Текст книги "Сын города"

Глава 19

«Сколько чокнутых бродячих сыновей Богини требуется, чтобы заменить лампочку? – размышляла Бет, пока Фил спорил со светящимся человеком. – Полагаю, больше одного».

Мощеный внутренний дворик позади Карнаби-стрит был полон стеклянных людей, пульсирующих снежно-белым внутренним светом, того же оттенка, что и шикарные безупречные вольфрамовые лампы, освещающие богатые районы Центрального Лондона.

Видимо, они пришли в центр ночного рынка. Изворотливые кляксы теней наводняли стены, когда фигуры проплывали рядом, обмениваясь кусками проводов и аккумуляторами, намазывая из теней в форме бутылочек запястья полувидимыми длинами волн, неуловимыми, как запах изысканных духов. Одна фигура лежала на пороге, а другая присела над ней, обрабатывая стеклянную кожу жужжащей татуировочной иглой, подсоединенной к собственному сердцу. Тонкие линии красного света тянулись за острием иголки, словно кровь. Татуировка на плече человека становилась матовой, светонепроницаемой: изображение светящегося дракона выделялось на оставшейся прозрачной коже. Все вокруг них перемигивались быстрыми вспышками.

После нескольких прошедших дней для Бет было облегчением увидеть что-то, хоть наполовину знакомое.

– Ах да, – сказала девушка, когда они завернули за угол, – это родичи твоей подружки. Только бледнее.

Голова Фила тревожно мотнулась, и он пробормотал:

– Она не моя девушка. И вообще, не надо об Электре.

– Должна сказать, однако, – Бет критически разглядывала их стеклянные фигуры, – что они выглядят довольно хрупкими, чтобы сражаться с ордой кранов, не говоря уже о – что, ты сказал, это было? Колючепроволочное чудовище?

– О нем тоже не надо.

– Есть хоть что-нибудь, о чем мне можно говорить? – сердито поинтересовалась Бет.

– Дельное замечание, – он потрепал ее по плечу. – Возможно, тебе вообще стоит воздержаться от разговоров со мной.

– Почему это? – Бет почувствовала укол уязвленного самолюбия. – Мы хорошо сработали, когда уговаривали зеркальных франтов.

– Хорошо, ага, – признал он, – но эти типы тебя слушать не будут.

– Почему не будут?

– Потому что они… хм, на самом деле они невысокого мнения о девушках. – У него хватило такта, чтобы поморщиться.

Бет снова посмотрела на стеклянных людей. Все они, теперь она заметила, были мужчинами – толстыми, тонкими, мускулистыми: двигающиеся обнаженные стеклянные статуи с раскаленными добела металлическими венами.

– Что ж, – решительно заявила она, – теперь я просто хочу их обнять.

Когда они ступили на мощеную площадь, вся торговля свернулась. Светящиеся мужчины удивленно уставились на них, и Бет показалось, что один, довольно крупный, определенно ее побаивался.

Высокий поджарый мужчина с плотно скрученными стекловолоконными волосами на груди встал.

– Дерьмо, – прошипел Фил.

– Что?

– Это Люсьен, один из Белосветных Старейшин. Он меня недолюбливает.

– Почему?

– Однажды я запер его в лампе. – Он поймал пораженный взгляд Бет. – Что? Это никак ему не повредило. Пару лет назад он вел переговоры с Гласом – но мы не делали никаких успехов, и он никак не затыкался. – Бет фыркнула, когда Фил хрустнул пальцами и величественно заявил. – Предоставь переговоры мне.

Ей не было нужно понимать семафорный язык, чтобы догадаться: «переговоры» мгновенно превратились в спор, который медленно перерос в ссору, а ссора переродилась в славную мешанину едких замечаний и язвительных насмешек, приправленных мелкой крошкой психологического давления.

Бет смогла следить за дипломатической катастрофой с помощью бородатого бродяги, видимо устраивающегося на ночлег на площади. Он подошел, представился Виктором и назначил себя переводчиком. Бродяга съежился подле нее, опершись о стену магазина, завернувшись в потертый спальный мешок. Линялая буденовка с серпом и молотом прикрывала едва ли десятую часть его косм. Он внимательно следил за сигналами стеклянного мужчины, а потом громко переводил на английский, что оказалось вдвойне полезно, потому что уличный принц, как выяснилось, и сам не слишком хорошо говорил на языке Белолампового народа.

Ламповый человек выпрямился и сверкнул сентенцией.

– Мы не оставить белизну наших районов, – прохрипел Виктор с густым черноморским акцентом, и Фил закатил глаза.

