Текст книги "Вот и управились к празднику (сборник)"

Через неделю приехал Коха. Зайдя в кабинет, он в первую очередь спросил:

– К вам приезжали?

– Приезжали, – усмехнувшись, ответил ему Руднев.

– И что вы сказали?

– Я сказал, что работаю с вами, и они уехали.

– Правильно. Отправляйте к нам всех, кто вас побеспокоит. Ну, а работать надо начинать. На этой неделе надо сделать первый взнос.

– Какой взнос? – внутренне холодея, спросил Руднев.

– Ну, вы же сказали, что работаете с нами. Правильно?

– Да.

– Ну и давайте работать. Мы хотим передать партию груза на тюрьму, и в этом нам понадобится ваша помощь.

«Куда гнет?» – подумал Руднев, а вслух сказал:

– Я постараюсь сделать все, что смогу.

– Комар заедет к вам в среду, – сказал Коха на прощание и ушел.

– Вот мышеловка и захлопнулась, – прошептал Руднев, почесывая ладонью затылок.

Он понял, что «крыша» у него есть, но не та, которую можно попросить о помощи, а та, которая последнее отберет и даже глазом не моргнет.

«Может, надо было все-таки в милицию обратиться. С начальником он в хороших отношения, часто встречались в нерабочей обстановке. Нет, менты здесь не помогут. Все свое внимание и работу они сосредоточили на коммерческих киосках и на рынках, отбирая у торгашей, что попадет под руку».

Руднев не раз слышал от других, что в любое время суток рьяные участковые наведывались в киоски, требуя водку и закуску. Перепуганные продавцы под угрозой составления протокола не прекословили, рассчитываясь за недостачу собственной зарплатой. Ведь хозяева уже давно сами не торгуют, научились использовать наемный труд.

На рынке картина повторялась, только в более «интеллигентной» форме, когда люди в милицейской форме, используя все ту же угрозу составления протокола, обирали торгашей, а те отдавали скрюченными от мороза пальцами, может, последние свои деньги.

«Чурки», более хитрые и изворотливые, сами весело насыпали им из пол-литровых банок изюм, орехи, сухофрукты. А те ничем не брезговали, и не беда, что скоро штаны лопнут от обжорства, старшина новые выдаст.

Руднев однажды сказал об этом заместителю начальника милиции, но тот его резко оборвал:

– Мои люди так делать не могут. Я их знаю, это честные служаки.

Продолжать разговор не имело смысла.

Он понял, что здесь только он сам сможет решить свои проблемы, и никто ему не поможет. Не было на белом свете человека, с которым он смог бы откровенно поделиться тем, что творилось на душе.

Это открытие огорчило Руднева. И хоть подсознательно он понимал, что неправ – бывают верные и бескорыстные люди, – но в этот день ему было приятнее ощущать себя совершенно одиноким.

В среду приехал Комар. Радостный и приветливый, он болтал без умолку о том, сколько им пришлось преодолеть трудностей, чтобы загнать «грев» на тюрьму, да сколько еще предстоит преодолеть.

В камеру положенца передали цветной телевизор с видеомагнитофоном, сигареты и чай.

Устав его слушать, Руднев молча протянул ему конверт. Взяв конверт, Комар замолчал, протянул руку Рудневу:

– До свидания!

И вышел.

– Даже спасибо не сказал, сволочь, – со злостью прошептал Руднев, вставая с кресла.

Выпив залпом стакан воды, он взглянул на часы. Через тридцать минут должна начаться планерка.

На планерку собрались быстро. Специалисты, рассевшись по местам, ожидали опоздавших. Зашел Архипов.

«Опять пьяный, – заметил про себя Руднев, – сволочь, ведь со слесарями где-то пил, работы точно не будет».

Мастер часто шмыгал носом, старался не смотреть директору в глаза и, уткнувшись в свои грязные ботинки, что-то там рассматривал.

Ситуация, сложившаяся на предприятии, была понятна. Показатели падали, объемы производства также снижались. Необходимо было принимать серьезные решения.

То, что происходило с экономикой предприятия, Руднев предвидел еще месяц назад, и слова экономиста не были для него новостью.

