Текст книги "Психология понимания. Проблемы и перспективы"

Методы познания психической реальности

В психологии человеческого бытия используются традиционные методы психологического исследования: опросники, метод микросемантического анализа, методика определения гендерной идентичности и др. Главная цель выбора методик, подходящих для проведения конкретного исследования (например, изучения оптимизма), состоит в том, чтобы их набор давал психологу возможность делать выводы о сочетании отражения субъектом воспринимаемых фрагментов объективной действительности и порождения, конструирования им новых реальностей.

Наиболее полно и точно такое сочетание выражено в нарративном принципе. Этот принцип является одним из основных методов психологии человеческого бытия, он позволяет объединить усилия когнитивных и экзистенциальных психологов. В современной психологии представления о нарративе как организующем принципе, лежащем в основе человеческих действий и поступков, развиваются Т.Р. Сарбином, К. Дж. Гергеном и другими учеными (Gergen, Gergen, 1986; Sarbin, 1986). Нарратив – это такой способ организации эпизодов, действий и описаний действий, который включает как смыслы поступков людей, так и причины происходящих событий (Сарбин, 2004).

Применительно к человеческому познанию нарративы можно сравнить с гермами, стоявшими вдоль дорог и указывавшими путь древним грекам. Нарративные описания субъектом различных ситуаций фактически являются внутренне присущими ему способами упорядочения, придания смысла опыту, получения знания, которое структурирует его восприятие и понимание мира и себя в мире.

Нарративный принцип основан на многократно доказанном в психологии факте: там, где отсутствуют четкие связи между эмпирическими событиями, человек сознательно или неосознанно организует их в целостные структуры, соответствующие культурным нормам. Рассказываемая субъектом история и конкретная ситуация, в которой происходит рассказ, всегда связаны с базовыми культурно-историческими структурами. Имеющийся у субъекта репертуар фреймов, сценариев, нарративных форм, переплетающийся с культурными нормами, определяет, какую историю, где, когда и кому можно и нужно рассказывать. «Другими словами, не только нарратив опосредует, выражает и формирует культуру, но и культура, в свою очередь, определяет нарратив» (Брокмейер, Харре, 2000, с. 33). По моему мнению, сказанное выше подтверждает продуктивность попытки Ю.И. Александрова найти содержательную аналогию между системной структурой субъективного опыта и системной структурой культуры, а также его утверждения о том, что человек формирует свой опыт в культуре, а не усваивает, ассимилирует ее содержание.

Возникает закономерный вопрос: почему нарративный принцип оказывается важнейшим методом психологии человеческого бытия? К выбору этого метода меня привела логика рассуждений, направленных на научное описание этой области психологического знания. Эта логика основана на трех утверждениях.

1. Я обосновываю положение о том, что единицами психики субъекта являются события и ситуации, а наиболее корректными методами описания ситуаций человеческого бытия являются нарративы.

2. Нарративы по своей сути соответствуют одному из основных положений психологии субъекта о взаимном дополнении процессов отражения действительности и порождения человеком новых реальностей.

3. Нарративный принцип потенциально содержит в себе возможности исследования психики и естественнонаучными методами, основанными на выявлении причинно-следственных связях, и гуманитарными, обращенными к ценностям, смыслам и групповым мнениям.

Итак, почему нарративный принцип оказывается важнейшим методом психологии человеческого бытия?

Во-первых, нарративный принцип, всегда предполагает взаимодействие субъекта и объекта, он основан на убеждении, что любую ситуацию человеческого бытия можно интерпретировать многими способами. Из-за этого у психологов возникает обоснованное сомнение в существовании «объективных», не зависимых от точки зрения рассказчика историй, происходящих с людьми. Следовательно, «веру в то, что здесь существует некая реальная история, ждущая своего раскрытия, лишенная аналитической конструкции и существующая до нарративного процесса, мы можем охарактеризовать как онтологическое заблуждение» (Брокмейер, Харре, 2000, с. 35). Нарративные структуры человеческого опыта, безусловно, определяют и направляют понимание субъектом событий и ситуаций. Вместе с тем в процессе понимания нарратив тоже изменяется в зависимости от свойств описываемого. Таким образом, способ познания изменяется в результате взаимодействия внешних и внутренних условий психического развития субъекта.

