Текст книги "Битва"

«НОЧНОЕ ОКО»

– Хочу задать тебе довольно деликатный вопрос, – сказала я.

– Сразу скажу «нет» – в кармане у меня вовсе не пистолет. Мы оба нервно захихикали.

– Да нет, я о небе хотела спросить, – сказала я. – Когда ты смотришь на звезды, то ты чувствуешь… ну, ты понимаешь…

– Что, романтику? – Алекс откинул волосы с лица и изготовился изобразить свою коронную пародию на мистера популярного актера годов этак сороковых, но я хорошенько пихнула его в бок.

– Нет, просто возбуждение. – Пистолет нагрелся и заскользил в моей внезапно вспотевшей ладони.

– Возбуждение? О да, звезды – это на самом деле гигантские яйца, наполненные газом и атомной…

– Я знаю, знаю, но есть в них что-то необыкновенно притягательное. Когда я смотрю на звезды, то возникает такое чувство, точно они меня тоже видят, а это, понимаешь ли, довольно эротично.

– Ого-го! Правда о Сун выходит наружу. В конце концов мы не такие уж и крутые, верно?

– Крутая? Я? – Мы оба стали говорить тише, когда погас свет. Мне рисовались полицейские в бронежилетах и с автоматами, подкрадывающиеся по проходу со стороны парковки, готовые с минуты на минуту ввалиться в подсобку.

– Да, то есть я хочу сказать, иногда кажется, что ты выше всего этого. Ведь если подумать, мы с тобой довольно хорошо ладили, верно?

Я пожала плечами, но потом поняла, что он вряд ли увидел.

– Конечно.

– Однако мне кажется, что я тебя так и не знаю

– Не знаешь? В каком смысле?

– Вот, видишь. Именно это я и хотел сказать. Почему бы тебе хотя бы на секунду не расслабиться и не откинуть все лишнее?

На самом-то деле я уже давно откинула все лишнее. Тайком от Алекса я тихонько положила пистолет на полку, прямо над его головой. Но, разумеется, он употребил эти слова в переносном смысле.

– Может, я не знаю как, – прошептала я.

Меня обдало горячей волной, идущей от наших возбужденных тел, и, несмотря на то, что еще утром я довела себя до оргазма, у меня снова все взмокло. Всю хворь и усталость как рукой сняло. Алекс провел ладонью вверх по моей руке, обвил затылок, наклонился ко мне и…

– Ой! – Он вздрогнул и отшатнулся, потирая нос. – Что это было?

– Мои очки ночного видения, – ответила я, застеснявшись. – Прости.

Теперь его руки принялись шарить по моему лицу.

– Не могу поверить, что звезды вызывают у тебя сексуальный голод.

– Так и есть. Когда я мастурбирую, то всегда…

Как выяснилось, он пытался нащупать мой рот, потому что Алекс поцеловал меня. Его язык проник в мой рот и медленно стал исследовать его глубины.

Внезапно зажегся свет.

Я переключила очки в дневной режим и стала тревожно озираться, но Алекс удержал меня и притянул к себе.

– Хотелось бы мне знать, что они замышляют, – пробормотала я, но в эту минуту Алекс накрыл рукой мою грудь, так что мне стало трудно сохранять здравомыслие.

Я устроилась на его коленях удобнее, широко расставив ноги, и теперь ощущала прикосновение его возбудившегося жезла к гостеприимно распахнутой щели. Я охватила руками его голову, не сводя глаз с пистолета. Добраться до него Алекс мог только потянувшись назад левой рукой, и даже тогда вряд ли ему удалось бы опередить меня. Поскольку сейчас его левая рука занималась изысканиями под моей футболкой и расстегивала лифчик, я решила, что с этой стороны опасности ждать не приходится.

Я откинула голову назад, когда его рот прижался к левому соску. С трудом верилось, что все происходит на самом деле. Уж такого мне никогда в голову не пришло бы, именно сегодня… у меня зарождалось смутное понимание того, что мой мир окончательно сдвинулся и никогда не вернется на прежнее место. Словно я увековечена в некоем фильме, и мне больше уже никогда не придется есть, сидеть на толчке или скучать.

