Текст книги "Враг моего врага"

Глава 1
Эрик

…Я улыбался. Щерился во все 32 зуба. И медленно двигался вперед… Жонглируя тремя только что подхваченными с лотка старого Сорена яблоками… И при этом неся что попало:

– Не будут ли так любезны многоуважаемые господа подать монетку бедному жонглеру на небольшого жареного бычка да бочечку какого-нибудь винца? А то я так оголодал, что аж налево тянет! А слева у нас, как известно, харчевня тетушки Агии, где кроме еды еще и девочки что надо!

Однако на группу воинов, приставших к вполне безобидной гадалке, с которой у меня сложились довольно хорошие отношения, мои вопли не произвели никакого впечатления.

Решив чуточку усложнить программу, я «вдруг» поскользнулся, упал на спину и тут же перекатом через голову вскочил на ноги, не дав упасть на землю оставшимся без контроля яблокам, – слава Господу, дядюшка Анобал не жалел розог для моего воспитания, и жонглировать чем попало я научился еще в глубоком детстве. Как ни странно, мое падение тоже никого не удивило. Пришлось хамить:

– Господин хороший! Какая у вас восхитительная походка!!! Вы, наверное, лучший кавалерист в Лурде? Еще бы – такой кривизны ног за свои семнадцать лет я не видел еще ни разу!

Высокий, роскошно одетый дворянин, один из тех мужчин, которых я пытался отвлечь от Эльги, наконец соизволил посмотреть на того, кто умудряется орать у него над ухом. На его лице промелькнула гримаса презрения, потом тень недовольства, а потом он понял, что я обращаюсь именно к нему, и вник в смысл моих слов! Меч свистнул в воздухе и чуть было не разрубил надвое одно из моих яблок – я вовремя «неуклюже» запнулся и пропустил хищное лезвие над своим плечом… Лицо этого напыщенного щеголя начало ощутимо багроветь. Он развернулся ко мне всем телом и прошипел:

– Эй, клоун! Уноси-ка ты свои копытца подальше, пока цел! А то я укорочу твой длинный язык! На целую голову! – Скользнув в мою сторону, он приподнял бровь и чуть шевельнул острием опущенного к земле меча…

Двое его друзей – монахи Ордена – повернули головы в мою сторону, осмотрели меня с головы до ног и, презрительно ухмыльнувшись, продолжили крутить руки старой Эльге. Монах в рясе, подпоясанной синим поясом, вцепившийся в ее правую руку, вдруг завизжал на всю торговую площадь, заставив шарахнуться привязанных у коновязи трактира лошадей:

– Я тебе тоже погадаю! По твоей грязной руке, старая карга! Смотри: ждет тебя большое горе! Ты, бедняжка, потеряешь одну кормилицу! Чрево твое будет сохнуть от недостатка еды, а глаза ввалятся от слез! Язык твой высохнет от причитаний, но некому будет тебя пожалеть, ибо нет сочувствия в этом мире! И никогда не будет!

Он расхохотался, потом, под слитный гогот друзей, взмахнул рукой и добавил:

– Но в отличие от твоего мое предсказание точнее! Потому что оно сбудется! Сейчас! Немедленно!

Он подмигнул второму монаху и, вытянув правую руку Эльги перед собой, одним движением меча перерубил ее в запястье…

Под дикий крик старой гадалки я рванулся вперед… Выхваченный из сапога нож возник в горле хохочущего монаха, все еще сжимающего окровавленный меч… Яблоко, оказавшееся в левой руке, разбилось о переносицу его товарища, а пальцы правой руки вонзились в глазницы замешкавшегося дворянина… Через миг, ударом ноги сломав ногу лошади, на которой восседал еще один монах, я поднырнул под оправившегося от удара яблоком орденца и сломал ему гортань.

