Текст книги "Запретно-забытые страницы истории Крыма. Поиски и находки историка-источниковеда"

Но кто они, те «два-три человека», которые были охарактеризованы Поливановым как «настоящие ученые»?

Думается, что Поливанов имел в виду в первую очередь профессоров геолога Петра Абрамовича Двойченко (1883–1945) в 1920–1921 годах – одного из ближайших коллег академика

В.И.Вернадского по Таврическому университету, а в годы немецко-румынской оккупации Крыма выступавшего с научными докладами и статьями и потому вскоре сгинувшего в сталинских лагерях, а также член-корреспондента Академии наук СССР литературоведа Евгения Вячеславовича Петухова (1863–1948), которому в газете «Голос Крыма» в 1942 году была посвящена статья «Страничка из жизни профессора N» (ее републикацию см.: Приложение I, док. № 9)⁶.

В журнале «Современник», помимо раздела «Новая Россия» (в рамках которого опубликованы вышеохарактеризованные статьи А.Филофеева и М.Поливанова), были выделены еще и разделы «Беллетристика» и «Страничка прошлого».

В разделе «Беллетристика» были напечатаны запрещенные в СССР произведения: эпопея (отдельные главы) И.С.Шмелева «Солнце мертвых», стихи К.Бальмонта «Возмездие» и «Запустение», стихи М.Волошина «Москва», «Святая Русь» и «Владимирская Богоматерь», а также стихи К.Дмитриева, М.Кузнецовой и В.Тархова.

Последний раздел журнала, озаглавленный «Страничка прошлого», содержит две заметки некоего Ивана Доронина: «Развенчанный Салгир» (заметка напоминала читателям о том, что А.С.Пушкин в своих произведениях воспел не симферопольский Салгир, а маленькую горную речку, впадающую в Черное море между Гурзуфом и Аю-Дагом)⁷ и «150-летие культуры хлопка в Крыму», в которой сообщалось, что первая посадка хлопка в Крыму была произведена в 1793 году.

Как видим, крымский «Современник» 1943 года содержит значительное количество материалов, представляющих в наши дни и научный, и широкий общественный интерес. Некоторые из них заслуживают переиздания. Ниже вниманию читателей предлагаю републикацию статей Г.Барятинского «Осмеянный Пророк», Я.Гарбузова «Невозвратимое» и заметки И.Доронина «Развенчанный Салгир». Увы, биографии большинства авторов журнала «Современник» остаются загадкой.

Примечания

¹ Современник. – Симферополь, 1943. – № 1. – С. 1–2.

² Об этой газете см. вышенапечатанный очерк, а также: Филимонов С. Запретно-забытый исторический источник времен Великой Отечественной войны: малоизвестные публикации по истории культуры на страницах газеты «Голос Крыма» (1941–1944 гг.) // Military Крым: военно-исторический журнал. – Симферополь, 2011. – № 20. – С. 22–27.

³ Об этом злодеянии см.: Абраменко Л.М. Последняя обитель. Крым, 1920–1921 годы. – К., 2005. – С. 390–392; Галиченко А., Абраменко Л. Под сенью Ай-Петри. Ялта в омуте истории, 1920–1921 годы. Очерки, воспоминания, документы. – Феодосия; Москва, 2006. -С. 29–33, 122–125.

⁴ См.: Филимонов С.Б. Об историографии и источниковедении истории Таврического университета (1918–2008) // Ученые записки Таврического национального университета им. В.И.Вернадского. Серия: История. – Симферополь, 2008. – Т. 21(60). – № 1. – С. 81–85.

⁵ Современник. – Симферополь, 1943. – № 1. – С. 94–96.

⁶ См. также: Филимонов С.Б. Новые источники по истории высшей школы в довоенном Крыму// Труды Крымской академии наук. – Симферополь, 2011. – С. 48–55.

⁷ Эта заметка не значится в изданном Академией наук СССР указателе «Библиография произведений А.С.Пушкина и литературы о нем. 1937–1948». – М.; Л., 1963 и потому оставалась неизвестной даже специалистам-пушкинистам.

Приложение II
Малоизвестные публикации на страницах журнала «Современник»

№ 1

Статья Г.Барятинского «Осмеянный Пророк» Смертельный выстрел

Почти сто лет назад русская общественность была свидетелем жестокого преступления.