– Давай ты снимешь эти свои очки? Мне от них как-то не по себе становится.

– Лучше закрой глаза, чтобы не видеть их, – предложила я. Если я сниму их, а свет снова погаснет, тогда меня можно брать тепленькой.

Его левая рука теперь довольно неумело возилась под юбкой. Он слишком сильно сжимал. Алекс засунул пальцы внутрь меня, но его рука порядком уступала дулу пистолета. К тому же он, по всей видимости, не имел никакого понятия о том, что у меня вообще есть клитор.

– Бог мой, твоя киска такая влажная, – прошептал он. Секунд через тридцать я слегка оттолкнула его и спросила:

– А как же Кристи?

Алекс возбужденно заерзал подо мной, что мне пришлось по вкусу, но его следующие слова малость подпортили впечатление.

– С ней все иначе, – ответил он. – Она ноги не раздвигает. Меня это, конечно, бесит, но уж такова Кристи, ничего не поделаешь.

Вообще-то я ожидала услышать другой ответ, и Алекс это понимал, но предпочел обойти стороной моральный аспект проблемы. Как же в ту минуту я ненавидела Кристи! Она с ним не спит, а этот парень все еще держится за нее. Как она только может отвергать его? Он такой пылкий, просто преступление не давать выхода этой пылкости.

Мне ни капельки не стыдно. Наоборот, самодовольство так и норовит вылезти наружу. Я возвращаю его с небес на землю.

– Презерватив у тебя есть?

Он лезет за бумажником, я же тем временем не спускаю глаз с пистолета, хотя приходится при этом откидывать голову, чтобы снова не садануть Алекса очками. Итак, я вот-вот сделаю это. Да, наконец-таки я решилась.

– Я девственник, будь со мной терпеливее, – признается Алекс, похоже, ничуть не стыдясь. Затем разрывает зубами пакетик, достает презерватив и принимается надевать его.

– «Рифленый, для ее удовольствия», – говорит он, многозначительно покосившись на меня.

Я приподнимаюсь, чтобы облегчить ему процесс натягивания. Трудно вот так вот с лету определить его размеры, потому что в очках ночного видения кажется, что его окружает сияющий нимб.

Я старательно растягивала свою девственную плеву на протяжении шести месяцев – чего только туда не совала, – пытаясь увеличить шансы на достижение оргазма, когда наступит момент потерять девственность. Однако надо признать, все усилия обернулись пустой тратой времени, потому что: а) казалось, прошла вечность, пока его шоколад смешался с моей арахисовой пастой и б) в конечном счете Алексу просто пришлось очень сильно пихнуть его, и когда он это сделал, на меня волной накатила адская боль. Все оказалось хуже, чем любят писать в «Космо». Гораздо хуже. Я дернула головой вперед и со всего маху приложилась к его лицу «Ночным оком». Всякий раз, когда мне больно, я даю сдачи. А тут еще тот факт, что Алекс-то в эту минуту млел в экстазе, пока я старалась убедить себя, что никто не собирается разорвать меня на части, заставил меня совершенно забыть о внимательности к другим людям. В общем, очки с радостью рванули навстречу его переносице – Алекс застонал. Он пихнул свой член в меня еще раз, и я призадумалась, не заехать ли ему локтем в глаз. Он даже не замечал, каково мне приходится. Алекс потянулся и рассеянно отпихнул мою голову вбок, пока сам вколачивал свой конец в меня снова и снова, охая, обхватив мои бедра и терзая их, лапая мою задницу и измываясь всевозможными способами над моей киской.

– Ой, ты, придурок! – взвизгнула я. Он застыл.

– Прости. Прости меня, ты в порядке?

– Да, да, не бери в голову. – Я рада, что слезы под очками не заметны.

– Ты тоже девственница? – спросил он недоверчиво.

– А то! – ответила я.

– Ох, тебе следовало сказать раньше. Хочешь, я перестану?

