Текст книги "Спи ко мне"

Глава двадцать третья. Жить реальной жизнью

Вода переливалась через край ванны. Так буднично и просто. Наташа стояла рядом и смотрела на дело рук своих. Где же трагедия? Где спецэффекты? Где Годзилла, выходящий из бурных вод? Где, наконец, стоны утопающих? Молитвы крыс, не успевших покинуть корабль? Мудрый взгляд старого капитана, который навсегда остаётся на своём капитанском мостике?

Катастрофы не случилось. А если не удаётся устроить катастрофу даже в собственной ванной – то нечего воду расходовать. Тем более что год назад во всём подъезде поставили счетчики. Наташа закрыла краны, отчерпала излишки в раковину, вытерла пол. Выпустила воду и встала под душ.

«Подруга, живи реальной жизнью! – сказала она себе. – Невозможно так больше. Я обычная тётка, а не кисейная барышня. Во мне нет ничего возвышенного. Я хочу быт и уют, хочу семью, хочу ребенка. Но для этого мы с Рыбой должны оказаться в одном мире – в его, в моём, неважно. Но не спать. Невозможно зачать ребенка, когда одному из вас всё только снится. Да что ребёнка! Невозможно привести Рыбу в компанию, невозможно познакомить с друзьями, тем более что его никто не видит.

А если увидят? Знакомьтесь, ребята, это – мой мужчина из снов. Он мне снится, и мы с ним спим. А потом я ему снюсь, и мы с ним снова спим. Он живёт в другом мире, и я чуть ли не каждую ночь гощу у него. А он – у меня.

Такое кому скажешь – и не заметишь, как окажешься в светлой комнате с мягкими стенами.

А может быть, это всё выдумка? Моя очень хорошая, очень достоверная выдумка? От отчаяния выдумка, от одиночества? От замотанности, ответственности, нервной работы на износ? Люди часто приписывают окружающим несуществующие черты и верят в них. А если я придумала не какое-то отдельное качество, а целого несуществующего человека?

Я живу одна, не буяню, работаю как могу – и постепенно схожу с ума, только никто этого не замечает. Сейчас, вот именно сейчас – у меня момент просветления. Я могу рассуждать здраво. А если рассуждать здраво, то человек, которого не видит никто, кроме меня – это галлюцинация. И очень нехороший признак. Во сне – там что угодно может быть. Это нормально. Но не наяву. Хватит подкармливать иллюзию. Добро пожаловать в реальность!»

В реальности, как всегда, были нереальные перегрузки. Даже реактивный Гогога уже не бегал по кабинетам со своими рисунками, а медленно ходил, остальные и вовсе ползали по коридору бледными привидениями.

«Trendy Brand» решил открыть филиал не только в Москве, но и в Санкт-Петербурге. О том, что в ближайшее время её ждёт увлекательная деловая поездка, Наташа узнала в самый последний момент – когда на стол легли билеты.

Вечер, супермаркет. Наташа стоит перед полкой с йогуртами, покачиваясь из стороны в сторону. Можно подумать, что не решается сделать выбор. А на самом деле – провалилась куда-то за подкладку реальности, в некое подобие сна.

– Когда не знаешь, что выбрать – выбирай не глядя! – пришел совет со стороны. Наташа обернулась. За спиной стоял Игорь. На этот раз – один, без жены и детей, зато с тележкой, набитой всякой всячиной. Наташа перевела взгляд на свою полупустую корзину и решительно сняла с полки самый дорогой йогурт. А то ещё бывший парень подумает, что в «Прямом и Весёлом» дела обстоят плохо и Наташа голодает и нуждается, как полная неудачница. Но Игорь думал о чём-то другом и смотрел не на корзинку с продуктами, а на саму Наташу.

– Я ходил на одно занятие… – сказал он, – на один тренинг. Неважно, куда я ходил. Важно, что я там понял. Я понял, что всю жизнь ищу тебя.

– А чего меня искать? – удивилась Наташа и двинулась к кассам. – Телефон не изменился. И я никуда не переехала.

– Да. Но нет. Я искал тебя – в космическом смысле. Не тебя – ну, ты понимаешь, – а тебя.

– Пока не понимаю, – призналась Наташа и остановилась.