Рукой великого критика Виссариона Белинского был произведен смертельный выстрел, направленный в упор в открытое и доверчивое сердце гениального писателя земли русской Николая Васильевича Гоголя.

В 1847 г. в Петербурге вышла последняя книга Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями». 15 июля этого же года Белинский, находившийся тогда за границей на курорте Зальцбрунн, писал Гоголю свое знаменитое письмо, в котором пригвоздил великого писателя к позорному столбу.

Письмо это, подлинно смертельный выстрел, произвело потрясающее впечатление на тяжко больного Гоголя и привело его к душевной катастрофе, от которой писателю не суждено уже было оправиться.

Вождь радикальствующей интеллигенции «неистовый Виссарион» почти на целый век заклеймил замечательное произведение и его автора, бросив ему в лицо чудовищные обвинения. «Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, что вы делаете», – с исступленным пафосом писал Гоголю в своем письме Белинский.

Немудрено, что после таких слов на протяжении всего прошлого столетия ни один «уважающий» себя интеллигент не только не осмеливался внимательно ознакомиться с книгой Гоголя, но просто не читал ее, довольствуясь уничтожающим приговором великого глашатая русской критической мысли.

Но в чем же заключалось «преступление» Гоголя перед русским обществом, перед Россией? Действительно ли прав был Белинский в своей оценке последнего произведения писателя?

Пора открыто заявить, что великий критик с присущим ему темпераментом принес в жертву интересам своего лагеря одного из величайших русских людей.

Гоголь в своей книге выступил как защитник всего подлинно русского, как защитник вековых устоев национальной культуры, как горячий поборник высоких моральных принципов, без которых немыслимо существование национально здорового государственного организма.

В эпоху всесокрушающего похода радикализма на церковь, государство, семью и национальную самобытную культуру великий писатель имел мужество выступить на защиту ниспровергаемых моральных и политических традиций русского народа. Он отлично сознавал, что за спиной «передовой» интеллигенции стояли темные силы, с сатанинской злобой рывшие могилу русскому народу.

Радикальная интеллигенция конца сороковых годов прошлого XIX века и ее признанный вождь Белинский были безнадежно слепы, им не была доступна гениальная прозорливость Гоголя. Они не видели той бездны, куда невольно развращаемый ими народ неизбежно должен был низвергнуться, увлекая за собой все, что составляло честь, славу и величие России.

Мы, дожившие до кровавой жатвы дьявольских злаков, возросших из семян плевел, которые сеяли «передовые» люди прошлого столетия, должны очистить имя Гоголя от позорного обвинения и воздать должное его замечательному труду.

Смирением истинного христианина, глубокой верой в великое предназначение великого народа, страстной любовью к национальной культуре полны «Выбранные места из переписки с друзьями».

Рассуждая о государстве, Гоголь утверждал, вместе с А.С.Пушкиным, что страна без сильной авторитарной власти – «автомат», и, приводя в пример страну «классической демократии» Америку, бессмертно определил ее сущность: «Что такое Соед[иненные] Штаты? Мертвечина; человек в них выветрился до того, что и выеденного яйца не стоит» (письмо X. «О лиризме наших поэтов»).

В письме к Жуковскому по поводу его перевода «Одиссеи» (письмо VII) Гоголь отчетливо сформулировал принципы морали, на которых должен покоиться здоровый общественный организм: «Это строгое почитание обычаев, это благоговейное уважение власти и начальников несмотря на ограниченные пределы самой власти, это девственная стыдливость юношей, это благость и благодушное безгневие старцев, это радушное гостеприимство, это уважение и почти благоговение к человеку, как представителю образа Божия…».

Носительницей высших моральных традиций, как справедливо указывал писатель, для русского народа всегда была православная церковь; с глубоким сожалением указывал он на то, что «мы вообще плохо знаем нашу Церковь… Церковь наша есть жизнь… Жизнью нашей мы должны защищать нашу церковь, которая вся есть жизнь» (письмо VIII. «Несколько слов о нашей Церкви и духовенстве»).

Со всей силой своего кипучего темперамента обрушился Белинский на Гоголя за его отношение к церкви. В своем письме он кощунственно издевался над церковью и духовенством, патетически задавая Гоголю вопрос: «Неужели вы искренне, от души, пропели гимн гнусному русскому духовенству… неужели вы не знаете, что наше духовенство находится во всеобщем презрении у русского общества и русского народа?..». Великий критик, сам того не подозревая, блестяще выполнил заказ жидо-масонства, понося на протяжении всего своего письма в самых непристойных, неудобных для печати выражениях православную церковь – колыбель русской национальной культуры, самобытного духа русского народа.

