Текст книги "Психология понимания. Проблемы и перспективы"

Кроме того, следует различать то, что представлено в произведении явно и потому может быть расценено как правда, и то, что представлено неявно и требует от читателя доопределения на реальной основе. Ламарк предлагает рассмотреть фоновый мир, который, по гипотезе Льюиса, является базисом для размышления о том, что есть правда, помимо того, что описано явно. Этим фоном оказывается или сам реальный мир, или одно из коллективных представлений о мире, существующих в обществе. Естественно, что ресурсом для понимания вымышленного содержания являются общие представления о физическом мире, соответствующие тому времени, когда это произведение писалось. Например, наш нынешний скептицизм относительно существования сверхъестественных сил не должен приводить к выводу о том, что персонажами «Макбета» не могли быть ведьмы (Lamarque, 1990).

Коллективные представления приводят нас к выводу о том, что такое правда, они накладывают ограничения на понимание вымышленных характеров и наших реакций на них. Очевидная сложность здесь заключается в том, что правда имеет гипотетическую природу. Те гипотезы, которые мы выдвигаем о вымышленных характерах и действиях, часто обладают той же степенью неопределенности и относительности, которая обнаруживается в наших суждениях о мире и реальных людях. Те предположения, которые ни на чем не основаны, кажутся недостаточно правдивыми. Некоторые из них правдивы относительно одного текста, но ложны относительно другого. Следовательно, правда относительна и зависит от интерпретации.

Мы формируем гипотезы о героях из фактов и считаем их правдой на основании определяемого или выдуманного мира. Схема интерпретации определяет различные правды выдуманного мира, а они, в свою очередь, становятся ее основой. Наши выводы о герое базируются на объяснении его действий. Но проблема в том, что оценить рациональность поведения героя мы можем только на основе знания его установок и желаний. А выяснить его установки можно, лишь наблюдая за его поведением. Получается замкнутый круг, сравнимый с герменевтическим кругом, и разбить его можно только благодаря первоначальным предположениям.

Для того чтобы оценить, что является правдой, приходится делать первоначальные допущения, настолько далеко мы можем зайти в проведении параллелей между оцениванием человеческой мотивации и того, что является правдой в художественном произведении. С одной стороны, эти параллели очень близки, так как наш интерес к произведению в основном сосредоточен на человеческой мотивации, побудительных причинах поступков персонажей. Понимание смысла поступка героя требует от нас тех же суждений, которые мы используем, оценивая людей в обычной жизни. С другой стороны, существует параллель между пониманием человеческих действий и попытками литературной интерпретации. Цель литературной интерпретации – не столько описание правды, сколько установление значимости отдельных компонентов для развития сюжета. Это поиск согласованности и смысла, включающий нахождение связей между все большим числом событий в сюжете. Поиск, основанный на наших фоновых знаниях о мире и осуществляющийся путем категоризации элементов произведения на базе субъективной психосемантической сети.

Таким образом, Ламарк полагает, что существует параллель между литературной интерпретацией и объяснением человеческих поступков. Но было бы ошибкой полностью сводить литературную интерпретацию к тому, как мы понимаем человеческое поведение в реальной жизни (Lamarque, 1990).

Вторая точка зрения: правдивое искусство изображает социальные и моральные образцы поведения.

Как ясно следует из изложенного выше, хотим мы этого или нет, понимание художественной правды в значительной мере определяется тем, что мы считаем правдой в реальной жизни. Одним из социально значимых образцов поведения является стремление человека «жить в правде». Это выражение использовал Ф. Кафка. Что это значит? Определить «жизнь в правде» через отрицание несложно: не лгать, не прятаться, ничего не утаивать. Например, есть точка зрения, согласно которой жить по правде, «не лгать ни себе, ни другим, возможно лишь при условии, что мы живем без зрителей. В минуту, когда к нашему поведению кто-то приглядывается, мы волей-неволей приспосабливаемся к наблюдающим за нами глазами и уже все, что бы мы ни делали, перестает быть правдой. Иметь зрителей, думать о зрителях – значит жить во лжи» (Кундера, 1992, с. 51–52). Противоположное мнение состоит в том, что главный источник искажения правдивой жизненной позиции заключен в разделении жизни на частную и общественную сферу: в частной жизни человек один, а в общественной – совсем другой. С этой точки зрения, возможность никогда ни в чем не лгать, «жить в правде» у человека появится только тогда, когда ему удастся разрушить барьер между личным и общественным. Такую позицию занимал один из основоположников сюрреализма Андре Бретон, говоривший, что он хотел бы жить в «стеклянном доме», где нет никаких тайн и куда дозволено заглянуть каждому.