Во-вторых, в нарративном принципе, как и в психологии человеческого бытия, отвергается предположение, что при обсуждении многомерных ситуаций человеческого бытия существует одна и только одна реальность, с которой обязательно должны согласовываться все нарративные описания. Иначе говоря, нельзя «объективно отразить» ситуацию, потому что реальность, к которой она принадлежит, возникает еще и в результате порождения, конструирования, домысливания субъектом некоторых ее сторон. «Следует постоянно помнить о том, что может существовать множество различных историй, которые говорят о таких сложных вещах, как, скажем, человеческая жизнь. Из исследований феномена автобиографии широко известно, что любая история жизни обычно охватывает несколько жизненных историй, которые к тому же изменяют сам ход жизни. Ошибочно полагать, что разнообразные автобиографические нарративы различаются потому, что некоторые из них являются "верными", а другие "не– (или менее) верными". Лежащая в основании этой ошибки идея состоит в том, что существует некоторый тип градации значений истинности историй, начинающийся от истинной истории, базирующейся на документальных фактах, и кончающийся неверной историей, часто основывающейся на лжи или самообмане. Реальность, таким образом, рассматривается как некоторый сорт объективного, квази-документального критерия, на основании которого можно судить об истинности нарративной репрезентации. Но если и есть такого типа "реальная" жизнь, которую некто уже ведет, как мы узнаем об этой предзаданной реальности? Она, конечно же, не дана нам, потому что все, что служит жизни, становится ее частью» (там же, с. 36).

В-третьих, нарративная структура описания мира принципиальна для психологии человеческого бытия вследствие необходимости учета целенаправленности человеческого поведения и взаимной детерминации описываемых в истории событий и поступков. Нарративное повествование всегда развивается по направлению к цели, смысловому конечному результату. Кроме того, логика нарративных структур основана на правдоподобии: последующие события не должны противоречить предыдущим (Gergen, Gergen, 1986). Это дает возможность психологу выявлять смысловые и причинно-следственные связи, лежащие в основе понимания мира субъектом. При этом понимание оказывается центральной проблемой, в которой, как в фокусе, сходятся большинство проблем психологии человеческого бытия.

В-четвертых, нарративные способы не существуют в нашем сознании в виде шаблонов, которые нужно только заполнить конкретным содержанием описываемой ситуации. Нарративы и сами ситуативно изменчивы: они видоизменяют свои формы под влиянием требований ситуации, к описанию которых они применяются. Иначе говоря, в них потенциально содержатся умственные действия, соответствующие познавательной деятельности субъекта, направленной на структурирование, упорядочение опыта. Неудивительно, что Й. Брокмейер и Р. Харре считают, что нарратив следует рассматривать как модель: «Мы утверждаем, что, вместо того чтобы быть онтологической сущностью или способом репрезентации, нарратив действует как особо гибкая модель. Любая модель в очень общем смысле слова является аналогией. Она связывает неизвестное с известным, используется для объяснения (или для интерпретации) ряда явлений путем отсылки к правилам (или схемам, структурам, сценариям, рамкам, сравнениям, метафорам, аллегориям и т. п.), которые так или иначе включают в себя обобщенное знание» (Брокмейер, Харре, 2000, с. 39–40).

Из «модельной метафоры» следует вывод: «Рассмотренные под таким углом зрения нарративы являются одновременно моделями мира и моделями собственного "я". Посредством историй мы конструируем себя в качестве части нашего мира» (там же, с. 40). Ту же мысль иначе выражал Дж. Брунер, писавший о том, что, понимая мир, человек имеет дело не с определенной формой его репрезентации, а со специфическим способом конструирования и установления реальности. Психологи, анализируя этот способ, должны прежде всего обращать внимание на методы познания себя и осмысления людьми своего опыта (Bruner, 1986). Такие рассуждения имеют принципиальное значение для психологии человеческого бытия, потому что они в явном виде подчеркивают неразрывную связь понимания с самопониманием. Без самопознания и самопонимания субъекта реализация нарративного принципа становится невозможной.