Бет склонилась к Виктору. Он пах мокрой псиной и мочой.

– Эй, Виктор, – начала она, – как это вы умудряетесь говорить на их языке, если даже он не может? – она кивнула на тощего мальчика, бросившего свое копье на брусчатку, словно выведенный из себя теннисист.

Бродяга поднял на нее слезящиеся, затуманенные глаза:

– Язык Белосветных довольно прост. Любой дурак мочь выучить. – Он выудил из своего спальника бутылку с прозрачной жидкостью и откупорил ее. От поднимающихся из нее паров у Бет перехватило дыхание.

– Я приехать сюда из Санкт-Петербурга, знаешь ли. И выучить английский – если ты выучить английский, то выучишь что угодно, – пробурчал он. – Английский – прибабахнутый язык. Вообще бессмысленный.

В это время стоящий посреди площади Фил старался быть милым. Он по-дружески закинул руку на плечо Люсьена, быстро бормоча, но стеклянный мужчина лишь единожды ярко блеснул и, скрестив руки, отвернулся.

– Хочешь, переведу, брат? – выкрикнул Виктор.

– Думаю, смысл я уловил, спасибо, – вздохнул Фил.

Виктор добродушно кивнул и откинулся в спальнике. Он предложил Бет бутылку, и девушка воззрилась на нее, воображая, для очистки какой части автомобильного двигателя она предназначалась.

– Пасиб, я пас, – сказала она. – Виктор, не хочу показаться грубой или типа того, но вы не… особенный, правда?

Виктор нахмурился, напрягая мускулистое, татуированное предплечье:

– А че, в Ленинграде я выжимать две сотни кило для Советской Олимпийской сборной, – заявил он. – Считаться за «особенно», а?

– Ага, очень круто – две сотни, не шутите? Но я имела в виду: вы ведь человек, правда? Нормальный чувак?

Он кивнул, и ее захлестнуло облегчение. Это казалось слабой, но гарантией ее вменяемости.

– А вам не кажется, что это странно? Немые стеклянные люди? Я имею в виду, вам никогда не хотелось об этом кому-нибудь рассказать?

Виктор пожал плечами:

– А че рассказать-то? Все ж это не настоящее: я либо надрамшись, либо двинумшись. Мой отец отдамши концы в психушке – протестовать против Хрущева. Я че, хотеть отправиться за ним? Нет, не хотеть, так что просто следить, чтобы не протрезветь. Хлебнуть достаточно этой штуки, и смочь объяснить, все, что угодно. – Он приподнял свою бутылку, салютуя. – Твое здоровье!

– Я настоящая, – запротестовала Бет.

– Возможно, но ты тоже все это видеть, значит, тоже пьяная или с катушек слететь. – он усмехнулся и похлопал девушку по плечу. – Это не значит, что я тебя не нравиться. Я нравиться тебя так же, как и более симпатичных нормальных девушек.

В центре площади Фил развернулся обратно к Люсьену и торжествующе заявил:

– Не забывай: это я вел для вас те переговоры, я и Гаттергласс. Вы должны мне. Если бы не я, эти улицы до сих пор оставались бы за Янтарными.

На лице Белосветного Старейшины нарисовалась усмешка, заметная, даже несмотря на свет, исходящий от его стеклянного мозга. Он сложил руки и высветил свой ответ.

– Он говорить, – прокричал Виктор, – что соглашение, который ты толковать, угнетать его и его народ. Оскорблять достоинство Белосветовой расы. Заключать их в мерзком крошечном гетто в центре города.

– Господи Иисусе! – недоверчиво хмыкнула Бет. – Минуту назад это «мерзкое крошечное гетто» было «святилищем его чистоты»!

– Две стороны одной медали, – пробормотал Фил, стрельнув в девушку взглядом, говорящим: «Отлично сказано. Не очень-то ты помогаешь. Ряди всего святого, заткнись».

– Гетто позорить их, – объявил Виктор, когда Люсьен замигал, – носителей белого света, которые мочь проследить свою родословную от самих Святых Газовых ламп.

– Пресвятая река! Вы НЕ газовые лампы! – гаркнул Фил на Люсьена. Ни в одном из вас нет ни капли крови чертовых Духопаров. Вы считаете себя святыми только потому, что на пол-оттенка светлее? Темза! Вы сделаны из металла, стекла и электричества, как и Натриитки… – он затих с широко распахнутыми глазами, понимая, что совершил ужасную глупость.