И почему только он такой милый? Положа руку на сердце, застрелить его я ну никак не смогу. Пока по крайней мере. Весь этот процесс больше смахивает на удаление гнилого корня из зуба – это когда инфицированную пульпу удаляют, зубной канал прочищают и пломбируют. Я просто хотела, чтобы все осталось позади. Пока Алекс вовсю наслаждался, я обшаривала глазами полки, чтобы сосредоточиться, как вдруг заметила высоко слева на стене камеру наблюдения. Она нацелилась прямо на меня, и горел красный огонек.

Тело Алекса натянулось как стрела, на лице появилось потрясенное выражение – он неожиданно замер. Потом принялся целовать мою шею, лицо, учащенно дыша и захлебываясь от восторга («О, бог мой, Сун, невероятное ощущение!» и т. д. и т. п.). Вставьте любую гиперболу по вашему выбору, суть же одна – он порядком приукрашивает происшедшее. С опаской я отрываюсь от него, изготовившись лицезреть колоссальный поток крови, но крови как таковой и нет – всего лишь несколько розовых крапинок на презервативе.

Черт, я от стыда готова сквозь землю провалиться. Болит так сильно, что я едва сдерживаю слезы, – и при этом крови кот наплакал.

Зазвонил мой телефон. Я подпрыгнула, схватила пистолет и сняла его с предохранителя, а второй рукой потянулась в рюкзак за телефоном и ответила на вызов.

– Поздравления, Сун, наконец-то ты разорвала свою «Тутси ролл». Улыбнись, на тебя смотрят.

Голос 10-й.

– Что? – промямлила я, развернувшись к красному огоньку камеры. – Как ты?..

– Твои пятнадцать минут почти вышли. Тебе лучше что-нибудь предпринять, и как можно быстрее.

Она дала отбой.

ВЕЛОСИПЕД

– О, вы, наверное, решили, что в условиях постоянной угрозы заражения Y-вирусами даже храбрейший из мужчин подумает дважды, прежде чем заделается пожарным. Однако Хари Ли, наш гость и полуфиналист предстоящих соревнований «Карабкайся и ныряй», именно такое решение и принял. Хари, не могли бы вы нам объяснить, почему готовы рисковать своей жизнью, не только с позиции лос-анджелесского пожарного, но и как мужчина в мире, где всем заправляют женщины.

Менискус делал вид, что его мысли далеко, но на самом деле старался не пропустить ни одного слова из рекламного ролика, посвященного грядущему «Шествию боровов» – любезность Наоми, которая с увлечением следила за рекламной компанией. Он сидел на кровати, подтянув ноги к груди и мотая головой из стороны в сторону, точно метроном, время от времени бросая незаметные взгляды на экран. Его заинтересовал Хари – худощавый, широкоплечий парень с приплюснутым носом, редеющими волосами и плохой кожей.

– Что ж, Шеветт, как мне кажется, эти два понятия неотделимы друг от друга. Ты рискуешь жизнью, борясь с пожарами, так что просто глупо сидеть дома и думать, что таким образом спасешься от Y-вирусов. То есть я хочу вот что сказать: я же сильный парень, вы понимаете?

Одобрительные восклицания Шеветт и съемочной группы.

– Это весьма суровая работа, даже с учетом того уровня, которого в нынешние дни достигли технологии. Требуется сила и выносливость. Очень немногие женщины могут сравниться со мной в том, что касается физической силы. Даже лучшие спортсменки. Это просто констатация факта.

– О, само собой, мы признаем, что в этом вопросе вам нет равных, Хари, – сказала Шеветт. – Но как же быть с Y-вирусами? Разумеется, вы не единственный мужчина-пожарный, но вы единственный из них, кто так далеко прошел в отборочных турах перед «Шествием боровов».

– Частично это объясняется тем, что Y-вирусы убрали со сцены нескольких моих соперников за прошедшие годы. Вы готовитесь, делаете все возможное, чтобы избежать заражения, однако всегда рискуете, покидая Цитадель. Но существует еще одно объяснение нашей малочисленности, Шеветт. Дело в том, что мы рожей не вышли.

Приподнятые брови, неуверенные смешки. Сияющий кивает в знак согласия.