Понимание всегда зависит от ценностей понимающего мир субъекта, его представлений о должном. В искусстве, особенно русском, такие представления очень часто связаны с моральными ценностями и этическим отношением человека к человеку. Давно известно, что нравственное – это должное, и потому понятие художественной правды нельзя рассматривать в отрыве от категорий нравственности. Всегда были (и есть) художники, которые считали, что художественную правду следует искать только в нравственном искусстве. А нравственность художника – это и есть правдивое отображение жизни. Такую точку зрения высказывал В.М. Шукшин в статье «Нравственность есть Правда». Он писал: «А как быть со всякого рода шкурниками, бюрократами, если они изображены предельно правдиво? Они что, нравственные герои? Нет, но они не безнравственны. Они есть та правда, которую заключает в себе всякое время (и время социализма тоже), которую необходимо знать. Правда труженика и правда паразита, правда добра и правда зла – это и есть, пожалуй, предмет истинного искусства. И это есть высшая Нравственность, которая есть Правда. Нравственным или безнравственным может быть искусство, а не герои. Только безнравственное искусство в состоянии создавать образы лживые – и «положительные», и «отрицательные» (если их можно назвать образами). Говорить в таком случае о нравственности или безнравственности нелепо. Честное, мужественное искусство не задается целью указывать пальцем: что нравственно, а что безнравственно, оно имеет дело с человеком «в целом» и хочет совершенствовать его, человека, тем, что говорит ему правду о нем» (Шукшин, 1985, с. 623). Иначе говоря, по Шукшину, художественная правда этически нейтральна. Его точка зрения – не мнение отдельного человека, а скорее типичная позиция писателя, питавшегося соками русской культуры. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к статье известного литературного критика XIX века А. Григорьева «О правде и искренности в искусстве».

Нравственное сознание человека, ориентация на моральные образцы поведения в современной психологии морали обычно связываются с ценностно-нормативной сферой личности. Российские психологи, особенно выпускники Московского университета, в этой связи предпочитают говорить о ценностно-смысловых образованиях личности. Последние имеют прямое отношение к формированию понимания. Предпосылкой любого понимания, в том числе понимания художественной правды, является смыслообразование. По мнению А.Н. Леонтьева, основное, что характеризует эстетическую деятельность, – это открытие, выражение и передача другим не поверхностного содержания произведения искусства, не его значения, а глубинного личностного смысла. Искусство не информирует, а движет людей, подвигает их на борьбу против утраты смысла (Леонтьев, 1983). И именно сформированность субъективного, личностно-пристрастного смысла произведения у многих реципиентов может служить признаком того, что в этом произведении есть художественная правда. Такая правда, которую понимают и эмоционально переживают слушатели, зрители, читатели.

Таким образом, важными условиями дальнейшего развития психологии понимания субъектом художественной правды является исследование закономерностей формирования правдоподобных моделей. Необходим также анализ когнитивных и личностных факторов, влияющих на создание у субъекта установки на альтернативное видение мира. Безусловно, важным является и изучение закономерностей смыслообразования и формирования эстетических ценностей: анализ соотношения эстетических и моральных ценностных ориентаций у художников и их публики. Перечисленные направления хотя и перспективны, но, разумеется, не исчерпывают всей глубины проблемы понимания художественной правды.

