Текст книги "Последняя тайна Патриарха"

После недолгих споров и раздумий была выбрана Украина. Ну, во-первых, потому что она все-таки «ридна», а во-вторых: Никите надоело ни слова не понимать. И еще: ему показалось остроумным и ловким ходом ехать сейчас именно в Киев. Кто бы из «алчущих крови» догадался, что они окажутся так близко к эпицентру событий? Не на «гаваях-маваях» или «сейшелах-замшелых», а на берегах Днепра! Который «чуден при тихой погоде» и где, как известно, «редкая птица…» – далее по волшебному тексту Николая-свет-Васильевича.

На том и порешили. Вот только Настя подумала, что на «тихие погоды» надежда-то слабовата… Время надвигалось – бурное!

Но и «птицы» на сей раз летели в Украину редчайшие, им до середины Днепра было – пара пустяков!

Глава 23
Пропавшая Книга

– Великая царица по-прежнему прекрасна! – молодой жрец смотрел на увядающую Нефертити увлажненно-восторженными глазами. На самом деле он думал: «Как же тебя сломили невзгоды, как потускнела твоя былая красота…»

Жрец звучным голосом, слегка подвывая, принялся сообщать новости, исходящие из Ахет-Атона, новой белокаменной столицы Египта, поражавшей своим грандиозным великолепием. Способные привести в восторг всех, кто и вправду поклонялся фараону как божеству… И в отчаяние тех, кого он пытался свернуть в бараний рог.

Опальная повелительница Египта, все еще изящная, хрупкая, напоминающая поникший цветок священного лотоса, безмятежно улыбалась… Только очень проницательный человек смог бы разглядеть грусть в подкрашенных миндалевидных глазах, догадаться, как не хватало ей торжественных приемов, стихов, воспевающих «несравненную», влюбленных мужских взоров, встречавших каждое ее появление…

Жрец, несмотря на молодость, был проницателен.

Великий фараон Эхнатон, повелитель верхнего и нижнего Египта, а также многих других земель, разлюбил свою Нефертити… Приблизил какую-то смуглую служанку, ходившую за их детьми… Теперь ей поют певцы, придворные поэты слагают стихи… Над нею сияет двойная корона Египта и чернокожие эфиопки держат пышные опахала… А она, несравненная Нефертити, перед которой падали лицом в пыль все в этой древней стране, живет как простая вдова, по сути – под домашним арестом, ей даже запрещено появляться на людях…

Опальная царица тем временем думала:

Какой молодец этот красивый жрец Тота-Ибиса, бога мудрости! Презрел все указы Господина и проник в ее печальное уединение… Жрецы… Теперь они сами вне закона…

Когда-то она горячо поддержала мужа в его борьбе с всесильной кастой, в борьбе с звероподобными богами, с их таинственными и страшными обрядами, с их баснословным богатством… Тогда ее грели лучи любви и казалось правильным, что в Египте должен быть лишь один Бог и один Господин…

И одна Госпожа!

Впрочем, она и сейчас так считала, но за два года изгнания поняла, каково это – потерять все. Жизнь где-то продолжалась, возводились новые дворцы и храмы Единого Бога Атона, плелись придворные интриги, доблестно сражались воины… Правда, доходили слухи, что не столь уж и доблестно, и фараон терпит одно поражение за другим. Вот и жрец подтверждает: положение в государстве день ото дня все тяжелее.

Тонкая улыбка вновь скользнула по губам бывшей царицы: боги мстят за поругание их храмов, за бесчестие жрецов! За ее унылое одиночество, за ее печаль…

Но ничего! Принц Тутанхамон, единственный сын Эхнатона и его распутной сестры – да исторгнет Атон имя ее из памяти людей! – еще слишком мал, чтобы править. К тому же он слаб умом и телом, этот червивый плод кровосмесительного соития! На трон после смерти должна вступить ЕЕ дочь, принцесса Меритатон. А она любит и почитает мать – теперь, правда, тайком… Вот тогда и посмотрим, чего стоил вероломный Господин, сошедшийся по древнему обычаю с собственной сестрой! Старых богов свергаем, а старые глупые – порочные! – традиции, значит, чтим?!