– Не вышли рожей?

– Да, понимаете, мы не столь красивы и не столь умны, чтобы получить право вступить в Цитадель. У нас нет места на бирже, мы ничем не выделяемся, мы всего лишь обычные парни. Многие участники состязания, которые выступят сегодня вечером, могут похвастаться кучей дипломов и обладают огромным опытом. А еще за каждым из них стоит целая команда, которая раскручивает их у публики.

– Так их, так! – вопит Сияющий. – Наконец-то хоть кто-то правду-матку резанет.

– Поэтому вы и жили за пределами Цитадели, в постоянном риске. Хари, не кажется ли вам это несправедливым?

– Справедливо, несправедливо – какая разница? Такова жизнь. Я просто подумал, что стоит рискнуть. Пусть родился я случайно, без всякого планирования, но все равно не думаю, что моя жизнь напрасна.

– Мы тоже так не думаем, Хари, – хором проскандировали его почитатели в студии.

– Да, а еще я подумал, как здорово быть отцом. – Смущенные пожимания плечами, недоуменные гримасы со всех сторон.

Менискус заметил, что доктор Бальдино больше не смотрела на данные «И-МИДЖа», она не сводила глаз с Хари.

– Больше нельзя заделаться отцом по старинке. Нельзя просто завести себе девчонку и встречаться с ней. Теперь женщин привлекает «брэнд», признанный стандарт качества. Вот я и подумал, что стоит рискнуть.

– Что ж, мы желаем вам удачи, Хари, а также хотелось бы сказать, что за время нашей беседы ваш рейтинг в избирательных пунктах подскочил до семнадцати процентов, огромный рывок. Теперь каждый зритель может собственными глазами убедиться, что нынешнее «Шествие боровов» – воистину открытое соревнование.

– Потрясающе, – выдохнула доктор Бальдино, но на сей раз слова ее относились не к пожарному. Она изучала данные с «И-МИДЖа» Менискуса, снятые во время прилива тестостерона. – По-моему, он не думает сдаваться. С этим я могу работать.

Менискус по-прежнему монотонно качался на кровати. Он не упустил ни одного слова из сказанного доктором Бальдино. Уже давным-давно Менискус научился слушать, не подавая виду, что слышит. Он и смотрел тоже, но не прямо, а кидал украдкой взгляды, когда они на него не глядели. Он боялся.

– Кажется, он ужасно возбудился на меня, – вставила Наоми.

– Думаю, все так и было. Взгляни на эти колонии.

На экране «И-МИДЖа» территория Лаз79-10Е напоминала вихреобразные спиральные галактики.

– Ух ты! – выдавила Наоми. – Вирусные чакры. Начался ролик, рекламирующий воду «Эвиан». В ней три младенца в недрах гоночного гаража присели отдохнуть от сварки с мини-бутылочками «Эвиана», по 500 мл каждая.

– Ничего страннее в жизни не видела. Выглядит все так, словно 10Е и человеческий организм обмениваются информацией на уровне ДНК. Смотри, я пометила соответствующие блоки, где вирусы завладели частью ДНК объекта. Черт побери, когда Берни надумает ответить на мои звонки?

До Менискуса донеслось постукивание ее пальцев по клавиатуре.

– Менискус читает эти лабораторные отчеты, вы же знаете, – сказала Наоми.

– Разумеется, читает. Таково одно из условий исследования.

– Какой в этом смысл? Мэдди хмыкнула.

– Да не знаю я. Это один из заскоков Берни. Он говорит, что ему так легче, словно подопытный перестает быть объектом, и тогда молчание может считаться молчаливым согласием. На мой взгляд, он и сам не особо верит в это, не больше, чем ты или я, а всего лишь наивно цепляется за тот факт, что Менискус его клон. Поскольку Берни ученый, который хотел бы знакомиться с лабораторными отчетами, то и Менискусу тоже следует их читать.

– Странно. А Берни не против раскошеливаться на велосипедные детали СЕ?

– Обязательно спрошу, когда увижу его. А что?