И пути выхода из этой ситуации он знал прекрасно, поскольку давно их просчитал.

Однако его поразили равнодушные глаза подчиненных. Одни зевали, другие улыбались каким-то своим мыслям. Архипов, продолжая шмыгать носом, сверлил глазами пол, боясь поднять их на Руднева, а по счету он был уже двадцатый за двенадцать лет работы.

Закончив говорить, экономист села, ожидая реакции директора.

– Вопросы есть? – спросил Руднев.

– Нет, – прозвучал голос в конце кабинета.

Руднев еще раз заострил внимание на серьезной экономической обстановке и попросил каждого высказаться, какие пути выхода они видят.

И на кого бы ни посмотрел, все пожимали плечами.

Наконец, мастер столярного цеха, глядя ему прямо в глаза, быстро сказал:

– А мы – как вы. Как скажете, так и будем делать.

– Хм… А если я ничего не скажу?!

– Ничего и делать не будем, – также быстро и серьезно ответил он.

Руднев горько рассмеялся. Глядя на него, остальные неуверенно заулыбались.

– Нас всех загоняют в болото, – посерьезнел Руднев. – И сегодня кто последний в него зайдет, тот первым из него и выйдет. А кто уже туда провалился, тот никогда не всплывет на поверхность. От нас с вами зависит: быть или не быть предприятию? Понятно?

– Понятно, – дружно, с явным облегчением ответили все.

Руднев видел, как, немного покраснев и волнуясь, встала технолог Голубева и спокойным, громким голосом сказала:

– Я, думаю, для начала нужно сократить численность работающих людей и привести ее в соответствие с производимыми объемами. Необходимо посмотреть в каждом цехе, на каждом рабочем месте, где есть лишние люди.

– А кто работать будет? – спросил мастер цеха.

– Ты будешь работать, понял?! – вдруг неожиданно сорвался Руднев. – Днями цеха простаивают, а он: кто работать будет?

– А вдруг завтра работа появится? – не отставал Архипов.

– Больше работы, чем есть сейчас, не будет.

– А зарплату давать будут? – не унимался мастер.

– Зарплату? Конечно, будем, – немного успокоившись, ответил Руднев. – Машина вернется из города, привезет деньги, и выдадим зарплату. Я еще вчера созвонился и договорился. Ее там уже ждут.

– Какая машина? Никакой машины не выезжало, – сказала тихо бухгалтер.

– Как не выезжала? – Руднева буквально подбросило. – Я же еще вчера отправил ее на погрузку в склад, растолковав каждому по три раза, что надо делать.

– Сергей Петрович, не было машины у меня, – ответила из дальнего угла кладовщица.

– Ты почему мне раньше об этом не сказала? – терял остатки самообладания Руднев.

– Я забыла. Закрутилась и забыла.

– Где ты закрутилась, если у тебя за весь день не было ни одной машины?

– Да мы с девчонками торты к седьмому ноября пекли, – растерянно произнесла она, показывая руками на сидящих напротив мастеров, – ну и закрутились.

– Ну и где машина? – повернулся он к Архипову.

– Да колесо пробило, – пробормотал мастер.

– И все?

– Ага, – ответил Архипов.

– Вы что, за половину дня не могли колесо заменить или заклеить?

– Работают мужики, делают. Скоро закончить должны.

Мастер молчал, пряча соловые глаза.

Планерка продолжалась. Больше всего коллектив интересовало, где и когда будет отмечаться праздник революции, и в конце совещания кладовщик еще раз спросила, выдадут все-таки зарплату перед праздником или нет.

Выйдя из кабинета, Руднев быстро направился в гараж. Еще издали можно было услышать доносившийся оттуда шум. Он понял: режутся в домино.

Резко открыв дверь, вошел. Архипов уже сидел за столом и весело шлепал об него доминушками. Увидев Руднева, резко вскочил и, как будто о чем-то вспомнив, бросился в ремонтный бокс. Остальные шоферы тоже разбежались по машинам.

Зайдя в бокс, Руднев подошел к сидевшему на замасленной чурке шоферу, который докуривал грязный бычок и равнодушно смотрел на спущенное колесо.