Дикое ржание жеребца, грохот падающего с коня воина Алого Топора, визги женщин в толпе зевак, вой ослепленного дворянина, хрип катающегося по земле монаха… – и глаза Эльги, в которых непонимание, боль, страх, надежда. Я захлестнул ее руку вырванным из брюк поясом, затянул узел, вскочил на ноги и метнулся в сторону ближайшей подворотни…

Увы, моя удача мне изменила – слева раздался грохот выбитой двери, и из харчевни выбежало еще несколько монахов… В толпе зевак кто-то взвизгнул, запричитала женщина, кто-то побежал прочь. Я заглянул в чьи-то знакомые, полные ужаса глаза и, рявкнув: «Что встал! Лекаря! Бегом!» – метнулся в противоположную от солдат сторону… Под ногами мелькнул забор, чуть позже еще один, я завернул за избу Хромого Пипа, скатился в овраг и через минуту оказался в лесу, в котором в такой поздний час меня не нашел бы сам дьявол…

Пробежавшись по знакомым тропинкам, через пару часов я зашел в деревню с другой стороны и, довольно спокойно добравшись до своего домишки, услышал взволнованный голос отца:

– Сынок, бегом сюда!

Я вышел во двор и хмуро уставился на него, чем-то безумно недовольного. Он протянул мне котомку, кошелек, меч и произнес:

– У меня нет слов! Все-таки ты – дурень! Подними ты руку на дворянина, у тебя еще был бы шанс скрыться… А ты додумался убить монахов Ордена Алого Топора. И еще одного ослепить! Они не оставят тебя в покое! Никогда… Поэтому уходи. Сейчас же… А за Эльгой я присмотрю… – он смахнул с лица предательскую слезу и, порывисто обняв меня, стиснул в своих объятиях:

– На поляне у Кривого оврага тебя будет ждать Угол. Не уходи, не переговорив с ним. И дай тебе Создатель удачи! Может, еще свидимся… – Отец тяжело вздохнул, легонько толкнул в меня в грудь и, повернувшись ко мне спиной, побрел в сторону дома, тяжело переставляя изъеденные язвами ноги…

Еще не вполне осознавая, что, собственно, произошло, я добрался до поляны – Угол был уже там… Не тратя времени на «всякую ерунду», он в своей непередаваемой манере короткими, рублеными фразами обрисовал мои перспективы:

– Допрыгался! Хотя и прав! Молодец! Хочешь выжить – иди в Аниор. Поспрашивай – найдешь. Обитель Последнего Пути. Ее сожгли, но кто-то же остался? Наверное… Найдешь – выживешь! Примут, научат, защитят… Удачи! – Он протянул мне маленький тощий кошелек, снял с пояса меч и отдал его мне:

– Возьми. На память. Ты был хорошим учеником, Эрик! Хоть и остался клоуном… Все, иди… Я сказал…

И не дав мне вымолвить ни единого слова, учитель растворился в зарослях, оставив меня одного…

Немного подумав и решив, что стоять на месте бессмысленно, я забросил котомку за спину и понесся по лесу в ставшем привычным за долгие годы тренировок темпе. Бег налегке оказался намного приятнее, чем ежедневные тренировки в труппе или у Угла, поэтому я смог уделить время раздумьям о том, что делать дальше…

…Дорогу до столицы княжества Лурд, Сиэля, я знал неплохо: раз в год мы с труппой ездили туда давать представления на праздник урожая. Миль семьдесят я надеялся пробежать к следующему вечеру, а вот дорогу к портовому городу Сенту не представлял себе совсем. Впрочем, я не думал, что добраться туда будет сложно, и не особенно беспокоился. Меня больше волновало, как отец объяснит городской страже, куда девался его сын, и что будет с Эльгой…

Глава 2
Керром

– Ваше Высочество, разрешите? – голос служанки за дверью вывел принца Керрома из себя отсутствием должного подобострастия. Принц подскочил к двери, рванул ее на себя, и его кинжал уткнулся в надключичную ямочку служанки, стоящей за ней.

– Тебя не учили, как нужно обращаться к особам королевской крови? – зарычал он. – На колени, быдло! – Девушка побледнела и рухнула на колени. По ее лицу побежали слезы, губы задрожали, по шее потекла струйка крови. Дрожащим голосом она прошептала:

– Простите меня, Ваше Высочество, я… меня послал за вами барон Морз!.. Он просил вас явиться в его кабинет, как вы освободитесь… Простите меня, пожалуйста!