– Да просто он заказал парочку довольно редких. Компания «Велосипедный фан» делает доставки дни и ночи напролет, а он все не унимается – заказывает снова и снова. Интересно, что творится в голове у Менискуса? То есть, о чем он думает, когда читает, что с ним происходит?

– Хотелось бы мне и самой это знать, – сказала доктор Бальдино. – Может статься, он сумеет пролить свет на происходящее.

Менискус старательно отводил от нее взгляд. Он качался и качался, точно морская водоросль во время прилива, покачивался, пока его кровь не забурлила от возмущения вирусов.

– Да уж, – пробормотала Наоми по интеркому так невнятно, что ее могли слышать только Менискус и Сияющий. – Но вероятнее всего он пошлет тебя куда подальше с твоими расспросами.

– Сейчас меня интересует прежде всего другое, – сказала доктор Бальдино. – Что происходило, когда камера не работала? И разумеется, почему именно она оказалась выключенной. Наоми?

Взгляды Наоми и Сияющего скрестились. Сияющий выглядел так, словно с трудом сдерживается, чтобы не расхохотаться. Наоми же побледнела и казалась смущенной.

– Ах, это. Так и думала, что вы спросите. – Она поспешно ретировалась на кухню и принялась с небывалым пылом чистить центрифугу.

Доктор Бальдино заговорила громче, не отрывая глаз от консоли «И-МИДЖа».

– Вот уже второй раз в твою смену у моего подопытного случился срыв, но на сей раз кто-то отключил камеру. И тебе не удастся свалить вину на мою дочь. До прихода сюда я заглянула в «КидТрикс» – Бонус упражняется в навыках сплочения коллектива со своими постоянными напарниками. И что ты придумаешь в качестве оправдания нынче? Видеозапись прервали вручную, никаких сбоев.

Залившись краской, Наоми вышла из кухни.

– Приходила Анитра, – тихо вымолвила она. – Я не хотела, чтобы охрана смотрела, поэтому выключила камеру. А потом, когда Менискус стал странно вести себя, у меня совсем из головы вылетело, что надо снова ее включить.

Доктор Бальдино скривилась так, словно у нее заболели зубы.

– Что еще за Анитра?

– Старая любовь. Мне даже в голову не приходило… неожиданно все как-то вышло… но… вы и сами знаете, как это случается… просто накатило.

Разом забыв, что не следует привлекать к себе внимания, Менискус уставился на доктора Бальдино, чтобы понять ее отношение к признанию Наоми. Воспоминания о Наоми, бившейся телом о стекло, пронзили его мозг, по коже побежали мурашки. Зубы Менискуса застучали.

– Эй, смотрите! – завопила Наоми. – Снова начинается! У него приступ!

На сей раз Менискус стал яростно сопротивляться, пытаясь остановить реакцию. Причина приступа крылась только в одном: секс, один лишь секс и ничего, кроме секса – а к нему эта дрянь не имела никакого отношения. Он зарылся лицом в одеяло, схватил верного старину Солнце и принялся считать в обратном порядке от десяти тысяч. Он слышал, как доктор Бальдино грозила Наоми увольнением, но его волновало только одно – он хотел попасть в Молл и вновь стать хозяином положения. Менискус постарался успокоить бурлящий разум, насколько позволяли вирусы, словно сорвавшиеся с цепи. Под его кожей, в Молле, кипела тайная жизнь, отзвуки которой доносились до Менискуса точно едва слышный, неразборчивый шепот. Он попытался последовать за этим шепотом, но вместо знакомых блестящих проходов и вспышек кредитных карточек, плавно скользящих по стеклянным прилавкам, Менискус увидел дымчатые, раскаленные как звезды глаза безумца, схватившего его за горло. Звезды внутри Менискуса вспыхнули в радостном узнавании. Под кожей струились голубые ручейки вен. Тот мускул, который был вовсе не мускулом, зашевелился, почувствовав свою новую мощь.

Как схлестнувшийся с волной гребец борется Менискус за контроль и мало-помалу, почти на грани истощения, одерживает победу. Он чувствует поддержку вирусов, а переполнявшие его эмоции стихают по мере поступления приказа в рецепторы. Его глаза открываются.