Да, Нефертити не смогла подарить ему сына, наследника… Она и на сторону новой веры встала решительно именно потому; что внушали глубокое отвращения эти «древние обычаи», эти зверообразные боги: ну какой из мерзкого людоеда-крокодила – бог?!

Повелительница Долины Нила вспомнила, как еще девочкой стояла в толпе на храмовом празднике львиноголовой богини пустыни Сехмет. Жрец славил божество весьма энергично: «О могучая! О, свирепая, кинжалозубая…» На что какой-то старичок рядом пробормотал: «Тебе бы дочь такую!»

Царица взглянула на продолжавшего сладко петь жреца Птицеподобного с тревогой, словно он мог подслушать столь неуместные сейчас мысли. Но тот самозабвенно – и в лицах! – пересказывал сложные перипетии дворцовых интриг. И царица продолжила свои размышления…

Однако жизнь человеческая коротка, а ей и так уже немало лет… «Тогда» может наступить слишком поздно… Она должна успеть! Успеть насладиться сполна местью за все унижения, за отвергнутую любовь!

Кроме того… Ведь правила же страной грозная царица Хатшепсут?! Не так уж и давно это было… Почему бы и ей, несравненной Нефертити, не привязать фальшивую бородку-клинышек и «локон юности», да не стать «Владыкой Верхнего и Нижнего Египта»? Стоит только пообещать жрецам вернуть их прежние привилегии…

Так что там говорит глазастый и речистый жрец Тота? Что народ ропщет? Что от бездарного воителя отшатнулись все? Это хорошо. Жрецы должны его поражения обратить в свою победу.

– Благодарим тебя, Аменхотеп, за смелость и верность. Немногие осмеливаются посетить нас в изгнании… Прежде чем мы перейдем к скромному угощению… – царица привычно говорила о себе «мы», – необходимо обсудить одно очень важное условие вашей победы и возвращения страны к ее святыням. Ты, разумеется, знаешь о Книге Бога Тота. Нельзя допустить, чтобы она оставалась в руках отступника! И тем более нельзя допустить, чтобы она исчезла! Эта Книга – главное сокровище Египта. Простое упоминание о ней приводит народ в трепет. Даже Господин, потеряв разум, не осмелился уничтожить Завет Мудрейшего Бога, которого он хотел в тягостном заблуждении низвергуть в числе прочих «идолов». Необходимо выкрасть святыню из нового дворца Владыки в Ахет-Атоне. Ибо тот победитель, в чьих руках эти свитки, упрятанные в серебряные футляры древней работы…

Аменхотеп бросил на Нефертити внимательный взгляд.

– Одна повелительница знает, где Господин хранит Книгу. Я пришел смиренно умолять Ее Величество открыть эту тайну. Жрецы понимают ее значение и всеми силами постараются свято беречь Завет Тота!

Царица величественно наклонила голову, увенчанную излюбленным синим париком, увитым дорогими украшениями – их ей оставили в изгнании. Она прекрасно помнила, где хранятся Священные Свитки, у Эхнатона в пору его жаркой любви к Нефертити не было от жены секретов.

План мести, лелеемый в душе вот уже пять лет, начинал приобретать реальные очертания. Только бы жрецы не подвели, не струсили!

– Разумеется, о мудрый Аменхотеп, священные свитки перейдут во владение храма Бога Мудрости. Я обещаю благоволить тебе и в будущем. Но вероломный супруг мой не должен далее оставаться на троне!

А несколькими днями позже, в своих роскошных покоях, озаренных светом десятков искусно выточенных алебастровых светильников, яростно метался Владыка Египта фараон Эхнатон. Все раздражало его: и затейливые росписи стен, и невероятная высота потолков, и цветной фаянс инкрустаций – к чему он столько лет возводил эту красоту?! На пол полетела бронзовая курильница для благовоний – дар царя хеттов с непроизносимым именем, за ней последовала нефритовая чаша, присланная когда-то вавилонским царем с именем еще более замысловатым.