Нарративный принцип как метод психологии человеческого бытия сегодня уже не является только потенциальной возможностью, теоретически допустимым способом анализа психологических особенностей субъекта. В современной психологической литературе можно найти конкретные примеры экспериментальных исследований, соответствующих теоретико-методологическим основаниям психологии человеческого бытия. Одно из них – диссертация Л.С. Архангельской, выполненная под руководством профессора В.А. Лабунской и посвященная нарративному анализу зависти. В ней нарратив рассматривается как способ интерпретации системы отношений, с которой идентифицирует себя субъект общения. В диссертации убедительно показана продуктивность применения нарративного анализа применительно к экзистенциальному феномену зависти. Биографические нарративы испытуемых свидетельствуют о том, что зависть порождается противоречиями во внутреннем мире субъекта. Это противоречия между ожиданием от других людей, с одной стороны, признания, дружеского отношения, доверия, заботы, любви и, с другой стороны, установками на отвержение, враждебность, недоверие, неверность (Архангельская, 2004).

Рефлексия типов рациональности

Современное постнеклассическое понимание характеризуется ростом рефлексии ценностных и смысловых аспектов мира человека. Рефлексия научных типов рациональных рассуждений – это не осознание их, а преобразование. Преобразование проявляется в том, что субъект не только осознает типы знания и правила действий с ними, но и порождает их смысл. А в смысле потенциально содержится возможность его понять. Понимающий субъект не дистанцирован от изучаемого мира, а находится внутри него, погружен в природную и социальную действительность. Мир оказывается таким, каким субъект его видит, какие методы познания он применяет, какие вопросы ставит. Постнеклассическая психология человеческого бытия включает не только новые способы осмысления мира, но и рефлексию над основаниями рациональных типов познания. Как отмечает В.А. Лекторский, сегодня сама рациональность начинает пониматься по-другому. Только в простейших случаях рациональные рассуждения можно свести к действиям по фиксированным правилам, следование которым приводит к заранее намеченной цели. В более широком и глубоком смысле рациональность предполагает пересмотр, изменение и развитие самих правил (Лекторский, 2001).

С позиций психологии человеческого бытия одну из главных причин переосмысления рациональных типов познания следует искать в неразрывной связи понимания субъектом мира и его самопонимания. Известно, что любое понимание всегда включает в себя самопонимание. Самопонимание дает человеку возможность обратиться к своим истокам, ответить на вопросы о том, какой он и что с ним происходит. Вместе с тем углубление в себя одновременно означает постепенное удаление от ясных и логичных схем рассуждений. В результате порождаются новые типы рациональных рассуждений, парадоксальным образом включающие в себя иррациональные и бессознательные компоненты.

Исследования показывают, что самопонимание является одновременно и целостным, интегративным, и неоднородным, многомерным психологическим феноменом. Пытаясь его описать и определить, психологи обычно обращают наиболее пристальное внимание на разные стороны самопонимания – либо когнитивную, познавательную, либо экзистенциальную, бытийную. Когнитивная составляющая самопонимания представлена прежде всего способностью и склонностью субъекта к рефлексии, сознательному самоанализу. Однако современный психолог не может удовлетвориться изучением только этой составляющей анализируемого феномена, потому что большие и подлинно экзистенциальные решения в жизни человека, как правило, не рефлексируемы и не осознанны. Экзистенциальная составляющая самопонимания воплощается не столько в научно достоверных знаниях и познавательной деятельности, сколько в смыслах и приобщении к разнообразным ценностям.

