Текст книги "Город смерти"

– Клуб, – заметил Леон, – центр культуры.

– А ты бывал уже в таких городках?

– Нет. Но догадаться легко.

Улица упиралась в еще один забор. Леон сверился с картой:

– Воинская часть. Эта – ближняя, а нам – в дальнюю. По дороге, во-он через те ворота, и в лес.

– Разве нельзя было срезать? – Вадим подошел к Ленину.

Тот, протягивая кепку людям будущего, смотрел на гостей с хитрым прищуром. Вот ведь парадокс: история разная, Ильич – один. Надо было расспросить Синтезатора, был ли в его мире товарищ Ульянов?..

– Глупый, – Сандра обняла Вадима сзади, – тут же кругом – запретная зона, колючей проволоки полно. Влезешь – исцарапаешься весь. Ее же не видно, кусты же, трава. Я один раз попалась, брюки изодрала.

– Представляешь, не случилось бы войны, жила бы ты в этой дыре. – Вадим не сводил с Ильича глаз. – Ходила бы в клуб… Кстати, что значит ДОК?

– Дом офицерской культуры, наверное… Не ходила бы и не жила бы, странные у тебя фантазии. Я же из семьи ученых.

– Ты не знаешь, кто твои биологические родители.

– Они живут в Институте, значит, потомственные ученые… хотя… Да, или военные. Или врачи. Да мало ли. До сих пор в Институте могла бы жить, будь поумнее и послушнее. Дело солдата – повиноваться приказам. И я ведь даже не размышляла что да как, не подумала, что со мной дальше будет. Просто отказалась стрелять.

– Сволочи твои лунари. – Леон пнул камешек. – Бароны – те хоть не притворяются лучше, чем они есть.

Сандра отпустила Вадима. Объятия у нее были крепкие, Вадим все опасался, что в порыве страсти она ему что-нибудь сломает.

– Нет, Леон. Ты очень ошибаешься. – Вадим обернулся и увидел, что Сандра стоит спокойно, руки вдоль тела опустила, смотрит на Леона. – Они – не сволочи. Деканату сложно принимать решение об изгнании, каждый член совета страдает. И это – не пропаганда, поверь. Это действительно так. Их воспитали, понимаешь? Нет семей, нет родителей, тебя никто не балует. Ты – не человек, ты – рабочее насекомое. Муравей. Если ты заболел и тебя можно вылечить – будет сделано все. Если нельзя – тебя выгонят во внешний город. Здоровая предосторожность, очистка социума…

– Можно подумать, ты на них не злишься, – удивился Вадим.

– Не злюсь. Там я не была собой и не была свободной. Я им благодарна и их жалею.

Вадим вспомнил, как она испугалась толстого Гарика, испугалась, что ее узнают. Жалеет? Благодарна? Вот этим бессердечным тварям? Врет, просто она – такая же. Она по-прежнему ненавидит мутов, по-прежнему верна этому их «Деканату». Предложи ей кто вернуться – вернулась бы.

– Ну-ну, – Леон улыбнулся, – я не верю, что у человека можно отнять индивидуальность. Пойдем искать квартиру. Потом – за водой. Хватит болтать.

Они пересекли площадь. Сандра подошла к дверям дома культуры и потянула за ручку. Дверь со скрипом подчинилась, она рассохлась и не закрывалась толком. Вадим заглянул внутрь: сыро, тянуло гнилью.

– Что тебе там нужно? В Москву мы не вернемся, собирать хабар…

– Собирать – что?! – поразился Вадим словам Леона.

– Хабар. Полезные вещи. Нам не нужно, завтра все наши находки обесценятся.

Вадим хотел ответить, что взял бы с собой что-нибудь на память. И передумал. И так возьмет – Леона и Сандру.

– Любопытно же, – возразила Сандра, – мы в таком месте больше никогда не побываем. Леон, давай осмотримся! Тут нет никого, до темноты – часа три, более чем достаточно!

Глаза привыкли к полумраку: часть стекол уцелела, уцелели и тяжелые занавеси ветхого красного бархата. Просторный холл ДОКа манил зайти, осмотреться, почтить память офицеров, которые уже никогда сюда не заглянут. Может быть, здесь и музей имеется… Или хотя бы картины, фотографии, плакаты чудом сохранились. Ну, хоть бюст Ленина!