Опять поражение, опять проигранная битва! Проклятый князек мерзостных безродных бандитов-хабиру, эта вечно утекающая в сухие пески ядовитая змея, вновь наголову разбил египетское войско! Только что клялся в вечной дружбе и – так вероломно, так подло, воистину по-змеиному! – напал, захватил обширные земли, приносившие ценнейшую дань, с серебряными и золотыми копями, с множеством покорного работящего люда. Отныне Палестина и сопредельные земли принадлежат этому странному кочевому народу, заявляющему, что существует лишь один их бог Элоим, не имеющий образа! Но все это ложь: на небе есть только Единый Бог Атон, чьим живым воплощением фараон является на земле! Нет и никогда не было даже прежних богов Египта, хотя подданные фараона и продолжают тайно поклоняться им. Да как это можно: молиться «не имеющему образа»?!

Теперь страна окончательно разорена, да еще неурожаи следуют один за другим… Коварные жрецы, лишенные ныне своей былой огромной власти, успели спрятать бесчисленные храмовые сокровища и стали грозными, смертельно опасными тенями, стерегущими каждый шаг Властелина Египта.

Но фараон непобедим, пока в руках его Книга Тота: в древних свитках прямо об этом сказано! И он еще покажет этим ядовитым скорпионам, этим ничтожным рабам, возомнившим себя господами, кому принадлежит древняя земля и все, что на ней находится, живет и смердит!

Отдышавшись, Эхнатон приказал подать напитки – в последнее время он полюбил перебродивший сок виноградной лозы, привозимый из северных стран. Он так приятно расслаблял после вспышек неудержимой ярости, все чаще затемняющих разум «живого бога».

Ему очень не хватало бывшей жены, ее острого ума и решительности. По сути, главной чертой Эхнатона было сумасбродство, чем и воспользовалась в свое время Нефертити, искусно направляя его в делах государства. Это она посоветовала принять титул Верховного жреца Атона и стать хозяином не только земель, дворцов и храмов, но и душ его подданных! Единственным в государстве Верховным Жрецом!

Но советники настояли, чтобы он удалил ее и сошелся – сначала с сестрой, этой набитой дурой. Хорошо, хоть сына родила, но на него же без отвращения не взглянешь! Потом – с какой-то ничтожной придворной дамой, разве что молодой и хорошенькой. Никак не выговорить точно имени: Кийе? Кейе?

А как великолепно начиналось его царствование: фараон победил алчных и спесивых жрецов, считавших себя главными в Египте. Рядом были исполненные мудрости красавица-жена и его мать, царица Тейе, не простившая жрецам, что некогда они считали ее «ненастоящей»… Все казалось простым и ясным, и сопредельные властители присылали дары и заверения в дружбе… Зачем, зачем он удалил Нефертити?!

Что теперь прикажете делать? Откуда брать золото для подавления бунтов, о которых ему постоянно докладывает чати – правитель государства?

Появились слуги с напитками и фруктами… Не заметил Эхнатон среди них, то и дело суетливо кланявшихся, слегка косящего взгляда нового виночерпия. Он и вообще на слуг внимания никогда не обращал. А зря…

Весть о внезапной кончине фараона долетела до Нефертити за считанные часы: она не зря тайно осыпала золотом своих соглядатаев при дворе! Царица немедленно собралась и явилась в Ахет-Атон, окруженная жрецами и их сторонниками. Жены Эхнатона, как курицы, разбежались по дальним углам огромного дворца, а, будучи найденными, повалились на каменные плиты и слезно молили грозную царицу простить их и не лишать жизни. Кому нужна была их жалкая жизнь?!

Народ, не забывший прекрасную госпожу, ликовал, когда великая царица – в священном урее, полосатом платке-немесе, с накладной бородкой, – провозгласила себя новым властителем Египта под именем Сменхкара. Тогда же она торжественно объявила Бога мудрости Тота преданным братом солнцеподобного Атона и передала его жрецу, сообразительному Аменхотепу, священные свитки.