– Ты что сидишь? – спросил его Руднев.

– Колесо менять надо, – ответил шофер.

– Так почему не меняешь?

– Домкрата нет.

– Возьми с другой машины.

– А я че, мастер пусть и берет. Кто мне его даст?

Допрашивать водителя дальше было бесполезно, потому обернулся к Архипову, твёрдо сказал:

– Чтобы машина была готова через пятнадцать минут, иначе сверну челюсть.

И действительно, через пятнадцать минут машина стояла возле склада под погрузкой, а еще через тридцать минут выехала с пиломатериалом за пределы территории.

Сидя в кабинете, Руднев долго не мог успокоиться. Не хватало сил, выдержки, терпения, и он в самом деле готов уже был «свернуть» челюсть кому угодно, но только бы не видеть этого разъедающего душу равнодушия в глазах людей, только бы не знать о том, что где-то что-то по чьей-то вине срывается, где-то что-то кем-то не доделывается, не додумывается, не докладывается.

Постепенно он успокоился, вспомнил про Лену: «Приглашу ее в ресторан, а там дам, наконец, ей понять, что она мне теперь далеко не безразлична. По опыту знаю, что эту болезнь таблетками не залечишь и пивком из организма не выведешь. А терзать себя несбыточными иллюзиями – вредно для здоровья. Облегчить душу, короче, надо, выговориться. А там, гори все синим пламенем… Хоть и ежу понятно, что будет мне отказ, да где наша не пропадала!»

Пригласил ее в кабинет:

– Ты где сегодня обедаешь?

– Пока не решила.

– Можно я тебя приглашу в ресторан.

– Можно.

– Выбирай, в какой, – продолжал, приободрившись Руднев.

– Вы лучше сами выберете.

– Давай в «Мечту» – она недалеко и уютно там.

– Хорошо, а когда? в какое время?

– Да прямо сегодня. В час дня. Как раз у нас обед. Я буду ждать там тебя за столиком. Хорошо?

– Хорошо, приду.

Господи, как все просто! Давно надо было начать с ресторана! Сначала угости девушку, расположи манерами, удиви глубинами ума и, главное, покажи ей, что ты не жмот. А там, глядишь, и у нее до чувств очередь дойдет.

Наконец подошло время. Он сидел в «Мечте», в укромной нише под картиной с альпийским пейзажем, напоминающим Саяны. Заказал для начала два бокала сока и ждал, с нетерпением поглядывая на часы. Стрелки приближаются к часу. Привычно прибросил минут пятнадцать на опоздание. Смотрел по сторонам, осваиваясь с обстановкой. Ресторан, оформленный в стиле окончательной победы социализма, практически пуст, если не считать нерасторопной официантки и двух посетителей, энергично жующих за одним из столиков. Открывается дверь – она. Опоздала, но не на много, а, как и положено в таких случаях, минут на пять… и вошла. Но как вошла! Стремительно, гордо неся головку, звонко цокая каблучками по мраморному полу. Вся подтянутая, как струнка, быстрая, живая. Мужики за столиком провожали ее с открытыми ртами, пока их взгляды не уткнулись в Руднева.

«Красивая, таки, зараза! – не без удовольствия отметил про себя Руднев. – А вы, ребята, кушайте, не отвлекайтесь».

– Как насчет вина? – обратился к ней Руднев.

– По бокальчику сухонького. Можно?

– Отлично! Бутылочку сухого вина, пожалуйста.

Сидели, беседовали как старые знакомые. Он уже и с волнением справился, дрожь в руках унял, разговорился. Она ему тоже из своей жизни кое-какие фрагменты поведала. И разговаривали они совсем уже непринужденно, как старые добрые друзья. А он смотрел на нее и удивлялся тому, с какой почти детской непосредственностью отражаются на ее личике оттенки эмоций…

Тут переполнились его чувства, и он, очарованный ее обаянием, неожиданно для самого себя, выдал:

– Леночка, я хочу поднять этот бокал за тебя. Я хочу выпить за то, что ты такая… такая обаятельная, привлекательная, очаровательная девушка!