Принц нехотя убрал лезвие в ножны, величественно махнул рукой, видимо, прощая непутевую девчонку, заглянул в зеркало у входа в его покои и неторопливо направился по коридору к лестнице, ведущей наверх. По пути он рассеянно разглядывал знакомые портреты предков своего воспитателя и в который раз удивлялся глупости отца: его, наследника престола, отдать на воспитание какому-то барону из глухой провинции? Оторвать от двора и бросить на произвол судьбы? Какие, к черту, традиции могут заставить короля ввергнуть своего собственного сына в нищету? Интересы страны? Он криво усмехнулся и пробормотал себе под нос: «Чтобы будущий король реально представлял себе потребности простого народа, чтобы был он лишен гордыни и тщеславия, чтобы…»

Он мог цитировать письмо отца, посланное с сопровождающим ребенка советником, практически дословно. И каждый раз, когда принц вспоминал об этом унижении, он снова клялся себе, что отомстит; что сядет на престол тогда, когда ему это заблагорассудится, а не тогда, когда отец ему уступит трон; что всех заставит ползать на коленях перед собой, королем Миера! А этого гордеца, барона Морза, который еще в детстве «по секрету» открыл ему тайну его происхождения, он будет использовать сам! И развенчает его пустые надежды, что сможет сделать его, будущего короля, марионеткой!

Лакей у дверей в кабинет барона склонил голову и, постучав в дверь, провозгласил:

– Принц Керром!

Юноша вошел в кабинет, кивнул направившемуся к нему барону и сквозь зубы произнес:

– Что заставило вас, барон, оторвать меня от моих дел в столь ранний час? Я надеюсь, что причина достаточно важна?

Барон преданно заглянул ему в глаза и, приобняв его за плечи, льстиво промурлыкал, расплывшись в счастливой улыбке:

– Безусловно, мой мальчик, безусловно! У твоего, если мне будет позволено считать себя таковым, отчима есть для тебя пара новостей, решение по которым не терпит отлагательства! Я начну, если ты не против?

Его маленькие глазки, выглядывавшие из-под густых бровей, хитро поблескивали и лучились плохо скрываемой радостью. Принц опустился в кресло у камина, скрестил ноги и благосклонно кивнул, приглашая хозяина кабинета присесть рядом и начинать. Он взял с накрытого рядом с его любимым креслом низенького столика бокал с вином, пригубил его и с интересом взглянул на барона.

– Мальчик мой! С огромным удовольствием могу сообщить тебе, что сегодня я получил документальное свидетельство того, что у тебя есть брат-близнец, который, подобно тебе, воспитывается в семье одного из вельмож нашего господина. Не хмурься, сын мой! Да, он имеет на престол такое же право, что и ты, но есть одно «но»! Он – калека! Два года назад его в лесу заломал медведь, и теперь он тебе не конкурент. Нечего было строить из себя героя и защищать какого-то товарища-простолюдина. Нашим планам на престол он уже не помешает. Как тебе вкратце первая новость? – Барон довольно потер ладонью колено, поврежденное в молодости в какой-то странной истории при дворе, и улыбнулся.

– Прекрасно! Хотя я бы предпочел, чтобы какой-нибудь там проходимец, скажем, из этих «Народных Мстителей», закончил дело, начатое и не завершенное этим ублюдочным медведем. Это, конечно, не к спеху, но и откладывать в долгий ящик не хотелось бы… Кстати, а что за вторая новость? Надеюсь, она столь же порадует меня, как и первая? – в голосе принца не было и тени эмоций.

– Увы, Ваше Высочество, вторая новость несколько более грустна: у короля Диона был еще один ребенок. Но вот где воспитывается он, установить пока не удалось. Знаю, что он младше вас на два года, а значит, имеет меньше прав на престол, чем вы.

Глаза юноши полыхнули огнем:

– И вы считаете, что ваш ответ может меня удовлетворить? Не забывайте, барон, что все ваши честолюбивые планы зависят от меня. А я, как вы могли заметить, злопамятен. Не расстраивайте меня, пожалуйста. В общем… – принц встал, одернул камзол и поправил перевязь с мечом, – я пока вами доволен. Но дело превыше всего. Найдите мне его. А калеку отправьте по известному адресу. В мир иной. И поскорее! Имею честь напомнить, что через две недели начинается шоу, от которого мне бы не хотелось отвлекаться по пустякам. Вам понятно?

Барон поклонился и, не поднимая головы, проговорил:

– Все будет исполнено, Ваше Высочество! Не извольте беспокоиться! Я сам займусь этим вопросом! Что-нибудь еще изволите?