Должно быть, он некоторое время провел в отключке.

Наоми, устроив скрещенные в лодыжках босые ноги на пульте управления «И-МИДЖа» и задумчиво касаясь носа, читает замызганную книжку в мягком переплете с красноречивым названием: «Больше, чем мастурбация: руководство по китайской внутренней алхимии в эру, наступившую после падения власти мужчин».

На смену анонсам «Шествия боровов» в Атлантисе пришла двенадцатичасовая сводка последних новостей. На стоянке перед «ИКЕА» заметили волка, но попытки рейнджеров штата поймать его закончились столь же плачевно, как и на прошлой неделе.

Доктор Бальдино яростно тщилась что-то доказать куратору Гулд по телефону.

– Пока не разберусь, почему мой подопытный все еще жив, когда по всем прогнозам должен был умереть, я буду придерживаться версии, что здесь не обошлось без этого вашего СЕ. А это значит, что вам не удастся убрать его из аквариума… – Она замолкла, закатила глаза, принялась выбивать пальцами дробь по своему литровому стакану кофе с молоком. – Да, не спорю, он был чист, когда прибыл сюда, но не стоит забывать, что помимо вирусов существуют и другие факторы, которые могли сказаться на поведении подопытного. Менискус – ранимый, страдающий Y-аутизмом индивидуум, и, кажется, он не остался равнодушным к подначкам СЕ. Что? Послушайте, это была ваша затея, не моя. Да, я сейчас делаю анализы, так что результаты будут. К чему такая спешка? Ладно, возможно, если Арни Хеншоу ответит на мои звонки, мы сумеем решить вопрос быстрее. Пока же об этом вашем СЕ не удалось ничего выяснить.

Сияющий, который намедни получил внушительную поставку велосипедных деталей и сейчас внимательно изучает их, изредка черкая что-то прямо в журналах, тихонько посмеивается. Менискус задается вопросом, известно ли Сияющему, почему иммунная система Менискуса выделывает такие чудачества. Его сосед ведет себя так, словно знает куда больше, чем доктор Бальдино. Но он только и делает, что заставляет Менискуса боксировать и бороться, хотя способности Менискуса к борьбе никуда не годятся. Сияющего, по всей видимости, больше заботит наличие аудитории для совершенно бессмысленных представлений, то и дело закатываемых им («Смотри, Пискля, щас я согну эту монтировку одной лишь силой взгляда. Ну-ка сосчитай, сколько минут мне удастся не дышать, стоя на голове. Бьюсь об заклад на два пива, что сумею за раз засунуть в рот шесть печений „Твинкиз“, не жуя»). Сияющий днями напролет занят только тем, что достает Менискуса, закидывая его вопросами о катафорезной обработке, системе труб из алюминия 6061, преимуществах диапазона передаточных чисел трансмиссии от 37 до 112 дюймов, а когда Менискус говорит, что не знает, Сияющий осыпает его тумаками, всячески оскорбляет и заставляет рыться по справочникам в поисках ответа.

Сияющий так суетится, словно постройка его идиотского велосипеда – ни дать, ни взять Манхэттенский проект.

Велосипед велосипед велосипед велосипед.

Менискус обдумывает вопрос и так и эдак, но загадка так и остается загадкой.

Велосипед – наиболее сомнительное продолжение человеческого тела. Особенно если речь идет о туше Сияющего. Менискус хочет абстрагироваться от Сияющего и понять, но всякое действие соседа вызывает у Менискуса странное очарование, смесь восхищения и недоумения. Если бы только он сумел разорвать эти чары, то спросил бы себя, какого черта Сияющий собирался потом делать с этим велосипедом, и ему пришлось бы задаться вопросом о реальной природе велосипеда.

Велосипед как таковой. Что ж, сама мысль о возможности механического дополнения к исконной человеческой форме, по-видимому, удивления по большей части не вызовет, но, если хорошенько подумать, то велосипед – жуткое и расширяющее границы сознания изобретение. Оно основывается на циклической природе ходьбы, знание о которой преобразовывает ее в нечто гораздо более эффективное. Сама же мысль о том, что можно механическим путем улучшить природу, давно уже не новость в этом мире.

