Текст книги "Приговоренный"

Приказ о его ликвидации, отданный посредником, большим сюрпризом для Артура не явился. Рано или поздно, но это должно было произойти, отец предупреждал его. А в том, что Александр Александрович ни за что не смирится с тем, что в руки его «партнера» попала такая большая сумма, Артур тоже не сомневался. Но «жучок» он поставил совсем по другой причине. Он надеялся, что перед тем, как покинуть квартиру, Александр Александрович будет обсуждать с Иосифом другие варианты ликвидации Тараскина и, кто знает, может быть, даже прозвучит имя заказчика убийства. По определенным причинам Артура всерьез заинтересовала судьба этого человека, хотя он не единожды пытался убедить себя, что лезет не в свое дело.

Имя заказчика не прозвучало. Зато Артур узнал, что Александр Александрович собирался выполнить заказ на Тараскина любой ценой.

Через одного журналиста, который постоянно пользовался услугами его такси, а в своей газете отвечал за криминальную хронику, Артур узнал некоторые подробности. Оказалось, что он бросил автомобиль с телом полковника прямо перед домом, где жил Тараскин. Артура очень удивило это совпадение. Первоначально он должен был отогнать джип назад к дому Лапова, что, по его мнению, должно было запутать сыщиков и не дать им формального повода связать оба убийства в одно целое и уж тем более повода думать, что работал один и тот же человек. О том, что джип попадет в поле зрения системы видеонаблюдения соседнего особняка, и о необычном рисунке протекторов Артур не подумал. Однако планы пришлось менять из-за того, что примерно за километр от дома Лапова навстречу попалась милицейская машина. Патрульные, должно быть, узнали по номерам авто начальника УБОПа. Полагая, что за рулем сам полковник, отсалютовали ему миганием фар. Поняв, что ставить джип на место уже не имеет смысла, и опасаясь погони (Лапова к тому времени уже могли хватиться), Артур, дождавшись, когда патрульные скроются из виду, свернул в первый же попавшийся двор, не доехав до намеченной цели каких-то два квартала.

Наличие у Тараскина мотива и машина Лапова с трупом возле дома – это было серьезно. Теперь уже сам Артур не сомневался в том, что суд может вынести обвинительный приговор.

В информации, предоставленной ему Александром Александровичем к заказу на Тараскина, имелись координаты некоего Бориса Метелкина, работника следственного изолятора, который за вознаграждение мог в случае необходимости сообщить киллеру о перемещениях подследственного. Теперь же этот контакт Артур решил использовать с другой целью.

Подкараулив Метелкина в подъезде его собственного дома, когда тот возвращался с дежурства, Артур напал на вертухая на площадке между этажей. Одной рукой выворачивая запястье, другой сдавливая шею, он согнул Метелкина в три погибели так, чтобы тот не смог рассмотреть его лицо.

– Имя, фамилия, быстро!

– М-м-м… Метелкин Борис Романович! Я ничего не сделал. Это какая-то ошибка. Я…

– Место работы! Говори, если хочешь жить!

– Надзиратель СИЗО номер один, – еле выдавливал из себя Метелкин, потому что Артур все сильнее сжимал шею.

– Ты-то мне и нужен. А говоришь, я ошибся. Жена Оксана, сын тоже Борис, пяти лет. Правильно?

– А-а-а! Да. Не трогайте их. Я ни в чем не виноват.

– Будешь правильно себя вести, не трону. Тараскин Юлий твой клиент?

– Да. Знаю. У нас он. За убийство мента взяли.

Артур отпустил шею Метелкина, но руку выкрутил сильнее. Надзиратель застонал.

– Не визжи. Вот письмо. Передашь Тараскину. Не передашь – убью. Расскажешь кому-нибудь о нашем разговоре – убью. Расскажешь о содержании письма – убью.

Метелкин почувствовал, как в нагрудный карман рубахи ему всовывают какую-то бумажку.

– Все понял. Все передам. Все сделаю. – Он был готов обещать все, что угодно, лишь бы этот страшный незнакомец отпустил его.

– Вот и молодец. И вообще будь с ним поласковее, без наездов. Узнаю, что ты плохо к нему относишься, – убью.

– Я буду. Я буду хорошо относиться. Очень хорошо.

