Текст книги "Каскадер из Сингапура"

Глава 5

Кто-то постарался на славу. Изрезали все покрышки «форда» и «ягуара», разодрали в клочья брезентовый откидывающийся верх, у заднего бампера обеих машин на полу стояли пустые канистры из-под сиропа. Тут же лежали крышки от заправочных горловин. «Кадиллак» остался нетронутым.

Когда я приехал следующим утром, Триппет ходил вокруг «форда», засунув руки в карманы брюк, и отдавал распоряжения Сиднею Дюрану, одному из наших молодых длинноволосых механиков, который разве что не плакал от отчаяния. Я видел, что расстроен и Триппет, иначе он никогда не сунул бы руки в карманы.

– У нас побывали ночные гости, – приветствовал он меня.

– Я знаю. Каков урон?

– Шины и верх уничтожены, но это не беда, их легко заменить. Я надеюсь, что мы сможем очистить баки, но они включили двигатели, чтобы сироп попал в топливную систему. Сироп еще хуже, чем сахар.

– Мерзавцы, – прокомментировал Сидней.

– Загляни в салон, – предложил Триппет.

– Сидения?

– Именно.

Я заглянул. Да, они не спешили. Мягкую кожу резали бритвой или острым ножом. Аккуратные вертикальные разрезы через каждые два дюйма. Затем не менее аккуратные горизонтальные. Профессиональный вандализм.

– А мой кабинет?

– Ничего не тронуто, так же, как и «кадиллак».

– «Кадиллак» тронуть они не могли.

Триппет изумленно воззрился на меня, затем повернулся к Сиднею.

– Будь другом, приведи Джека и Рамона, и откатите эти машины в мастерскую.

Сидней откинул со лба прядь белокурых волос, бросил на улицу сердитый взгляд, словно надеялся, что вандалы стоят у витрины, наблюдая за нашей реакцией, и пробормотал пару фраз о том, что бы он сделал с этими сволочами, попадись они ему в руки.

– Мы бы тебе помогли, – заверил его я. – Но сначала давай уберем эти две машины. Они – не слишком хорошая реклама нашей фирмы.

– Вы, похоже, не удивлены, – констатировал Триппет, когда Сидней скрылся за дверью.

– Я думаю, кто-то хочет мне кое-что сказать. Учитывая, с кем мы имеем дело, они оказались более вежливыми, чем можно было ожидать.

– Кто?

– Я не знаю, кто это сделал, но, возможно, могу сказать, кто отдал такой приказ.

– Ваши друзья?

– Новые знакомые. Давайте выпьем чашечку кофе, и я вам все расскажу.

Мы пошли в кафе быстрого обслуживания, расположенное за углом, где варили сносный кофе, и после того, как официантка обслужила нас, я рассказал Триппету о Коллизи и Полмисано, о том, кто они такие и чего от меня хотят.

– То, что они сделали с «фордом» и «ягуаром», всего лишь дружеский намек, – заключил я. – Если я буду упорствовать, они все сломают или сожгут.

– А если вы не измените решения?

– Возможно, сломают руку или ногу.

– Но тогда вы не сможете сделать то, что они хотят.

– Я говорю не о своих руке или ноге, но о ваших.

– Честно говоря, не могу себе этого представить.

– Я вас понимаю.

– Мне кажется, мы должны позвонить в полицию.

– Мне тоже.

Триппет потянулся к маленькому кувшинчику молока и вылил его содержимое в свою чашку. Сделал то же самое и с моим кувшинчиком. Добавил три ложки сахара, помешал.

– А что они сделают, снимут отпечатки пальцев? – спросил он.

– Не знаю. Возможно, начнут расспрашивать в округе, не видел ли кто-нибудь что-либо необычное в три часа ночи. К примеру, как кто-то режет шины острым ножом.

– Да, толку от них не будет, – согласился Триппет. – Но мы все равно должны позвонить им, чтобы ублажить страховую компанию.

– Это точно, – я пригубил кофе. Сегодня его сварили даже лучше, чем обычно. – Коллизи скорее всего зайдет ко мне в три часа или позвонит. Ему захочется узнать о моем решении.

– И что вы собираетесь сказать ему?

– Нет. Или есть другие предложения?

Триппет внимательно разглядывал кофейную ложечку.