Но стоит только вдуматься, как понимаешь истину: колесо = господство женщин. Потому что именно Колесо положило начало всем другим техническим новинкам, что, в свою очередь, привело к эмансипации женщин и дальнейшему возрастанию их влияния. А случилось все это только потому, что однажды кто-то сумел постигнуть циклические свойства человеческого движения и идеализировать свое осознание в виде велосипеда. Эй, изобретатели велосипеда, мы отдаем вам честь!

Так размышлял Менискус, когда доктор Бальдино, закончив разговор с куратором Гулд, подошла к блоку «И-МИДЖа» и кивком велела Наоми приступать к обследованию. Огоньки принялись зондировать пассивную дерму Менискуса. Обследование – нейрохимиостимулирующий эквивалент электротехнической проверки соединений устройства, использующего пару этих отрицательных-положительных штуковин, как провода от аккумуляторной батареи, которые зондируют и сразу же оглушительно свистят, сообщая о наличии или отсутствии подсоединения. Такой же принцип действия, как при проверке повреждений телефонной линии. Таким образом гормоны Менискуса стимулировались один за другим, у него в голове вспыхивали ассоциированные слова и чувственные образы, когда каждая маленькая вирусная колония или субколония сбрасывала оковы дремоты на мгновение, которого вполне хватало, чтобы их пересчитать. Потом наступал черед следующей. Менискус чувствовал себя марионеткой, которую кукловод дергает за ниточки.

Закончив зондирование Менискуса, доктор Бальдино и Наоми направили свет «И-МИДЖа» на Сияющего, который и виду не подал, что заметил его.

Как же сильно Менискусу хотелось знать, что именно они увидели! Утратив возможность сознательно попадать в Молл, он более не мог залезать в их файлы «И-МИДЖа» через мониторы «Видеоточки Винни», расположенной на нижнем уровне рядом с магазином «Ленскрафтерс II». Молл точно айсберг, девяносто девять процентов которого скрывалось под Арктическими льдами сознания Менискуса. В реальном мире СЕ самозабвенно крутил трещотку велосипеда, а звуки из Молла иногда всплывали бело-голубыми буйками на поверхность, где Менискус мог их воспринимать, но только как предчувствия. Он знал, что призрачные люди, родившиеся в его воображении, в эту минуту разыгрывают драму противодействия Лазурных и антител, мысли и химических веществ. Однако он почти утратил связь с героями собственных фантазий и перестал их контролировать – доктор Бальдино отняла у него эту способность, когда ограничила на подсознательном уровне доступ Менискуса в игру. Поскольку бессознательное состояние также означало отсутствие боли, то теоретически ему следовало бы только радоваться этой внутренней слепоте.

Но Менискус совсем не рад. Его гложет беспокойство. Он меняется. Кожа его – на которую Лаз79 с каждым днем наступают все больше и больше, раскрашивают ее, преобразуют под свои нужды – утратила непроницаемость, стала чувствительной ко всякой мысли, всякому чувству, всякому внешнему импульсу. Отныне он чувствует все. Он принадлежит всему.

Его планеты, исполненные тайны, вращаются на новых орбитах.

Ему наскучило отращивать ногти, и кроме того внутри Менискуса зародилась некая новая жажда: осуществление желания столь сокровенного, что не в его силах ни озвучить его, ни признаться в его существовании. Однако он неустанно воплощает его в жизнь под холодными водами игры. Поэтому Менискус всегда испытывает голод. Ему с трудом удается сохранять неподвижность, так что иногда, стоит лишь Сияющему заснуть, Менискус, набравшись храбрости, крадется по аквариуму, словно тот волк, что рыскает по безлюдной автостоянке «ИКЕА». Воображение услужливо доносит до него отрывистое дыхание бегущего волка, запах масла, грязи, жухлой травы, обрамляющей платную подъездную дорогу, и нечистый туман, поднимающийся с реки, жжет глаза.