– Изволю! В отличие от вас я придумал, как упростить мой путь к трону. И средство будет у меня в руках уже завтра вечером. А послезавтра мы направимся домой, в столицу. И пусть хоть кто-нибудь встанет у меня на пути! Уничтожу! – в глазах юноши полыхнуло темное пламя безумной жажды власти, и барону вдруг стало слегка не по себе, когда он представил, что может вдруг и сам оказаться на пути этого молодого хищника…

…На другой день в поместье въехал порядком запыленный всадник на невысоком буланом коне, видимо, здорово вымотанном долгой дорогой. Немолодой мужчина в пыльном дорожном плаще бросил повод подбежавшему конюху, откинул капюшон на плечи и быстрым шагом направился к лестнице, ведущей на второй этаж. Через пару минут он постучал в двери покоев принца. Услышав приглашение войти, он одернул камзол и вошел внутрь. Принц стоял у окна, нервно постукивая пальцами по стеклу.

– Ну, что скажешь, Ульрих? – спросил он, поворачиваясь к нему всем корпусом.

– Все в порядке, мой господин! – слуга достал из походной сумки три небольшие бутылочки из темного толстого стекла и аккуратно поставил их на стол. – Черная бутыль содержит яд. Синяя – противоядие. Желтая – замедлитель. Две капли из черной бутыли на бокал вина – и через десять минут жертва почувствует головокружение и рези в животе. Если не употреблять противоядия или замедлителя, то через шесть часов человек умрет в ужасных мучениях. Пять капель противоядия – и он через сутки будет совершенно здоров. Две капли замедлителя в сутки – он будет жить, но яд останется в крови. Секрета противоядия и замедлителя не знает никто. Все это, впрочем, описано на листочке бумаги, приклеенном на каждом флаконе. Алхимик, изготовивший все это, как вы и приказали, – мертв. Ульрих поклонился и вопросительно посмотрел на принца.

Принц довольно улыбнулся, вытащил кошелек, отсчитал двадцать золотых монет и протянул их Ульриху. Тот с поклоном взял деньги и спросил:

– Я могу идти, господин?

– Да, конечно же, и большое тебе спасибо.

Ульрих повернулся к двери, опустил золото в карман и сделал первый шаг. В этот момент принц подошел к нему сзади, приобнял его за плечи и, шепнув на ухо: «Первый принцип монарха – никогда не доверять никому!» – одним движением вскрыл ему горло. Кровь из перерезанных артерий фонтаном брызнула вверх, забрызгав лицо и руки принца, но тот и не подумал уворачиваться, а просто отпустил бьющееся в судорогах тело на пол, слизнул капельку крови со своей губы, наступил правой ногой на тело и прошептал:

– Одна из первых ступенек к трону. Интересно, много их будет на моем пути? А, кстати, кровь действительно сладкая! И мне это нравится!

Он сложил флаконы в дорожную сумку, стоящую в углу, заглянул в зеркало, улыбнулся своему окровавленному лицу, вышел в коридор и позвал слугу:

– Приготовь мне ванну, потом сбегай к барону Морзу и передай ему, что я готов к поездке. И не забудь прибрать падаль в моей комнате. Кстати, чуть не забыл – в ванную принеси бутылочку вина и фруктов. Впрочем, пусть вино и фрукты принесет какая-нибудь смазливая служаночка. И поторопись!