Он понимал, что время истекает, бутылку вина они уже, практически, уговорили, а подходящий момент для его признаний так и не наступил. Придется отложить до лучших времен. Тем более, что место, как выяснилось, не вполне подходящее.

Он не знал, чем покорить ее сердце. Наклонившись к ее уху, он тихо, почти шепотом, начал читать стихи:

 
Есть тонкие властительные связи
Меж контуром и запахом цветка.
Так бриллиант невидим нам, пока
Под гранями не оживет в алмазе.
 
 
Так образы изменчивых фантазий,
Бегущие, как в небе облака,
Окаменев, живут потом века
В отточенной и завершенной фразе.
 

Лена вдруг сняла с пояса пейджер – видимо, он простучал ей молоточками по животу. Руднев подумал, сейчас все испортит! И точно: на крохотном экранчике высветилось сообщение, из которого следовало, что дома ее срочно ждут родители.

– Ой, что же делать? – обеспокоено воскликнула она, поднося пейджер к носу директора.

Руднев понял, что замысел его рушится. Как ни жаль, но придется отложить свои намерения до лучших времен.

– Ехать надо, – сказал он, разводя руками, и проводил ее на автобусную остановку.

– Лена, а может, завтра после работы встретимся? – неуверенно предложил Руднев, на что-то еще надеясь.

Она вроде бы кивнула, но потом, будто бы что-то припомнив, сказала:

– Нет, завтра вечером я не смогу, я с папой договорилась встретиться.

– Тогда позвони мне завтра? Тебя же на работе не будет, ты же отгул попросила, родителям помочь.

Кивнула и поспешно вошла в автобус. Даже «спасибо» не удосужилась сказать.

«Чертов пейджер!» – подумал Руднев с досадой. Хотя, скорее всего, не в нем дело. Возникло подозрение, что Лена его просто надула. Да, конечно же, вне всяких сомнений! Развела, как барана. Тут он вспомнил, что там, в ресторане, она намеревалась кому-то позвонить. И, как теперь для него совершенно очевидно, позвонила она не вообще кому-то, а конкретно оператору пейджинговой станции. Ну и продиктовала на свой же собственный пейджер сообщение.

На следующий день Руднев с нетерпением ждал звонка. Сидел у телефона как примагниченный. Даже на обед не пошел, чтобы не дать ей ни единого шанса на отговорки.

Время шло. Рабочий день заканчивался, и вместе с ним угасала его надежда, которая умирает, как и положено, последней. И вдруг звонок. Руднев сердцем почувствовал – она. В трубке знакомый голос:

– Здравствуйте, Алексей Петрович, это я, Лена. Я сегодня не смогу приехать – работы много.

– И долго еще работать?

– Не знаю, часов до семи.

– Но ведь можно и после семи куда-нибудь успеть… Поужинать, например.

– Не знаю, не обещаю. Давайте, до завтра отложим.

«Зря я, наверное, про ужин! Смутил девушку раньше времени».

Руднев поднялся с кровати. Была суббота. На работу решил сегодня не ехать и посвятить день домашним заботам.

Зазвонил телефон. Не торопясь, взял трубку.

Звонил начальник тюрьмы Глазкин, приглашал на день рождения.

– Прямо сейчас, с утра? – удивился Руднев.

– Конечно, чего тянуть? Времени десять часов, а еще ни в одном глазу.

– Где собираемся?

– На берегу реки, где и в прошлый раз.

– Хорошо, – ответил Руднев и положил трубку.

Такие мальчишники собирались часто. Пять-шесть мужиков, как правило, сходились где-нибудь в укромном месте. Летом такое происходило на берегу реки, зимой – в лесу, на солнечной поляне.

В назначенное время Руднев подъехал на «Жигулях» к реке. На разложенном на траве покрывале лежала закуска и стояло несколько бутылок водки. Кое-кто уже был навеселе.

Посидев около часа, народ стал расходиться, и Руднев остался с Глазкиным допивать початую бутылку.

Изрядно набравшийся Глазкин стал тут же звать Руднева на рыбалку.

Недолго думая, тот согласился, и они, сев в «Жигули», поехали в город.