Люсьен напустился на Фила, выражая глубочайшую обиду:

– Как сметь ты сравнивать нас с Янтарными, грязными позорнолампами! – переводил Виктор его яростные всполохи. – Конечно, все мы знаем, как ты их обожать – как заигрывать с их маленькой принцесской.

– Просто потому, что вы никогда не заигрываете ни с кем, кроме собственной правой руки, – еле слышно прошептала Бет.

Все замерли и уставились прямо на нее: дюжина пылающих лиц и Фил, его потрясенные глаза казались двумя светлыми островками на грязном лице. Только тогда Бет поняла, что Ламповые люди глухи; Фил мог как угодно громко кричать, но они читали слова по его губам. Все на площади могли ее видеть – а значит, все поняли, что она только что сказала.

Бет облизнула растрескавшиеся губы. Горло ее пересохло, и девушка вспыхнула от смущения. Люсьен с издевкой глядел на нее, и Бет почувствовала неприязнь к нудному стеклянному бюрократу, вырывающуюся из нее, словно пар.

Люсьен сделал рукой несколько покровительственных жестов, и Виктор вздрогнул, переводя вспышки, адресованные девушке.

– Тогда идти сюда, мясная девчонка. Если у тебя есть, что сказать…

Взгляд, посланный ей Филом, мог бы расколоть кирпич, но Бет скорее выпила бы свои краски, чем позволила кому-то так с собой разговаривать.

Девушка встала и оправила толстовку с капюшоном:

– Ну, ладно, – пробормотала она и пошла в центр площади.

Белосветные отшатывались, когда она проходила мимо них.

– Не волнуйтесь, – проворчала она. – Я к вам не как девушка, просто поговорить.

Достигнув середины внутреннего дворика, она остановилась. Фил уставился на упершую руки в боки девушку, словно на оголенный провод. У нее были мысли, что сказать, – немного сумасшедшие, но если они не желали слушать Фила, потому что считали, будто он засланный казачок, может, – а почему нет? – они выслушают кого-то со стороны. Даже если она и была всего лишь мясной девчонкой.

– Вы меня понимаете, верно? – выкрикнула Бет. – Можете читать по моим губам?

Они ответили ей шквалом вспышек.

– Говорят, да, – без особой надобности пояснил Виктор, относящийся к своей роли со всей серьезностью.

Девушка зафиксировала взгляд на Люсьене. Представила, с каким удовольствием врезала бы коленом по его стеклянной мошонке, и чудесным образом ее нервы успокоились. Бет облизала пересохшие губы и начала:

– Знаете, там, откуда я пришла, есть люди, как вы, старики – вечные старики. Их можно увидеть по телику. Они только и знают, что ворчать о «старых добрых деньках» и о том, какими они были великими, и всех имели, а сейчас они считают, будто на этом основании все им должны, – она безрадостно улыбнулась. – Но ни один из этих спорящих, ноющих старых ублюдков не принес миру никакой пользы.

Бет двинулась в толпу Белосветных, и они раздвинулись, освобождая ей дорогу, пока, оказавшись в самой гуще, она не отвернулась от Люсьена, обрубая обзор на свои губы. Это был самый вопиющий жест непочтительности, какой она только смогла придумать на лету Теперь стеклянные мужчины перестали волноваться, и каждая пара пылающих глаз была прикована к девушке.

– Тот, с кем мы боремся, владеет ими, – она указала на краны, выстроившиеся по линии горизонта. – И его не колышет, какие, по вашему мнению, у вас есть права и привилегии. Высь расчищает под себя город, разрывая квартал за кварталом. Вы думаете, ваше святилище частоты, ваше мерзкое гетто или как там вы его назвали, уцелеет после пришествия Бога Сноса? Думаете, протянете дольше ваших желтых родственниц?

Это была преднамеренная провокация. Белосветные сердито зашевелились при слове «родственниц», и один или двое что-то мигнули, но Виктор рассерженно крикнул: «Эй! Только не при леди!», и свечение угасло. Бет смутила их пристальным взглядом и поняла, что они сами потрясены этим. Она знала, что по-прежнему владеет их вниманием:

– Вы гордитесь своей историей, я поняла, – сказала она, – но Высь не станет заморачиваться, кто ваши предки, и кем вы были. Он собирается уничтожить вас теперешних. И он не будет колебаться. Так что, если хотите светлого будущего, мальчики, – спокойно продолжила она, – то вы должны отпустить прошлое с миром.

Всё, кульминация. Повисла тишина, и сердце девушки заколотилось. Теперь яркое свечение Ламповых людей казалось более грозным, и оно заливало Бет.

Фил подкрался к ней.

– Это было неимоверно глупо, – пробормотал он, – но впечатляюще.