Итак, понимание искусства, безусловно, является духовным актом, не только связывающим воедино познание, общение, интеллект, чувства и моральные представления людей. Понимание субъектом художественных произведений невозможно без обращения к себе, такой направленности в глубины своего духовного Я, которая позволяет актуализировать ценностно-смысловые структуры эстетического опыта, созвучные мыслям и эмоциям творца. Следовательно, понимание себя оказывается обязательным условием понимания искусства.

Глава 4. Самопонимание субъекта

4.1. Самопознание и самопонимание – проблемы психологии познания и психологии человеческого бытия

В наше время в фокусе внимания российских психологов вновь оказались проблемы методологических оснований психологического знания. Закономерность и обоснованность этого историко-научного феномена очевидна. С одной стороны, его возникновение обусловлено широким распространением самых разнообразных вариантов иррациональной «психологии», с другой – «усталостью от рационализма» (Юревич, 2000) и неверием многих ученых в целесообразность привлечения когнитивных схем для объяснения сути психологических явлений. Сегодня отечественная психология характеризуется тем, что повышенный интерес к экзистенциально-гуманистическим проблемам (Психология…, 1997) в ней непротиворечиво сосуществует с неприятием экзистенциальных способов их решения.

В методологии психологии и других социальных наук решение традиционной проблемы специфики гуманитарного научного знания сегодня осуществляется в двух основных направлениях. Первое представляет собой поиск специфики, сходства и различия объективных и субъективных компонентов знания о социальном мире, получаемых с помощью рассудка и разума субъектов познания и общения. Вторая современная тенденция интерпретации природы гуманитарного знания состоит в стремлении ученых-гуманитариев расширить критерии рациональности за счет включения в структуру научного знания так называемого «живого знания».

Пожалуй, первым отечественным психологом, который обратился к старой философской традиции сопоставления рассудка и разума, был Г.Г. Шпет (Шпет, 1989). Он настаивал на необходимости рассматривать формализм рассудочного естественнонаучного познания и разумную, насыщенную чувственными компонентами созерцательную и коммуникативную деятельность как две неразделимые стороны человеческого ума. Ум полноценно раскрывается в реалиях жизни, общении людей, их бытии. В современной психологии, особенно психологии межличностного познания, проблема «рассудочных» и «разумных» сведений обсуждается в основном в контексте соотнесения теоретического научного знания и дотеоретического обыденного, получаемого людьми из повседневного опыта. Естественно, что при этом главным оказывается вопрос о критериях научности психологических исследований. Или, иначе говоря, вопрос о границах рациональности. Решение этого вопроса зависит от дефиниции категории «живого знания».

В различные исторические периоды развития российской гуманитарной мысли к анализу феномена «живого знания» обращались многие отечественные мыслители (А.С. Хомяков, С.Л. Франк, В.П. Филатов и др.). «Живое знание» представляет собой то, что человек индивидуально приобретает в повседневной жизни. Живое невербализованное знание предшествует логически осознанному объяснению понятых субъектом фактов, событий, явлений и становится одним из психологических условий понимания мира. Отличительным признаком такого знания является целостность, возникающая непосредственно в ощущении, восприятии, мышлении. Другая его особенность: «Живое знание отличается от мертвого тем, что оно не может быть усвоено, оно должно быть построено. Построено так, как строится живой образ, живое слово, живое движение, живое, а не мертвое, механическое действие. Почему именно живое знание? Живое знание – это неотъемлемое свойство живой жизни, и вместе с тем живое знание – это устремление к ее пониманию» (Зинченко, 1998).

А.В. Юревич описывает три различных способа, пути проникновения в науку «живого знания»: «Один из таких путей – приобщение ученого к некоторому общезначимому, объективированному социальному опыту и перенесение его в науку в качестве основы построения научного знания. Например, формирование научных идей под влиянием вненаучной социальной практики – воспроизводство в математических системах социальных отношений и т. д. В таких случаях в основе "живого" обыденного знания, переносимого в науку, лежит общезначимый, надличностный опыт, хотя способ его отображения в научном знании всегда уникален, опосредован индивидуальным опытом ученого.

Другой путь – построение ученым научного знания на основе его собственного личностного опыта, в первую очередь опыта самоанализа. Данный способ построения научного знания акцентирован психобиографией – подходом к анализу науки, рассматривающим личностные особенности ученого и его уникальный жизненный путь как основную детерминанту научного познания» (Юревич, 1998, с. 49).