Артур достал две стодолларовые банкноты, поводил их перед лицом Метелкина, потом бросил перед ним на пол.

– Это тебе за моральный ущерб. И за труды. Не разочаруй меня, Метелкин.

– Я не… это. Не… Все сделаю.

– А теперь мордой в стену и считаешь до ста. Повернешься раньше – убью.

Выходил на улицу Артур с чувством выполненного долга. Все, что он мог сделать для Тараскина, он сделал. Заниматься этим больше не было времени. Надо срочно решать вопрос с Александром Александровичем и с его людьми, которые последнее время практически постоянно висели у него на хвосте.

* * *

Прошло несколько дней. По выложенной коричневой тротуарной плиткой дорожке, ведущей через сад, озираясь, прошли три человека. Особенно нервничал первый.

– Собак нет? – спросил он, крутя головой по сторонам.

– Уже нет, – прошептал ему в спину шедший вторым Иосиф. – Вечным сном почил песик.

– А этих нет? – первый кивнул головой в сторону большого серого дома с левой стороны. – Хозяев?

– Нет, уехали. Если что, Сян бы нас предупредил.

Скоро все трое оказались возле стоящего в глубине сада домика-времянки. Там их ждал еще один человек – Сян.

– Ну что? – спросил Иосиф.

– В порядке. С виду сарай сараем, а двери бронированные. И с замками тоже пришлось повозиться. Прошу.

Сян распахнул дверь, приглашая всех внутрь.

– А Медведь точно скоро не вернется? – снова обеспокоился первый. – Говорят, серьезный он пацан.

– Медведь за двести километров отсюда. Да иди же ты, мать твою!

Разозлившийся Иосиф сильно толкнул первого в спину. Тот с ходу влетел в двери и, споткнувшись о порог, едва не зарыл носом.

Иосиф шагнул следом. За ним еще один. Сян остался на стреме.

– А ничего себе халупка, уютненькая, – осматриваясь, говорил первый, наконец осмелев. – Ремонт, плазма. А это что за двери?.. Ого, даже ванна есть и параша теплая.

– Ты сюда не срать пришел, – грубо оборвал Иосиф. – Тайник ищи, бездарь. Все ищите.

Все рассыпались по непросторному помещению. Десять минут понадобилось, чтобы перевернуть времянку вверх дном, но они ничего не нашли.

– На чердаке, может быть? – предположил кто-то. – Или под полом. Надо бы доски поднять.

– Подожди, – велел Иосиф.

Он еще раз заглянул в одежный шкаф-пенал. Всю имеющуюся там одежду бросили на пол. Еще раз осмотрел заднюю стенку. Нижняя часть несколько отличалась по оттенку от верхней. В самом низу в стенку зачем-то наполовину был вкручен большой шуруп. Зацепив головку шурупа ногтями, Иосиф потянул его на себя. Часть стенки отпала. Иосиф увидел небольшой встроенной в стену сейф с номерным замком.

– Ничего без меня сделать не можете. Кто-нибудь, смените Сяна. Пусть идет сюда.

Замок сейфа оказался простым, без наворотов. Сян открыл его без труда. Как пакет с чипсами. Он же достал из сейфа запаянные в большой пластиковый пакет пачки долларов, так что получалось что-то вроде большого брикета или посылочного ящика.

– Тут еще золотишко имеется.

– Рыжье оставь. Оно паленое.

Ласково погладив пластик, Иосиф достал телефон.

– Что у вас? Как Медведь? – спросил он.

– Теперь в порядке, – ответили в трубке.

– А был не в порядке?!

На том конце немного помялись, объяснили, что пропал сигнал и на целых полтора часа они потеряли автомобиль Артура. Долго колесили по округе, ждали на развилке и хотели уже возвращаться не солоно хлебавши, когда сигнал опять появился.

Иосиф поморщился. Ему не понравилось, что Артур так надолго выпадал из поля зрения. Впрочем, какая теперь разница.

– Где он теперь?

– Сейчас он движется по трассе Р-02 на запад.

– Ты давай не умничай. Говори яснее.

– Короче, проехал Овруч, после повернул на юг. По ходу возвращается в город.

– Не хрен ему здесь делать, в городе. Убирайте его.