Она покраснела.

– То, как ты говорила о Выси…

– Он пугает меня до чертиков…

– Правда? Слава Реке! А то я начал подумывать, что ты слишком ненормальна, чтобы чего-либо бояться.

Люсьен нарезал круги, полыхая и яростно размахивая руками. Он напоминал самолет, мигающий, чтобы приземлиться.

– Он говорить, что вы под завязку набиты кое-чем, что я не мочь перевести в присутствии леди, – сообщил Виктор.

Бет с трудом сглотнула, и тут один из Белосветных, коротышка с большим светящимся животом, вышел из толпы. Стыдливо оглянувшись назад, на разъяренного старейшину, он нерешительно направился к Бет.

Подойдя к ней, он замигал, и даже Виктор казался удивленным, переводя:

– Он последовать за вами. Говорить, что будет сражаться.

Бет ахнула, и ее сердце как будто бы превратилось в воздушный шарик, раздутый эйфорией до взрывоопасных размеров. Девушку поразило внезапное осознание: все наблюдали за ней. Они все еще смотрели на нее, как на постороннюю, но уже не как на нарушительницу. «Боже, – удивленно подумала она. – Они признали, что я все сказала правильно».

За бравадой и отрицанием Белосветных скрывался жуткий страх. Как сказал Фил? Чем сильнее становился Высь, тем сильнее люди боятся…

«Лидером-то стать нетрудно, – подумала Бет. – Все, что нужно сделать, так это шаг вперед, пока остальные ищут, где бы спрятаться».

«Сейчас, – криво усмехнувшись, подумала Бет, – они, возможно, последовали бы и за куклой из носка, предложи она им выход, – если только за нею не числилось заигрывание с их Янтарными врагами».

Один за другим, пылающие мужчины выходили к ним из толпы. Люсьен продолжал протестовать, разгораясь ярче и ярче, но Бет понимала, что он совершает ошибку: крича, он показывал, что принимает ее всерьез, и это позволяло принимать ее всерьез и другим.

Высокий, мускулистый Белосветный и долговязый глазастый взяли друг друга за плечи, перешепнулись мягкими вспышками, потом кивнули и обнялись. Подойдя к людям, каждый из них пожал руку – сначала Филу, а потом Бет. Очевидно, они были парой.

– Ну что, – шепча, Бет едва шевелила губами, – в следующий раз мне можно будет взять слово?

Глава 20

Многоквартирные дома вздыбливались вокруг Полей Сноса Святого Павла, черные на фоне залитого тьмой Сити. Они служили своего рода внешним валом крепости Выси с изогнутыми кранами, нависающими над каждым переулком, ведущим к ней.

Электра расхаживала взад и вперед по крыше углового магазина, яркое сердце пылало в ночи. Девушка чувствовала себя плененной, словно весь город был ее клеткой, и только акр земли, окружавший Собор, являл собой свободную территорию – акр, как будто в насмешку распростершийся в недосягаемости для нее, на ладони Короля Кранов, куда ускользнули Проволочная Госпожа и ее истекающая кровью жертва.

Приспешница Выси прогоняла Электру по всему Лондону.

Она неслась за проволочным существом со всех ног, рук, электромагнитных полей, перелезая через подгнивающие садовые изгороди, оставляя выжженные следы на аккуратных, ухоженных газонах. Они поднимались на крыши, залитые лунным светом. Колючки Проволочной Леди уверенно цеплялись за черепицу и все сильнее и сильнее выжимали из носителя скорость. Девушка из плоти плакала и издавала нечленораздельные стоны, ворочая проколотым языком, но повиновалась.

Лек гналась за нею миля за милей, подпитываясь сотнями тысяч вольт ненависти, и только когда над крышами внезапно появились краны, притормозила. Теперь Натриитка бушевала и плевала искрами. Одно безумное мгновение она подумала было прыгнуть с крыши и атаковать, наплевав на краны, но даже в гневе точно знала, чем бы это закончилось: поворотом металлического когтя Выси, шипением цепи по шкивам, быстрым взмахом ржавого крюка, несущего боль и кровь, а потом – пустотой.

«Если Король Кранов убьет тебя, – помигала она себе, простыми четкими вспышками, словно говорила с младенцем, – Проволочная Госпожа ускользнет незамеченной».

Электра почувствовала, как последнее тепло движения покидает ее, и по телу распространяется озноб, не имевший никакого отношения к прохладной ночи. Лек присела на корточки на черепице, уставившись в пространство, слезы жгли глаза. Она нависала над краем обрыва, и в желудке возникло ощущение, будто один шаг вперед повлечет за собой бесконечное падение во тьму. Она вспомнила, что чувствовала нечто подобное прежде, хотя теперь, когда ее сестры мертвы, подобное сравнение казалось равносильным предательству.