– Тебе надо сходить на тренинг – и всё поймёшь! – воодушевился Игорь. – Пиши скорее адрес сайта.

– Никуда я не пойду. Вернее, пойду домой спать.

– Вот! – обрадовался Игорь, как будто она подала ему нужную реплику. – Домой спать! И так каждый вечер! И так – вся жизнь! Подъём-работа-сон! Подъём-работа-сон!

– Ещё есть выходные. Можно спать целый день.

– Именно! Спать! Всю жизнь мы спим! Просыпаемся перед смертью, понимаем, что всё проспали – и в ужасе умираем.

– Надо же! – иронически протянула Наташа. – Какая душераздирающая история.

– Поэтому я приглашаю тебя.

– Куда?

– На свидание.

– Звучит заманчиво.

– Немедленно! Сейчас! Прямо сейчас садимся и едем в ресторан. Какой твой любимый ресторан?

– Игорь, Игорёк, опомнись. Уже восемь вечера. Я после работы, ты после работы. У тебя продуктов полная тележка, у меня – тоже корзинка…

– Такие мелочи не должны заставлять нас отказываться от глобальных решений!

Игорь высыпал содержимое Наташиной корзины в свою тележку и, двигаясь против течения, развёз продукты по местам. Извинился перед всеми, включая охранников. Вернул на место тележку и корзину. Послал кассирам воздушный поцелуй. И увлёк Наташу на улицу.

Она смотрела на него, как на душевнобольного: «Отлично – два психа встретились снова! Он – буйный, она – ещё пока нет. Смотри, смотри, как выглядят настоящие сумасшедшие. Хочешь быть такой? Не хочешь. А это значит – живи в реальности!»

Но всё-таки что-то в нём изменилось. Будь он таким бойким тогда, в школе – и вся их дальнейшая жизнь могла пойти совсем по иному сценарию.

– И ещё ничего не потеряно! – словно отвечая на её мысли, воскликнул Игорь. – Каждый день старой жизни может стать первым днём новой жизни!

– Это если не предохраняться, – кивнула Наташа.

– Я не об этом… Но ход ваших мыслей мне нравится.

«А какого, собственно, я ломаюсь?» – зло подумала Наташа.

– Мой любимый ресторан – «Пушкин», – объявила она.

Да, кажется, кто-то говорил, или она где-то читала, что дороже просто не придумаешь. Что если хочешь отделаться от навязчивого поклонника – скажи ему, чтобы пригласил тебя в «Пушкин». Но отделаться от Игоря было не так просто. Он бодро сверился с GPS-навигатором, но почему-то всё равно заблудился по дороге, и они приехали в «Гоголь». Тоже хороший клуб, может, даже получше «Пушкина» – и уж точно не такой дорогой. Разговорились, развеселились. Наташа выпила вина, Игорь – пива.

– Домой поедем пешком! На метро! – объявил он. – Я не могу подвергать твою жизнь опасности!

Было глупо, но смешно. Вспоминали прошлое. Светку. Игорь переписывается с ней в какой-то социальной сети. Ей так стыдно, что у неё всё хорошо сложилось, и она бы так хотела помочь школьным друзьям, но как, как? «Очень просто, – буркнула Наташа. – Переписывайтесь не в какой-то социальной сети, а в той, которую я сейчас раскручиваю. Очень поможете». Игорь потребовал адрес, объявил, что зарегистрируется сам, зарегистрирует весь свой отдел и вообще – прямо здесь, вот за этим самым столиком, берёт на себя повышенные обязательства. Так незаметно перешли к обсуждению агентства «Прямой и Весёлый», в котором Игорь работал почти с самого основания. «Очень тяжело думать, во что это всё превратилось сейчас», – признался он. И сквозь напускное веселье проступила тоска – подобная той, которая посещает Наташу, когда она вспоминает «Свежие прикиды».

У каждого, у каждого своя рана.

Выйдя на улицу, решили немного прогуляться. Осень покидала Москву, и на прощание подарила ей тёплый, тихий, прозрачный вечер. Чуть-чуть иллюминации, очень много воздуха, и все скрипачи, какие только есть в этом городе, высыпали на улицы и играют вальсы.