Но на этом благодеяния жрецам окончились. Твердой рукой «новый фараон» взял бразды правления в свои руки и дал понять остальным жрецам, что их надежды вернуть былую власть совершенно беспочвенны. Единый бог Атон на небе, единый фараон на земле – и точка! Благоволение одному только жрецу Тота оскорбило остальных еще больше, чем все гонения Эхнатона-отступника.

Так продолжалось бы и дальше, если бы неведомая болезнь не унесла Нефертити в могилу. В народе тайком поговаривали, что фараоны «вошли во вкус яда». Но было похоже, что во вкус вошли жаждавшие мести жрецы…

Книга Тота хранилась в сокровищнице храма еще около века, пока ее не похитил и не увез с собой во время Исхода из Египта великий вождь потомков хабиру Моше. О том, что это была одна из главных святынь древней страны Та-Кем, свидетельствует факт: тогдашний фараон, скрепив сердце, отпустил свободолюбивый народ на родину. Но, обнаружив пропажу священной Книги Тота, бросился за якобы изгнанными лично, во главе своего огромного войска!

Лишь сомкнувшиеся над этим войском воды Красного моря прекратили погоню и позволили народу бандитов и пророков тайно хранить у себя святыню. Прочесть и осознать ее величие и мудрость могли только немногие посвященные…

А когда наступили горькие времена разрушения иерусалимского Храма и рассеяния евреев-хабиру по всему миру, драгоценные свитки растворились среди моря народов, и память о них угасла…

Затерялись среди людей и посвященные, продолжая хранить тайну и передавая ее из поколения в поколение.

Глава 24
Львовские откровения и заморочки

В маленьком, словно игрушечном VIP-самолётике вдруг объявили, что Киев не принимает из-за погоды – Настя как в воду смотрела! Решили совершить посадку во Львове. Черногорские власти так хотели оказать услугу российским коллегам – с одной стороны, и поскорее избавиться от явно опасных гостей – с другой, что готовы были высадить их и на Лысой горе. Опасных – не то слово! Между Их Преосвященствами Амфилохием и Михайло разгорелась такая буча с криком, визгом и взаимными провокациями, что крошечная страна забурлила, как чертов котел! И все из-за странных «туристов». Сам разгневанный президент страны приказал избавиться от непрошеных визитёров!

Ребятам было даже интересно: во Львове, красивейшем городе Европы, никому из парней бывать не доводилось, Настя же гостила здесь несколько дней в раннем детстве и мало что помнила. А погоды в предгорьях Карпат стояли как раз замечательные, с пушистым снегом и прочими зимними «приятностями»…

Что ж, Львов так Львов!

В аэропорту их встречали. Местные особисты были слегка удивлены внешним видом неожиданных гостей города: на таких самолетиках к ним обычно прибывали спесивые толстопузые дядечки с вооруженной до зубов охраной, а не молодежь с внешностью артхаусных кинозвезд…

Разместили их в приличном отеле, даже разрешили Насте в одном номере с Никитой поселиться, никаких документов спрашивать не стали. Данила по-княжески занял отдельный полулюкс и тут же, неугомонный, принялся теребить друзей на предмет «культурной программы». Хорошенькая кудрявая горничная – чекистская кобура только что из-под юбочки с крахмальным передничком не торчала – заученно посоветовала посетить собор Св. Юра, Стрыйский парк и площадь «Старый рынок». Помялась, напряглась, вспомнила: «и оперный театр…».