– Сначала в мой централ заедем, я машину возьму. Потом по пути пивом затаримся.

Пройдя через двойные двери контроля, они поднялись в кабинет начальника.

Руднев не раз бывал в этом кабинете по делам: то людей на стройку брать приходилось, то заказ на пошив рабочей спецодежды оформлял.

– Слушай, ты, когда одиннадцатую камеру покажешь? – спросил Руднев.

– Да хоть сейчас, – Глазкин встал из-за стола.

Они спустились вниз, в дежурную часть. Дежурный офицер взял ключи и впустил их во внутренний двор тюрьмы.

Идя по тюремным коридорам и слыша сзади лязг дверей, Руднев ловил себя на абсурдной мысли, что его сейчас запрут в камеру и уже больше никогда не выпустят.

Но Глазкин темными сырыми коридорами уверенно шел к одиннадцатой, – к той самой, о которой по городу ходили разные разговоры. В этой камере когда-то сидел знаменитый Япончик. После него по традиции там отбывали свои сроки положенцы, негласно управлявшие тюрьмой и державшие в руках заключенных. Именно сюда стекались все посылки от братвы, и потом известными только зекам каналами распределялись по тюрьме.

Коха однажды красочно описывал житье одиннадцатой:

– На полах и стенках ковры, телевизор, видик, комната оборудована и обставлена лучше любой квартиры.

Руднева давно разжигало любопытство, и поэтому он не мог упустить случая, увидеть своими глазами ту камеру.

Глазкин резко остановился и, повернувшись к одной из многочисленных дверей, бросил дежурному:

– Открывай.

Дежурный открыл глазок, посмотрел внутрь камеры и, повернув несколько раз ключ, открыл дверь.

Руднев вошел последним.

В камере сидели два человека. Справа стояла двухъярусная кровать, вдали, возле наглухо зарешеченного и закрытого даже от самого проворного солнечного луча окна, стоял маленький автомобильный телевизор. Слева, возле стены, на нескольких тумбочках разместились коробка конфет, открытая банка сгущенки и небольшой китайский магнитофон.

Тусклый свет небольшой лампочки освещал серые стены и небольшой иконостас в углу. Руднев слышал, что этот иконостас начал собирать еще Япончик.

Все, что окружало Руднева в этой камере, да, именно в камере, это не было похоже ни на квартиру, ни на комнату, даже самую запущенную, в рабочей общаге.

В тусклом свете были видны желтые лица совсем молодых парней, по всей видимости, давно не видевших солнечного света…

Дверь, лязгнув, снова закрылась, отделяя Руднева от сидящих в камере.

После «экскурсии» Руднев находился в каком-то шоке, потому ни о какой рыбалке не могло быть и речи…

Утром на работе, разбирая почту, Руднев увидел повестку из суда. Его приглашали в четырнадцать часов в семнадцатый кабинет по вопросу невыплаты компенсаций по детским пособиям.

Судью ждали долго. Люди стали потихоньку расходиться, другие требовали от секретаря отметить повестки, так как на них сверху было написано: «За неявку – штраф». Но секретарь упорно отказывалась, все время раздраженно повторяя:

– Ждите, сейчас придет!

Еще через полчаса людей почти не осталось. И вот тогда, наконец, подошла судья.

Выждав паузу, Руднев решительно постучал в двери кабинета.

– Разрешите?!

– Да! Вы кто?

– Руднев Сергей Петрович. По повестке на два часа, а сейчас уже почти пять.

– Вы по детским пособиям?

– Да!

– Хорошо. Присаживайтесь. От работников вашего предприятия поступили исковые заявления о принудительном взыскании с вас пособий на детей.

– Знаю, но причем здесь я? Пособие назначало правительство, и платится оно из бюджетных средств, – уже в который раз устало объяснил Руднев.

– Правильно, – согласилась судья. – Расчет на пособие давали вы?

– Мы.

– Ну вот вы и платите.

– Из каких же фондов? – недоумевал Руднев.

– Вам виднее.

– Но мы делаем и расчеты на пенсии работникам, выработавшим свой стаж, и справки им на руки даем. Так теперь нам и пенсии платить прикажете?