Иосиф еще раз любовно оглядел брикет, повернул его к свету. Вдруг ему показалось, что торцы пачек с банкнотами выглядят слишком светлыми. Хорошо присмотревшись, он, ломая ногти, принялся срывать упаковку. Достал пачку, разорвал бумажную ленту – доллары были только сверху. Все остальное – резаная бумага.

– Кукла, – присвистнул над ухом Сян. – Да, он нас сделал, Медведь этот. Развел как блох. Так что, может, все-таки возьмем золото-то, а?

– Заткнись, – злобно прошипел Иосиф, снова выхватывая мобильник.

Необходимо было срочно остановить операцию. Медведь был нужен живым.

Телефон зазвонил сам. Номер не определился. Подумав несколько секунд, Иосиф нажал на кнопку приема:

– Да? Кто говорит?

– Это Артур. Сан Саныч с вами?

– Нет, – растерянно произнес Иосиф и даже оглянулся, словно проверяя, а не появился ли вдруг во времянке, словно из бутылки джинн, Александр Александрович.

– Жаль.

– А тебе он зачем, Медведь? Ты вообще где?

– В Караганде. Говорил я тебе, Иосиф, что страшнее меня рядом с вами никого нет. А ты не верил. Прощай теперь.

Самого взрыва никто из находящихся внутри услышать уже не успел, чего не скажешь о жителях окрестных домов, в которых вылетели все стекла. Впрочем, тот, кто стоял на стреме перед дверью, тоже ничего не успел почувствовать. Даже удивления, когда тяжелая бронированная дверь вдруг сорвалась с петель и, увлекая его за собой, буквально расплющила о ствол старой шелковицы.

* * *

Артур возвращался в город. Все заработанные в партнерстве с посредником деньги он передал отцу, и теперь у него оставалось последнее незавершенное дело – сам Александр Александрович. Вот кому он с удовольствием впаяет в лоб пломбу. Жаль, что его вместе с Иосифом не оказалось.

На обочине стоял автомобиль ГАИ. Коренастый инспектор в желтой светоотражающей жилетке сделал знак остановиться. Артур сбросил скорость, медленно проехал мимо и остановился через несколько метров. Не выключая двигатель, вышел навстречу инспектору. Разумеется, он мог этого не делать, но гаишников было всего двое, и предпочтительнее было бы разговаривать, держа обоих под контролем, а не сидеть в машине, повернувшись затылком.

Инспектор представился, медленно и старательно выговаривая свои фамилию, имя и звание. Его вежливый тон никак не вязался с грубым, словно из-под топора, лицом. Зато второй, изящный и вертлявый, вел себя более бесцеремонно, принявшись осматривать кузов автомобиля, подергал рукой за номер.

– Что-нибудь случилось? – окликнул его Артур, но вертлявый, не отвечая, присел на корточки, пытаясь зачем-то заглянуть под днище.

– Предъявите, пожалуйста, документы на машину и удостоверение водителя, – все так же вежливо попросил коренастый лейтенант.

– Я хочу узнать о причине остановки моего автомобиля.

– А разве я не сказал? Час назад поступило сообщение об угоне бежевого «Шевроле-Авео» в райцентре Овруч.

Артур протянул пластиковые карточки техпаспорта и прав.

– Может, еще страховку показать?

– Не надо. А вот капот, пожалуйста, поднимите.

– Только в присутствии двух понятых, – заупрямился Артур.

– Что вы за человек такой, – вздохнул вежливый инспектор. – Вам же объясняют, угнан похожий на ваш автомобиль, введен план «Перехват». Если угодно, можете позвонить по телефону доверия ГАИ. Вам там подтвердят. Понятых вам подавай. Я же не обыск у вас произвожу.

– Ладно, смотрите, – согласился Артур, залезая в салон, чтобы открыть крышку капота.

Проверка не заняла много времени.

– Все в порядке, – сказал инспектор своему коллеге, стоящему позади автомобиля. – А что у тебя?

– Указанных в ориентировке вмятин на кузове нет, – отозвался тот.

Коренастый сунул Артуру его документы.

– Можете ехать. Спасибо за сотрудничество.

– Пожалуйста, – проворчал он.