Таким образом, самопонимание неразрывно связано с рефлексией. Самопонимание (в отличие от самосознания) всегда основано на таком рефлексивном анализе своего опыта, который в результате умственных операций и действий приводит к переструктурированию, переосмыслению, т. е. преобразованию внутреннего мира субъекта. В этом нет ничего удивительного. Рефлексия онтологически представлена в структуре психики человека как особый метасистемный уровень ее организации. Специфика данного уровня состоит в том, что на нем психика как бы преодолевает собственную «системную ограниченность», поскольку делает саму себя предметом собственной регуляции. Современные исследования показывают, что рефлексию следует рассматривать одновременно и как процесс, и как состояние, и как свойство. Процессуальная динамика рефлексии способствует изменению человека, формированию у него новых субъектных качеств (Карпов, 2004).

Диалогическая направленность психологического анализа

Взаимодействие людей является не только частью картины внутреннего мира субъекта, но и неотъемлемой составляющей человеческого бытия. Психология человеческого бытия исходно направлена на анализ существования субъекта в мире с позиции «Я и другой человек». Соответственно в психологическом исследовании «человек должен быть взят внутри бытия, в своем специфическом отношении к нему, как субъект познания и действия, как субъект жизни. Такой подход предполагает другое понятие и объекта, соотносящегося с субъектом: бытие как объект – это бытие, включающее и субъекта» (Рубинштейн, 1997, с. 64–65). Подлинное существование субъекта как сознательного человеческого существа обязательно предполагает выход за собственные пределы, умение отнестись к себе со стороны той реальности, которую он осознает. Иначе говоря, умение взглянуть на себя глазами других людей, с которыми субъект вступает во внешние и внутренние диалоги. Взаимодействие субъектов – участников диалога (одновременно являющееся их взаимоизменением) всегда основано на понимании как результате коммуникации. Именно поэтому проблема понимания оказывается центральной для психологии человеческого бытия.

Причину того, что в этой области психологической науки проблема понимания оказывается центральной, следует искать не только в эмпирической плоскости, т. е. необходимости анализа психологических механизмов понимания людьми конкретных жизненных ситуаций. Не менее важны теоретические основания психологии человеческого бытия, изначально не направленной на утверждение уникальности, исключительности своих методологических оснований. Эта область психологического знания, во-первых, возникла на базисе психологии субъекта и, во-вторых, развивается во взаимодействии, пересечении с другими областями, в частности с экзистенциальной психологией. Стремление к нахождению взаимопонимания с представителями смежных дисциплин отвечает постнеклассическому взгляду на методологию современной психологии. Для постнеклассической психологии характерны интенции к динамическому единству знания, пониманию его сетевой природы в сочетании со стремлением к взаимосогласованности психологических теорий. Это означает, что любая психологическая теория должна учитывать другие концепции и, конечно же, преимущества междисциплинарного дискурса (Гусельцева, 2003). Иначе говоря, сетевая парадигма построена на том, что продуктивное развитие любой теории возможно лишь при условии ее соотнесения, взаимодействия и согласования с другими равноправными теоретическими конструктами. Отсюда следует, что, помимо познавательной, «методология психологической науки должна выполнять и коммуникативную функцию, т. е. способствовать установлению взаимопонимания между разными направлениями, подходами внутри психологической науки» (Мазилов, 2003, с. 419). В этой связи построение коммуникативной методологии, к разработке которой призывает В.А. Мазилов, представляется очень значимым и для психологии человеческого бытия.

Итак, категория субъекта, исследованию которой так много усилий посвятил Андрей Владимирович Брушлинский, действительно занимает особое место в современной психологии. Психология субъекта в наше время представляет собой фундаментальную область психологической науки. Формирующаяся на основе психологии субъекта психология человеческого бытия тоже постепенно обретает ясно очерченные контуры. В ее основании лежат не только убедительные теоретико-методологические доказательства, она имеет и вполне ощутимые эмпирические следствия. Последние представлены в экспериментальных исследованиях субъект-субъектных и субъект-объектных типов понимания высказываний, половых и гендерных различий в понимании моральной дилеммы, когнитивных и экзистенциальных составляющих самопонимания, понимания ситуации эвтаназии и других ситуаций, описанных в последующих главах этой книги.

После изложения теоретико-методических оснований психологии человеческого бытия необходимо еще раз указать на сходство и различие этой области науки с экзистенциальной психологией.