– Я не так уж огорчен уничтожением моей личной собственности, Эдвард. Это риск, на который решается каждый предприниматель, ступивший в джунгли бизнеса, – он положил ложечку на стол и посмотрел на меня. – Мне это не нравится, но я не разъярен, как Сидней. Однако принуждением от меня ничего не добиться.

– Значит, вы согласны с моим «нет»?

– Абсолютно.

– Отлично. Когда мы вернемся, надо сразу позвонить в полицию и страховую компанию.

– Я это сделаю, – кивнул Триппет.

– Тогда у вас будет еще одно дело.

– Какое же?

– Проверьте, уплачены ли взносы по противопожарной страховке.

Коллизи позвонил в пять минут четвертого. Помнится, я записал время, полагая, что это может мне понадобиться. Во время разговора я делал короткие пометки. И напрасно. Коллизи не сказал ничего такого, что я не смог бы запомнить.

– Вы можете взять билет на стойке «Юнайтед»[4]4
  Юнайтед Эйр Лайнс – одна из крупнейших авиакомпаний США.


[Закрыть] в аэропорту, мистер Которн, – услышал я вместо приветствия. – Самолет вылетает завтра утром, в десять пятнадцать. У вас, разумеется, первый класс. Там же получите конверт с дальнейшими инструкциями и деньги на расходы.

– Мне они не нужны.

Последовала короткая пауза, затем я услышал, как мне показалось, короткий вздох. А может, Коллизи просто выдохнул дым от своей овальной сигареты.

– Моя задача – отправить вас в Вашингтон, чтобы вы повидались с этим человеком. Вашингтону не отвечают «нет».

– Другого ответа не будет.

– Должно быть, мои доводы не показались вам убедительными.

– Наоборот. Утром я нашел ваше послание. Прекрасная работа.

Вновь последовала пауза.

– Полагаю, придется придумать что-то еще, чтобы убедить-таки вас.

– И не пытайтесь, – и я бросил трубку.

Я нажал кнопку под столом, и в мастерской загудел клаксон. Вошел Триппет в белом комбинезоне с надписью «Les Voitures Anciennes» на спине. Такие же комбинезоны были у всех наших сотрудников. Я думаю, они ходили в них даже на свидание.

– Он позвонил.

– И?

– Сказал, что постарается что-нибудь придумать, чтобы убедить меня.

– Намекнул хоть, что это может быть?

– Нет.

Триппет вытащил из кармана пачку сигарет и предложил мне. Он всегда предлагал мне сигареты, а я всегда отказывался. Но из вежливости он не мог просто достать пачку сигарет и закурить.

– Я сомневаюсь, что они рискнут появиться здесь вечером или ночью.

– Почему?

– Полиция. Следующие несколько дней за нами будут приглядывать.

– Что еще сказали в полиции?

– Поинтересовались, кто мог это сделать… может, недовольный покупатель. Я заверил их, что недовольных покупателей у нас нет.

Когда приезжала полиция, я был на ленче с перспективным клиентом, владельцем сети закусочных, где посетителей кормили главным образом гамбургерами за двадцать центов. Он хотел, чтобы мы восстановили для него «стац DV-32 беакэт» выпуска 1933 года, который он нашел в чьем-то гараже в Сан-Франциско. Мы подъезжали к одной из его закусочных, он притормозил, и я было испугался, не собирается ли он покормить меня здесь, но оказалось, он хотел посмотреть, как там идет дело. Ели мы в «Скандии» на бульваре Заходящего солнца, и за столом он показал мне фотографии автомобиля. Я посмотрел на них, покивал и вернул назад.

– Вы сможете это сделать? – с надеждой спросил он.

– Возможно, – ответил я. – Но сначала надо взглянуть на автомобиль.

– Его привезут на следующей неделе.

– Если хотите, мы сразу осмотрим его. Он радостно кивнул.

– Сколько времени потребуется вам на восстановление?

Звали его Фред Купер, а свои гамбургеры он называл купербургерами. Я еще ни разу не пробовал их, но несколько миллионов человек, похоже, отдавали им предпочтение, иначе он не мог бы пригласить меня на ленч в «Скандию» и увлекаться старыми автомобилями.