Несмотря на вежливое обхождение, часто совершенно несвойственное представителям госавтоинспекции, Артур чувствовал тревогу. Что-то было не так. Но что именно, он сообразил, только проехав километра три-четыре. Вспомнил жестокий, холодный взгляд второго гаишника, который Артур поймал на себе, когда садился в машину. Такой взгляд часто был у Александра Александровича, когда он сообщал Артуру информацию об очередной мишени. А ведь пока Артур разговаривал с коренастым и открывал капот, второй был совершенно упущен им из виду. Минуты на две, не меньше. Что он делал в это время? Что, если…

Артур резко нажал на тормоз…

Взрыв был такой силы, что от «Шевроле-Авео» практически ничего не осталось. Разве что охваченный пламенем двигатель, вырванный из капота и вылетевший вперед на несколько десятков метров, застыл на шоссе немым предупреждением.

Беспокойные постояльцы

Он вернулся в реальность от того, что его сильно трясли за плечо, и не сразу сообразил, на каком свете находится. Голос, доносящийся из мутной, застилающей глаза пелены, повторял без остановки: «Юлий Сергеевич! Юлий Сергеевич!»

Юлий открыл глаза и сразу почувствовал, как бешено колотится сердце, как струйками сходит с лица холодный пот.

– Юлий Сергеевич! Юлий Сергеевич, – опять повторило склоненное прямо над ним полное испуганное лицо. – Юлий Сергеевич, проснитесь!

Резким движением, словно застигнутый врасплох спящий хищник, Юлий сбросил с плеч чужие руки и вскочил. Он вспомнил, где именно находится, причем еще до того, как абстрактное полное испуганное лицо трансформировалось в полное испуганное лицо Олега Адольфовича Постникова – погоревшего на взятке чиновника, его соседа по камере.

– Что это было? – спросил Юлий.

– Что было? – взвился в своем углу Витек. – Это я у тебя спросить хочу, что это было? Ты чего вообще творишь? Всю хату на измену высадить хочешь?

– Рот закрой! – велел Юлий. – Что это было, а, Адольфович?

– Не знаю. Вы за столом сидели, кроссворд разгадывали. Потом задумались, голову на газету положили и закемарили, я так думаю. Я не стал вас тревожить. Пусть, думаю, отдохнет человек. Спать – это хорошо. Вот у меня уже третьи сутки бессонница. А потом вдруг как заорете благим матом. У меня даже уши заложило, так вы громко крикнули. Наверное, приснилось что?

– Ага, приснилось, – снова подал голос Витек. – Как еще какой-нибудь шишке кишки выпустил. Кому, признайся? Наверно, теперь самому главному легавому в городе? Или прокурору?

– Не знаю, – виновато улыбнулся Юлий. – Не помню.

Он правда ничего не помнил. Хотя нет. Кое-что все-таки удалось удержать в памяти – огромное красно-желтое пятно, вернее вспышку – ослепительную, безжалостную ко всему живому, что рискнет оказаться в пределах ее действия.

В замочной скважине заскрежетал ключ. Заскрипели запоры. Не дожидаясь, пока двери откроются, все четверо, включая постоянно молчащего инженера, встали и повернулись лицом к стенам, заложив руки за спину.

– Ну вот, сейчас начнется. Цыганочка с выходом. Все из-за тебя, собака серая, – проворчал Витек.

В камеру вошли двое с дубинками. Один вертухай задержался у дверей, в то время как его коллега прошел на середину. Еще двое наблюдали из коридора.

– Что здесь за блядство творится? Кто кричал?

Надзиратель так стукнул дубинкой по столу, что стоявшие на нем крýжки подпрыгнули вверх сантиметров на десять.

– Кто кричал, спрашиваю?

– Я, – признался Юлий. – Задремал. Кошмар приснился.

Дубинка сильно шмякнула по его отощавшим за последнее время ягодицам. Юлий заскрипел зубами.

– Кто «я»? Кто задремал?

– Арестованный Тараскин…

– А для тебя, арестованный Тараскин, что, режим не писан? Спят у нас с десяти вечера до шести утра. В карцер захотел? Устрою.

Надзиратель занес было дубинку для очередного удара, но стоявший у дверей старший прапорщик Метелкин крикнул:

– Прекрати! Все нормально.

– Что прекрати? Какой нах нормально? Ты чего, Метла?