Маленький седой человек, прикрыв глаза, выводит смычком мелодию. Останавливается джип, из него вываливается жуткий тип с внешностью инопланетного гоблина, и вдруг садится прямо на асфальт, обхватывает колени огромными красными ручищами и следит за полётом смычка, как за волшебной палочкой, от которой зависит вся его дальнейшая судьба.

На Тверской площади, возле памятника Юрию Долгорукому катаются роллеры. На земле, чуть поодаль, среди сухих бурых листьев, лежат лепестки белой розы.

– О, смотри-ка, молодёжь невесту задавила! – скалит зубы Игорь.

– Ничего смешного.

– Какое там смешно! Молодая была женщина! Ещё могла родить детей и всю демографию нам тут улучшить.

Как будто фальшивая нота вкралась в осенний городской вальс – но Игорь притих, и до «Маяковской» шли молча. Потом налетел порыв ветра и словно унёс скрипачей в тёплые страны. Молчание стало тяготить.

– В метро? – спросила Наташа.

Игорь кивнул. В длинном переходе между «Театральной» и «Охотным рядом» стоял одинокий саксофонист и играл блюз.

– Я провожу тебя домой! – объявил Игорь.

– Спасибо, я уж как-нибудь сама.

– Нет, провожу! Не прощу себе, если из-за меня с тобой что-нибудь случится.

«Старшая Ермолаевых кого-то подцепила. Это не тот ли, который в школе за ней увивался?» – прилетел из темноты комментарий.

– Ну вот – ты меня проводил, – сказала Наташа, когда они были у дверей подъезда.

– Что-то я устал. Можно посидеть у тебя минут пятнадцать? Посижу и уйду. Даже чаю не выпью.

Не гнать же бедолагу метлой?

Наташа знает – к приходу гостей надо убирать из туалета все компрометирующие книги и журналы. А ведь всё, что мы читаем в туалете, способно нас скомпрометировать.

Наташа усадила Игоря в гостиной, сунула ему в руки пульт от аудиосистемы, а сама метнулась в туалет, чтобы спрятать бульварное дамское чтиво в шкафчик за унитазным бачком. Открыла дверцу шкафчика и обнаружила там целый склад компрометирующих книг и журналов, о которых уже успела забыть. Как давно у неё не было гостей!

Игорь тем временем нашел какой-то романтический музыкальный канал. Хозяйка вернулась – и он пригласил её на танец.

– Да что ты, ну зачем? – отмахивалась она. – Мы знакомы с тобой… Больше чем полжизни!

– Больше чем полжизни прожито впустую! – тяжело дыша, сказал Игорь. – Ну, пожалуйста, ну…

«А какого, собственно, я ломаюсь?» – снова подумала Наташа.

Медленную песню сменила быстрая, а они всё кружились по комнате, как два сорвавшихся с ветки желтых листка, никак не желающих падать на землю. Дотанцевали до спальни. Выключили свет. И наконец упали.

Наверное, школьная любовь – если она не получила дальнейшего развития сразу после школы – всё-таки должна оставаться светлым воспоминанием. Не надо тащить её за собой в «реальную жизнь».

Вернулись в гостиную, укутанные он в простыню, она в одеяло. Всё ещё играла музыка. За окном ветер поспешно срывал с деревьев последние листья – чтобы успеть к сдаче проекта «Московская осень». Игорь начал неловко собирать свои вещи.

– Да ладно, оставайся, – сказала Наташа, – я тебе халат сейчас найду.

– Я не могу. Жена не заснёт, пока меня нет дома.

Наташа закрыла за ним дверь, накинула домашнее платье и внезапно подумала: «Интересно, он действительно зарегистрирует в нашей социальной сети весь свой отдел, или забудет, что обещал?»

Она вышла на кухню, чтобы заварить чай. За столом сидел Рыба.

– Ты?

– Я.

Пауза. Как спросить, что он видел и что из этого понял?

– Не надо объяснять. Я пришел к этой мысли чуть раньше.

– К какой мысли?

– Я подумал, что нельзя так больше. Что надо жить в реальности, а не во сне. И решил найти кого-то, с кем можно делить реальность.

Это была аристократка, из старинного знатного рода. Она сама выбрала Рыбу – пришла в мастерскую, взяла его за руку и повела за собой. Она говорила, что он зажигает в ней огонь. Когда засыпал её муж, а Наташа просыпалась, они встречались. Скоро Рыба наскучил этой женщине. И теперь огонь в ней зажигает кто-то другой.