Глава 3
Оливия

Утро выдалось туманным… Озеро, подернутое легкой дымкой, казалось куском брошенного в траву стекла, но, несмотря на полное отсутствие ветра, мне почему-то совершенно не хотелось лезть ни в какую воду. То ли потому, что легкий морозец, подернувший изморозью траву, уже успел пощипать мои щеки, то ли потому, что ныло растянутое вчера сухожилие. Я шмыгнула носом, скорчила жалобную мину, зябко повела плечами и с надеждой посмотрела на отца. Однако надеждам на то, что купания удастся избежать, сбыться было не суждено. Как, впрочем, и обычно: за всю мою недолгую жизнь папа жалел меня раза четыре или пять. По очень большим праздникам. Например, когда я потерялась в лесу в семилетнем возрасте, неделю питалась какими-то корешками и ягодами, умудрилась попасть в болото и чуть не утонуть, потом выбралась к дому и, увидев знакомую крышу, рухнула с небольшого обрыва в кусты дикой ежевики. Измазанная, расцарапанная до крови, с огромными синяками и ввалившимися от голода щеками я ворвалась во двор замка, буквально стоящего «на ушах», на руках плачущего от радости камердинера Джерома прокатилась до кабинета отца и впервые увидела на его вечно невозмутимом лице радость. Потом он отнес меня в постель, предварительно отпарив и отмыв дочиста, втер в мои болячки какую-то жутко пахнущую целебную мазь и вздохнул. Заснула я, обняв его большую шершавую ладонь, покрытую огромными, загрубевшими от рукояти меча мозолями, уверенная в том, что больше никогда-никогда не убегу от него. Благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад – не прошло и месяца, как я снова оправдала свою кличку Сорвиголова: я влезла на конюшне на самого высокого жеребца, которого звали Уголек, хлестнула его прутом, вынеслась во двор и, само собой, слетела с него, как сосулька с крыши. Слава Создателю, что воткнулась я в Толстушку Нэнси, нашу кухарку, сбив ее с ног, но ничего себе не сломала и даже толком не испугалась, однако жалости со стороны отца в тот раз мне добиться не удалось…

– Не спи, замерзнешь! А ну-ка, марш в воду, Оливия! – Легкий подзатыльник ускорил мой полет, и я нырнула с причала в темные и мрачные воды озера, еле успев набрать побольше воздуха. Вода оказалась не такой холодной, как я ожидала, и я поплыла к камышам на дальнем конце залива, пытаясь не замерзнуть. Постепенно мое тело разогрелось, кровь быстрее заструилась по жилам, и мое настроение вместе с восходящим за Столовой горой солнышком медленно, но уверенно поползло вверх. К камышам я подплывала, весьма довольная собою и окружающим меня миром, поэтому свернула в сторону и поплыла к скалам, которые вдавались в озеро метров на двадцать, нависая над ним подобно трамплину. Я взобралась на свой любимый выступ метрах в шести над водой, встала на его край, потянулась и ласточкой прыгнула в темное зеркало воды под ногами. Попытка достать дна как обычно, успехом не увенчалась. Выскочив из воды и переведя дух, я было снова полезла вверх, как до меня донесся топот копыт по тропе, ведущей к этому заливу. Я прислушалась, пытаясь понять, кто бы это мог быть, но прежде, чем я успела придумать хоть что-то, на песчаную отмель вынесся конюх Барри на своей буланой кобылке, ведя в поводу моего Уголька. Кстати, Уголек был сыном того злого обидчика, который запулил меня в кухарку, и с ним мы ладили просто прекрасно. Однако я задумалась: что-то я не могла себе представить ни одной причины, которая могла, хотя бы в теории, прервать мой утренний заплыв и последующую пробежку. Видимо, что-то серьезное, что требует моего присутствия. Что ж, понеслись! – я взлетела в седло, потрепала жеребца за ушами и сорвала его в галоп. Ошеломленный Барри не успел сказать и одного слова, как я скрылась за деревьями.

Во дворе замка меня встретил старый Джером и, с поклоном подав мне мое платье, оставленное на причале, сообщил, что отец ждет меня у себя в кабинете. Наскоро переодевшись в сухое, я пробежала по коридору, чуть не сбив с ног какого-то незнакомого юношу в порядком запыленной и потрепанной одежде. На бегу извинившись, я постучала в двери кабинета и, не дожидаясь ответа, заглянула внутрь. Отец стоял у окна, задумчиво уставившись в никуда, и теребил свиток с королевской печатью. Почувствовав, что он не в духе, я чинно уселась в кресло напротив его стола, а не на пол, как обычно. Он еле слышно вздохнул, грустно посмотрел на меня, потом налил себе в бокал вина и залпом осушил кубок. Мне вдруг стало не по себе. Я поежилась от внезапного озноба и молча уставилась на него. Папа сел на стол, отбросил письмо в сторону, повернулся ко мне и грустно прошептал:

– Вот и все… Час настал… Прости меня, Господи! – Его голос явно дрожал, и почему-то мне вдруг захотелось заплакать. Отец расстегнул ворот камзола, как будто тот мешал ему дышать, потом налил себе еще вина и начал:

– Шестнадцать лет тому назад я был капитаном гвардии Его Величества. Двадцать два года службы, восемь из которых – в гвардии во дворце, не принесли мне особого богатства или славы. Однако, как оказалось, я заблуждался относительно того, как ко мне относился государь. Однажды, заступив на очередное дежурство, расставив гвардейцев по постам, я решил пройтись по коридорам, смежным с покоями короля. Проходя мимо одного из зеркал, я заметил, что оно немного сдвинуто. Я было приготовился крикнуть ближайшего бойца, как вдруг зеркало сдвинулось в сторону, и король жестом приказал мне молчать. Повинуясь ему, я через эту потайную дверь вошел в его покои. На огромной кровати под балдахином лежала королева. Рядом с ней – ребенок. Девочка. Ты. Тебе тогда было месяцев пять. Королева была бледна. В ее глазах стояли слезы, но она крепилась изо всех сил. Государь попросил меня воспитать тебя достойной королевского рода, вручил мне документы на право владения этим замком, расписки на сумму, которая просто до сих пор не укладывается у меня в голове, вручил несколько запечатанных писем, поцеловал тебя и приказал сейчас же уезжать. Рядом с кроватью стоял потрепанный саквояж. Все необходимое для дороги, кроме кормилицы, которую я нашел в одной из деревень по пути сюда, было внутри. Я поклонился и, прикрыв тебя полой плаща, вышел тем же путем. Все подробности и причины содержатся вот в этом письме. Прочтешь его потом.

Сегодня прибыл гонец от твоего отца. Интересы государства требуют твоего присутствия в столице. Завтра утром мы отбываем. А сегодня вечером будет прощальный ужин, на котором я бы хотел видеть тебя веселой и счастливой. Пусть все запомнят тебя такой, ладно? – его голос прервался, он нервно сглотнул, отпил из кубка, потом добавил: – Я хочу тебе сказать еще одно. Мне тебя будет не хватать. Я люблю тебя, как родную дочь, и мне не хочется отпускать тебя. Но, увы, у меня нет выбора. Я чувствую себя опустошенным. Прости меня, доченька, если сможешь!

По моему лицу потекли слезы. Я вскочила с кресла, бросилась к нему, обняла его за плечи, уткнулась носом ему в грудь и разрыдалась:

– Не отдавай меня никуда, папочка, я не хочу быть принцессой, я не поеду! Мне никто, кроме тебя, не нужен! Скажи им, что я твоя дочь!

Никогда не думала, что умею плакать, тем более – навзрыд. А причитать я, видимо, научилась на лету. Отец ласкал мою спину своей огромной, как лопата, ладонью и прятал свое лицо в моих волосах. Впрочем, насладиться горем мне не удалось – в дверь кабинета постучали. Отец, вздохнув, поправил камзол, взъерошил мои космы, грустно улыбнулся и вышел в коридор.

Я заглянула в зеркало и ужаснулась своему виду: заревана, растрепана – ну просто крестьяночка какая-то… Не достойно дочери графа Норенго, ой, вернее, принцессе, выглядеть такой дурехой… Что ж, придется привыкать к своему новому статусу. Эта мысль, вместо того чтобы подбодрить, вызвала очередные слезы. Я подоткнула юбку, вылезла в окно, пробралась по карнизу до окна в оружейный зал, забралась туда, закрыла двери изнутри, разделась, подошла к мешку с песком для отработки ударов и взорвалась. Я вымещала на нем свою злость, боль, ненависть неизвестно к кому, плакала, молчала, снова плакала и била, била, била. Четырехпалый Дин был бы мною доволен: часа через три, когда я угомонилась, разбив себе в кровь костяшки пальцев, локти, голени, из мешка струйками сыпался песок, а мое тело отказывалось мне повиноваться…

…Прощание вышло грустным – несмотря на ранний час, все жители замка стояли у ворот. Женщины утирали слезы, всхлипывали, махали платками. Мужчины, хмурясь, молча смотрели нам вслед. Ребятишки взобрались на стены и махали руками, как ветряные мельницы, – в общем, я чувствовала себя как на похоронах. Причем на собственных. И лишь гордость не позволяла мне снова зареветь. Я привстала на стременах, помахала рукой всем, кто меня провожал, потом развернула Уголька и медленно выехала из ворот. Моя маленькая свита двинулась следом. Отец на своем Листике пристроился рядом, и я почувствовала себя чуть лучше.