– Кончай быковать, сказал, – повысил голос старший прапорщик. – Давай на выход.

Опустив дубинку, обиженный вертухай пошел к дверям камеры. Метелкин, напротив, приблизившись к стоящему спиной Юлию, легонько ткнул его кулаком в плечо:

– Ты это… Не делай так больше. Понял?

– Виноват. Я все понял.

Только когда двери снова закрылись, арестанты смогли вернуться на прежние места. Витек с любопытством посмотрел на Юлия:

– А ты че, это, у Метлы в любимчиках теперь ходишь? Это ж за какие такие заслуги?

– Это ты у него спроси. А я не знаю. Настроение у него, видать, хорошее.

Юлий сел боком на табурет (все-таки сильно ударил дубинкой, гад) и подтянул к себе газету с кроссвордом. Его почти стазу опять стало клонить в сон. Встряхнув головой, он стал читать вслух:

– Горный лен. Шесть букв, третья «б».

Олег Адольфович отрицательно помотал головой:

– Я из горных растений только эдельвейс знаю. Но в нем букв больше.

– Вот и я не знаю, – весело подхватил Витек. – Но чувствую, что скоро наденут на всех нас тюремные робы из стекловолокна. И будет тогда нам всем горный лен.

Инженер Коваленко не сказал ничего. Как обычно.

Юлий опять клюнул носом. Несколько дней спокойного бездействия со стороны ведущих следствие сменились теперь для Юлия каждодневными изнуряющими допросами, самые короткие из которых никогда не длились меньше двух с половиной часов. Допрашивали его сразу несколько человек, мастера своего дела. До прямого рукоприкладства не доходило, но психологическое давление с целью сломать Юлия было неимоверным. Пугали избиением, угрожали бросить в карцер, в камеру с насильниками. Пытались разжечь чувство зависти и обиды, высказывая предположение, как его остающийся на воле подельник гуляет на деньги Пасечника и в ус не дует. Юлий молчал. Даже не оправдывался. Молчал.

«Думаешь, мы не знаем, кто твой сообщник? Думаешь, не догадываемся, где вы спрятали награбленное? – говорили один, вкрадчиво заглядывая в глаза. – Мы знаем. Но ты мент. Поэтому ты наш брат. Пусть сбившийся с пути, но брат. А мы своих никогда не бросаем. Даже таких, как ты. И тебе, как брату, хотим дать возможность облегчить свою участь. Хотим, чтобы ты все нам рассказал. Все, что мы и так знаем».

Юлий молчал.

«Твой сообщник уже у нас. Он уже дает показания, – говорил другой, махая перед носом Юлия какими-то мятыми бумажками. – Но ты еще можешь успеть опередить его. Мы сделаем так, что твои показания будут первыми. Скажи, где деньги?»

Юлий молчал.

Часто допросы начинались поздно, после десяти вечера, из-за чего Юлий не высыпался, потому что днем спать не позволяли. Его адвокат писал жалобы, но все они оставались без ответа.

Скрипение ключа в замочной скважине помешало ему в который раз задремать.

– Тараскин, Коваленко, на выход, – скомандовали у дверей.

Коваленко повели на встречу с защитником. Тараскина – в комнату для свиданий, где его ждал Сыч. Майор уже не глядел на Юлия таким волком, как во время их последней встречи. Даже улыбнулся. Улыбка, правда, вышла грустной.

– Добрый день, начальник, – на тюремный манер поздоровался Юлий. – Хорошо выглядите.

Это было неправдой. С момента их последней встречи Сыч заметно осунулся, похудел и выглядел намного старше своего возраста.

– Ты тоже держишься молодцом. Или, по крайней мере, стараешься делать вид, – в тон ему ответил Сыч. – У меня хорошая новость. Завертайло отозвал заявление о нанесении ему телесных повреждений. Не сам, конечно. Пришлось немного поработать. И с ним, и с Голобобовым. Припугнул моим рапортом, о том, что Завертайло сам превысил служебные полномочия. Сказал, что раздую эту историю, так что не обрадуется никто. Тебе об этом еще не говорили?