В этой истории была какая-то неувязка.

– Ты однажды сказал, что аристократы подчиняются строгим законам и должны быть образцом безупречности, – вспомнила Наташа. – Разве может безупречная жена изменять своему благородному супругу с молодым симпатичным мужчиной?

– На самой большой городской площади – нет, не может. На глазах у мужа… тоже, наверное, не может. Если только все трое не договорились заранее об этом приключении. Но в тайне – почему нет? Страсть не подчиняется законам. С этим утверждением согласны даже аристократы. Нет закона, запрещающего ветру проноситься через города, как нет закона, запрещающего человеку желать другого человека. Лучше не стоять у ветра на пути и не пытаться победить страсть. Но это была только её страсть. Это она зажигала огонь – и свой, и мой.

Наташа не почувствовала ни ревности, ни злости, ни обиды. Ей стало стыдно. Стыдно и за себя, и за него. За то, что они такие недоверчивые. За то, что готовы обменять свой главный выигрыш на что-то простое и понятное, и не своё к тому же.

Они очень старательно делали любовь: во сне и наяву. И вот наконец сделали. Она лежала между ними, как драгоценный камень. И сквозь этот камень они смотрели друг на друга.

Стрелка на кухонных часах с шуршанием переместилась на одно деление.

– Час ночи, – зевнула Наташа. – Сколько глупостей можно сделать за пять часов. Если жить реальной жизнью.

– Иди спать, – сказал Рыба, – я буду рядом. А когда ты уснёшь, я проснусь и снова буду рядом.

Глава двадцать четвёртая. Потому что вчера концерт был

Агентство «Прямой и Весёлый» старается отправлять сотрудников в командировки ночными поездами. Ночью от работника всё равно никакой пользы – он спит, так какая разница, где спать? В поезде или дома? А вот проснётся – и сразу начнёт трудиться на благо родной компании.

Проводница проверила билеты, выяснила, что пассажиры предпочитают на завтрак отсутствие завтрака, ушла – и через минуту в купе все уже спали.

Под перестук колёс из темноты проступают контуры сна. Где-то совсем рядом мастер-ювелир стучит крошечным молоточком по наковаленке. Прозрачные стены сперва ирреальны, затем обретают материальность. За одной из таких стен сидит Рыба и просматривает свежие заказы.

Наташа осторожно вошла. Рыба развернул экран так, чтобы ей тоже было видно, и продолжал просматривать заказы. Все они были одинаковые: изображение чашки, имя будущего владельца, дата. Наташа различала буквы, складывала их в слова, буквы разбегались, а то и вовсе исчезали. Она попыталась сконцентрировать всё внимание на чьём-то имени. Отлично, заглавная буква стоит ровно, теперь прибавить к ней вторую, хорошо, третья – нечитаемая, четвёртая – почти готово дело… Вагон подбрасывает на стыке, Наташа открывает глаза – черно в купе. Снова закрывает глаза – буквы разбежались, рассыпались по полю сна. Рыба отодвигает монитор, подходит к Наташе. Молча, долго обнимает её. Сколько бы глупостей они ни наделали – расстаться им не так-то просто.

Поезд останавливается на какой-то промежуточной станции. Громыхают колёса проносящегося мимо товарняка. Скрипит полка в соседнем купе. Над всем этим плывёт женский голос: «Скорый поезд “Москва-Санкт-Петербург” прибыл на вторую платформу. Остановка пять минут». Наташины соседки вздыхают, ворочаются. Потом все снова засыпают, и через пять минут поезд бесшумно трогается.

Хорошо, что обитатели хрупкого мира редко замечают Наташу, а то заподозрили бы неладное: мало того, что у мастера объявилась какая-то подозрительная ученица, которая ничего не делает, только сидит и смотрит, так теперь эта ученица взяла привычку растворяться в воздухе и появляться из ниоткуда.

Наташа сидит на скамейке. У Рыбы посетительница, совсем древняя старушка с такой тонкой талией, что кажется – вот-вот переломится. На голове у неё причёска, на изготовление которой, наверное, было истрачено немало времени и целая шкатулка драгоценных колец. Кольца вплетены в башню из волос то там, то сям, и поблёскивают величаво. Старушка держит спину прямо, голову прямо, улыбается искусственной улыбкой – по всему видать, аристократка.

