». На запястье у человека был гипс, на колене – бандаж. Руки и ноги у него были скованы. Охранники подвели его к одиночному стулу на дальней стороне стола и посадили.

– Вы хотите, чтобы мы остались? – спросил Шпандау.

– Нет, спасибо.

– Если что понадобится, они будут за дверями.

Шпандау кивнул охранникам, и все трое вышли из кабинета. Раздался звук задвигаемой щеколды и поворачиваемого в замке ключа.

Пендергаст некоторое время продолжал смотреть на закрытую дверь. Потом он сел за стол и посмотрел на человека, сидящего напротив. Тот выдержал его взгляд. Лицо неизвестного оставалось абсолютно бесстрастным. Он был высок, мускулист, с широким лицом, высоким лбом и густыми бровями.

Довольно долго они без слов разглядывали друг друга. Наконец Пендергаст нарушил молчание.

– Я намерен вам помочь, – сказал он. – Если вы мне позволите.

Человек не ответил.

– Вы жертва в той же мере, что и я. Вы были не меньше меня удивлены, когда в ту комнату стал поступать газ. – Голос Пендергаста звучал мягко, проникновенно, чуть ли не уважительно. – Вас сделали козлом отпущения или, говоря на уголовном языке, использовали как шестерку. Это не очень приятно. Так вот, я не знаю, почему вы взялись за это дело, почему согласились напасть на меня или что вам за это пообещали. Я знаю только, что это был заказ, а не личная месть, потому что я вас в жизни не видел. Вас подставили, обманули, использовали, а потом бросили на съедение волкам. – Он помолчал. – Я сказал, что готов помочь вам. И я вам помогу, если вы скажете, кто вы такой и на кого работаете. Больше мне ничего не нужно – всего два имени. Остальное я сделаю сам.

Человек продолжал смотреть него с тем же бесстрастным выражением.

– Если вы и дальше будете молчать из чувства ложной преданности, то позвольте объяснить: вас уже принесли в жертву. Вы меня понимаете? Кто бы ни был вашим кукловодом, кто бы ни направлял ваши действия, он явно с самого начала имел в виду вашу нейтрализацию. Как и мою. Так зачем же хранить молчание?

Неизвестный по-прежнему молчал.

– Я расскажу вам одну историю. Мой коллега-агент посадил одного гангстера в тюрьму на семь лет за вымогательство и шантаж. Гангстеру много раз предоставлялась возможность назвать имена его боссов в обмен на снисходительность. Но он остался преданным солдатом. Он отбыл весь срок – все семь лет приговора. Его освободили всего две недели назад. Первое, что он сделал, – поехал домой к семье, которая встретила его слезами радости. Но не прошло и часа, как его застрелили те самые гангстеры, защищая которых он отбыл полный срок. Они сделали это, чтобы заткнуть ему рот… хотя он семь лет хранил им верность.

Пока Пендергаст говорил, человек мигнул несколько раз, но никаких других движений не сделал.

– Вы храните молчание в надежде получить вознаграждение? Этого никогда не случится.

Ничего. Пендергаст помолчал некоторое время, оценивающе глядя на сидящего напротив. Наконец он заговорил снова:

– Может быть, вы защищаете свою семью, опасаетесь, что если заговорите, то их убьют?

Человек не ответил и на это.

Пендергаст поднялся:

– Если вами движут эти соображения, то единственный выход для вашей семьи – это начать говорить. Мы сможем их защитить. В противном случае и вы, и ваша семья обречены. Можете мне поверить. Я видел такое много раз.

Что-то мелькнуло в глазах человека… может быть, мелькнуло.

– Всего доброго.

Пендергаст позвал охранников. Дверь была отперта, щеколда отодвинута, и вошли охранники, а с ними Шпандау. Пока два охранника уводили задержанного, Пендергаст оставался стоять.

Помедлив, он сказал:

– Я возвращаюсь в Нью-Йорк. Будьте добры, подготовьте для меня его фотографии, отпечатки пальцев, ДНК и медицинский отчет его лечащего врача.

– Сделаем.

– Вы были очень любезны. – Он помолчал. – Скажите, мистер Шпандау… вы ведь, кажется, знаток вин?

Человек посмотрел на него с плохо скрываемым удивлением:

– Почему вы так подумали?

– Вчера я видел у вас на столе брошюрку – фьючерсы на бордоские вина.

Шпандау после некоторой паузы ответил:

– Должен признаться, что люблю это дело.

– Тогда вы должны быть знакомы с Château Pichon Longueville Comtesse de Lalande.

– Конечно.

– Вам нравится это вино?

– Никогда его не пробовал. – Шпандау покачал головой. – Да и вряд ли попробую на жалованье надзирателя.

– Жаль. Так сложились обстоятельства, что сегодня утром я смогу получить ящик урожая двухтысячного года. Отличный год. Вино уже пользуется успехом. Я попрошу доставить его к вам домой.

Шпандау нахмурился:

– Не понимаю.

– Вы окажете мне огромную личную услугу, если позвоните сразу же, когда наш друг заговорит. Все это ради доброго дела – раскрытия преступления.

Шпандау молча обдумывал услышанное.

– А если бы вы смогли сделать запись того, что он скажет, – разумеется, официально, – то это будет просто ягодка на торте. Возможно, я сумею быть вам полезен. Вот моя визитка.

Шпандау еще несколько секунд молчал. Потом на его обычно бесстрастном лице появилась улыбка.

– Агент Пендергаст, – сказал он, – я с удовольствием сделаю все, о чем вы просите.