– Нет. Им не до этого. Всё деньги Пасечника ищут. Интересно, стали б они проявлять такое рвение, если бы не это бабло? Если бы Лапова с Пасечником просто убили, а все остальное осталось бы нетронутым? Стали бы? Или сразу передали бы дело в суд и умыли б руки? Сколько ни думаю, у меня выходит второе.

Сыч не ответил, но по его молчанию становилось ясно: в этом вопросе он был на стороне Юлия.

– Что я могу для тебя сделать, Тарас?

– Да вы уже все сделали. За адвоката спасибо.

– Ты не смотри, что он молодой. Парень толковый.

– Возможно. Как говорится, на безрыбье и жаба скумбрия.

– Может, еще что-то?

– Я тут просил одну барышню принести мне напильник, решетку перепилить. До сих пор несет, коза. Зашли бы, поторопили. Адрес ее в моем деле имеется.

– Я серьезно.

– Серьезно, говорите? – Юлий немного подумал. – Две недели назад, почти сразу после ареста, я предложил проверить меня на детекторе лжи, но мне сказали, что ассигнования для этого не предусмотрены. Кризис. Тогда я предложил оплатить полиграф из своего кармана. Следователь сказал, чтобы я подождал. Что он, мол, доложит начальству, а оно примет решение. Вот, жду… Как видите, ни полиграфа, ни напильника.

– Хорошо. Я постараюсь узнать, что там с полиграфом. Хотя ты же знаешь, что законодательной базы по его применению у нас нет. Но само стремление, что ты добровольно хочешь провериться, лично для меня звучит очень оптимистично. Я тебе пожрать принес.

Сыч пододвинул к Юлию большой пакет и, словно боясь, что Тарас не возьмет, спешно добавил:

– Ты, конечно, гордый, но прошу, не отказывайся. Тут еще ребята, Качибадзе, Пустовит, свое добавляли. Чай, сигареты. Бери.

Пакет Юлий взял сразу.

– Какая уж тут гордость. Гордость я на днях в парашу уронил. И воду за ней смыл.

– А ты что, так и ходишь постоянно в джинсах и кроссовках? Неудобно ведь.

– В чем взяли, в том и хожу. Банных халатов тут не выдают.

– Я подберу тебе костюм спортивный. И тапки какие-то, что ли. Ты какой размер носишь?

– Не стоит беспокоиться. Как сказал один мой сокамерник, все равно скоро тюремную робу выдадут.

Майор пытливо посмотрел на Юлия.

– Больше ничего мне сказать не хочешь?

– О чем? Что я не убивал Лапова? Так все равно не поверите. Чего зря воздух сотрясать?

– Если бы я тебе совсем не верил, меня бы здесь не было. Скажем так, я сомневаюсь. Не знаю я.

– Ну, вот раз не знаете, стало быть, и говорить об этом не будем. Ребятам привет передавайте.

Вечером во время прогулки на свежем воздухе с Юлием вдруг неожиданное заговорил Коваленко.

– Асбест, – негромко произнес он.

– Простите, что?

– Вы кроссворд разгадывали. Горный лен, помните? Так это асбест. Минерал такой. Его еще часто называют горным льном.

– Век живи, век учись, – неопределенно произнес Юлий, думая не об асбесте, а о причинах, побудивших инженера нарушить молчание. Или это у него такое запоздалое желание отблагодарить за то, что он, Юлий, защитил его от Витька?

Коваленко поднял голову и обвел взглядом окружающие дворик для прогулок кирпичные стены.

– А вы знаете, Юлий Сергеевич, я ведь не в первый раз здесь.

– У вас уже была судимость?

– Не судимость. Я бывал здесь по работе. Строительная фирма, в которой я тогда подвизался, получила заказ на проведение ремонтных работ той части корпуса, где находиться санчасть изолятора. Тюрьма относительно старая. Ее строили еще в начале прошлого века. Помню, как я был поражен толщиной стен. И решетки тоже были очень прочные, усиленные.

– В каком смысле «были»?

– В том-то все и дело. Потому что во время ремонта эти сверхкрепкие решетки на окнах санчасти были заменены на декоративные, узорные. Ну, знаете, этакое стремление к европейским стандартам, то да се. Непохоже, чтобы начальник СИЗО был знатоком своего дела. Но речь не об этом. Я хочу сказать, что если разогнуть прутья этой решетки, то можно перебраться из режимной зоны в административно-хозяйственную, а оттуда через крышу контрольно-пропускного пункта на улицу.