Наташу она видит, но не замечает: должно быть, не царское это дело – обращать внимание на всякого мерцающего подмастерье.

– Что-нибудь ненужное, – видимо, повторила она свою просьбу. – Я скучаю. Пусть оно будет бесполезным, но красивым. И как можно быстрее.

– Ишь. Старая графиня, – сказала Наташа, когда дама ушла. – Ненужного ей подавай.

Но Рыба не слышал её и не видел, он смотрел куда-то сквозь прозрачную стену своей мастерской, и даже гораздо дальше.

В коридоре послышался шум, Наташа открыла глаза. Видно, вернулся из вагона-ресторана какой-то гуляка, и теперь не может найти своё место.

– Я тут вещи оставлял! Вы не имеете права! Я вещи! У меня место! Нижнее!

Бузотёру посулили встречу со службой охраны поезда. Он не унимался и продолжал стучать в закрытую дверь. Прибежала проводница, что-то тихо сказала.

– Десятый вагон! Четырнадца-цатое место! – протрубил дебошир.

Снова неразборчивые увещевания проводницы.

– Да? Ну, извините тогда, – стук в дверь многострадального купе. – Эй, слышите! Извините! Обмишурился я! Мой вагон по ту сторону от ресторана, а ваш – по эту. Счастливого пути!

Наташа закрыла глаза. Сон ушел совсем. Даже перестук колёс не убаюкивал. Она стала прокручивать в голове разные варианты завтрашних переговоров. И не заметила, как заснула опять.

Пока её не было, Рыба успел сделать маленький домик со светящимся окошком, заключенный в прозрачный шар.

– Похоже на тот, что у тебя? – спросил он. – Похоже?

Наташа подошла поближе.

– Лучше! – налюбовавшись, уверенно ответила она. – Там – просто снег, а тут окно как настоящее светится. Так ты не только чашки умеешь делать?

– Не только. Всё, что заказывают, и многое сверх того.

Рыба отложил в сторону жесткое полотенце, которым вытирал руки, и выдвинул монитор на середину помещения. Растянул его вверх и вниз, так что мастерскую словно бы перегородила дополнительная стена, и на этой стене замелькали предметы: чашки, вазы, салатницы, графины, подвески, плафоны.

– Ты правда можешь сделать всё, что тут изображено? – с сомнением спросила Наташа, благоразумно проглотив окончание фразы – «тогда почему не делаешь?»

– Правда. Могу. Но обычно мне заказывают чашки. Потому что у каждого должна быть модная чашка. Именная. Не хуже, чем у других.

Рыба свернул монитор до обычного размера и отодвинул его в сторону и вверх. Домик мерцал на его рабочем столе, освещённое окошко становилось всё больше, и больше, и больше… пока не превратилось в распахнутую дверь купе.

– Через час прибываем в Санкт-Петербург, – объявила проводница и пошла будить остальных пассажиров.

По коридору уже сновали умытые люди, пахнущие зубной пастой, кофе и одеколоном.

Поскольку Наташу отправили в командировку на сутки, гостиница ей не полагалась. К счастью, у Снусмумры в любом городе есть друзья, готовые приютить и её, и хороших людей, за которых она замолвит словечко. «Мне только душ принять и накраситься!» – предупредила её Наташа. И Снусмумра прислала адрес.

Наташа вышла из поезда, но не ощутила вокзальной суеты. К ней метнулся дядечка с предложением: «Такси, барышня, такси», но она отрицательно мотнула головой, и её больше не трогали.

Если верить карте – гостеприимный дом добрых друзей Снусмумры располагался недалеко от вокзала. Пройдя немного по Невскому, Наташа свернула на улицу Марата. Её приветствовал увитый цветочными гирляндами плакат «Мы открылись! Салон Inamorata – теперь и на Марата!»

Объявление на соседнем заведении гласило: «Мужской мастер. Бреем бороды боярам с 1703 года». Рядом было помещено изображение условного боярина до и после посещения салона. До – классический допетровский бородач в кафтане и высокой шапке. После – европейский модник в деловом костюме, с мобильным телефоном в одной руке и ключами от автомобиля – в другой.