Центр города оказался чудесно-средневековым, чистеньким и нарядным, с коваными вывесками лавок и тесно примкнувшими друг к другу домиками. С опалово-серебристого неба шел легкий снежок, в воздухе было разлито предчувствие Рождества…

«Интересно, – подумала Настя, кутаясь в прелестную норковую шубку, только что купленную внимательным Данилой в модном бутике, – в этих униатских землях какой праздник значительней: Пасха, почитаемая православными главной, или все-таки Рождество, более важное для католиков? Впрочем, униаты и есть католики, просто литургия ведется по византийскому обряду»… Или же наоборот: православные, только подчиняются Римскому Понтифику. Не разберешь…

А Рождество уже везде заявляло о себе разукрашенными ёлочками в кадках, предпраздничной суетой в магазинах, огоньками крошечных лампочек, гирляндами увивших голые стылые стволы и ветви деревьев…

Ощущение безмятежного покоя вновь охватило ребят – даже следующий по пятам давешний дядечка-особист не смог омрачить его. Дядечку как бы негласно приняли в спутники, раз уж отделаться не представлялось возможным. Но и насколько этот покой мог быть обманчив, «маленькое войско» тоже помнило хорошо…

Проследовали к пышно-барочному, величаво-радостному собору Св. Юра. Темный Никита попытался выяснить, почему святого так панибратски величают: Юра. Типа и в Москве, что ли, можно так говорить: Святой Коля или Святой Вова? Был в который раз уличен в невежестве и затих.

Образованная Настя и тут не ударила в грязь лицом, объяснила:

– Юр, он же Юрий или Егорий – тот самый Георгий Победоносец, покровитель Москвы. Но и в Карпатах его очень даже чтут, не только в первопрестольной. Римский император Диоклетиан пытал его, но Георгий не отрекся от христианской веры.

– А я думал, что Георгия святым сделали за победу над драконом… – оказалось, что именно этот подвиг произвел в детстве на Никиту сильное впечатление. Потому он стал взбираться по лестнице, ведущей к вратам храма с удвоенной энергией.

В соборе царил полумрак, народу почти не было, только вдоль стен неслышно скользили монахи. Всезнающий Данила шепнул:

– Это василиане, братья монашеского униатского ордена. Их долго запрещали, и при царе, и при Советах. Теперь вот началось им раздолье…

Один из монахов приблизился, поклонился и задал вопрос на украинском языке, в его западенском варианте. Видя, что его не понимают, спросил на русском с сильным акцентом:

– Вы есть гости нашего города? Наш собор есть очень старый, на этом месте когда-то была древняя церковь, построенная еще в XII веке!

Данила напряг все свои способности и попытался заговорить по-украински, но быстро понял, что его не слушают: монах не мог отвести испуганного взгляда от руки Никиты. Быстро поклонившись, он засеменил к боковой двери и исчез.

– Ну вот! В который раз перстень интересен, а мы нет! – Никита растерянно улыбнулся. – Надо же, заметил! Не к добру это…

Дверца вновь отворилась, и навстречу ребятам устремился высохший старик в рясе. Он тоже низко поклонился и зашатался от волнения. Сопровождающий молодой монашек почтительно поддержал его. Старец заговорил по-русски вежливо и старательно-правильно, обращаясь почему-то исключительно к Никите:

– Не верю глазам своим! Матерь Божия! Вы владеете древней реликвией?! Неужели это тот самый перстень, что наш митрополит передал когда-то в Москву, Иосифу Сталину?! Брат Антонин, посвященный в Тайну, сказал мне… – старец испуганно оглянулся, словно тень «отца народов» могла его услышать.

– Митрополит? – Данила нахмурился, словно что-то припоминая. Настя изумленно хлопала глазами: только Сталина тут не хватало!

– Да-да, Его Высокопреосвященство митрополит Андрей Шептицкий! Он… Да что же мы здесь стоим?! – монах всплеснул руками, как бабушка при виде возмужавших внуков-студентов. – Будет ли мне позволено пригласить высоких гостей в более удобные комнаты? В двух словах трудно все объяснить…

Никита не почувствовал запаха опасности. Да и сапфир оставался совершенно спокойным – так, поблескивал слегка, словно приветствуя появление на театре военных действий братьев-василиан. Своих, как выяснилось, старых знакомых. Может, это неожиданная помощь? Кто его знает…

И опять пришлось идти какими-то узкими коридорами, карабкаться по стертым каменным ступеням… «Ох уж мне эти соборы, с их маленькими секретами и большими тайнами!» – думала Настя, пытаясь припомнить, откуда ей смутно знакомо имя здешнего митрополита.