Провозглашая Гоголя апостолом кнута, Белинский недостойно исказил мысль писателя. В чрезвычайно интересном и принципиально важном XXII письме о «русском помещике» Гоголь прямо заявил – «мужика не бей», и утверждает, что с помещика «взыщет Бог за последнего негодяя в селе», что он обязан «появляться почаще на крестьянских работах», брать самому «топор или косу», быть примером во всех отношениях для крестьян. Трезвый ум и великая христианская душа писателя требовали, до окончательного разрешения крестьянского вопроса, уже в данный момент облегчения их подневольной участи.

Недаром в XXI письме Гоголь прямо писал: «Оттого и вся беда наша, что мы не глядим в настоящее, а глядим в будущее… Позабыли все, что пути и дороги к этому светлому будущему сокрыты именно в этом темном и запутанном настоящем…».

«Выбранные места из переписки с друзьями» – замечательное, всеобъемлющее и глубоко философское произведение великого мыслителя, произведение, охватывающее все стороны жизни народа.

В книге этой с исключительной силой и любовью говорится о женщине и ее роли как сердца семьи и общества (письма III и XXI), о величии и самобытности русской национальной культуры (письма VII, X, XIV), о высоком назначении писателя и о святости слова (письма IV, X, XIV, XV, XVIII), о нравственном самоусовершенствовании каждого человека в духе христианского учения (письма II, VI, XII, XVI, XXII), о подлинном и чистом патриотизме (письма X, XIX, XXVI).

Книга эта – грандиозный кодекс нравственных законов русского народа – должна стать предметом самого внимательного изучения, стать одним из ценнейших руководств по воспитанию молодежи, ибо мысли Гоголя сейчас (в эпоху создания здоровых национально-трудовых государств, основанных на твердой власти и крепкой органической семье) являются поразительно современными, подлинным откровением для нас – строителей новой и свободной национальной России.

Монастырь ваш – Россия!

Блестящий расцвет русской культуры в XIX веке, подготовленный всем ходом исторического развития страны в XVII и XVIII столетиях, выдвинул ряд исключительно глубоких и оригинальных мыслителей. Среди этих глубоких умов одно из первых мест занимает гениальный художник слова и мыслитель Николай Васильевич Гоголь.

В своей замечательной книге «Выбранные места из переписки с друзьями» он дал России своеобразно стройную, чисто русскую систему философского миросозерцания.

Русская философская мысль всегда резко отличалась от европейской философии. С точки зрения Запада в России по существу не было и нет философии как науки.

Русская философия не рационалистична, в ней почти полностью отсутствуют элементы абстрактного мышления, доводящие философию до математических формул и законов.

Русской философской мысли чужда рассудочность, она вся – эмоция, раскрытие подсознательного мира души, она мистична – в лучшем смысле этого слова. Но наряду с этим, в отличие от европейской философии, философия русская носит явно выраженный практический характер, ибо она не отрывается от жизни, но вся есть служение этой жизни. Оригинальность русской философии как раз заключается в своеобразном синтезе эмоциально-мистического начала с практической целеустремленностью. Русских мыслителей, как правило, мало интересуют отвлеченные искания в области теории познания, в области установления границ человеческого мышления. Русская философия – это прежде всего и главным образом этика, имеющая вполне конкретную задачу – воздействие на жизнь.

Другая характерная особенность русской философской мысли – ее христианская основа. Будущие историки русской философии с несомненной очевидностью установят истоки ее в поразительных по силе и глубине писаниях святителей и великих пастырей нашей православной церкви. Корни христианского начала русской философии лежат в религиозной философии Византии, однако в отличие от последней, оперировавшей религиозными абстракциями, отмеченными в значительной мере рационализмом, наша философия в силу только ей присущей особенности отталкивается от этого рационализма.

Поэтому предметом русской философии является живая человеческая душа, а не холодные законы чистого разума.

Это положение подчеркивается всем ходом развития русской философской мысли от глубокой древности до наших дней. От великих подвижников русской православной церкви (например, Феофана Затворника, епископа Вышинского, епископа Михаила Грибановского, священника Павла Флоренского, Григория Сковороды и др.) до славянофилов, до Гоголя, до Константина Леонтьева и Владимира Соловьева тянется эта органическая самобытная преемственность философских мировоззрений.