«Санкт-Петербург – город простых решений», – подумала Наташа. Вскоре ей стало не до шуток: нужный дом обнаружился, но вход во двор перегораживала арка с кодовым замком. Код Наташе, конечно, никто не сказал. Звонить в такое время Снусмумре было бессмысленно: она спит, а когда спит – отключает телефон.

– Не можете попасть? – ласково спросила какая-то женщина. – А вы дворами обойдите. На углу направо, мимо трамвайных путей, там потом двор будет. У них калитка всегда открыта, я там дорогу до рынка срезаю. Пройдёте первый двор, второй, потом увидите зелёную дверь. Вы её сразу признаете. Все коричневые, а эта – зелёная. Она сквозная. Выведет куда нужно.

Наташа, без особой надежды на успех, послушно прошла мимо трамвайных путей, свернула во двор, нашла зелёную дверь. Дверь открылась – пахнуло вековой сыростью. Должно быть, подвалы в этом здании не осушали со времён последнего крупного наводнения. Подъезд действительно оказался проходным, и Наташа с удивлением обнаружила, что сделала круг, но попала-таки в нужный двор. Теперь уже совсем просто было найти гостеприимный дом. Если на дверях первого подъезда значится, что здесь расположены квартиры номер 1, 5 и 102, то ежу понятно, что квартиру номер 52 надо искать в четвёртом подъезде, как раз между квартирами 38 и 13-а.

Лифта не было, пришлось по крутой узкой лестнице подниматься на третий этаж. На площадке обнаружилась всего одна дверь, окруженная целым выводком звонков. Один звонок, по виду – ровесник здания, был вделан в стену, наружу торчала только жестяная ручка. Наташа не удержалась и дотронулась до этой ручки. Квартира отозвалась электрическим треском.

Через какое-то время дверь распахнулась.

– Тихо. Вчера концерт был! – сказал маленький мальчик, похожий на старичка, и, не задавая никаких вопросов, впустил Наташу внутрь.

Войдя в узкую прихожую, она наткнулась на стеллаж с обувью – не менее сорока ячеек, от пола до потолка, большая часть из них занята. К некоторым ячейкам, как к почтовым ящикам, были приклеены и даже привинчены таблички. «Дронт». «Здесь стоят Катечкины шузы». «Только для басистов». «Не уверен, что твои – не бери!» – прочитала Наташа. Стала выискивать свободный отсек, чтобы поставить свои ботильоны, но мальчик вернулся и сказал:

– Не надо разуваться. Проходите так. Вчера концерт был.

И Наташа прошла так.

Из тесной прихожей, сквозь узкий лаз между двумя шкафами, она попала на просторную кухню. Мальчик уже стоял у плиты и варил кофе.

Наташа осмотрелась. Стены, выкрашенные синей краской, были увешаны афишами, кое-где заляпанными жиром, украшенными автографами, подпалёнными, с оборванными краями. Под потолком висела голая электрическая лампочка. На широком окне, которое красили ещё при царе Петре Алексеевиче, не было занавесок, зато на подоконнике стояли в два ряда запылившиеся трёхлитровые банки с домашними заготовками. За окном виднелась крыша соседнего дома. Мебель, однако, была новая, стол – без скатерти, но чистый, и следов упадка в целом не наблюдалось.

– А почему ты не в школе? – спросила Наташа у мальчика.

– Так ведь вчера концерт был, – пожал он плечами.

Наташа решила воздержаться от дальнейших расспросов. Видимо, на всё будет один ответ.

Она выложила на стол сдобу, которую купила на вокзале, и они с мальчиком молча позавтракали.

– Спасибо. Кофе очень вкусный. А где тут у вас можно душ принять? – осторожно спросила Наташа. – Ну и всё такое…

– Туалет в конце коридора. Ванная рядом. Я сейчас посмотрю, не спит ли там кто. Вчера же концерт был.

Сантехника выглядела вполне удовлетворительно. В ванне никто не спал, по счастью. Мальчик достал из-под раковины невысокую табуреточку, встал на неё и зажег газовую колонку.

– Если кипяток пойдёт – выключайте воду и снова включайте. Если холодная вода – то надо подождать, – предупредил он. – Дверь не закрывается, но все спят, вам не помешают.