Наконец ребята очутились в низкой зале с белёными стенами и небольшим католическим распятием на стене. Их усадили в старинные резные деревянные кресла с подлокотниками в виде грифонов и вытертыми бархатными пунцовыми подушками для ублажения седалищ. Похоже, эти подушки были единственным попущением комфорту в аскетичной обстановке комнаты.

– Да будет позволено мне представиться, – витиевато начал беседу монах, – я есть брат Григорий. Еще мальчиком вашему покорному слуге довелось оказаться рядом с Его Высокопреосвященством… Он был невероятной личностью! Знатного графского рода, еще в молодости ушел в монастырь и личными заслугами добился столь высокого сана. Многие – ошибочно! – до сих пор не могут простить ему сотрудничества с…

– Вспомнил! – речь монаха вдруг не совсем вежливо перебил всезнающий Данила и нахмурился. – Вспомнил! Это ведь тот самый епископ, что приветствовал Гитлера? Н-да… о нем действительно всякое говорят… Антирусскими настроениями баловался… Но там ведь было что-то с евреями… То ли он их в концлагерь упек, то ли, наоборот, спас…

Князь, на которого – по вполне понятным причинам – аристократическое происхождение митрополита не произвело особого впечатления, стал чуточку более раскован, чем следовало бы. Что поделать, многие эмигранты куда более ревностно оберегают честь России, чем ее постоянные насельники.

Зато старик вдруг взволнованно вскочил, опять всплеснув руками, и прокричал высоким голосом укоризненно:

– Молодой человек, как вы можете! Митрополит спас от неминуемой смерти более сотни евреев, рискуя своей жизнью! У него были свои основания не любить Советскую власть: всю семью его родного брата в 39-м году расстреляли чекисты… Впрочем, и царскую Россию он особенно любить никак не мог. Когда в первую Мировую войну русские заняли Львов, Его Высокопреосвященство был арестован и выслан за антирусские выступления. Ведь наш город тогда принадлежал Австро-Венгрии…

Старик постарался взять себя в руки и немного успокоился. Но продолжил, все же брезгливо поморщившись:

– А Сталину, значит, можно было вступить с Гитлером в позорный сговор, захватить Львов, отдать Польшу на растерзание? Ох, простите мою несдержанность, но я столько пережил в то время… Да и после…

Легкий акцент в его речи совсем исчез.

«Ну, вот, – подумала в смятении Настя, никак не ожидавшая такого поворота событий после их трепетного начала, – сейчас начнут выяснять, хорошие были Сталин с Гитлером или плохие!» Ее, если честно, уже достали многочисленные мифы, что сложились вокруг этих имен и тех событий.

Но ничего не началось: в разговор вступил собравшийся с духом Никита.

– Ты, князь, напрасно так! Я, пока в патриархии служил, тоже кое-что слышал об этом человеке. Он действительно спас многих. Его даже хотели в Израиле посмертно наградить как-то, да не вышло, уж не помню почему… Алексий говорил незадолго до гибели… – тут парень осекся и обратился к монаху:

– Святой отец, вы хотели нам что-то рассказать о перстне? Мы ведь и сами так мало знаем о нем…

Старик устало опустился в кресло, поник…

– Понимаете… Ведь я – еврей. Вся моя семья погибла, когда пришли немцы… Меня спас Андрей Шептицкий… Я был так благодарен ему, что принял христианство, стал монахом… Если бы вы знали, какие ужасные облавы на евреев устраивало гестапо! Митрополита даже собирались арестовать – кто-то донес об этой его деятельности… Но не успели. А потом пришли чекисты… Наверное, хорошо, что сразу после освобождения Львова Его Высокопреосвященство скончался… Впрочем, говорят, Сталин помнил услугу, неоценимую услугу… Возможно, его бы все-таки не тронули. А может быть, всесильному генсеку показалось опасным, что тайной перстня владеет не он один…