Однако это ощущение вытащило на свет божий воспоминание: она стоит возле склада хозтоваров в самую последнюю ночь Спектральной Войны, рука прижата к деревянной двери. Электра была едва ли больше искры, но клан Тель-Нокс рано приучал своих детей к крови. Она была просто напуганной маленькой лампочкой, отчаянно пытавшейся вспомнить шаги военного вальса, который едва успела выучить, живот сжимало от осознания, что, оступившись, она погаснет навсегда, и не только она, но и другие девочки за ее спиной. Но за той дверью не было мародерствующей орды Белых: лишь тусклые очертания, оказавшиеся стеклянными телами, сложенными – головы к ногам – вдоль стен с ужасающей аккуратностью. Уйдя в вечную тьму, они обесцвечивались, поэтому, пока Люма не узнала свою кузину, они понятия не имели, что это за тела. Белые отступили, но сначала лишили света всех пленников. Юные Натриитки смотрели вниз, на своих сестер, кузин и теть, на оплавившиеся края дыр во лбах, куда похитители капали водой. В то мгновение Лек по-настоящему поняла, что имела в виду бабушка, говоря, что нельзя доверять Белым, или Белосветным, или как там их еще величали. Они были бледными коварными убийцами.

Лек подумала о Филиусе, нелепо скачущем вокруг ее фонарного столба, пытаясь защитить проникшего туда Белого, и вспышка раздражения, пронзившая ее, так удивила девушку, что она чуть не свалилась с крыши. Не то что бы Электра не привыкла раздражаться на Филиуса – желание свернуть его тощую шею было одним из составляющих их дружбы, – но она чувствовала себя такой обуглившейся и измученной, что немного удивилась, откуда взялись силы сердиться на него.

Однако, если быть честной, желание надавать маленькому Богу-беспризорнику по ушам утешало. Он смутил ее перед сестрами, и многие Дочери Фонарей, даже менее гордые, чем она, дотанцевались бы до смертельной каденции – по крайней мере, так она ему говорила.

Но, с другой стороны, он всегда совершал необдуманные поступки. Когда они были совсем маленькими, пошел дождь, и Филиус побежал прямо под него – сердце Лек тогда чуть не заискрило. Девочка думала, вода погасит его, как погасила бы ее, и, представив это, почувствовала, что сейчас расколется от страха.

Тот же затемняющий вены, холодящий кожу страх охватил ее и сейчас, при воспоминании о Проволочной Госпоже, обматывавшейся вокруг плоти своего нового носителя, бесстыже выдавливая ее кожу сквозь ячеи стальной сети, и о том, как та расплела палец бедной девушки, заставляя ее спросить: «Где он?»

Это создание уничтожило семью Электры. И теперь хотело уничтожить беспечного, безнадежно простодушного парня с полным отсутствием чувства ритма, вечно опаздывающего на полтакта. Парня, бывшего единственным оставшимся в светящихся существом, до которого Лек было дело.

В паре домов подальше над морем крыш возвышался пустой уличный фонарь. Плафон был тесным и старомодным, но Электра все равно скрючилась внутри. Устроиться поудобней не получилось, но она согнула кончики пальцев и, мало-помалу, начала выталкивать свое поле наружу. Девушка распространяла магнетизм дальше и дальше, прощупывая текстуру кирпича, бетона и оконного стекла, скользя в аллеи, дверные проемы и под крышки люков, пока, наконец, не охватила все проходы к Полям Сноса, которые только смогла.

Мышцы покалывало. Она знала, что не сможет светить так ярко до бесконечности. Со временем покалывание перерастет в боль, потом боль разольется жжением, пока тело не истлеет в агонии, но это было все, что она могла придумать.

Магнитный покров, раскинутый ею по королевству Выси, был столь тонок, что проволочник, скорее всего, прошел бы сквозь него, даже ничего не почувствовав, но Электра ощутит возмущение поля и по нему узнает, где и когда появится ее добыча.

Девушка закрыла глаза, ощущая накатывающее истощение. Где-то за низким обломками лондонского горизонта разгорался дневной фонарь, но она не могла спать, не тогда, когда блестящие осколки семьи стояли у нее перед глазами. Существо сокрушившее их, снова выйдет на охоту, раньше или позже, разыскивая Сына Улиц.

Оно будет готово убивать.

И она тоже.