– Потому что вчера концерт был, – догадалась Наташа.

В ванной комнате обнаружилась окно. Наташа встала на цыпочки. За окном виднелся двор, узкий, как шахта лифта, с маленькими окнами-бойницами, неравномерно разбросанными по стенам. В таком же окне напротив, только этажом выше, курил мужчина. Он помахал Наташе рукой и дал понять, что будет рад видеть её у себя в гостях. Закрыл окно, подышал на стекло и вывел пальцем номер дома и квартиры. Снова распахнул окно и стал делать приглашающие жесты. Тут только Наташа сообразила, что на ней ничего нет, и поспешно задёрнула окно непрозрачной пластиковой шторкой в мелких динозавриках.

Когда она – чистая, накрашенная, нарядная и надушенная – вышла на кухню, мальчика там уже не было. Вместо него хозяйничал высокий худой мужчина с младенцем на руках. Мужчина варил кашу и суп, покачивал ребёнка, и в свободные мгновения умудрялся подходить к столу, чтобы отхлебнуть из чашки кофе и откусить от принесённой Наташей булочки.

– Спасибо, очень вкусно, – с набитым ртом сказал он. Потом, словно вспомнив о чём-то, отломил от булочки половину, раскрошил на мелкие кусочки, подошел к заставленному банками окну, открыл форточку, к которой снаружи был приколочен небольшой козырёк из фанеры, и высыпал на него крошки.

Всё это он ловко проделал одной рукой, потому что второй, как крупного кота, придерживал дремлющего младенца.

Вскоре за окном послышалось хлопанье крыльев. Эскадрилья чаек произвела несколько учебных полётов вдоль стены дома, а потом каждая птица схватила свою долю – и эскадрилья умчалась. Появился и кот – довольно поджарый и ободранный серый зверь. Посмотрел на Наташу, презрительно сказал «Мэ!» – и выпрыгнул в форточку. Через пару минут он уже сидел на крыше напротив и умывался.

– Мне кажется, что я во сне! – сказала Наташа.

– Правильно вам кажется, – охотно поддержал беседу мужчина, – наш город и есть сон. Сон, однажды приснившийся Петру Первому. Пётр был царь и очень верил в себя. Он решил воссоздать свой сон наяву, во всех подробностях. Погубил многих, но получилась лишь модель сна. Сон нельзя построить – никто не будет смотреть чужой сон против собственной воли. Людей интересуют только их собственные сны.

– Но почему мне всё-таки кажется, что это сон, а не его модель?

– Потому что в нашем языке нет слов, а у нас нет воспоминаний, данных нам в ощущениях, для того, чтобы почувствовать и описать этот город. Проще сказать «это сон», чем подбирать нужные слова.

– А вы часто видите сны? Такие, которые потом помните весь день? Вы можете описать их?

– Правильно описать сон можно, только находясь в пространстве этого сна. Живя его логикой. Отсюда, из нашей реальности, ты опишешь разве что макет сна. И получится как у Петра Алексеевича.

Кот, который ещё недавно сидел на крыше напротив, вновь зашел на кухню из коридора. Укоризненно поглядел на Наташу, потом забрался под стул, на котором она сидела, и вскоре вынырнул оттуда с огромной обглоданной костью в зубах.

– Давай её сюда, – скомандовал мужчина с младенцем. Кот легко запрыгнул на мойку и положил туда свою добычу. Кость была торжественно промыта под струёй холодной воды, после чего её поместили в суп.

– Вы ведь и обедать к нам придёте, я правильно понял? – спросил этот чудо-повар.

– Нет, наверное, нет. Спасибо вам за интересную лекцию, – поднялась с места Наташа, – но мне пора, меня ждут.

Натянула пальто, которое оставила на спинке стула. Подхватила сумку. И бочком-бочком вышла в прихожую. Входную дверь никто и не думал запирать, поэтому из гостеприимной квартиры удалось выбраться без помех. Звякнул лифт, которого утром здесь ещё не было. Наташа ущипнула себя за руку – нет, она точно не спит. Лифт звякнул снова. Двери медленно разъехались в стороны. Не дожидаясь встречи с неведомым пассажиром, который, возможно, прибыл на третий этаж прямиком из ада, Наташа побежала вниз по крутым ступенькам и, не сбавляя ходу, выскочила во двор. Калитка с кодовым замком была распахнута настежь. Зато пропала дверь, ведущая в проходной подъезд. Скорее всего, она затерялась среди прочих дверей, и опытным путём её вполне можно было бы найти. Но Наташа не стала этого делать.