Третий путь проникновения «живого» опыта в науку наиболее характерен для гуманитарных наук, особенно для психологии. В этих науках сам способ осмысления проблем часто предполагает отражение личностного и мировоззренческого своеобразия ученого: его рефлексии, самоанализа, отношений с окружающими и т. д. Их результаты он обобщает, распространяет на других и формулирует как общезначимое научное знание (там же, с. 50–51).

В современной методологии науки соотношение содержания понятий «научного знания» и «живого знания» напоминает соотношение феноменов «познания» и «понимания». Исходной точкой и результатом научного познания, как правило, оказывается новое объективное знание об окружающем человека мире. Такое знание характеризуется определенной структурой: в нем представлены как результаты отражения (осознания) субъектом наличия, существования фактов, событий, явлений действительности, так и их закономерные связи. Субъективно-личностные психологические механизмы пониманиям значительной степени детерминируются не только объективным знанием, но и плохо осознаваемыми, а также нередко нелогичными продуктами самосознания, самоанализа и т. п. Результат понимания – не получение человеком нового знания, а порождение индивидуального смысла «живого знания».

В современной психологии также происходит возрождение категории «живого знания». Одним из перспективных направлений изучения психики человека является рассмотрение такого знания в качестве соединительного звена между пониманием и самопониманием субъекта. Вот, например, как на эту тему размышляет В.П. Зинченко: «Живое знание всегда пристрастно и включает знание о субъекте знания, т. е. о себе самом. Человек почти никогда не имеет ясного понятия о себе, и это вовсе не противоречит тому, что он может себя достаточно хорошо знать. Познавая и переживая нечто, мы одновременно познаем себя и этим самопознанием доопределяем это нечто, самоопределяем, в пределе – изменяем, сотворяем себя» (Зинченко, 1998, с. 28).

Метафора живого знания хорошо вписывается в представления психологов о процессуальности познания мира человеком. Вместе с тем она ясно указывает на неодинаковость, нетождественность самопознания и самопонимания. Естественно, что прежде чем обсуждать соотношение самопонимания и самопознания необходимо проанализировать признаки, в соответствии с которыми можно определить сходство и различие двух названных феноменов. В самом общем виде здесь можно выделить три критерия сопоставления их содержания: результат, способ получения нового и источник получения знаний. Опишу их подробнее.

1. Результатом самопознания оказываются новые знания, а самопонимания – новый смысл того, что человек уже знал о себе. В современной психологии самопознание обычно определяется как «вся сумма информации о себе, представленная в индивидуальном сознании» (Braun, 1988, р. 249). Существуют и более детализированные представления о сущности обсуждаемого феномена. Например, Я. Козелецкий считает, что самопознание это «познавательная репрезентация самого себя, т. е. та часть знания личности, которая содержательно относится к себе как к единому целому или к какому-нибудь аспекту этого целого» (цит. по: Романова, 2001а, с. 108).

В отличие от самопонимания самопознание позволяет человеку получать новые знания, но не наделяет их смыслом, не иерархизирует их по ценностям. Оно дает ему возможность формировать определенные представления о себе и систематизировать их. В процессе самопознания субъект имеет дело со сбором данных, анализом и синтезом новых сведений о психологических особенностях своих мотивов, характера, мировоззрения и т. п. Еще Б.Г. Ананьев отмечал, что одним из главных источников самопознания является собственная деятельность субъекта. В деятельности возникают знания о себе, раскрываются и определяются границы физических, психических и нравственных ресурсов, проверяется адекватность личности самой себе. Человек познает себя по своим делам и оценивает по успехам и достижениям (Ананьев, 1980).

Самопонимание, как и вообще понимание, направлено не на поиск новых знаний, а на осмысление, порождение смысла того, что человек узнал о себе во время самопознания. Успешное самопонимание можно определить как осмысленный результат наблюдения и объяснения человеком своих мыслей и чувств, мотивов поведения; умение обнаруживать смысл поступков; способность отвечать на причинные вопросы о своем характере, мировоззрении, отношении к себе и другим людям, а также о том, как другие понимают его.