– У этой модели восьмицилиндровый двигатель с тридцатью двумя клапанами, – ответил я. – Одна из лучших тормозных систем и автоматическая система смазки. Стоила она около пяти тысяч долларов и появилась на рынке в тот год, когда редко кто мог потратить на автомобиль такие деньги. Компания разорилась в 1935 году. Найти запасные части сложно. Очень сложно.

– А если вы не сможете их найти?

– Тогда мы изготовим их по первоначальным чертежам… но это стоит дорого.

Купер вновь кивнул, не столь радостно, и допил мартини.

– Как дорого? За весь автомобиль?

– Не могу назвать даже приблизительной цифры. Как я и говорил вам по телефону, мы берем за каждый час фактической работы. Цены у нас высокие, но мы гарантируем подлинность. Одну машину «испаносуизу» выпуска 1934 года мы реставрировали восемнадцать месяцев. Счет составил почти двенадцать тысяч долларов, но она попала к нам в крайне плачевном состоянии.

Купер чуть скривился, а затем кивнул. Кивать, похоже, ему нравилось.

– Говорят, что лучше вас на побережье никого нет. Может, вы сможете назвать приблизительную цифру после того, как осмотрите автомобиль.

– Скорее всего, мы назовем вам минимальную сумму. Максимальная же будет зависеть от многих факторов.

– Это была превосходная машина, – вздохнул Купер.

– Немногие помнят ее, – заметил я. – Потому что путают с моделями «стац беакэт» двадцатых годов.

– Я помню, – Купер махнул рукой официанту, показывая, что пора принести новый мартини. – На ней ездил мой отец. А иногда возил меня.

– У вашего отца был хороший вкус.

– В 1933 году мой отец был шофером и получал семнадцать долларов пятьдесят центов в неделю, – сухо пояснил Купер. – Я ездил только до заправки или гаража. Отец обслуживал шесть машин. А потом его уволили.

Наверное, на этом история не кончилась, но я не стал задавать наводящие вопросы. Мне за это не платили.

– Шесть месяцев назад я прочитал в газете, что скончался последний представитель этой семьи.

– Той самой, что владела шестью автомобилями в 1933 году?

– Именно. Я решил рискнуть, позвонил адвокату в Сан-Франциско и попросил его выяснить, не сохранился ли у покойника тот самый «стац». Газеты писали, что он долгие годы жил один, а соседи считали его чокнутым. Адвокат разузнал, что машина так и стоит в гараже, и купил ее для меня.

– Должно быть, она многое для вас значит.

– Вы правы, мистер Которн, многое, – и он уставился в какую-то далекую точку над моим левым плечом, а перед его мысленным взором, я в этом не сомневался, возникла самая роскошная машина его детства.

После того, как я рассказал Триппету о звонке Коллизи, он вернулся в мастерскую, а я остаток дня провел в кабинете. Готовил ответы на поступившую ранее корреспонденцию, успешно выдержал натиск коммивояжера, желавшего продать нам новую упрощенную систему бухгалтерского учета, которую оказался не в состоянии понять, побеседовал с тремя шестнадцатилетними подростками о достоинствах «кадиллака», обсудил с семидесятидвухлетним стариком модели машин, когда-то принадлежавших ему, провел полчаса с владельцем процветающего завода сантехники, разрабатывая кампанию, в результате которой его жена могла бы придти к выводу, что покупка «кадиллака» – наиболее удачное вложение денег. И шесть раз отвечал на телефонные звонки.

В пять часов я вновь нажал на кнопку под столом, на этот раз, чтобы сообщить Триппету и трем нашим сотрудникам об окончании рабочего дня. Подождал, пока Триппет снимет комбинезон, помоется и присоединится ко мне, чтобы пропустить по рюмочке в ближайшем баре.

– Мы с женой обедаем сегодня в гостях, – сообщил он мне, когда мы уселись за столик. – Потом я намерен заехать сюда, посмотреть, все ли на месте.

– Если вы найдете груду головешек, позвоните мне.

– Обязательно.

Мы поговорили о короле гамбургеров и его «стаце», выпили содержимое наших бокалов, а потом я спросил Триппета, не подвезти ли его домой.

– Нет, – он покачал головой. – Я лучше пройдусь.

Наш супермаркет и его дом в Беверли-Хиллз разделяли четыре с половиной мили, и я каждый вечер спрашивал, не подвезти ли его, но он всегда отказывался, говоря, что предпочитает пройтись.