История психологии XX в. представляет собой последовательную смену научных теорий, исследовательских подходов к изучению психики. В конце столетия наиболее ярким проявлением этого оказалось смещение интересов большой части психологов с когнитивной парадигмы на экзистенциальную, переход от изучения отдельных психических процессов и явлений к анализу целостных ситуаций человеческого бытия. Появилась экзистенциальная психология, предметом которой стали такие глобальные проблемы, как жизнь и смерть человека; свобода и детерминизм; моральный выбор и ответственность; общение и одиночество; смысл и бессмысленность, абсурдность существования (Леонтьев, 1997). В фокусе внимания психологов, исследующих закономерности психики человека с позиций психологии человеческого бытия, находятся фактически те же проблемы, однако подходы к их решению в двух названных направлениях психологической науки существенно различаются. Между психологией человеческого бытия и экзистенциальной психологией есть принципиальные различия, и некоторые особенности последней не позволяют исследователю эффективно, научно-корректно изучать психологические особенности познания и понимания мира субъектом.

Во-первых, проблема, с которой сталкивается психолог, привыкший к теоретико-экспериментальному анализу проблемы понимания, заключается в том, что экзистенциалистская ориентация во многих областях, например консультировании, имеет глубоко интуитивный, а не эмпирический фундамент. Естественно, что это означает скорее схватывание феноменологической целостности изучаемых явлений, чем установление достоверности выявленных закономерностей и воспроизводимости обнаруженных фактов.

Экзистенциальные психологи «доступные пониманию психические взаимосвязи называют также внутренней причинностью (Kausalität von innen), тем самым указывая на наличие непреодолимой пропасти между собственно причинностью ("внешней причинностью") и связями, устанавливаемыми в сфере психического и заслуживающими называться "причинными" только на правах аналогии» (Ясперс, 1997, с. 367). Для психолога, анализирующего феномен понимания с позиций психологии человеческого бытия, признание существования непреодолимой пропасти между внешней и внутренней причинностью оказывается совершенно неприемлемым. Понимающий субъект является органичной и неотъемлемой частью мира, и потому внешние и внутренние условия его существования включены как во «внешние», так и во «внутренние» связи и отношения. Следовательно, оба типа причинных связей и отношений имеют не дизъюнктивный, а взаимодополняющий характер.

Поскольку, согласно экзистенциалистскому понятию существования, функции субъекта и объекта в бытии принципиально различны (объект «существует», а субъект «переживает»), то человек не познает объективный мир, а именно «переживает». Мало того, что в соответствии с этим тезисом постулируется если не непознаваемость объекта, то уж во всяком случае несущественность познания мира, его малая значимость для самореализации человека. С этим связан и акцент на сиюминутности: фокусировании внимания на тех эмоциях и чувствах, которые проявляются в данный момент. В экзистенциальной психотерапии это называется принципом «здесь и теперь». В результате получается, что человек пассивно отражает непознаваемые внешние стимулы, а не осуществляет свою жизнь как субъект, действующий, активно познающий и преобразующий мир.

Для психолога-исследователя изучение любого психологического явления связано с анализом его причинно-следственных связей, внутренних и внешних условий, которые обусловили его формирование и развитие. Как отмечает Е.А. Климов, «в любом случае понимание и объяснение явлений психики должно быть "связесообразным", т. е. опираться на раскрытие рассматриваемого явления в системе тех или иных характеризующих его реальных связей (более принято и благозвучно выражение "законосообразность" понимания, объяснения; его мы и будем придерживаться)» (Климов, 19986, с. 26).

В отличие от научно-познавательной традиции с экзистенциальной точки зрения исследовать – прежде всего значит отодвинуть повседневные заботы и глубоко размышлять о своей экзистенциальной ситуации. Иначе говоря, думать не о том, каким образом мы стали такими, каковы мы есть, а о том, что мы есть. С позиций психологии человеческого бытия, психолог не может ограничиться узнаванием того, что есть, выявлением того, как субъект понимает, например, смысл своей жизни. Напомню, что для Рубинштейна и Франкла главная категория – долженствование. Следовательно, задача психолога состоит не в констатирующем описании особенностей наличного бытия человека. Это еще и оценка реального бытия с позиций идеальных представлений о нем, т. е. этических отношений, морального императива. Только таким способом можно понять психику человека не как данность, определенный временной срез, а как динамическое, процессуальное образование, имеющее свои причины и следствия.