– Любопытство погубило кошку. Сандра, не стоит рисковать.

– Тебе не интересно разве? Давай простимся с нашим миром, а? Из Москвы бежали, не оглядываясь. Я хочу запомнить не мутов, а вот такое место. Пустое и тихое.

– Сходи на кладбище, – предложил Леон. – А ты, Дизайнер, что, тоже хочешь экскурсию устроить?

– Хочу. – Вадим уже перешагнул порог. – Я вашего мира толком не видел. В Москве сначала Сандра меня за руку водила, потом ты меня выкрал… Мне интересно. Сделай одолжение, дай погулять, а? Я тебе, когда попадем в мой мир, такую экскурсию устрою – закачаешься!

– Что я тебе – папа, что-то запрещать? Да идите вы, куда хотите.

– Ты здесь останешься?

– Нет, – Леон оттеснил Вадима и зашагал в глубь холла, – а то вы решите потрахаться и забудете о времени. Пойдем вместе.

На первом этаже они нашли «качалку», полную ржавых тренажеров, и актовый зал. Сцена провалилась, обшивка на креслах разлезлась. Ни раздавленного театрального бинокля, ни скелета актера, погибшего во время спектакля, не было.

По лестнице поднимались с опаской, но она не подвела. Второй этаж занимали кабинеты – парты, доски, шкафы. Здесь, наверное, вели кружки, вышивание какое-нибудь, сюда приходили дети и взрослые.

– Скукота, – заметила Сандра, – я думала, интересней будет.

– Пусто и тихо, – напомнил Леон.

Вадим открыл шкаф – на полках грудами лежали расплывшиеся от сырости бумаги. Ничего не прочитать. Надо было хоть книжку с собой прихватить, хоть что-нибудь – оправдаться, доказать, что был в другом мире.

Вот досада: пройти сквозь такие приключения – и ведь придется об этом всю жизнь молчать! Не хочешь провести остаток дней в психушке – молчи. Или пиши книгу, действительно, да ведь не умеешь ты писать, не дано тебе. Сколько раз пробовал – даже бложик вести не получается.

Леон разложил карту на подоконнике.

Вадима осенило.

– Слушай, Леон, тебе же в моем мире эта карта не понадобится?

– Не знаю…

– Давай ты мне ее отдашь, когда мы домой попадем? Мне пригодится, в рамочку на стену повешу.

– Я, Дизайнер, за нее столько отвалил…

– Между прочим, у нас жизнь не бесплатная. А ты некоторое время будешь сидеть у меня на шее. Хотя ты и крут.

Сказал и понял, какую глупость ляпнул.

– Ты же у меня сидишь, – заметил Леон. – Только и делаю, что вытаскиваю тебя из дерьма.

– Можно подумать, из альтруизма! Ты себя вытаскиваешь, а не меня!

Леон аккуратно сложил карту и убрал в карман. И двинулся на Вадима. Убивать не будет – понятно, иначе ему не пройти… Хотя он бешеный…

– Ну-ка хватит! – прикрикнула Сандра. – Как маленькие!

И тут в соседнем кабинете что-то с грохотом свалилось на пол.

* * *

Сандра оказалась у двери первой. Леон жался к стене. Вадим с удивлением обнаружил, что сам он валяется на полу, закрыв голову руками, и ждет, когда его спутники начнут стрелять. Но выстрелов не последовало.

– Что-то сгнило, – предположил Леон вполголоса, – и упало.

– Может быть, – шепнула Сандра.

Однако ни он, ни она не двинулись с места и не переменили позу. «Здесь же никого не должно быть, – с тоской подумал Вадим, – все закончилось, мы никого не встретим до самого прохода в мой мир, даже комаров нет и слепней. Мы отмоемся, и завтра я буду дома. Господи, сделай так, чтобы это была максимум крыса, чтобы завтра я был дома».

– Выйду? – Сандра смотрела на Леона.

Вадим сел на полу. Ну конечно, кусок сырой штукатурки отвалился. Или доска какая-нибудь.