Кроме папы, как я продолжала его называть про себя, с нами ехало четыре воина из замковой стражи – огромные, кряжистые мужики в кольчугах и шлемах, вооруженные до зубов и готовые ради своего господина на все. Прошедшие не одну войну, они не были молоды, но я бы не советовала юным, полным сил и здоровья юношам скрещивать свое оружие с ними: опыта и хладнокровия в них хватило бы на небольшой отряд наемников. Впрочем, для меня лично наука одного из них – воина по прозвищу Четырехпалый – не прошла даром: с каждым из них по отдельности я бы сразиться рискнула. А вот вместе – увольте. Поэтому я расслабилась, перестала оглядываться по сторонам и повернулась к отцу. Неторопливо беседуя о всякой ерунде, мы с ним всячески избегали смотреть друг другу в глаза и не затрагивали единственную интересующую нас тему – вопрос о моем будущем…

А через час с небольшим слитный шелест мечей, вылетающих из ножен, заставил меня рефлекторно пригнуться и дернуться к ножнам за своим мечом… Однако тревога оказалась ложной – из-за дерева, к которому рванулся Ди, выскочил с поднятыми вверх руками, в одной из которых был зажат букет моей любимой сирени, Эдвин. Вечный мой противник во всех наших детских баталиях, соперник в оружейном зале, язва и задира, с которым я не задумываясь бросалась в драку, стоял на дороге с букетом цветов и плакал. Отец пришпорил коня, проехал мимо, за ним проскакали Ди и его друзья, а я сидела на коне, как полная дура, и тупо смотрела на него, не в силах что-нибудь сказать. Эдвин протянул мне букет, вытер лицо рукавом, потом взял мою руку, приложил ее к своей щеке и замер. Я растерянно оглянулась вокруг, потом сняла с шеи цепочку с изумрудом, которую мне подарил на десятилетие папа, повесила ему на шею, потом, склонившись к нему, неумело чмокнула его в щеку и пришпорила коня.

– Я буду тебя ждать! – прошептал Эдвин, сжал в кулаке цепочку и, понурив голову, побрел по направлению к замку. Я смотрела ему вслед, пока Уголек не свернул за поворот и деревья не скрыли юношу от меня.

…Папа не давал передышки ни нам, ни лошадям, и благодаря этому к вечеру мы въехали в Резор, маленький городок, стоящий на дороге, проложенной еще при короле Орше лет двести назад через все королевство Эррион – от границы с Эламом через столицу и до королевства Дореда. Дорога была практически прямой, постоялые дворы располагались через каждые двадцать миль, и путешествие по ней было вполне комфортным. При желании, обладая достаточной суммой денег, можно было использовать конные подставы, и тогда путь от границы до столицы занимал дней пять. Королевские курьеры добирались еще быстрее. Мы же особенно не торопились, кроме того, поворот к нашему замку лежал почти на полпути к границе, поэтому папа надеялся добраться до столицы дней за четыре-пять…

Постоялый двор оказался небольшим трехэтажным строением, почти весь первый этаж которого занимала таверна. Подбежавший конюх принял поводья наших лошадей, Ди с товарищами закинули за плечи весь наш багаж, состоящий из трех переметных сум, и вся наша компания ввалилась внутрь. Гомон, чад, разнообразные ароматы с кухни, копоть от горящих факелов и т. д. создавали весьма причудливую атмосферу вседозволенности и беспечности. Пока мы с папой оглядывались в поисках свободного места, Ди отловил хозяина, пара монет перешла к нему, и минуты через две мы с комфортом расселись за огромным дубовым столом недалеко от камина, в котором на вертеле аппетитно потрескивал поросенок. Двое забулдыг, прежде располагавшихся за нашим столом, после пары слов, произнесенных Эри на ушко одному из них, почему-то заторопились по домам. Впрочем, я не осталась на них в обиде, потому что близость ужина напрочь отбила у меня все мысли о гуманизме к ближнему своему.

Поросенок тоже, как оказалось, жарился именно для нас, поэтому через пару минут он оказался у нас на столе, а его косточки захрустели на наших зубах. Служки метали на стол все, что было на кухне, хозяин носился от стойки к нам и обратно, а я, постепенно насыщаясь, начала с интересом посматривать по сторонам. Меня можно было понять – за все свои шестнадцать лет я только второй раз путешествовала по стране, а первое путешествие, как ни странно, почему-то не отложилось в моей памяти. Так что приходилось наверстывать упущенное.