Во-вторых, субъектные основания психологии человеческого бытия изначально построены на представлении о том, что развитие человеческой психики происходит в общении людей, диалоге субъекта с миром. В отличие от этого экзистенциальная психология, по существу, – это психология индивидуализма. Она изучает отдельного человека, противостоящего враждебному ему миру и остающегося один на один с неизбежными жизненными противоречиями – добром и злом, своими желаниями и социальными ограничениями, наконец, жизнью и смертью. И.Д. Ялом называет такой модус существования человека экзистенциальной изоляцией. Он пишет: «Индивиды часто бывают изолированы от других или от частей себя, но в основе этих отъединенностей лежит еще более глубокая изоляция, связанная с самим существованием, – изоляция, которая сохраняется при самом удовлетворительном общении с другими индивидами, при великолепном знании себя и интегрированности. Экзистенциальная изоляция связана с пропастью между собой и другими, через которую нет мостов. Она также обозначает еще более фундаментальную изоляцию – отделенность между индивидом и миром» (Ялом, 1999, с. 400).

В основе экзистенциального подхода к изучению человеческой психики лежит представление о базисном конфликте, конфронтации субъекта с данностями существования. Под последними имеются в виду глобальные жизненные факторы, являющиеся неотъемлемой составляющей бытия человека в мире – свобода, изоляция, бессмысленность и т. п. Отличительная особенность экзистенциального подхода состоит в стремлении противопоставить себя картезианской картине мира, согласно которой он состоит из отдельных объектов, в том числе воспринимающих их и взаимодействующих с ними субъектов. Характерной чертой мировоззрения экзистенциалистов является их стремление преодолеть субъект-объектное расщепление мира. Они рассматривают человека не как «мыслящий тростник», воспринимающий и осмысливающий действительность, а как субъекта, обладающего активным сознанием и потому непосредственно участвующего в построении, конструировании реальности.

Согласно экзистенциальному взгляду на мир, как бы ни был близок один человек другому, между ними все равно всегда остается непреодолимая пропасть, потому что каждый из нас в одиночестве приходит в мир и в одиночестве должен его покинуть. Это порождает неизбежный конфликт между сознаваемой абсолютной изоляцией и потребностью в общении с людьми, защите и, в конечном счете, принадлежности к какой-то целостности. Экзистенциальный подход не отрицает важности интерсубъективных отношений для человеческой жизни, однако это отношения не взаимодействия и сотрудничества, а отстранения и отчуждения. Взгляд другого человека на субъекта превращает последнего в бездушный объект наблюдения, отчужденный как от самого себя, так и от всего окружающего мира. Особенно отчетливо установка на индивидуализм проявляется в проблеме свободы, центральной для экзистенциалистской теории: например, в отношениях половой любви каждый из партнеров стремится завладеть свободой другого и превратить ее в вещь (Сартр, 1992).

С позиций психологии человеческого бытия к проблеме одиночества необходим дифференциальный подход. Он предполагает изучение психологических характеристик и выделение разных типов одиноких людей, а также поиск причинных связей между временным состоянием и длительным чувством одиночества. Эта проблема связана с индивидуально-психологическими особенностями восприятия человеком себя и своего окружения. Одиночество как мироощущение и переживание личности представляет собой многомерное, системное качество, которое нельзя понимать и оценивать упрощенно, т. е. исключительно как проявление экзистенциальной изоляции. Одиночество – как объективное состояние, так и субъективное мироощущение – зависит от социально-ролевого статуса субъекта и его личностных качеств.