Расставшись с Триплетом, я поехал к Голливудскому бульвару, повернул налево. По бульвару я ехал до пересечения с Лоурел-Каньоном. Там я и жил, в доме моего отца, расположенном в тупичке, выходящем на Лоурел-Каньон. Дом, построенный перед Второй мировой войной, стоял на склоне холма, и из окон открывался прекрасный вид. Я жил в нем, потому что отец полностью оплатил его, а на налоги уходило меньше денег, чем на аренду квартиры. Да и переезд требовал бы больших хлопот. Я поставил «фольксваген» на маленькой автостоянке, вынул из ящика почту и вошел в дом. Этот вечер проводить в одиночестве не хотелось, и я прикинул в уме список молодых женщин, которые не отказались бы разделить со мной бифштекс и бутылку вина. Набрав два номера и не получив ответа, я отказался от дальнейших попыток, прошел на кухню, достал из морозилки бифштекс, намазал маслом несколько чищеных картофелин, завернул их в фольгу и поставил в духовку, приготовил овощной салат. В другие дни, когда делать салат не хотелось, я обходился сыром. Поджарил бифштекс, тут же подоспела и картошка, я вновь открыл холодильник, достал бутылку мексиканского пива, поставил ее и тарелку на поднос и отправился ужинать в гостиную. Компанию мне составил вестерн. За первые полчаса убили четверых, не считая индейцев и мексиканцев. Драка в баре, центральная сцена вестерна, мне не понравилась. Кулак героя, отметил я, мог бы приблизиться к челюсти злодея ближе, чем на шесть дюймов.

Поставив тарелки в посудомоечную машину и выбросив мусор в контейнер у дома, я сел в кресло у окна, из которого открывался вид на огни Лос-Анджелеса. И все вернулось ко мне, как и возвращалось каждый вечер почти два года. Вновь я оказался на корме китайской джонки в Сингапурской бухте, и Анджело Сачетти завис над водой, держась за линь одной рукой и с абордажной саблей в другой. Я нанес удар, многократно отрепетированный ранее, но Сачетти не парировал его, и я почувствовал, как моя сабля режет линь. А потом Сачетти полетел в воду, лицом вверх, и я увидел, как он подмигнул мне левым глазом.

Галлюцинация, или что-то иное, возникала каждый вечер, когда спускались сумерки, и сопровождалась судорогами и холодным потом, который пропитывал всю одежду. Этого никогда не случалось, когда я вел машину или шел пешком, только когда я спокойно сидел и лежал. И продолжалось от сорока пяти секунд до минуты.

В тот вечер я прошел через все это, наверное, в семисотый раз. Впервые такое случилось после возвращения в Штаты, когда я начал работать в другом фильме. В критический момент я окаменел, и передо мной появился Анджело Сачетти, падающий и падающий, как в замедленной съемке, заговорщически подмигивая мне. Я попытался сняться еще в двух фильмах, но видение повторялось, и я прекратил новые попытки. Впрочем, известие о том, что я застывал в ходе съемок, быстренько распространилось по студиям, и вскоре мой телефон перестал звонить, а мой агент, если я хотел поговорить с ним, постоянно оказывался на совещании. Потом я вообще перестал звонить ему, а он, похоже, и не возражал.

Я сорок раз просмотрел пленку, запечатлевшую падение Сачетти. Девять месяцев ходил к психоаналитику. Ничего не помогло. Сачетти падал и подмигивал мне каждый вечер.

Моего психоаналитика, доктора Мелвина Фишера, не слишком удивили мои, как он их называл, повторяющиеся галлюцинации.

– Они встречаются достаточно редко, но не представляют собой чего-то исключительного. Они исчезают, когда пациент больше не нуждается в них как в адаптационном механизме для обеспечения собственного благополучия.

– То есть они ничуть не опаснее сильной простуды? – спросил я.

– Ну, не совсем. У человека, который галлюцинирует так же, как вы, нарушена самая обычная схема восприятия. Фрейд как-то сказал, что галлюцинация – результат непосредственной передачи информации от подсознания к органам восприятия. То, что происходит с вами. Когда вы решите, что вам это не нужно, они прекратятся.

– Они мне не нужны.

Доктор посмотрел на меня грустными черными глазами и улыбнулся.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

Он покачал головой.