Когда немцы наступали на всех фронтах, а во Львове ловили евреев, на митрополита снизошло понимание: кто они, эти фашисты, чей приход и победы поначалу многие тут приветствовали… Никто не верил, что строгие чистюли немцы, – такие разумные, аккуратные, культурные, – могут так быстро превратиться в обезумевших зверей. Ну как же, а Бах, Гете, Кант? Но задурить голову можно кому угодно… Русскому народу тоже пришлось несладко в этом смысле. И митрополит ужаснулся своему заблуждению…

– Святой отец, а вот вы сказали: услуга?.. – Настя наконец открыла рот. Да и сколько можно было сидеть бессловесной куклой?!

– Да-да! Митрополит окольными путями послал в Москву генсеку Сталину это перстень. Узнать его было немудрено: я принимал, будучи подростком, участие в этой истории. Москва была на краю гибели, растерянность охватила всех, не только солдат, но и генералов… Кто знает, может быть, именно сила перстня помогла тогда преодолеть безволие. «И всяк да пребудет во власти моей»… Человеку трудно противостоять этой власти.

Слова вызвали у ребят оторопь: откуда старец знал тайную надпись на кольце?! А брат Григорий сидел, задумчиво склонив голову, уйдя в свои воспоминания… Но вот он встрепенулся, застенчиво улыбнулся и продолжил:

– По матери я был дальним родственником знаменитого Вольфа Мессинга, телепата, фокусника, и прочая, и прочая. Может быть, вы знаете, что у евреев сильна взаимная поддержка, а уж среди родственников… Сами понимаете, даже если перстень через фронты и многие километры попал бы в Москву, то человека с ним никогда не пропустили бы к Сталину. Иосифа Джугашвили всегда тщательно охраняли.

Наверное, кое-кто из вас имел уже возможность убедиться в неодолимой власти перстня над волей человека… Тогда почему же, спросите вы, гонец не мог этой властью воспользоваться и проникнуть к вождю, минуя все пикеты? Его Высокопреосвященство специально выбрал на эту роль того, кто не мог воспользоваться таинственной силой Синего Камня. Он очень опасался, что древняя реликвия могла попасть в дурные руки. Их к тому времени было вокруг слишком много.

Я был как пёс предан владыке. Но, как ни бился, не мог заставить перстень выполнять мою волю. Хуже: я даже не мог надеть его на палец. Так что жребий однозначно пал на меня… Не стану здесь описывать свой долгий и тяжкий путь в Москву… Но я пробрался и разыскал Вольфа Мессинга… Его имя уже тогда было овеяно легендами.

Сначала он испугался. Сказал, что слухи о его возможностях сильно преувеличены. Он был добрым человеком и не выгнал меня, хотя в те дни сын доносил на отца и сестра на – брата… А через несколько дней… Мессинг узнал, что вся его семья погибла в ужасном Майданеке… То, что не смогли сделать ни я, ни неподвластный мне перстень, сделала жизнь: дядя согласился передать реликвию Сталину. Он беспрепятственно проник в Кремль, минуя все блокпосты и караулы. Удивленный вождь народов выслушал его более чем странный рассказ. Если у него и возникли подозрения, он сумел не выдать своих сомнений. Странным было отношение Сталина к религии, к Богу… Чего стоит один факт: в самые страшные дни войны над Москвой трижды кружил самолет с Иконой Божье Матери… Это в коммунистической-то стране и по личному приказу генсека!

Но его первый же приказ бросить на пол графин с водой охранник выполнил, не задумываясь. Перстень действительно давал огромную непонятную власть! Власть над конкретным человеком. С этого момента начался перелом в войне. Начался он и в отношениях Церкви и Советской власти: Сталину стало понятно, что церковь хранит свои тайны, и тайны – очень серьезные! И надо бы их разгадать, прежде чем окончательно и бесповоротно запретить любой культ. Впрочем, это уже другая история…

Ребята, как зачарованные, слушали старика.