В исследовании Н.Е. Харламенковой по этим параметрам было выделено три типа личности. Зависимый тип характеризовался сочетанием низкой потребности в самоутверждении с завышенной самооценкой и суженной (за счет отвержения целей самореализации) системой ценностей. Для людей доминирующего типа характерны гиперпотребность в самоутверждении, завышенная самооценка и ориентация на ценности самореализации. Самодостаточный тип личности отличает конструктивный способ самоутверждения в сочетании с ориентацией на независимость, ценности общения с другими людьми и саморазвитие. Результаты экспериментов показали, что только зависимые и доминирующие личности переживают состояние одиночества в виде негативно окрашенного чувства отчужденности от людей. «При этом оказалось, что доминирующая личность с ярко выраженными агрессивными тенденциями, демонстрируя свою независимость от других людей, на самом деле нуждается в них гораздо в большей мере, чем зависимая личность» (Харламенкова, 1998, с. 90). В то же время для самодостаточного человека состояние одиночества ассоциируется с чувством свободы и независимости: «Самодостаточная личность, ориентированная на собственное понимание действительности, интерпретирует состояние одиночества как своеобразное благо, не испытывая обостренного чувства одиночества и отчужденности» (там же, с. 91).

Следовательно, при дифференцированном психологическом подходе к проблеме оказывается, что экзистенциальную изоляцию нельзя рассматривать как универсальную характеристику бытия человека, непременно порождающую чувство одиночества. Многое зависит оттого, какими психологическими свойствами обладает субъект, какое место он занимает в обществе и как оценивает свои отношения с другими людьми.

В-третьих, сторонникам психологии человеческого бытия присущ если не безграничный оптимизм, то во всяком случае трезвый и реальный взгляд на место и предназначение человека в системе мироздания. Такая мировоззренческая позиция отвергает представления о безусловной абсурдности и бессмысленности человеческого существования. Экзистенциальная психология во многом унаследовала идеи философии экзистенциализма, в основе которой лежит пессимистический взгляд на человеческую природу (во всяком случае, в европейском варианте этого философского направления). «Экзистенциальный человек» безуспешно пытается преодолеть «отвратительные», вызывающие тошноту (вспомним название одноименного романа Ж.-П. Сартра) проявления своей телесной, материальной оболочки. Одновременно он с ужасом сознает, что это ему не дано: растворение себя в потоке мелких чувств и желаний, обыденных ситуаций всегда будет препятствовать постижению высшего смысла бытия. Неудивительно, что неизбежным и малоутешительным выводом экзистенциализма являются мысли об универсальности смерти как единственной антитезы бытию, бессмысленности и даже абсурдности существования человека: небытие не уравновешивает бытие, а активно опровергает его.

В противоположность экзистенциализму психология человеческого бытия исходно направлена на анализ существования субъекта в мире с позиции «Я и другой человек». В этом ракурсе фундаментальные проблемы и ценности человеческой жизни раскрываются по-другому. В частности, конечная точка земного пути человека, смерть, предстает не как безусловная трагедия. Отношение к ней субъекта определяется в зависимости от рассмотрения им себя, своей активности в мире, возможности взаимодействовать с другими людьми и оставить после себя что-то если не значительное, то по крайней мере субъективно ценное. Ведь смерть – это не только трагический конец индивидуального существования: «Смерть есть также конец моих возможностей дать еще что-то людям, позаботиться о них. Она в силу этого превращает жизнь в обязанность, обязательство сделать это в меру моих возможностей, пока я могу это сделать. Таким образом, наличие смерти превращает жизнь в нечто серьезное, ответственное, в срочное обязательство, в обязательство, срок выполнения которого может истечь в любой момент. Это и есть закономерно серьезное отношение к жизни, которое в известной степени является этической нормой» (Рубинштейн, 1997, с. 82). Отсюда закономерный вывод: «Мое отношение к собственной смерти сейчас вообще не трагично. Оно могло бы стать трагичным в силу особой ситуации, при особых условиях – в момент, когда она обрывала бы какое-то важное дело, какой-то замысел» (там же). Следовательно, этическое отношение субъекта к другим людям и себе коренным образом изменяет представление человека о трагическом финале бытия.