Русской душе чужд Аристотель – духовный отец западной философии, ей ближе Платон и Сократ.

Вот почему с европейской точки зрения у нас нет философов, даже Владимир Соловьев не удовлетворяет понятию европейского философа как ученого.

Русский философ – это старец Зосима из бессмертного произведения Достоевского «Братья Карамазовы». Для русской философии самое высокое – жертвенное служение Богу и человеку.

Только в свете такого понимания особенностей русской философской мысли можно подойти к изучению миросозерцания Н.В.Гоголя.

Стройная система философского миропонимания Н.В.Гоголя, изложенная им в «Выбранных местах из переписки с друзьями», может быть сведена к четырем важнейшим разделам-высказываниям в области: 1. Христианских начал. 2. Этических принципов. 3. Взглядов на государство и общественные отношения и 4. Рассуждений эстетических.

Христианские истоки миросозерцания Гоголя

От «Шинели» до «Выбранных мест из переписки с друзьями» красной нитью, лейтмотивом всего творчества Гоголя проходит истинно-христианская любовь его к ближнему.

Обращаясь к русским людям, великий писатель трогательно и искренне восклицает: «Соотечественники, я вас любил тою любовью, которую не высказывают, которую мне дал Бог, за которую благодарю Его, как за лучшее благодеяние, потому что любовь эта была мне в радость и утешение среди наитягчайших моих страданий» («Выбранные места». Письмо I. «Завещание»).

Раскрытие смысла бытия, а отсюда и всех форм человеческой жизни, по Гоголю, возможно лишь путем восприятия христианской морали, которая требует от человека любви, смирения и жертвенного служения людям, для чего необходимо бесконечное духовное самоусовершенствование: «Для христианина нет оконченного курса: он вечно ученик и до самого гроба ученик… перед христианином сияет вечно даль, и видятся вечные подвиги» (письмо XII. «Христианин идет вперед»).

Для Гоголя, как истинно русского философа, «ум не есть высшая в нас способность. Его должность не больше, как полицейская: он может только привести в порядок и расставить по местам все то, что у нас уже есть… Разум есть несравненно высшая способность, но она приобретается не иначе, как победой над страстьми… Но и разум не дает полной возможности человеку стремиться вперед. Есть высшая еще способность; имя ей – мудрость, и ее может дать нам один Христос» (письмо XII).

Гоголь восстает против самоуверенности и односторонности в человеке. Он утверждает, что «христианин покажет прежде всего смирение, свое первое знамя, по которому можно узнать, что он христианин… Односторонний человек не может быть истинным христианином: он может быть только фанатиком» (письмо XIV. «О театре»).

Смысл человеческого существования Гоголь видит в любви к ближнему, но не в любви абстрактной, а живой, деятельной, направленной на помощь не только материальную, но главным образом нравственную. Потрясающим пафосом великого пророка звучат его слова: «На колени перед Богом, и проси у Него Гнева и Любви! Гнева – противу того, что губит человека, любви – к бедной душе человека, которую губят со всех сторон и которую губит он сам» (письмо XV. «К Языкову»).

Но для того, чтобы человек мог стать подлинным «добрым самаритянином», он должен стать «прежде сам почище душою, а потом уже стараться, чтобы другие были почище» (письмо XVI. «Советы»).

О себе Гоголь с полным правом сказал, что «Дело мое – душа и прочное дело жизни» (письмо XVIII. 4. «По поводу „Мертвых душ”»).

«Без любви к Богу никому не спастись» (письмо XIX), но для того, чтобы постичь и полюбить Бога, христианин должен идти в мир и научиться прежде всего любить людей, а это дело трудное, требующее большого подвига и нравственной силы, ибо «как полюбить братьев, как полюбить людей? Душа хочет любить одно прекрасное, а бедные люди так несовершенны и так в них мало прекрасного!» (письмо XIX).

Гоголь в письме к гр. А.П.Толстому (письмо XX) требует от людей, чтобы они шли в мир и творили в нем «дело любви». Никто не имеет права удаляться от мира, так как «чтобы иметь право удалиться от мира, нужно уметь распроститься с миром». Великий писатель повелительно указывает: «Монастырь ваш – Россия!», и долг каждого истинно русского человека-христианина идти и служить живым делом своей родине.