– Интересно. Но все это не имеет смысла. Вышка рядом. Часовой в два счета снимет.

– Часовой будет стрелять только в воздух. Потому что если стрелять в беглеца, то в случае промаха пули уйдут в сторону окон жилого дома, что через дорогу.

Юлий вспомнил, что там и в самом деле несколько лет назад возвели пятиэтажку. Как раз на линии огня, если бежать по маршруту, который только что обрисовал Коваленко.

– Кто ж разрешил в таком месте жилой дом строить?

– Я вас умоляю. А то вы не знаете, как у нас разрешения получают.

– Верно, знаю. Но может, на этот случай часовым какие-нибудь арбалеты выдают или луки? Получить стрелу в задницу тоже удовольствие сомнительное.

Коваленко не ответил.

– Шучу. Не обижайтесь. Просто не могу понять, зачем вы мне все это рассказываете?

– Я прочитал переданную вам записку. Хочу сказать, что с вашей стороны было непростительной халатностью ее потерять. Вам повезло, что ее нашел я, а не кто-нибудь из администрации.

Тогда сбитый с толку переданным ему посланием неизвестного доброжелателя, и неизвестно, доброжелателя ли, Юлий не заметил, как бумажка выпала из книги, куда он ее сунул подальше от посторонних глаз, на пол. Его как раз тогда вызывали к адвокату. Потом он долго искал ее, а не найдя, решил, что машинально уничтожил, о чем тут же совершенно позабыл.

– Не беспокойтесь, – продолжил инженер. – Бумажку я порвал на мелкие кусочки и спустил в очко. Но прочитать прочитал. Я никому не скажу. Вам не стоит беспокоиться. По крайне мере об этом.

То странное послание заставило Юлия немало поломать голову. Приговорили? Но кто приговорил?

То, что кто-то из коллег Лапова, пылая «яростью благородной», пожелал таким образом отомстить за его смерть, казалось маловероятным. Если таковые и нашлись, мысли о том, что Юлий закрыт и его шансы в скором времени выйти на свободу невелики, им было бы вполне достаточно.

Завертайло? Чтобы посчитаться за свое ушибленное хозяйство? Но этот мелкий пакостник мог только гадить исподтишка и вряд ли пошел бы на организацию убийства в тюрьме. К тому же Завертайло был на крючке у Сыча, который, похоже, все больше склонялся к тому, чтобы поверить в невиновность бывшего подчиненного.

Близкие Лапова и Пасечника? Еще до ареста до Юлия доходили слухи, что супругу свою полковник ни в грош не ставил. На одном из начальственных банкетов прилюдно называл ее дурой, изменял в открытую. Дочь-студентку держал в ежовых рукавицах, запрещал ходить на свидания, говорил, что сам подыщет ей подходящую партию. С остальной родней держался высокомерно. Что же касается вдовы Пасечника, то ее сейчас больше должна была заботить судьба сына. К тому же вряд ли бы она могла желать смерти Юлия до тех пор, пока не будут найдены деньги.

Был, правда, еще один человек, имевший на Юлия зуб, – товарищ Пасечника-младшего, тоже сидевший где-то в этих стенах. Но в его участие Юлий уж совсем не верил. Кроме того, в отличие от своего друга, Бубнов был из семьи попроще, а чтобы упрятать человека, который сидит в СИЗО, под землю, надо обладать достаточными средствами и возможностями для вхождения в сговор как с тюремной администрацией, так и с уголовным элементом.

Что касается подлинных виновников двух убийств – то им-то Юлий вообще ни с какого боку не угрожал, чтобы они заморачивались.

Но дело было даже не в том. Некому было предупреждать Юлия об опасности. Единственный возможный доброжелатель, Руслан Петрович Сыч, добился бы свидания и изложил бы ему все прямо либо передал через адвоката, вместо того, чтобы неизвестно каким путем малявы сомнительного содержания перекидывать.

Нет, эта записка – только одна из многих попыток вывести Юлия из равновесия, заставить понервничать. Мол, тебя приговорили, беги, а поскольку возможностей бежать все равно нет, побежишь ты к дяде следователю за защитой и с чистосердечным признанием.