– Про пенсии я вам ничего не скажу, так как по такому вопросу к нам никто не обращался, а вот по детским пособиям прошло несколько дел, даже по областному суду. И областной суд признал наши действия правильными и дал разъяснения по этому поводу.

– Но, простите, это же правовой беспредел, – возмутился Руднев.

– Совершенно верно. А вы что, впервые с этим сталкиваетесь?

– Впервые.

– Тогда вам повезло. А вот мы сталкиваемся с этим почти каждый день.

– Скажите, а вот вы, как третья или четвертая власть, точно не помню, можете на все это повлиять?

– Суду вопросы не задают, – строго сказала судья, – Вы иск признаете?

– Нет, – твердо ответил Руднев.

– Ну и правильно делаете, – улыбнулась она. Но постановление всё же прочитала.

Он часто размышлял о том, почему в этом небольшом сибирском городке обитателям живется хорошо и беззаботно.

Ну, конечно, не совсем хорошо и беззаботно, проблем у каждого хватает.

Не потому ли тянет их в свой родной город, что все здесь друг друга знают в лицо, очень много друзей, родственников? И вокруг огромные горы мусора, свалки вдоль дорог и прилегающей лесной зеленой зоны?

Все это жители вывозят и сваливают порой в считанных метрах от домов. Лишь бы выбросить из собственной квартиры, дома, ограды.

И не беда, что сами потом будут идти и ехать по той же дороге, наслаждаясь «живописным» пейзажем и, задыхаясь от зловония, всем этим показывая пример своим детям. Главное, чтобы у себя в квартире чисто было. Что, все им до фонаря, законы для них не писаны? Сыплю мусор везде, где хочу. Но туда, куда его положено отвезти, т. е. на городскую свалку – никогда и ни за что.

Не потому ли жители кажутся беззаботными, когда не обращают внимания на горы угольного шлака, лежащего возле многочисленных котельных после отопительного сезона, на брошенные бумаги и, наконец, неистребимые попойки в двух-трех метрах от центральной улицы и во дворах пятиэтажных домов?

Но не все жильцы равнодушны. И некоторые из них, недовольные горами мусора, пытаются уничтожить его огнем. И тогда едкий дым неделями клубится и от запаха гари начинает кружиться голова, к горлу поступает тошнота. Но и это не беда. Главное – чтобы в квартире порядок был, а с помойками пусть городское начальство разбирается.

А ведь в начале века сотни тысяч крестьян отправлялись осваивать тогда еще неизведанные земли за Уральским хребтом. Причем ехали в основном молодые, крепкие, здоровые, полные энергии люди. Подобно строевому корабельному лесу, они стремились отвоевать себе место под солнцем и в этом стремлении были сплоченными и напористыми; люди решительно заполняли те пустые земельные пространства, которые были пригодны для земледелия, рассредоточиваясь по всему бескрайнему материку. Подобно тому, как семь веков назад волны кочевников устремлялись на завоевание Великой Руси и Европы, теперь русаки, хохлы и белорусы надвигались на азиатские просторы, обживая таежные распадки, заселяя собой огромные площади земли, пуская надежные корни, производя на свет сынов и дочерей – сибиряков по рождению.

Сегодня преданы забвению могилы людей, чей громадный труд развил и поднял экономику России в те далекие годы. Это были герои, крепкие люди. Нынешнее поколение это уже другие люди слабые, беззащитные перед силой технического прогресса.

В один из вечеров он задержался в кабинете, зашла Лена, они просидели до позднего вечера. У него в кабинете в шкафу давно стояла бутылка дорогого французского коньяка, подаренная одним из должников. А тут Лена, придя к концу рабочего дня, может случайно, а может и намеренно, задержалась дольше обычного. Ну, он и предложил отметить встречу. Раньше бы не решился, а теперь осмелел. «А не выпить ли нам «по чуть-чуть»? – предложил он. Она с готовностью согласилась.

Болтали о том, о сем. Им было хорошо, легко и весело. Руднев совсем не торопился уходить, как это обычно бывало.