– Сейчас идите и возвращайтесь только тогда, когда действительно будете готовы избавиться от них.

Я к нему не вернулся, и галлюцинации продолжались. Судороги не усиливались, но и не ослаблялись, поэтому в этот вечер, когда все закончилось, я налил себе бренди и открыл роман о тридцативосьмилетнем сотруднике рекламного агентства, который внезапно решил оставить жену и троих детей и отправился в Мексику, чтобы найти свое истинное «я». К полуночи он еще продолжал розыски, но я уже потерял к ним всякий интерес. И лег спать.

Часы на столике у кровати показывали три утра, когда меня разбудил телефонный звонок. Звонил Триппет, и по его отрывистому тону я понял, что он очень расстроен.

– Извините, что разбудил, но я в «Маунт Синай».

– С вами что-то случилось? – спросил я.

– Нет. Несчастье с Сиднеем. С ним сейчас врач.

– Что с ним?

– Ваши друзья. Они сломали ему руки.

– Как?

– Раздробили их, захлопнув дверцу автомобиля.

– О боже!

– Каждую руку в двух местах.

– Я сейчас приеду. Как он?

– Они надеются, что руки удастся спасти.

Глава 6

Сиднею Дюрану только-только исполнилось двадцать лет, когда машина, полная студентов Лос-Анджелесского университета едва не сшибла его на бульваре Заходящего солнца, по которому он шел в половине третьего ночи, держа перед собой изувеченные руки. Сначала они подумали, что он пьян, но потом увидели, что у него с руками, усадили в машину и домчали до больницы. Там Сидней назвал себя, упомянул Триппета и потерял сознание.

Триппет рассказал мне все это, когда мы стояли у операционной и ждали, чтобы кто-нибудь вышел из нее и сказал, останется ли у Сиднея одна рука или две.

– Я смог найти доктора Ноуфера, – пояснил Триппет.

– Хорошо, – кивнул я.

– Он – специалист по таким операциям, знаете ли.

– Я помню.

– Он знает Сиднея. Когда мы реставрировали ему «эстон мартин», он частенько приезжал и смотрел, как работает Сидней. В некотором смысле они даже подружились.

– Что он говорит?

– Пока ничего. Кости не просто сломаны, но раздроблены, повреждены нервы, вены, сухожилия. Оптимизма я не заметил.

Сиднея Дюрана не ждали дома. И сообщать о случившемся несчастье было некому. Восемнадцать месяцев назад он просто пришел к нам в поисках работы, заявив, что он «лучший жестянщик в городе, особенно по работе с алюминием». Никаких рекомендаций или сведений о его прежней жизни он не предоставил, за исключением того, что приехал с востока. Учитывая местоположение Лос-Анджелеса, это могли быть как Сиракузы, так и Солт-Лейк-Сити. Триппет считал себя знатоком людей, поэтому Сиднея тут же взяли в «Ла Вуатюр Ансьен».

Он действительно оказался превосходным жестянщиком, а когда наше дело стало расширяться, порекомендовал Района Суареса, «лучшего обшивщика города». Рамон в девятнадцать лет едва говорил по-английски, но творил чудеса с брезентом и кожей. Привел Сидней и нашего третьего сотрудника, Джека Дуферти, негра, двадцати двух лет от роду. Дуферти Сидней охарактеризовал одной фразой: «Он разбирается в двигателях почти так хорошо, как вы», – последнее, разумеется, относилось к Триппету.

Доктор Бенджамин Ноуфер выглядел смертельно уставшим, когда вошел в комнату ожидания в половине шестого утра. Он плюхнулся в кресло, получил сигарету от Триппета, глубоко затянулся, выставил перед собой руки и долго смотрел на них.

– Черт побери, ты молодец, Ноуфер, – промурлыкал он. – Ты действительно молодец.

Лет тридцати пяти, длинный, худой, он постоянно пересыпал речь ругательствами.

– Ну и дерьмецо же подсунули вы мне. Настоящее дерьмецо. Руки я ему спас, хотя ему еще долго не придется самому подтирать задницу. Что там произошло? Групповая драка?

– Этого мы не знаем, – ответил Триппет. – Нам лишь известно, что руки ему сломали автомобильной дверцей.

– Кому-то он крепко насолил, – покачал головой доктор Ноуфер. – Вы сообщили в полицию?