Такое понимание христианской морали у Гоголя тесно связано с его отношением к православной церкви – издревле нравственной просветительнице русского народа.

По мнению Гоголя, православная церковь в России – могучий родник духовного самоусовершенствования и возрождения, ибо «Церковь наша есть жизнь» (письмо VIII). К стыду нашему, отмечает Гоголь, что мы, владея «сокровищем (церковью. – Г.Б.), которому цены нет… не только не заботимся о том, чтобы это почувствовать, но не знаем даже, где положили его…», а между тем церковь только «одна в силах разрешить все узлы недоумения и вопросы наши… может произвести неслыханное чудо в виду всей Европы, заставив у нас всякое сословье, званье и должность войти в их законные границы и пределы и, не изменив ничего в государстве, дать силу России… и эта Церковь нами незнаема! И эту Церковь, созданную для жизни, мы до сих пор не ввели в нашу жизнь!» (письмо VIII).

В церкви, по мнению Гоголя, «заключено все, что нужно для жизни истинно русской, во всех ее отношениях, начиная от государственного до простого семейственного… и безумна и мысль ввести какое-нибудь нововведенье в Россию, минуя нашу Церковь, не испросив у нее на то благословения. Нелепо даже и к мыслям нашим прививать какие бы то ни было европейские идеи, покуда не окрестит их она светом Христовым… в нашей Церкви сохранилось все, что нужно для ныне просыпающегося общества. В ней кормило и руль наступающему новому порядку вещей» (письмо XVII. «Просвещение»).

Люди для обозначения умственного прогресса часто употребляют слово – просвещение, но «просветить не значит научить, или наставить, или образовать, или даже осветить, но всего насквозь высветлить человека… пронести всю природу его сквозь какой-то очистительный огонь. Слово это взято из нашей Церкви, которая уже почти тысячу лет его произносит», ибо «свет Христов просвещает всех» (письмо XVII).

И действительно, на протяжении всей нашей истории не было момента, когда церковь не выступала бы борцом за жизнь, за душу народа. Так было во время татарского ига, так было и при московских царях. Церковь выступала грозным обличителем в лице митрополита-мученика Филиппа, восставшего против безумий Ивана Грозного. Церковь выступала поборницей истинного православия при Никоне, церковь личным примером вдохновляла русских людей порывами высокого энтузиазма на Куликовом поле, за стенами Троицко-Сергиевской лавры, церковь благословляла великие реформы Петра, церковь всегда и везде боролась с неправдой и притеснениями. В течение долгих веков церковь была единственным маяком культуры и просвещения…

Этические взгляды Гоголя

Из органической тесной связи с христианскими началами миросозерцания естественно вытекают принципы этики Гоголя, его взгляды на нравственные устои здорового общества.

Проповедь христианского смирения не превращается у Гоголя в «непротивление злу», наоборот, цель жизни он видит в том, «что человеку везде, на всяком поприще, предстоит много бед, что нужно с ними бороться, – для того и жизнь дана человеку, – что ни в каком случае не следует унывать…» (письмо VII. «Об Одиссее»).

Постоянное самоусовершенствование, борьба со злом, помощь ближнему, уважение к традициям и прошлому родины, сознательное отношение к своему долгу перед собственной душой, перед семьей и обществом, скромность и чистая вера в Бога – таковы нравственные идеалы великого мыслителя. Размышляя о переводе Жуковского «Одиссеи», Гоголь указывает, что древний мир «одним только простым исполнением обычаев старины и обрядов… дошел до того, что приобрел какую-то стройность и даже красоту поступков… и как бы действительно слышишь в нем богоподобное происхождение человека…» (письмо VII).

В письме к Языкову (письмо XV) Гоголь требует от поэта, чтобы тот опозорил «в гневном дифирамбе новейшего лихоимца нынешних времен» и возвеличил бы «в торжественном гимне незаметного труженика».

Всем сердцем Гоголь борется с пошлостью жизни, ибо справедливо видит в ней ту ужасающую тину, которая, затягивая людей, морально растлевает их, открывая путь к нравственному падению и погрязанию в порочных страстях.