– Эта чья-то неудачная шутка, – сказал он инженеру. – Либо провокация. Не стóит принимать все это всерьез.

– Если это провокация, то тем более не стоило бумажку бросать где попало.

Ответить Юлий не смог, потому что наблюдавший за прогулкой Шапранов, тот самый огревший Юлия дубинкой вертухай, обратил на них внимание.

– Эй, вы двое, разговорчики! Раскудахтались! Ничего, Тараскин, скоро Метла в отпуск уйдет, вот тогда и займемся твоим перевоспитанием.

Утром следующего дня Коваленко с вещами отвезли в суд. В камеру он не вернулся. А еще через несколько часов выпустили под подписку о невыезде и Олега Адольфовича Постникова, покровитель которого наконец-то вернулся из заграничного турне.

– Что я вам говорил! – возбужденно вскрикивал чиновник перед прощанием. – Сейчас выпустили, а скоро и дело закроют. А еще через неделю с извинениями приползут. Только прощу ли я, вот в чем вопрос!

На место Постникова почти тотчас поселили розничного торговца анашой, но тот тоже долго не просидел, его, как и Олега Адольфовича, на следующий день отпустили под подписку, после чего с интервалом в полтора часа в камеру привели двух мужчин среднего возраста. Приставшему с расспросами Витьку оба отвечали вежливо, но немногословно. Сказали, что под следствием впервые. Один – за пьяную драку с нанесением тяжких телесных, другой – за сбитого на «зебре» пешехода. Первого звали Дмитрием, второго – Сергеем. Юлию они не понравились. Слишком уж спокойные они были для первого раза. Особенно тот, по вине которого произошло ДТП. Так, словно жука колесом переехал, а не человека. Да и вели они себя оба как люди опытные, бывалые. Это можно было понять по тем немногим свойственным зоне репликам, которыми они обменялись с сокамерниками. Говорили «я интересуюсь» вместо «я спрашиваю», «благодарю» вместо «спасибо».

Витьку они тоже не понравились. Но по другой причине – не получилось сколотить с ними единый фронт против Юлия.

– Фраера дешевые, – негромко ворчал он из своего угла.

Юлий в противоположность Витьку помалкивал, считая все происходящее не своим делом, тем более что к вечеру ему вообще стало ни до Витька, ни до остальных сокамерников. Его ждал сюрприз. На последнее, пятое «забронированное» место в камеру привели худого круглолицего парнишку, то и дело нервно озирающегося по сторонам, чем он сильно напоминал перепуганного воробышка. Лицо новенького сразу показалось Юлию знакомым, но узнать в нем Александра Пасечника, собственноручно задержанного им некогда налетчика, удалось не сразу, настолько разительными были перемены. Куда девался его самоуверенный, наглый вид, когда он обещал стереть Юлия в порошок? Сам Пасечник, едва увидел Юлия, буквально посерел от ужаса и даже попятился к захлопнувшейся за спиной двери. Юлий не верил своим глазам. Ну кто же так делает, хрен бы их всех побрал? Куда смотрит администрация? Как они могли закрыть в одном помещении их вместе? Сына, который недавно потерял отца, и человека, обвиняемого если не в его убийстве, то по крайней мере в пособничестве этому преступлению? Бывшего оперуполномоченного и задержанного им за грабеж человека? Что это – еще один способ накалить вокруг Юлия атмосферу? Заставить его подергаться? Если так, то они явно просчитались – если кто и дергался, так это сам Пасечник.

Витек, конечно, и тут не заставил себя долго ждать:

– Ну че, братишка, так и будем из себя вопросительный знак изображать? Давай, объявись, кто таков. Видишь, люди ждут.

Пасечник открыл рот, но если он и заготовил какие-то слова, то все они застряли в горле. Подавленный, растерянный, всего боящийся в этом новом для него и очень жестоком мире, где нет родителей, готовых прийти на помощь, где есть только враги или равнодушные, в лучшем случае, к твоей судьбе люди. И тут Юлий вспомнил себя. Каким несчастным и растерянным был он сам, когда после убийства его отца Гена Че Гевара вез его в Крым. А вспомнив, почувствовал к Пасечнику если не сочувствие, то по крайней мере снисхождение.