В начале мая Руднев взял у приятеля «Жигули» на несколько дней для обкатки. Договорились с ним так: если машина понравится – он ее покупает, а если нет – возвращает. Мысль оформилась в конкретную и очень даже свежую идею: а не пригласить ли ее прокатиться на этой шикарной машине? Да так, чтобы самой ей за рулем посидеть. Тем более, знал: любит она это дело – все марки различает и мечтает о своей машине. Ну не сможет она от этого удовольствия отказаться! Более того, пригласить надо не на час или два, а на весь день! Дороги он тут все знал до самых последних выбоин. Провести с ней вместе целый день – ему о большем, пожалуй, и не мечтать. Для начала, конечно.

Идея показалась настолько простой и, соответственно, гениальной, что он тут же прямо из машины ей и позвонил:

– Есть неплохая идея: прокатиться на хорошей машине. Утром выезжаем – вечером приезжаем. Лучше в выходной день… Лена, поедем, ну, очень прошу! Всего один день! Для меня!

Лена сразу не отказала, хотя и признаков особой радости в ее голосе Руднев не уловил. Обещала подумать. Подумать!

Руднева это немного обескуражило, их отношения шли по нарастающей и, как будто, уже выходили за рамки просто дружеских. Казалось, сделай он первым решительный шаг, и она ответит взаимностью. Он в этом настолько уверился, что даже не сомневался в том, что она с готовностью примет его предложение. А тут такая довольно прохладная реакция…

Назавтра, с трудом сдерживая себя, чтобы не позвонить ей с самого утра. Наконец, не выдержал и позвонил.

– Какие перспективы относительно моего предложения? – спросил в приподнятом тоне Руднев.

– Я не думала еще на эту тему, – ответила она тихим голосом. – И вообще, не уверена, что у меня получится. У меня много работы, вы же сами меня загрузили с головой…

– Понятно, – сказал Руднев. – Но я и не тороплю… Время терпит… Год, три, пять.

Смешок в трубке, а ему не до смеха. Он ведь прекрасно понимал, что все это отговорки – она не поедет! Не поедет по очень простой причине: ей этого не надо! Он ей подсказал последнюю возможность спасти их дружбу – она не воспользовалась. Ничего ей от него не нужно. Уж он-то знал, если женщине чего-то нужно – она горы раздвинет и обратно на место вернет. Если ты ей приглянулся – она сама тебя возьмет под мышку и отнесет куда надо. А если нет, так хоть расшибись ты перед ней в лепешку…

– В общем и целом, – в завершение разговора спокойно сказал Руднев, – предложение мною озвучено, а уж ты решай, ехать тебе или не ехать. Что касается меня, то я готов в любой день, когда тебе это будет удобно. А чтобы мне тебе больше не надоедать, договоримся так: появится возможность – ты мне позвонишь, не появится – соответственно.

Встречались, как обычно на работе, темы этой ни она, ни он не касались. Все разговоры только по рабочим делам. Духами она уже не пахла, одевалась по-будничному, закончив работу, торопилась уйти.

Руднев, украдкой глядя на нее, думал:

«Стало быть – прошла любовь. Прошла в очередной раз также внезапно, как и возобновилась… Собственно, такой финал нетрудно было предвидеть. Обидно: неужели ей жаль один день на меня потратить? Оставим это: любовь, дружба. Не надо высоких слов! Но неужели это так трудно: провести со мной всего лишь один день? Уважить неравнодушного к ней человека… хотя бы из гуманных соображений! В аналогичной ситуации я, ей богу, не отказал бы, исключительно из общих принципов человеколюбия. Что мне от одного дня, убудет что ли? А ей-то в радость со мной, да на хорошей машине, да на целый день закатиться.

Может, она опасается, что я домогаться ее начну? Уволилась бы она, что ли? В тягость мне уже такая жизнь! Глаза б мои на нее не смотрели… Все, теперь уже точно, все! Она мне всю душу вымотала, а одного дня для меня пожалела. Дня! Нет, такой обиды я не прощу: зарплату урежу, работой завалю, а еще лучше – уволю к чертовой матери! Хватит церемониться!»

Рудневу ничего не оставалось, как вновь вернуться в образ руководителя, озабоченного исключительно делами конторы.