Говоря о героях «Мертвых душ», писатель замечает, что они «вовсе не злодеи; прибавь я только одну добрую черту любому из них, читатель помирился бы с ними всеми. Но пошлость всего вместе испугала читателей». Гоголь с удовлетворением констатирует, что «мне бы скорей простили, если бы я выставил картинных извергов; но пошлости не простили мне. Русского человека испугала его ничтожность более, нежели все его пороки и недостатки. Явленье замечательное! Испуг прекрасный! В ком такое сильное отвращенье от ничтожного, в том, верно, заключено все то, что противуположно ничтожному» (письмо XVIII. 3). В четвертом отрывке того же письма Гоголь развивает дальше эту мысль: «бывает время, когда нельзя иначе устремить общество или даже все поколение к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости». Мыслитель видит в таком решении свой прямой долг, причем не щадит и себя, так как он отбирал не только «от всех прекрасных людей, которых знал, все пошлое и гадкое», но прежде всего обнажил самые темные уголки своей души, сам «от многих своих гадостей избавился тем, что передал их своим героям, их осмеял в них и заставил других также над ними посмеяться».

«Сострадание есть уже начало любви» (письмо XIX), провозглашает Гоголь и призывает любить своих ближних, свой народ. Для этого должен «возлюбить русский Россию», и тогда возлюбит он «все, что ни есть в России»; вне такой любви невозможно истинное служение народу, ибо, «не полюбивши России, не полюбить вам своих братьев, а не полюбивши [своих] братьев, не возгореться вам любовью к Богу… не спастись вам» (письмо XIX).

«В природе человека, и особенно русского, – указывает Гоголь, – есть чудное свойство: как только заметит он, что другой сколько-нибудь к нему наклоняется или показывает снисхождение, он сам уже готов чуть не просить прощенья» (письмо XX).

Это свойство русской души дает необозримые возможности для всех, кто хочет и может быть «ловцом душ человеческих» во имя нравственного самоусовершенствования, как общественного, так и личного.

Отсутствие любви к родине, к своему народу приводит к ужасающей катастрофе, подобной той, которую мы переживали в течение почти четверти века. Сто лет назад Гоголь пророчески предупреждал: «не бежать на корабле из земли своей… но, спасая свою душу, не выходя вон из государства, должен всяк из нас спасать себя самого в самом сердце государства» (письмо XXVI).

Горячая, бескорыстная и искренняя любовь к человеку пронизывает все мировоззрение Гоголя, недаром говорит он: «Смотрите на то – любите ли вы других, а не на то – любят ли вас другие. Кто требует платежа за любовь свою, тот подл и далеко не христианин» (письмо XXVIII).

Государство как национальное целое

Принципы христианской морали предопределили взгляды Н.В.Гоголя на государство (как национальное целое) и на общественные отношения в нем.

Сильная авторитарная, отеческая власть – вот что нужно, по мнению мыслителя, для России. Такая власть отвечает природе и духу нашего народа. Выражаясь современным языком, Гоголь был сторонником культа вождя в самом чистом его виде. Глава государства должен стоять над партиями, сословиями, отдельными личностями, вся его деятельность должна быть направлена на укрепление взаимной солидарности в народе, на устранение малейших поводов для какой-либо борьбы внутри общества. «Всё полюбивши в своем государстве, до единого человека всякого сословия и звания, и обративши всё, что ни есть в нем, как бы в собственное тело, возболев духом о всех» (письмо X) – верховный вождь приобретет всеобщую любовь и выполнит высшее свое назначение. Этот принцип отеческого служения народу должен неуклонно проводиться на всех ступенях иерархической лестницы – от главы государства до самого скромного официального лица. Так, например, губернатор, являясь начальником и правителем «полномочным во всем», обязан обращаться с народом «как отец с детьми», лично общаясь с ним, а не через канцелярию и бумажную переписку. «Храни вас Бог от заведения канцелярии. Иначе и не объясняйтесь ни с кем, как лично», – советует Гоголь своему приятелю (письмо XXVIII).

Из такого понимания государственной власти вытекают определенные взгляды на общественные отношения в стране.

Общество должно строиться на принципе солидарности и общности интересов. Разбирая взаимоотношения помещика и крестьян, Гоголь категорически требует, чтобы помещик «позаботился о них (крестьянах) истинно, как о своих кровных и родных, а не как о чужих людях, и так бы взглянул на них, как отцы на детей своих».