– Еще нет, – ответил я.

– Больница с ними свяжется. Завтра они, скорее всего, заявятся к вам, – он зевнул и посмотрел на часы. – О боже, половина шестого, а в десять у меня опять операция. Кто оплатит этот чертов счет?

– Мы, – ответил я.

– За все?

– Да.

– Я договорюсь в приемном покое. А то у дежурной сестры свербит в заднице, потому что она не знает, кому направить счет, – он снова вытянул перед собой руки и уставился на них. – Чертовская операция, но ты, Ноуфер, молодец.

– Когда мы сможем повидаться с ним? – спросил Триппет.

– Завтра. Около двух часов. Подбодрите его, ладно? Скажите ему, что с руками все будет в порядке. Он – отличный парень.

После ухода доктора я повернулся к Триппету.

– Я решил встретиться с этим человеком в Вашингтоне.

Он кивнул, словно и не ожидал услышать от меня ничего другого.

– Ваши друзья умеют убеждать.

– Не в этом дело, – возразил я. – Совсем не в этом. Анджело Сачетти не дает мне покоя уже два года. Вам об этом известно. Вы же видели, как меня начинает трясти. Теперь они говорят, что он жив. Думаю, я должен найти его, если не хочу видеть его каждый день до конца жизни.

Триппет молчал целую минуту.

– Я думаю, теперь все закрутится помимо нас. Этим должна заняться полиция.

– Она и займется, но к моей поездке в Вашингтон это не имеет ни малейшего отношения. Если они смогут найти бандюг, что изувечили Сиднея, я буду только рад. Но я-то знаю, кто отдал приказ, а этот человек в Вашингтоне, и едва ли его свяжут с этим преступлением. Но я нужен Чарльзу Коулу, он, во всяком случае, так думает, а он нужен мне, потому что через него я узнаю, где сейчас Анджело Сачетти. А в итоге, возможно, они все заплатят за руки Сиднея.

– Если не победа, то месть, – пробормотал Триппет.

– Сам придумал? Он покачал головой.

– Милтон.

– Тогда вы оба неправы. Я не жажду мести. Но они у меня в долгу. Во-первых, за Сиднея, а во-вторых – за два года холодного пота и судорог. Я хотел бы получить с них сполна.

– Как?

– Еще не знаю. И не узнаю, пока не встречусь с Коулом в Вашингтоне.

Триппет пожевал нижнюю губу.

– Они просто не могут обойтись без вас.

– Судя по тому, что они сделали с Сиднеем, да. Если я снова откажусь, они повторят представление. Я не люблю больниц. Мне не нравится сидеть в палате и спрашивать, не давит ли гипс, когда его снимут, будет ли разгибаться полностью рука или нога?

В комнату ожидания вошла сестра, с любопытством глянула на нас и скрылась за другой дверью. Триппет уселся поудобнее.

– Вы действительно думаете, что в одиночку сможете справиться с этим Коулом из Вашингтона и его бандой? Вы, конечно, крепкий парень, Эдвард, но, поймите меня правильно… – он не закончил фразы, но я все понял без слов.

– Что же, по-вашему, я задумал? Драку в вестибюле вашингтонского «Хилтона»?

– Мне пришла в голову такая мысль – я же неисправимый романтик.

– Я не сторонник насилия, хотя знаю, что насилие бывает настоящим и мнимым, и не так уж легко отличить одно от другого. Можно включить телевизор и в выпуске новостей увидеть, как южновьетнамский полицейский прикладывает пистолет к голове вьетконговца и нажимает на спусковой крючок. А полчаса спустя в вестерне шериф пристреливает заезжего громилу. Кто реальнее для зрителя? Полицейский или шериф? Я бы поставил на шерифа.

– Но ваши новые знакомые реальны, – заметил Триппет.

– Это точно.

– И вы думаете, я могу оказаться их следующей жертвой, если они получат отказ… а может, Рамон или Джек?

– Может, и кто-то еще.

– Кто?

– Ваша жена.

Впервые со дня нашего знакомства хладнокровие изменило ему. Он нервно пробежался рукой по длинным, седым волосам.

– Да, пожалуй, они способны и на это. Я как-то не подумал, – и помолчав, добавил почти извиняющимся тоном: – Слушайте, вас не очень затруднит подбросить меня домой?