– А как перстень попал к Шептицкому? – подал голос все еще несколько надменно державшийся Данила. Странная история показалась ему недостоверной, а личность митрополита – по-прежнему крайне противоречивой.

– Ваша Светлость, извольте говорить о Его Высокопреосвященстве с уважением! – брат Григорий вскочил с юношеской прытью и снова нахмурился, укоризненно глядя на рассыпанные золотистые кудри князя. – Впрочем, я понимаю: для вас даже то, что он графского рода, ничего не значит. Рядом с вашим происхождением все вокруг кажутся вам простолюдинами? Тогда должен вас разочаровать. Здесь присутствует тот, кто принадлежит к гораздо более древнему роду! Кто куда знатнее вас, князь.

И старец склонился перед изумленным и растерянным Никитой.

Настя смотрела на происходящее во все глаза: «С ума сошел, что ли? Мой Никита, детдомовец и голь перекатная, – знатного рода?!»

Монах тонко улыбнулся и вдруг обратился именно к Насте:

– Вы знаете, барышня, кто перед вами? Прямой потомок Константина Великого, императора Рима!

– Ерунда, откуда вы это взяли?! Я – Никита Лазарев, а мои родители погибли в автокатастрофе, когда мне было два года!

– Все так. И, конечно, мы никогда не смогли бы установить Ваше происхождение, если бы отталкивались от Вас лично… – в голосе брата Григория чувствовалось огромное почтение и даже благоговение. – Но мне вчера позвонил падре Микеле – мой старый друг и соратник. По-моему, он и вам знаком. И поведал, что родословные потомков великих родов у них в Риме давно составлены. На всякий, так сказать, случай – папская курия прозорлива и запаслива. Уж в Риме-то знают, что, как у вас говорят, «кровь – не водица»!

Ваше происхождение давно было вычислено, и там не хватало только… Вас, собственно! Микеле получил категорический приказ кардинала Гаэтани установить происхождение странного русского. Кардинал о перстне ничего не знает, но сам Ваш вид внушил ему беспокойство… Он почему-то решил, что Вы связаны с мафией. Настолько могущественной, что сам князь Милославский оказался у нее в прислужниках. О, господин князь, не делайте страшных глаз: в Ватикане как раз очень чтят ваше происхождение, и вы тоже где-то там в их списках и генеалогиях фигурируете, можете не сомневаться!

Странно и даже комично звучало это «Вы», «Ваше». По отношению к Никите все произносилось отчетливо с заглавной буквы, а в адрес Данилы – с такой строчной, что лучше и не вникать.

– А падре Микеле знал, что мы окажемся во Львове?! – изумлению Никиты не было предела. – Мы же тут «по погодным» и вообще…

А сам подумал: «Ишь, как старик завелся! Далось ему наше происхождение! Данилу прямо съест сейчас! Может, и Настя у меня – правнучка царицы Савской? Только мне еще не хватало принцем-подкидышем тут становиться…»

– Ну, иногда «погодные условия» бывают тщательно организованы, – старик позволил себе тонко улыбнуться. – Отправлять вас сразу в Киев было признано нецелесообразным и даже опасным. Киев сейчас – поле борьбы слишком многих сил. Грозных сил. Тут совершенно необходим, как это… инструктаж!

Данила, которого – с его-то стопудово-голубой кровью! – только что унасекомили и чуть ли не плебеем объявили, набычился. Его уже стали утомлять и «многозначительные» старички-монахи, и тот прискорбный факт, что судьбами друзей тихо распоряжаются «некие силы». Светлейшему князю негоже быть пешкой в чей-то, пусть и очень серьезной, игре. Особенно – в такой серьезной!

У кроткой Насти, никогда не претендовавшей на громкие титулы, сжалось сердце: ее мальчиков явно пытаются использовать, поссорив! Точно так же, как ее прадедушка-крестьянин не хотел делиться зерном с озверевшим государством, так и она не желала отдавать «свое». Эх, а ведь, и правда: «кровь – не водица»… Любая кровь!

– А как же вычислили мое происхождение? – Никита никак не мог успокоиться, настолько поразило его это известие.