Рассматривая семью как органическую основу государства, Гоголь признает исключительно важное значение роли женщины – этого «сердца семьи». Ряд писем посвящен писателем женщине (II, XXI, XXIV). «Душа женщины – хранительный талисман для мужа, оберегающий его от нравственной заразы» (письмо II). Женщина – мать и жена, воспитательница подрастающего поколения в духе христианской морали и любви к своему народу. Жена – полновластная хозяйка в доме, центр крепкой и здоровой семьи.

Не менее интересны высказывания Гоголя о суде. «Судите всякого человека двойным судом и всякому делу давайте двойную расправу. Один суд должен быть человеческий. На нем оправдайте правого и осудите виновного… Другой же суд сделайте Божеским и на нем осудите и правого и виноватого» (письмо XXV). По мнению мыслителя, только в России возможно осуществление такого суда, так как «правосудие у нас могло бы исполняться лучше, нежели во всех других государствах, потому что из всех народов только в одном русском заронилась эта верная мысль, что нет человека правого и что прав один только Бог» (письмо XXV).

Государство, основанное на отеческой власти, на всеобъемлющей любви и солидарности, немыслимо без проявления в нем высокого патриотизма.

«Нужно любить Россию!» – завещает всем нам, русским людям, великий Гоголь.

«Если вы действительно полюбите Россию, вы будете рваться служить ей…» (письмо XIX).

Какими близкими кажутся нам его замечательные слова о родине: «Она теперь зовет сынов своих еще крепче, нежели когда-либо прежде. Уже душа в ней болит, и раздается крик ее душевной болезни. Друг мой! или у Вас бесчувственное сердце, или Вы не знаете, что такое для русского Россия» (письмо XX).

Через столетие ко всем истинно русским людям взывает мощный голос русского гения, который верит, что порыв беспредельной преданности и любви к родине «вызовет нам нашу Россию – нашу русскую Россию, не ту, которую показывают нам грубо какие-нибудь квасные патриоты, и не ту, которую вызывают к нам из-за моря очужеземившиеся русские, но ту, которую извлечет она из нас же…» (письмо XXXI).

Даже стремление рождающейся в муках новой национальной России вступить равноправным членом в семью народов Новой Европы пророчески предсказано Гоголем: «Мы еще растопленный металл, не отлившийся в национальную форму: еще нам возможно выбросить, оттолкнуть от себя нам неприличное и внести в себя, что уже невозможно другим народам, получившим форму и закалившимся в ней» (письмо XXXII. «Светлое Воскресение»).

Эстетические взгляды Гоголя

В высоком патриотизме раскрываются и основные принципы эстетики Н.В.Гоголя.

Через национальное, чисто русское, к общечеловеческому – вот путь русского искусства, такова заповедь гениального писателя.

Народные песни и пословицы, простые, но величавые и глубокие творения русских церковных пастырей, – неиссякаемый источник подлинно русского творчества (письмо XXXI).

В замечательном письме «О том, что такое слово» (письмо IV) Гоголь так определяет назначение поэта: «Поэт на поприще слова должен быть так же безукоризненен, как и всякий другой на своем поприще». Поэтому «чем истины выше, тем нужно быть осторожнее с ними: иначе они вдруг обратятся в общие места, а общим местам уже не верят… Обращаться со словом нужно честно: оно есть высший подарок Бога человеку…» (письмо IV). Почти сто лет спустя другой великий истинно русский человек выразил эту же мысль бессмертными стихами:

 
Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангельи от Иоанна
Сказано, что слово это – Бог.
Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества,
И, как пчелы в улье омертвелом,
Дурно пахнут мертвые слова.
 

(Н. Гумилев. «Слово»)

Сердце русского поэта и писателя полно горячей любовью к родине. «Два предмета вызывали у наших поэтов лиризм, близкий к библейскому. Первый из них – Россия», – замечает Гоголь в письме «О лиризме наших поэтов» (письмо X). У великих русских людей любовь к России «что-то более, нежели обыкновенная любовь к отечеству… Сверх любви участвует здесь сокровенный ужас при виде тех событий, которым повелел Бог совершиться на земле, назначенной быть нашим отечеством…» (письмо X).

Обращаясь к поэту, Гоголь призывает его на великое служение народу: «Стыдно тратить лирическую силу в виде холостых выстрелов в воздух, тогда как они даны тебе на то, чтобы взрывать камни и ворочать утесы» (письмо XV). Поэт должен «служить земле своей, а не себе, помня ежеминутно, что взял он место для счастия других, а не для своего» (письмо XVIII).