Она вылетела на улицу Марата и опрометью кинулась прочь от странного дома. Перемахнула Невский – и только там, посидев на остановке и немного успокоившись, развернула карту города.

Тут же рядом с ней возник тихий дедуля с седыми кудрями до плеч и спросил вкрадчиво:

– Подсказать вам дорогу?

– Подскажите. Мне вот сюда нужно, – Наташа ткнула пальцем в карту.

– Это нет ничего проще, – улыбнулся дедуля, – вам нужно дождаться десятого троллейбуса, и он привезёт вас прямо в нужное место. Я тоже десятого жду, я подскажу вам, когда выходить.

Наташа собиралась поймать машину, но теперь ей стало неловко перед этим милым человеком. Он ей предлагает помощь, а она – вильнёт хвостом и умчится? Ладно, времени ещё достаточно – можно и на троллейбусе. Она убрала карту и стала разглядывать дома вокруг. Удивительно, что здесь, среди таких зданий, среди бродящих по улицам призраков великих исторических деятелей, в качестве средства передвижения используют обычный троллейбус или автомобиль. Кареты – пусть даже на электрической тяге – вот что было бы уместно тут.

Мимо прошли все троллейбусы и автобусы, номера которых значились на табличке возле остановки. И только нужного, десятого, всё не было. Старикан в кудряшках беспомощно разводил руками и продолжал ласково улыбаться.

Наташа рассмотрела все дома, что были поблизости, окинула взглядом площадь Восстания. И вдруг отчётливо увидела: там, где, миновав площадь, Невский проспект вновь обретает себя, в центре пешеходного перехода, между домами 120 и 87, стоит огромное невидимое зеркало, разделяющее пополам и проспект, и город, и, может быть, весь мир. Зеркало, должно быть, появилось здесь очень давно, возможно, в момент закладки первого камня в фундамент будущего города, и оттого отраженная половина живёт своей жизнью, отличной от оригинала. Город отражается сам в себе, а потом отражение отражения отражается в Неве. И что здесь отражение, а что – отражается, уже нельзя понять. Зато можно встать там, перед зеркалом, перешагнуть зеркальный меридиан, пройти немного, развернуться, снова миновать точку перехода, и так несколько раз перепрыгнуть из одного мира в другой. Здравствуй, зазеркалье. До свиданья, зазеркалье. По крайней мере, точно будешь знать, что туда или сюда через невидимую раму шагал не отраженный, а настоящий ты. А часто ли удаётся почувствовать себя настоящим?

Десятый троллейбус всё-таки пришел и действительно доставил Наташу к нужному дому. Добрый дедушка, прижавшись носом к стеклу, махал рукой, пока не скрылся из виду.

Здание, в котором располагался питерский офис компании «Trendy Brand», показалось дворцом. Но только снаружи. Внутри царили пластик, искусственная кожа и подвесные потолки. А также трёхступенчатая система контроля: бюро пропусков, охранники, турникеты. Посетители, ожидающие разрешения на вход, боязливо жались к стенам. К счастью, пропуск на Ермолаеву Н.В. был заказан ещё вчера из Москвы, и охранник вежливо объяснил, как попасть к Петру Петровичу.

Наташа поднялась по мраморной лестнице на второй этаж, и оказалась в коридоре, отделанном ламинатом и ковролином. Распахнула дверь нужного кабинета. И застыла на пороге огромной залы. Рабочие столы, за которыми сидели люди в серых костюмах, располагались у самых стен и почти не привлекали к себе внимания. Пространство – вот что бросалось в глаза в первую очередь. В центре залы было так много свободного места, что можно было танцевать вальс, и кружащиеся пары не задевали бы столы и не отвлекали работающих за ними серых людей. Возле резной, с позолотой, двухстворчатой двери, сохранившейся, верно, с тех времён, когда это здание и в самом деле было дворцом, стоял ксерокс. Около ксерокса несла стражу женщина-гренадёр в такой же серой, как и у остальных, рабочей униформе.