2. Способ получения нового – констатация новых знаний с последующей их категоризацией или установление причинно-следственных связей путем постановки разных типов вопросов и ответов на них. По способу получения нового основанием различения самопознания и самопонимания оказывается тип вопросов, которые мы задаем, познавая или понимая себя.

Познавая себя, субъект получает знания путем ответа на констатирующие вопросы типа: «Какой я?» или «Что я знаю о себе?» В частности, заполняя психологические опросники, человек может узнать о степени сформированности у него коммуникативных черт личности, о показателях вербального и невербального интеллекта и т. п. Ответы на такие вопросы дают нам новую информацию, но не обязательно все новые сведения понятны. Вследствие этого оказывается возможной такая парадоксальная ситуация, при которой человек может достаточно хорошо знать, но не понимать себя. С точки зрения психологического анализа самопознания, важна временная обращенность вопросов (Braun, 1988). Последние могут относиться к прошлому (Каким я был несколько лет назад?), настоящему (Что я представляю собой сегодня?) и будущему (Каким я буду, когда вырасту или вернусь из армии?).

В процессе самопонимания мы отвечаем на вопросы другого типа – причинные: «Зачем я так поступил?», «Почему этот человек мне не симпатичен?» Причинное знание есть отражение углубления в сущность предметов и явлений, и потому оно никогда не оставляет без изменений психику получающего это знание субъекта. Неудивительно, что, понимая что-то во внешнем мире, мы и углубляемся в себя, и возвышаемся над собой.

3. Источник знаний – разные составляющие собственной личности и отношений с другими людьми. При самопознании и самопонимании, пытаясь получить новые сведения о себе, человек обращается к разным сторонам собственной личности. Обоснование этой точки зрения, в частности, можно найти в теории У. Джемса о двух составляющих личности (Джемс, 1991). Согласно Джемсу, личность разделена на две важнейшие структуры: «Я-познающее» и «Я-познаваемое». «Я-познающее» – это субъективная составляющая познания человеком мира и себя в мире. Иначе говоря, это тот аспект личности, который организует и интерпретирует наш опыт. «Я-познаваемое» представляет собой совокупность всего того, что человек называет своим: материальные проявления его сущности (тело, собственность), социальные отношения, роли, личность и духовные характеристики (сознание, мысли пр.). В каждый отдельный момент «Я-познающее» осознает реальность, мир вокруг и внутри себя, а «Я-познаваемое» является тем объектом, на котором фокусируется внимание «Я-познающего». Человеческое существование приобретает осмысленную цель только тогда, когда порождается смысл «Я-познаваемого», когда оно становится понятным, «прозрачным» для субъекта. Как следует из изложенного, формирование и развитие самопознания в большей степени соответствуют «Я-познающему», а самопонимания – «Я-познаваемому».

* * *

Итак, современные работы по психологии самопознания и самопонимания интересны и разнообразны, однако пока довольно малочисленны. Дальнейшие исследования не только расширят наши представления о психологической природе названных феноменов, углублению научных знаний, но и будут способствовать уточнению границ психологии человеческого бытия. Самопознание и самопонимание являются научно значимыми проблемами и психологии познания, и психологии человеческого бытия. Это следствие того, что вся наша жизнь состоит из таких сменяющих друг друга событий и ситуаций, которые мы воспринимаем, осмысливаем и переживаем как неотъемлемые составляющие своего внутреннего мира. Задавая себе вопросы (например, что и откуда мы знаем, когда думаем, что неплохо знаем себя? как субъективный способ видения и понимания всего того, что с нами происходит, порождает чувство осмысленности и полноты жизни или, наоборот, безысходности и абсурдности существования? и др.), человек «строит» свою картину мира. Впоследствии на вербальном уровне она отражается в повествовании, нарративе, рассказах. Естественно, что успешность взаимопонимания партнеров по общению в значительной мере определяется осознанием каждым из них того, как другой понимает себя.