– Подожди. – Леон, держась за стену, пробрался к ней. – Прикрой-ка.

И выскользнул в коридор. Бесшумно, Леон как-то договорился со скрипучими досками пола. Вадим на четвереньках подполз к двери.

– Ты бы не высовывался, – ласково посоветовала Сандра. – Сейчас Леон проверит…

– Не стреляй! Не стреляй, пожалуйста!!! – заголосили в коридоре.

Сандру вымело из комнаты, Вадим поспешил следом. Откуда люди? Быть не может людей… Но они были, конечно же. В маленьком захламленном помещении, среди куч сгнившего тряпья, театрального реквизита, что ли, стояли двое лунарских солдат, подняв руки, один из них за дуло держал автомат – знак добрых намерений. Леон не угрожал им оружием, застыл женой Лота. Правый, лысый и тощий, совсем юнец, заметил Сандру и завопил с новой силой:

– Не трогайте нас, добрые бароны!

Голос у него был пронзительный, с визгливыми нотками.

– Чего орешь? Сколько вас здесь?

– Двое!!! – прибавил децибел солдат. – Нас двое!!!

– Подмогу вызываешь, крысюк? – прошипел Леон и навел на солдата пистолет.

Его товарищ по несчастью выкатил еврейские карие глаза и приоткрыл рот.

– Нет!!! Нас двое!!! Не стреля-ай!

– Не ори! – рявкнул Леон. – Кто такие, откуда?

– Я – Ромка, а это – Генч.

– Геннадий, – представился Генч интеллигентным шепотом.

– Лунари?

– Люди, – согласился Ромка, – мы из Москвы, барон. Нас двое осталось. Я вас увидел – чуть от радости не обделался!

– Это видно.

Ромка был выше Генча на полголовы, лысый, тощий, с прозрачными глазками, ничего не выражающими. Генч, похоже, старше, тонкий, с нежным овалом лица, длинным носом и «воловьими» глазами – типичный семитский мальчик-студент или молодой специалист, только бритый налысо.

– Что случилось с остальным отрядом? Какого черта вас вообще сюда понесло? – проговорил Леон, отобрал автомат у еврея – тот не сопротивлялся.

– Приказали – вот и понесло. Сначала кого-то искали, потом что-то проверяли на юго-западе области. Допроверялись. Что случилось – не знаю. Сгинули.

– Звание у тебя какое? – скучающим тоном спросила Сандра, разглядывая свои ногти.

– Р-рядовой, – опешил Ромка.

– Я тоже, – вставил Генч. – А я тебя узнал, Сандра. Мы с тобой вместе работали несколько раз.

– Я тебя тоже узнала. – Сандра по-прежнему не смотрела на лунариков. – Леон, пристрели их, пожалуйста. Они нам не нужны. И начни с лысого.

– Не стреляй! – снова завелся Ромка.

Ему бы в опере петь с таким голосом.

– Сандра, – Генч поморщился, – не нужно необдуманных решений. Я понимаю твои эмоции в отношении рядового Романа, но прошу – не нужно. Ты понимаешь, что мы не вернемся в Москву, не так ли? Единственный шанс выжить для нас – объединиться.

– С хуя ли? – Леон прицелился в Романа.

– Простите? – Генч не обратил на жест никакого внимания.

– На хер вы нам всрались? – перевела Сандра.

– Как вы думаете, если в округе водится нечто, способное уничтожить вооруженный отряд и, представьте, сожрать транспорт, пригодятся вам лишние руки или нет?

– Нет! – отрезала Сандра. – Ваши – нет. Прости, Генч, но дружкам этого урода я не верю и не поверю.

Вадим смотрел на лысого и пытался представить, за что его Сандра невзлюбила. Для неудачной любви, пожалуй, молод. Да и не стала бы Сандра перед белоглазым крутить хвостом.

– Сама стреляй, – предложил Леон, – я их сначала послушать хочу, а потом уже можно…

– Не надо, – Вадим вдруг осознал, насколько ему надоела неоправданная жестокость, – отвыкайте решать все проблемы при помощи оружия. Сандра, ты меня слышишь? Хватит. Хватит убивать людей.

– Это – не человек.

– Да что я сделал?! – не выдержал лысый. – Что я сделал-то?!

– Ты получаешь удовольствие от смерти людей. Это все знают. Ты же еще школьником в операциях по зачистке местности участвовал.

– Не людей! Тварей! Быдла! – проникновенно заговорил лысый, прижав руку к груди. – От них надо избавить наш мир, очистить его!

Леон сплюнул. Генч отодвинулся от Романа. Сандра подняла пистолет.

* * *

– Очистим наш мир от тварей и быдла! – Голос оратора обволакивает, зачаровывает.

Юноши и девушки, собравшиеся в третьей аудитории, – не студенты и не слушатели, а солдаты Института. Лекции обязательны к посещению, готовят психику молодняка к предстоящей войне, вечной и священной. Войне за чистоту генома, за достойную жизнь избранных. Все мы – в голубой форме, сидящей ладно и славно. Всем нам – чуть за двадцать… Нет, не всем. В первом ряду заглядывает оратору в рот, переживает восемнадцатилетний юноша. Высокий для своего возраста, туповатый, наглый. Его не любят в отряде, и он отвечает взаимностью. Вчера подваливал, мол, давай трахаться, поможем друг другу – послала на хер.

Лучше я ни с кем и никогда, только с донором спермы. Тоже засада – детородный возраст приближается, на плановом осмотре док напомнил: в этом или следующем году – извольте родить Институту нового гражданина, милочка. Геном хороший, может, даже двоих родить попросят.

Фигуру испорчу – как пить дать. Разнесет в жопе, отвиснет брюхо. И делать ничего не смогу минимум год. Какие задания, если у тебя пузо на нос лезет? О какой красоте может идти речь, если губы распухли и нос?

– Мутанты – это раковая опухоль человечества. Жители нижнего города не задумываются об этом, скрещиваются с мутантами, не имеющими фенотипических особенностей. Таким образом, мутации накапливаются, уничтожая нас как вид. Вы – солдаты Института!..

И сопливый младенец несколько месяцев будет жить в моей квартире, питаясь столь полезным для пищащего куска мяса грудным молоком. Отвратительно. Когда Алена родила, все девочки бегали смотреть и пищали – инстинкт. Умилялись, сюсюкали. Я тоже пришла, мне совсем «пупс» не понравился. Обуза. Неужели нельзя сразу – на искусственное вскармливание и под контроль специалистов? И как-нибудь без вынашивания и родов обойтись. К психологу, что ли, сходить? Признает негодной к материнству в силу особенностей психики. Или вылечит. Вылечит, и я буду детишек обожать, размножусь с удовольствием два раза, еще и пореву, что третий-четвертый нельзя. И пойду в ясли нянечкой.

– Пока мутанты обитают в зараженных областях – мы не предпринимаем решительных шагов. Силы института не безграничны, вред от мутантов там – гипотетический. Но иногда, в силу каких-либо обстоятельств, деревни снимаются с места…

Насколько же скучная лекция! Будто у людей может возникнуть жалость к муту или сомнения, убивать ли его. Нет, сомнения возникают, когда патронов мало. На прошлой неделе этот же оратор вещал про земельников и быдло. Он их ненавидит. А спрашивается, за что ненавидеть земельников? Вот если подумать? Я их не видела, ладно, но ведь с ними меновую торговлю ведут. Павлик общался, говорит, ничего, грязные, конечно, тупые, но руки две, ноги две, голова одна. И быдло. Пусть себе будет. Оратор разошелся, с пеной у рта доказывал, как будет зашибись, если все, кроме людей Института, загнутся.

Я понимаю, конечно. Только в городе я была. Меня не проведешь. Быдло – больное и несчастное. Паршивое. Воняет. Но убивать всех без разбора… Это как всем без разбора размножаться. Я бы отобрала тех, что поздоровей, поумней, – пусть работают на Институт. Им – всякие блага, нам – рабочая сила. А отребье, баронов, наркоманов и пьянь – выгнать на дезактивацию зараженных земель.

Размечталась. Еще полчаса скуки. Еще целых полчаса, я же свихнусь!..

«По свидетельству рядового Романа Андреевича, сержант Александра Максимовна отказалась выполнить приказ и открыть огонь. Рядовой вынужден был нарушить субординацию и выполнить задание по уничтожению группы боевиков. Психиатрическое обследование показало вменяемость сержанта Александры Максимовны. Таким образом, на нее ложится ответственность за саботирование задания. По ходатайству главы военного ведомства сержант Александра Максимовна должна быть лишена звания и права пребывания на территории Института – пожизненно».

* * *

– Так и ходишь в рядовых, говнюк?

Вадим прикинул, успеет ли сбить Сандру с ног. Что с ней происходит? Как с ума сошла.

– Я должен был! Понимаешь? Если бы я не доложил – меня бы изгнали, ведь наверняка бы все всплыло! Я мучился! Я потом не спал неделю!

– А я здесь уже полтора года. Больше. Почти два. Думаешь, мне было легко?

– Я выполнял приказ!!!

Роман вскинул руки к лицу, защищаясь, но что могли ладони против пули? Первый раз Вадим видел смерть так близко. И так неожиданно. Сандра со счастливой улыбкой опустила пистолет.

– Сдурела? – спокойно поинтересовался Леон.

– Отомстила. За себя. Теперь и помирать спокойно можно, и в другой мир уходить. Здесь дел не осталось.

– Александра… – Генч не смотрел на труп товарища.

– Тебя не трону. И не прогоню. Хочешь – иди с нами.

Убийца. Вадиму стало невыносимо холодно. Нет, не только Сандра – все они… Генч этот, с пальцами музыканта, даже не дрогнул, когда товарища прихлопнули. Леону вообще насрать, Леону нет дела до людей, их жизни и смерти, Леон спокойно разделался с Ходоком всего день назад и ни разу не вспомнил. Покойный – тоже в кровище, ясно, все они такие, нет в этом мире нормальных людей, не осталось. Подкатила истерика, но Вадим сумел сдержаться: не время. Сейчас – сохранять спокойствие. Он не сделал ничего плохого, его совесть чиста. Он не в ответе за своих спутников.

Может, там, в нормальной жизни, они изменятся.

– Надо его закопать, – выдавил из себя Вадим. – Нельзя оставлять тело…

– Почему? – Сандра вытаращилась на него, раскрыв рот. – Кому он здесь мешает?

– Не по-человечески. – Он решил стоять на своем. – Он же гнить будет.

Леон фыркнул.

– Дизайнер, не гони. Сгниет. Все – прах и прахом станет…

Леон опустился на корточки перед телом и принялся его обшаривать. Смотреть на это было тошно, и Вадим отвернулся.

* * *

Весь вечер Сандра была возбужденная, как ребенок перед праздником. А Вадим никак не мог избавиться от дурных мыслей и мрачных предчувствий. Сандра и Леон, с которыми бок о бок столько километров отшагал, с которыми столько всего пережил, – вдруг стали чужими. Щебет Сандры, только что прикончившей человека, Вадим слушал, не скрывая гримасы отвращения. А тут еще Леон активизировался. Пристал с расспросами, вынь да положь ему план действий на родине Вадима. Как там с документами быть? А жить на что? А чем займемся? А ведь выйдем в таком виде далеко от Москвы, может, на закрытом объекте – как объяснять будем?

Вадим делал вид, что думает, мозгами скрипит. Лапшу щедро вешал на уши: мол, все я улажу, не боись. Будешь ты у нас знаменитым художником, а Сандра вообще пусть не беспокоится. Я прокормлю, одену, станет дома сидеть, гостей принимать, украшение эдакое.

Бедолага этот, Генч, лунарский солдат, рот раскрыл, да так и остался – с разинутой варежкой. Он-то переживал, что в Институт не вернется, а тут – такие перспективы. Ему Вадим тоже отмерил порцию сказок: поступишь, дружок, в высшее учебное заведение. Например, музыкальное. Что, не любишь музыку? Пойдешь в военное училище, бог с тобой. Сделаешь карьеру.

Болтал и сам себе не верил.

Безнадега.

Они отмылись, нагрев воды в тазу. Воду таскали из озера, и Генча чуть не слопал ротан, вымахавший с сома размером. А уж пасть у ротана в пять метров длиной – тоже пять метров, только в поперечнике. А зубы у такой рыбки – акула идет к дантисту за вставными челюстями.

И сидели такие наивные, такие счастливые, готовые принять светлое будущее, оно же – прошлое, оно же – параллельная реальность… Только вот мир Вадима не был готов их принять. Не ждали там Леона с его картинами, Сандру с ее кудряшками. Псевдомузыкального Генча тем более не ждали.

Вадим не знал даже, как свое появление на территории воинской части объяснит. Документов-то при себе нет. А эти?! Да их сразу в тюрьму… Может, и к лучшему. В конце концов, по законам его мира они должны получить пожизненное.

– А расскажи, – в сотый, наверное, раз заводила Сандра, – какой там у вас рынок?

И Вадим, посмеиваясь, объяснял, что рынок – это понятие экономическое, не базар, а рынок. Что рынки в обывательском понимании есть, конечно, только совсем другие. Что Красная площадь – место историческое, чистое и красивое, туристов много. И живописал Сандре магазины, ювелирные, продуктовые, обувные… Обещал, что сразу ей одежду купит. И кольца. И серьги, только уши надо проколоть.

А сам смотрел на нее и думал: «Тебя к парикмахеру, к косметологу, к маникюрщице! Девка ты деревенская, ну куда тебе золото?!»

Леон, казалось, не верил. На очередном витке разговора он вдруг скомандовал:

– Спать! Завтра – важный день. И трудный.

И первый улегся, велев дежурить Сандре. Генч заснул быстро, Леон, как всегда, выключился моментально. Сандра и Вадим остались наедине. В прошлые ночи такие двойные дежурства превращались в часы, полные страсти. Сандра и сейчас потянулась к Вадиму, обняла, прихватила зубами мочку уха. Он отстранился.

– Что с тобой? – зашептала Сандра. – Ты весь вечер сам не свой, Вадинька…

– Сделай одолжение! Не называй меня Вадинькой! – взорвался он.

Сандра стухла, как будто даже уменьшилась, глаза ее увлажнились. Только слез сейчас не хватало, и так вечер не задался.

– Извини. – Вадим пересилил себя, обнял ее. – Я очень устал. Ну, ты понимаешь… Я волнуюсь. Если завтра мы не найдем переход? Если что-то случится? И еще этот Генч…

– Ты весь уже там, да? В своем мире?

Она отстранилась, насупилась.

– Скажи, Вадим, у тебя там есть кто-то? Лучше сейчас скажи.

О, как ему захотелось соврать. «Да, есть, у меня там Настенька, мы должны пожениться. Прости, что раньше тебе не сообщил. Но я не хотел тебя травмировать, только ты не давала мне сойти с ума в этом мире. А теперь, когда дом близок, я понял, как тоскую по ней». Но Сандра могла и пристрелить. От нее же всего можно ожидать.

– Не в этом дело, – Вадим снова притянул ее, поцеловал в макушку, волосы пахли мылом, – нет у меня никого. Я просто очень устал. Я не верил, что это все закончится, а теперь я в одном шаге от дома. И ни о чем больше не могу думать.

– Даже обо мне?

Тон – игривый, и уже она гладит его бедро. Вадим перехватил ее руку, поцеловал в ладошку.

– Ты меня любишь?

И смотрит требовательно. Женщины – существа с короткой памятью. Им надо постоянно повторять: люблю, хочу, самая ты прекрасная, самая у меня расчудесная! Хоть напоминание на телефон ставь.

– Люблю. – Вадим стиснул ее в объятиях. – Я очень тебя люблю.

– И я тебя тоже, – она уже не сердилась, – ты извини, что я так к тебе пристаю, я понимаю на самом деле, что для меня – все мечты сбываются, а ты волнуешься, на тебе же такая ответственность будет… И тишина, я понимаю, мне тоже страшно. Поэтому я и хотела… Но лучше там, у тебя, да?

– На чистой постели, – подхватил Вадим, – на свежих простынях… Только ума не приложу, как мы заставим Леона выйти и не подглядывать…

Она рассмеялась.