Но когда доктор Бальдино, закончив сканирование обоих мужчин, подходит к плексигласовой перегородке и вглядывается в лица своих подопытных, в нем уже мало чего остается от волка. Менискус чувствует себя как тот мышонок, которого не удалось загнать в угол: дарована временная отсрочка, возможно, по чьей-то нерадивости – но передышка продлится только до тех пор, пока кому-нибудь не придет в голову взяться за дело серьезно. Доктор Бальдино всматривается в его синюшное лицо.

– Интересно, что вы там такое затеваете? – говорит она. – Я знаю, что ты можешь говорить, Менискус. Мне известно, что вы двое плетете какой-то заговор, и я непременно выясню, что у вас на уме. Дайте только время.

Менискус вздрагивает и отводит глаза.

– Ах, отвали, сучка! – бросает ей Сияющий из-за велосипеда. – Оставь его в покое. Он в порядке.

Разъяренная доктор Бальдино поворачивается к Сияющему. Теперь уже ей нет никакого дела до Менискуса, а тот неистово разводит руками неподвижный воздух, разгоняя как тучи вибрации ее слов, с которыми она обратилась к нему, к Менискусу.

Она заговорила с ним.

Она с ним заговорила, а он не съежился и не ушел в себя. Она с ним заговорила, а он выжил.

Сейчас, подбоченившись, доктор Бальдино обратилась к Сияющему.

– Не хочешь ли мне сказать, почему Арни Хеншоу стремится разделаться с тобой? Возможно, я сумею помочь, если ты наконец перестанешь вести себя как полный придурок.

Сияющий пожимает плечами, ковыряет пальцем в носу, а затем вытирает его об обод колеса. Потом принимается полировать его грязной тряпкой. Он встает и чешет свои яйца, выставляя напоказ начавшуюся эрекцию. Что ж, вполне в духе Сияющего, удивляться нечему.

– Док, вы такая же, как и все остальные, – насмешливо говорит он. – Ах, вы хотите помочь мне. Ну разве не славно? Я тут задавался вопросом, когда же вы начнете крутить передо мной задницей. Не робейте. Я не шибко придирчив. Предложу вам ту же сделку, что и всем остальным. Помогите мне в моем деле и я, возможно, захочу оттрахать вас.

Щеки доктора Бальдино багровеют, бледнеют, снова заливаются румянцем. Довольная ухмылка появляется на лице Сияющего. Менискус, ошеломленный, поначалу только смотрит на него.

– А если мужской член вас не особенно привлекает, можно поместить сперму в баночку.

Доктор Бальдино вспыхнула от негодования. Сияющий захохотал ей в лицо.

Доктор Бальдино – самый влиятельный человек в мире Менискуса, а Сияющий насмехается над ней.

Менискуса охватывает чувство, доселе ему незнакомое. Его глаза и ноздри расширяются, кровь ураганом несется к его сердцу, мышцы твердеют и наливаются силой. Он бросается через всю комнату на Сияющего и принимается кусать, и тузить, и колотить, и царапать того.

Он едва осознает происходящее. Бунт длится всего лишь пару секунд, затем Сияющий скручивает его в некое подобие шара и швыряет на кровать. Менискус приземляется на яшик с инструментами, больно ударившись, из носа хлещет кровь.

– Кончай трепыхаться, – говорит Сияющий и поднимает тряпку. – Вали на свое место и держи рот на замке.

Менискус повинуется, потрясенный недавней вспышкой. Наоми стремглав несется за аптечкой. Доктор Бальдино неистово осыпает проклятиями Сияющего, но на нее никто не обращает внимания. Кровь стекает по обнаженной зелено-сине-золотистой груди Менискуса, темные волосы, растущие на недавно вздувшихся грудных мышцах, разделяют ее единый поток на маленькие ручейки. Он забирается в маленькое гнездышко, сооруженное им на кровати, и клубочком сворачивается в нем. Он смотрит на Сияющего. Тот, даже не обернувшись, швыряет отвратительную тряпку в Менискуса.

– Вот это уже другое дело, – буркнул Сияющий. – А теперь давай-ка утрись.