За столом напротив размещалась довольно колоритная компания из шести рослых молодых мужчин, судя по скупым и точным движениям, профессиональных воинов, и пожилого, но подтянутого вельможи с неожиданно цепким и острым взглядом. Сквозь гомон таверны я не могла разобрать ничего из их разговора, но, судя по реакции воинов на его слова, дворянин состоял в довольно высоком звании, но при этом пользовался любовью или, по крайней мере, большим уважением. Заметив мой заинтересованный взгляд, один из воинов его свиты взглядом показал дворянину на меня. Тот повернулся ко мне, оглядел с ног до головы и неожиданно подмигнул. Я улыбнулась в ответ. Он склонил голову в воображаемом поклоне, приподнял за меня бокал, пригубил и продолжил свою беседу. Я опять стала озираться по сторонам. В дальнем от меня углу зала компания порядком подвыпивших мужиков метала ножи в импровизированную мишень, сопровождая каждый бросок азартными криками и комментариями. Небольшие кучки монет на их столе то и дело меняли хозяев. Я заинтересованно всмотрелась в игру и решила, что при таком уровне меткости, который демонстрировали участники, я бы заработала себе на неплохой ужин. Впрочем, мой желудок был уже переполнен и начал постепенно «давить на глаза», как обычно говорил Альфред. Остальные люди в зале не привлекли моего особого внимания, разговор папы с Ди и его людьми мне был не особенно интересен, и я вдруг решила попытать счастья в метании ножей. Отец, услышав просьбу, пожал плечами, насыпал мне в ладонь несколько монеток разного достоинства и кивнул Эри. Тот молча расчистил мне дорогу в угол, сгреб по пути два табурета и, демонстративно пропустив меня вперед, обратился к рыжему здоровяку, стоящему с ножом в руке на линии броска:

– Вы позволите моему младшему братишке сыграть с вами? – прорычал Эри. (Стараясь не привлекать особого внимания в пути, папа попросил меня одеться в дорогу по-мужски, и, учитывая мою нелюбовь ко всякого рода платьям, я с удовольствием согласилась.) Игроки, порядком разгоряченные выпивкой, обернулись к нам. Внушительная фигура старшего «братишки» была прекрасным аргументом, поэтому особых возражений не последовало. Увидев, что деньги у меня есть, они даже заулыбались, видимо, заранее подсчитывая свои будущие барыши. И первое время я их старалась не особенно разочаровывать: я то проигрывала, то выигрывала понемногу, раззадоривая участников. Часа через полтора на столе перед мишенью осталось лишь две горки монет – моя и покрытого рыжим волосом детины, отзывающегося на прозвище Рваное Ухо. Большая часть находящихся в зале людей тоже переместилась поближе, и ставки на победу одного из нас росли просто катастрофически. Ориентируясь на крайне серьезное лицо «братишки» Эри, я приумножала его и мой капитал, иногда все-таки промахиваясь, чтобы не отбить у Рваного Уха желания играть. Вельможа из-за соседнего с нашим стола тоже заинтересованно наблюдал за состязанием и, как мне показалось, даже поставил на меня какую-то сумму. Порядком повеселившись, я наконец-то согласилась с предложением Рыжего рискнуть всеми деньгами сразу. В зале стало тихо. Служка, уронивший на пол кружку, схлопотал чувствительный подзатыльник от забравшегося на табурет, чтобы видеть лучше, хозяина. Рыжий долго готовился, потом, вздохнув, метнул свой нож. Бросок получился что надо, нож воткнулся почти в самый центр доски для разделки мяса, расчерченной на манер мишени для стрельбы из лука. Он гордо вскинул руки в жесте победителя, потом с ухмылкой повернулся ко мне и картинно показал мне на линию броска. Действительно, за все время соревнования я ни разу не попала точно в центр мишени – не было необходимости. Алкоголь в крови и так мешал моим противникам достаточно сильно. Так что, на его взгляд, шансов у меня не было. «Тем хуже для тебя», – подумала я и всадила нож в самый центр. Рев обиженного противника сотряс всю таверну: