Текст книги "Корона Подземья"

Джеб сказал – он появился как из-под земли…

Я чувствую внутреннюю дрожь.

– Как зовут того парня?

– Не знаю, – отвечает Джеб. – На открытке написано: «Надеюсь, ты скоро станешь такой же, как прежде». Без подписи. Мы всех расспросили – никто из наших знакомых ее не посылал. Так что, наверное, это он.

Черные глазки-бусины, похожие на тараканов, смотрят на меня.

– Такой, как прежде, – бормочу я. – Странное пожелание от незнакомца, тебе так не кажется?

Джеб жмет плечами.

– Ну, может быть, в Англии так принято говорить.

Мое сердце начинает отбивать бешеный ритм.

– В Англии?!

– Да. Когда «Скорая» уехала, этот чувак помог мне вытащить из воды мотоцикл. Он приехал по обмену, будет учиться в нашей школе. По-моему, как-то бессмысленно приезжать на одну последнюю неделю. Но его родители настояли.

Ноги у меня слабеют.

– Он сам сказал, что он англичанин?

– Зачем? Я и так понял, по акценту.

Угроза Морфея звучит в памяти в полный голос. «Когда они найдут твое тело, я уже буду там».

С колотящимся сердцем я отбрасываю простыни.

– Я должна выбраться отсюда!

– Эл!

Джеб пытается уложить меня обратно. Но я хватаюсь за его руку и использую ее как рычаг для того, чтобы подняться.

– Пожалуйста, Джеб, мне надо домой!

– Что? Нет, нет. Тебе будет хуже. Лучше ляг.

Он удерживает меня; я начинаю кричать – и выдергиваю трубку из вены, прежде чем он успевает что-либо предпринять. Кровь течет по тыльной стороне руки, капает на одеяло и простыню, пачкает пальцы Джеба, который пытается остановить ее и одновременно жмет кнопку вызова медсестры.

Приходят мама и папа. Мама бледнеет при виде окровавленных простынь и бросается к Джебу.

– Уйди, – приказывает она.

Я кричу:

– Нет!

На самом деле я хочу сказать, что моя паника никак не связана с Джебом, что всё дело в некоем подземце, который сыграл ключевую роль в том, что мама оказалась в лечебнице двенадцать лет назад.

– Никому не надо уходить, – вмешивается папа.

Это голос разума посреди хаоса.

Приходит сестра Терри, и ее печальные серые глаза внушают мне, что надо быть паинькой.

Они с папой укладывают меня в постель. Сестра Терри говорит что-то про запоздалую реакцию на шок и трехдневную кому. Она вставляет трубку на место и вкалывает дозу успокоительного.

Я смотрю на иглу, пронзающую прозрачную трубку, и хочу уже попросить сестру не оставлять меня беспомощной во сне. Или по крайней мере унести этого жуткого клоуна. Но язык заплетается, а мысли бешено несутся.

Через пять минут я начинаю задремывать. Джеб целует мне руку, говорит: «Я тебя люблю» – и уходит. Мама гладит меня по голове, собирает вещи и идет в ванную. А потом, несмотря на все свои усилия держать глаза открытыми, я их закрываю.

Не знаю, в котором часу я просыпаюсь. Я радуюсь, что вообще проснулась.

Запах дезинфекции напоминает мне, где я. В палате темно. Свет не пробивается сквозь жалюзи, не сочится из коридора. Наверное, мама заложила щель под дверью скатанными полотенцами. Она лучше спит в замкнутом пространстве – эта привычка появилась у нее в лечебнице. Каждый вечер мама проверяет все уголки и щелочки, от пола до потолка, в поисках насекомых. Убедившись, что никого нет, она затыкает щель под дверью наволочкой.

Жарко. От горячего воздуха у меня начинается одышка. Нужно убрать полотенце из-под двери, чтобы был приток воздуха. Я отбрасываю одеяло и потихоньку двигаю ноги к краю кровати, но вдруг замираю, не успев сесть.

Ветер трясет раму… громче, чем раньше. Этот жуткий вибрирующий гул похож на пение. Даже растения и цветы на подоконнике молчат, точно прислушиваются. Палату озаряет внезапная вспышка света. Я не сразу понимаю, что это молния. Но дождя не слышно. Наверное, электрическая буря.

Вспышка вновь освещает всё вокруг. Я вижу, что толстая паутина тянется от изголовья кровати к подоконнику и дальше к потолку, как будто гигантский паук устроил здесь ловушку.

Я сажусь, и клейкие нити прилипают к моему рту. Еще одна вспышка – и они делаются толще, душат меня. Я срываю паутину и кричу, зовя маму, но не вижу ее; слишком густое плетение разделяет нас. Тогда я выдергиваю трубку и спрыгиваю с постели.

Из моей руки снова течет кровь, но не так, как раньше. Она поднимается вверх толстой струей и превращается в пламенеющий алый меч. Инстинктивно я хватаю его и рассекаю нити, прорубаясь сквозь липкое волокно к маминой кровати. Ее тело завернуто в плотный кокон из паучьего шелка.

Красное сияние, исходящее от моего меча, озаряет мягкие игрушки и кукол, которые висят на блестящих нитях вокруг. Игрушек в палате стало больше, чем раньше. Они хватают меня за волосы, кусают, царапают, пока я прорубаюсь к маме, закутанной в кокон. За секунду до того, как я успеваю к ней приблизиться, на пляшущей ниточке передо мной повисает клоун. Он играет на виолончели, смеется, дразнится. То, что я слышала раньше, не было воем ветра… Это пела виолончель.

Своим кровавым мечом я бью клоуна, и он падает к моим ногам. Музыка затихает, хотя его руки продолжают водить смычком по онемевшим струнам.

Наконец я добираюсь до кокона и рассекаю белые нити. Страшно заглянуть внутрь. Паутина раздвигается, но передо мной вовсе не мамино тело.

Это Джеб, который смотрит на меня мертвыми глазами.

Серое лицо, покрытое ранами. Рот, который открывается и издает вопль.

Я кричу в унисон, и наши голоса, соединившись, звучат так пронзительно, что мне приходится зажать уши.

Наступает тишина, и в моем сознании раздается чей-то бесплотный шепот: «Всё закончится именно так, если ты не будешь бороться. Займи свое место. Проснись и сражайся. Сражайся!»

Я просыпаюсь, судорожно глотая воздух. Волосы облепили лицо. Я убираю их, чтобы видеть хоть что-то. Сквозь жалюзи сочится лунный свет. Никакой паутины в палате нет.

Мое сердце начинает биться ровнее, когда я вижу маму, которая спокойно спит в своей кровати. Игрушки сидят на подоконнике – все, кроме одной. Клоун смотрит на меня с тумбочки. Его рука медленно водит смычком по струнам в такт ветру, завывающему за окном.

Я издаю приглушенный стон и сбрасываю массивную игрушку на пол. Она падает со странным бряканьем и остается лежать неподвижно, однако намек ясен: Морфей здесь, в мире людей, и все, кого я люблю, в опасности, если только я не найду его, не заявлю о своих правах на трон и не сражусь с разгневанной Червонной Королевой за Страну Чудес.

Глава 6
Похититель душ

Клоун больше не преследовал меня после того кошмара. Я сунула его в мусорный бак, под использованные бумажные полотенца и старые журналы, пока мама спала. Игрушка оказалась тяжелее, чем я думала – весом почти как ребенок, – и она словно извивалась у меня в руках. Мне стало еще беспокойнее, чем раньше: я поняла, что определенно видела этого клоуна где-то, только не могла вспомнить где. Маме я сказала, что отдала игрушку няне и попросила отнести ее в детское отделение, потому что, мол, не хочу хранить подарок от незнакомца.

Незнакомец. Идеальное описание Морфея. Он не похож ни на одного человека, ни на одно существо из тех, что я знаю. А мне есть с кем сравнить.

Утром в среду папа высаживает меня у школы за двадцать минут до звонка.

Сил нет совсем. Выйдя во вторник из больницы, я отказалась принимать успокоительные, которые прописал врач. Боль от ушибов, мысли о клиентке Джеба и страх перед оглушительным вторжением Морфея в мою повседневную жизнь лишают меня сна.

– Ты даже с макияжем совсем бледная, – говорит папа и протягивает мне рюкзак, когда я, выйдя из машины, ступаю на асфальт парковки. – Надеюсь, ты не переутомишься.

Невозможно объяснить ему, почему в моем лице ни кровинки. И папины тревоги – ничто по сравнению с тем, как волновалась мама, когда я вернулась домой из больницы. Она никому не позволяла меня навещать, утверждая, что мне нужен отдых, поэтому я даже не смогла увидеть Джеба и Дженару. Поскольку мой новый мобильник не заряжен, пришлось обойтись коротким и малосодержательным разговором по домашнему телефону с ними обоими. Джеб рассказывал о встрече с богатой наследницей как-то уклончиво, предлагая обсудить всё при встрече. Меня это ничуть не успокоило.

Когда утром я выходила из дома, мама сказала вдогонку:

– По-моему, так рано идти в школу – плохая идея. Лучше пропусти один день, тем более что колесо пока не сменили.

Но я все-таки уговорила папу меня подвезти – и теперь не спешу уходить.

– Папа, пожалуйста, перестань приписывать маминой паранойе какие-то реальные основания. Персефона на целую неделю отпустила меня с работы. Мне надоест сидеть дома. Кроме того, надо готовиться к экзаменам. Летом я заниматься не собираюсь. Я хочу сдать экзамены вместе со всеми.

Я принимаю решительную позу. Победа должна остаться за мной. Если я не разыщу Морфея сегодня, он явится к нам домой. Маме это нужно меньше всего.

Папа крепче стискивает руль. Солнечные лучи пробиваются сквозь ветровое стекло, отражаясь от обручального кольца и серебристого логотипа на рабочей футболке.

– Не сердись на маму. Ты нас всех перепугала. Она с трудом пришла в себя.

Я прикусываю губу.

– Да, понимаю. Но она так и стоит у меня над душой, хотя опасность уже миновала.

Неправда. Она ждет, затаившись, совсем рядом.

– Я сильнее, чем вы оба думаете.

Папа немного расслабляется.

– Прости, Бабочка. Иногда я забываю, как ты выросла за минувший год.

Наконец он улыбается по-настоящему.

– Приятного дня. Держись там на экзаменах.

– Спасибо. – Я стискиваю папину руку и захлопываю дверцу машины.

Я улыбаюсь и машу ему вслед, хотя моя уверенность в изрядной мере напускная. Я постоянно гадаю, какие еще козыри припрятаны в атласном рукаве Морфея.

Когда подземцы выходят в мир людей, они должны соблюдать правила. Если только они не желают, чтобы их увидели как есть, в странном нездешнем обличье, они должны принять для маскировки человеческий облик – поменяться с кем-то местами. И тот бедолага будет вынужден оставаться в Стране Чудес, чтобы по миру смертных не расхаживали два одинаковых человека; он не сможет вернуться на землю, пока его двойник не сбросит чужую личину. Только тогда он получит обратно прежний вид и прежнюю жизнь.

Следовательно, Морфей вынудил кого-то прыгнуть в кроличью нору. А еще это значит, что, возможно, я не сразу его узнаю; иными словами, у Морфея есть ощутимое преимущество.

Как будто у него и так их мало.

Небо ясное, солнце греет спину. Я победила в утреннем споре с мамой у гардероба и надела темно-розовую тюлевую мини-юбку, приталенный серый пиджак, чулки с индийским узором и черные, высотой до колена, сапоги на шнуровке. Я шагаю к двери, убеждая себя, что готова к встрече с Морфеем.

Пробираясь среди машин – в одних кто-то сидит и громко играет музыка, другие пусты, – я вижу ржавый оранжевый «Шевроле» Корбина. Корбин и Дженара страстно целуются в ожидании звонка.

В любое другое время я бы прошла мимо и оставила их в покое, но сегодня мне нужна информация о нашем новом ученике по обмену. Джен знает всё обо всех в школе.

Из приоткрытого окна льется мелодия кантри. Кашлянув, я стучу по стеклу ладонью. Митенки заглушают звук.

Корбин резко открывает глаза, отстраняет Дженару и указывает ей на окно. Джен взвизгивает, распахивает дверцу, втаскивает меня на сиденье рядом с собой и обнимает, пихнув Корбина, чтобы подвинулся. Тот старается спасти стакан с колой, который зажат между его бедром и дверью.

– Прости, – говорю я ему через плечо Дженары.

Корбин кивает и улыбается – застенчиво и выжидающе. Несомненно, он ждет, что я поприветствую его, как обычно, и шутливо намекну на братскую любовь между ним и Джебом. Их объединяет увлечение машинами, и они часами обсуждают грядущий ремонт «Шевроле». Жаль, что Джеб никак не может выкроить время, чтобы вместе с Корбином повозиться в гараже. «Добро пожаловать в мой мир, Корб».

– Как здорово, что ты пришла! – говорит Дженара, прижимая меня к себе. Я вдыхаю запах ее шампуня. – Я видела тебя в больнице, всю в трубках…

Она отстраняется, чтобы окинуть меня взглядом, и на ее лице я читаю неподдельное сочувствие.

– Как будто воплотился твой самый большой кошмар.

Хотя подруга имеет в виду мой давний страх оказаться беспомощной и связанной в сумасшедшем доме, лично я думаю про разрушения, которые показал мне Морфей, когда я лежала без сознания, и про паутину, проникшую в мой сон, который стал еще глубже под действием лекарств. Дженара понятия не имеет, в какой мере она права насчет воплотившихся кошмаров.

– Я уже в порядке, – отвечаю я, похлопывая ее по руке.

Она отводит с моего лица прядь волос.

– Просто больше не надо делать ничего такого, ладно?

– Да, да, – произношу я с улыбкой. – Ты говоришь совсем как твой брат. Кстати, он не рассказывал про свою встречу с той дамочкой, богатой наследницей? Вчера Джеб отказался обсуждать это по телефону.

Подведенные черным глаза Дженары сужаются. Они словно видят меня насквозь.

– Не волнуйся. Ты – весь его мир… ты его муза. Так, Корбин?

– А? – Корбин отрывается от трубочки, через которую тянет колу, и нараспев отвечает: – Ну конечно. Он думает только о тебе.

Корбин ободряюще улыбается. Веснушки у него вокруг носа напоминают созвездие.

Раздается первый звонок, и мы вылезаем из машины. Джен скручивает между пальцами прядь розовых волос и закалывает ее над ухом жемчужной шпилькой, в тон полупрозрачной юбке цвета слоновой кости, надетой поверх узких джинсов. Она протягивает рюкзак Корбину. Занятые разговором, мы вливаемся в толпу школьников.

– Кстати, Джеб рассказал вам про того парня, который помог ему вызвать «Скорую»? – спрашиваю я. – Кажется, он будет учиться здесь…

– Ага, – отвечает Корбин после очередного глотка. – Он приехал вчера. Живет в Англии, в Чешире.

В Чешире.

– Ну конечно, – негромко произношу я.

Пора выяснить, чье обличье он позаимствовал для этой игры.

– Как его зовут? – спрашиваю я.

– Эм, – отвечает Дженара.

– Эм, типа Эммет?

– Нет. Эм – как буква в алфавите.

Я не знаю, смеяться или пугаться.

Мы заходим в коридор. Плитки кажутся необычайно гладкими под ногами по сравнению с асфальтом. К нашему маленькому трио пристают другие; меня засыпают вопросами: «Каково это, почти умереть? Ты видела души мертвых, когда лежала в коме? А рай – он такой, как показывают в кино?»

Это все очень странно, но в кои-то веки не так уж плохо побыть в центре внимания. Со мной заговаривают не из-за того, как я одета, не из-за того, кто мои предки, и я чувствую себя почти нормальной… принятой в круг ровесников.

Когда любопытные одноклассники удовлетворяются моими сдержанными ответами и уходят, Дженара продолжает:

– Я знаю, что у новенького второе имя – Льюис.

Я морщу лоб, мысленно вертя это слово так и сяк. Льюис. Ну конечно. Его зовут, как Кэрролла. Морфею неведомы тонкости.

– Ты бы видела, какая у него клевая спортивная машина, – добавляет Корбин. – И он всем дает покататься. Вчера я возил на ней Дженару обедать.

Я стискиваю зубы. Вот придурок. Даже не пытается затаиться. Он бахвалится тем, как близко ему удалось подобраться к людям, которые мне дороги, и демонстрирует, как легко влиться в мой мир. Это – предупреждение.

Надо бы посоветовать обоим держаться от него подальше, но как я объясню свою просьбу, учитывая, что мы с Эм – теоретически – еще не виделись?

– Кстати, Эл, – говорит Джен, сияя, – у него сногсшибательный стиль! Мертвые бабочки. Просто блеск.

Корбин закатывает глаза:

– Ну, началось.

Джен тычет его локтем:

– Замолкни. Эл поймет.

Она берет меня под руку.

– Он хочет быть энтомологом, ну или что-то типа того. И теперь я думаю про новый бренд. Линялые джинсы, ботинки из змеиной кожи и ковбойская шляпа…

– С гирляндой из бабочек, – договариваю я, и мое сердце пропускает пару ударов.

Джен и Корбин в немом восхищении глядят на меня.

– Как ты догадалась? – спрашивает Корбин.

– Джеб говорил, – вру я и откашливаюсь для пущего эффекта.

– А.

Глаза Дженары – такие же зеленые, как у брата, – сверкают, обведенные серыми тенями.

– Ну и вчера на шестом уроке я уже кое-что придумала. Ты прокатишься с нами после школы?

Я киваю.

– Посмотришь рисунки. Эм мне попозировал. У него потрясающий андрогинный типаж…

– В том-то и дело. – Корбин похлопывает Джен по заднице ее же рюкзаком, прежде чем отдать его. Опытной рукой он бросает пустой стаканчик из-под колы в мусорный бак, стоящий в нескольких шагах от нас, и попадает в цель.

– Сопляк твой англичанин. Всё дело в руках, – говорит Корбин, шевеля пальцами. – А я кое-что умею делать, как настоящий мужчина, детка.

Дженара фыркает.

– По-моему, кое-что ты умеешь делать, как хороший уборщик, – шутит она.

Корбин смеется и исчезает за углом. Дженара обнимает меня, и мы расстаемся на первый урок.

Я сажусь за парту. Морфея нигде не видно, хотя он тема всех разговоров и записок моих одноклассниц. Мне даже удается прочитать одну из них через плечо соседки: «Говорят, он поругался со своими богатенькими английскими родственниками, и его послали сюда посмотреть, как живут обычные люди. Да здравствуют американские крестьяне! Его назвали Мортом в честь папы, но ему не нравится, поэтому Эм. Ыыыы».

Значит, он не только богач и эксцентричный англичанин, но к тому же плохой мальчик и бунтарь. Великолепно. Снова Морфей крутит людьми как хочет.

Я отсиживаю три мучительных урока, из них два экзамена и одну подготовку, ни разу не увидев Морфея. Может быть, он составил себе расписание таким образом, чтобы не пересекаться со мной – и чтобы я лишний раз поволновалась, где он и что затеял. Еще одна уловка, чтобы лишить меня равновесия.

По пути на четвертый урок я решаю забить на контрольную работу. Буду заглядывать во все аудитории, где сидят старшеклассники, пока не найду его. Я хочу увидеться с Морфеем до большой перемены. Меньше всего мне хочется сталкиваться с ним в переполненной столовой.

Я проскальзываю в женскую душевую, чтобы дождаться, когда прозвенит звонок и коридор опустеет. Это маленькое серое помещение находится прямо под раздевалками, в полуподвале. Вдоль грязно-белого потолка тянутся старые трубы. Потеки ржавчины напоминают желто-коричневые вены. Густо пахнет плесенью.

Трубы в спортзале этажом выше обязательно протекут, это лишь вопрос времени; вот почему деньги, которые наш класс собрал на подарки, пойдут на новую латунную водопроводную систему, которую установят летом.

Наконец звенит звонок. Я жду, когда голоса стихнут, а двери закроются. Полосы солнечного света проникают сквозь откидное окно под потолком. Фрамуга слегка приоткрыта, чтобы впустить струйку свежего воздуха – ровно столько, чтобы можно было дышать.

До меня доносится шепот насекомых и растений; их голоса сливаются в бессмысленный шум. На раме висит паутина, которая колышется на ветерке, как будто кто-то машет призрачным носовым платком.

Я смотрю на свое отражение в пыльном зеркале, сосредоточившись на рыжей прядке волос, и представляю, что она движется, как паутина на окне. Словно к ней привязана невидимая нитка, которая заставляет прядку танцевать. Я концентрируюсь, и она начинает двигаться и изгибаться.

Мои мышцы напрягаются. Небезопасно пользоваться магией здесь, в школе, и взывать к тому, что я месяцами с таким трудом удерживала на расстоянии. Если я не остерегусь, результат может получиться взрывоопасный.

Не обращая внимания на страх, я сосредотачиваюсь сильнее и вызываю волну магии. Мои волосы вьются и шевелятся, а рыжая прядь оказывается под прямым углом к остальным, напоминая кровавый меч, который я видела в том ужасном сне в больнице.

Словно вызванное этим воспоминанием, в зеркале что-то шевелится. Я отвлекаюсь, и прядь волос безжизненно падает. За моей спиной виднеется нечто смутное, в бело-красно-черную клетку – и наконец появляется игрушечный клоун. Он маячит там, непропорционально вытянутый, как будто я смотрю в кривое зеркало. Клоун трясет стеклянный шар и улыбается, обнажая острые зубы. Мои колени подгибаются, но я не уступаю, убеждая себя, что мне мерещится.

Если я обернусь, он пропадет.

«Пожалуйста, исчезни… пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».

Набравшись смелости, я поворачиваюсь.

Ничего, кроме стен и раковин. Я делаю вдох и снова смотрю в зеркало. Клоуна за моей спиной нет.

Может быть, папа прав. Наверное, я переутомилась…

В коридоре хлопает дверь, и я вспоминаю, зачем спряталась здесь. Морфей.

Это его очередная игра.

Я жду, когда всё затихнет, и осторожно выхожу. Но мне удается сделать лишь два шага, когда тишину вдруг нарушает знакомое хихиканье Таэлор Тремонт. Кто-то шикает на нее, и снова слышится ехидный девичий смех, который я знаю лучше, чем шрамы на собственных ладонях.

Вцепившись в лямки рюкзака, я осторожно выглядываю из-за угла.

Там, спиной ко мне, всего лишь в нескольких шагах, стоит Морфей. Высокий и гибкий. В кожаном жилете и футболке, облегающей широкие плечи. Ноги обтянуты узкими джинсами. Чье бы тело он ни украл, оно похоже на его собственное, хотя волосы у Морфея теперь короче. Со спины их не видно под полями ковбойской шляпы.

Он прижимает к стене плакат, на котором написано: «Подарите игрушку, чтобы сказка закончилась хорошо! Больному ребенку нужен счастливый финал». Это напоминание о благотворительном сборе, который организует наш выпускной класс и который продлится до пятницы. Чтобы попасть на бал, каждый гость должен пожертвовать новую игрушку для местной детской больницы. У стены стоит коробка для пожертвований, уже наполовину полная.

Четыре девочки из школьного совета окружают Морфея, подсказывая, как лучше повесить плакат. Таэлор и Твайла спорят, кто его приклеит скотчем. Большую часть времени они ссорятся или соперничают, но утверждают, что лучшие подруги. Это сродни симбиозу между акулой и рыбой-прилипалой. Я так и не поняла, кто из них прилипала.

Кимбер и Дейрдра стоят по бокам, держа катушки скотча. И все четверо пускают слюни, как будто перед ними представитель королевского дома. Морфей в школе всего лишь второй день, и он уже добился большего успеха, чем я за много лет. Я подавляю зависть.

Как будто почувствовав мой взгляд, он поворачивается и на мгновение кажется другим, совсем не знакомым человеком. Но тут же становится всегдашним Морфеем – с узорами вокруг глаз, с драгоценными камнями, которые отражают его настроение…

У него за плечами, осеняя моих одноклассниц, вздымаются темные крылья. Ахнув, я прячусь за угол и прижимаюсь к стене, чуть не расплющив рюкзак о холодную плитку.

Я думала, что готова, но, увидев в моем мире Морфея, который вносит хаос во всё, что прежде было нормальным, и обнажает то, что я пыталась скрыть, я словно цепенею. Я затаила дыхание и с горящими ушами жду воплей ужаса. Сейчас они поймут, кто он такой… кто я такая.

Но вместо этого до меня вновь доносятся игривый шепот и хихиканье.

Я набираюсь смелости и опять выглядываю. Таэлор и остальные роковые красотки поднимаются по лестнице.

– Не забудь, – говорит Таэлор Морфею самым соблазнительным тоном. – Ты сказал, что на большой перемене дашь мне поводить свою клевую машинку.

Девушки исчезают из виду.

«Почему они не заметили то, что совершенно очевидно для меня?»

Морфей снова поворачивается ко мне, широко раскинув крылья. В коридоре больше никого нет, но мое сердце колотится о ребра так, как будто мы на виду у всех. Как будто наши секреты открыты целому миру.

Попятившись, я ныряю обратно в душевую. И, прежде чем дверь успевает захлопнуться, Морфей решительно шагает за порог. Полосы солнечного света из окна подчеркивают его красиво обрисованные темные глаза. Это – единственная черта, которую я в нем узнаю. Его лицо и тело, хотя и очень похожие, принадлежат какому-то другому человеку, которого я никогда не видела.

Морфей напоминает античную вазу. Изящные угловатые черты, тонкий шрам, который тянется от левого виска до подбородка… Нечто надтреснутое, но всё еще прекрасное. Кожа золотистая, а не алебастровая, как раньше. На подбородке ямочка, совсем как у меня. Он примерно моего возраста и выглядит как обычный старшеклассник.

Морфей снимает шляпу, и я вижу коротко стриженные волосы, выкрашенные в синий цвет, такой яркий, что они буквально сияют.

– Алисса…

Это его голос, совершенно точно. Низкий, чувственный, с недобрыми нотками.

– Ты выглядишь гораздо лучше, чем во время нашей последней встречи. Хотя, нужно признать, мокрая одежда тебе к лицу.

Мне отчаянно хочется схватить Морфея и трясти, пока у него не переболтаются все внутренности. Я-то надеялась, что у меня есть шанс на нормальную жизнь, но он пришел и всё испортил. Я бросаю рюкзак на пол и с трудом выговариваю:

– Я не могу… не стану спрашивать.

Угол его полных губ приподнимается – лукавая улыбка выглядит на них незнакомо, но бесит она ничуть не меньше.

– Тогда позволь мне спросить тебя.

Он поднимает взгляд к покрытому ржавыми пятнами потолку.

– Что прелестная королева делает в этой вонючей дыре? – интересуется Морфей, морща нос.

– Хватит! – отрезаю я. – Нет ничего смешного в том, что ты сделал. Парень, чье тело ты украл… он кто?

Морфей надевает шляпу и сдвигает ее набок. С края свисает гирлянда из мертвых белых бабочек.

– Его зовут Финли. Нелюдим. Неудавшийся музыкант. Я нашел его обколотым до беспамятства в Гримсби – это старый рыбацкий городок в Англии.

– До беспамятства? Значит, так ты и убедил его отправиться в Страну Чудес?

– Особых убеждений не понадобилось. Он был несчастлив здесь, в мире людей. Посмотри, сколько раз он пытался поставить точку.

Морфей демонстрирует мне внутренние стороны обеих рук. Под четырьмя кожаными браслетами я вижу две татуировки в виде змей, которые тянутся от запястий до локтей. Они отчасти прикрывают следы попыток суицида и точки от уколов, а еще маскируют родимое пятно Морфея, единственное напоминание о Стране Чудес, которое остается с ним, даже когда он принимает чужое обличье.

Я думаю про собственное родимое пятно на левой лодыжке, которое всегда останется со мной, сколько бы татуировок я ни сделала, сколько бы чулок ни надела, чтобы скрыть его.

У меня перехватывает горло. Становится трудно дышать.

– История маленькой Алисы ничему тебя не научила? Нельзя просто оторвать человека от тех, кому он дорог. Обязательно будут последствия.

Морфей задумчиво теребит кожаный шнурок от шляпы.

– Я тщательно выбирал. У Финли нет близких. Я оказал ему услугу. Может быть, даже спас его.

В висках бьется кровь.

– Нет, нет, нет. Так нельзя. У Финли была своя жизнь, которую он должен был провести здесь, и неважно, что до сих пор ему не везло. Что-то наверняка изменилось бы, и он выбрался бы из ямы. А ты лишил его шанса спастись…

– Одна пострадавшая душа в обмен на тысячу жизней подземцев. Что тут плохого?

Я хмурюсь. Хоть мне отвратительны подлые уловки Морфея и его беспечность, я понимаю, что он верен Стране Чудес и своим тамошним друзьям. Но почему он не сочувствует тем, кому я верна в нашем мире?

– Не волнуйся за Финли, – говорит он, смягчаясь. – О нем позаботятся. Я подарил его Королеве Слоновой Кости в качестве игрушки.

Я понимаю, что дошла до предела.

– Она не согласится.

– Правда? Ты забыла, как ей недостает спутника? Я объяснил Королеве ситуацию – сказал, что в мире людей этот человек умирал от одиночества и что его может исцелить только любовь. Когда знаешь чью-то слабость, всегда проще манипулировать. Ты-то хорошо знакома с этой стратегией, не так ли?

Вспомнив сон в больнице – крики Джеба, эхом отдающиеся в голове, – я вздрагиваю.

Морфей подходит ближе.

– Каждый делает всё возможное, чтобы защитить тех, кого любит.

Лицо у него искреннее, и в глубине чернильно-черных глаз кроется что-то непонятное. В словах Морфея явно кроется не только намек на Страну Чудес. К сожалению, само его присутствие слишком сильно отвлекает меня и не дает задуматься.

Я упираюсь рукой ему в грудь, словно пытаясь создать между нами барьер.

– Послушай, если ты намерен гостить в моем мире, есть некоторые правила, которым нужно следовать. Во-первых, штука под названием «личное пространство». Если ты общаешься с кем-то, включая меня, представь, что он находится в непроницаемой коробке. – Я жестом рисую линии вокруг себя свободной рукой. – Нельзя заступать за черту. Всё ясно?

Мускулы на груди у Морфея вздрагивают под моей ладонью; он подходит ближе, скрипя ковбойскими ботинками по грязному полу.

– Видимо, твои смешливые подруги сегодня забыли свои коробки дома.

Я с отвращением гляжу на него.

– Они не мои подруги. И что это ты там устроил? Показал всему миру, кто ты есть? Так нельзя. Не понимаю, почему они не заметили, но больше так не делай!

Морфей фыркает.

– Да ладно, Алисса. Только ты видишь мое истинное лицо.

Он поддевает ногой лямку моего рюкзака, лежащего на полу, и подтягивает его ближе. Я пытаюсь выхватить рюкзак, но Морфей оказывается проворнее. Расстегнув молнию, он роется среди книжек и тетрадей.

– Если бы вместо этой бессмысленной чуши ты изучала Страну Чудес, то знала бы, как работают чары.

Морфей достает учебник по биологии и перелистывает несколько страниц, пока не добирается до рисунка с изображением человеческого тела. Он поворачивается ко мне.

– Чтобы стать Финли, пришлось наложить его облик на мой, прежде чем пройти через портал в ваш мир. Почти все силы я трачу на то, чтобы удерживать чужое обличье. Если я хоть на мгновение ослаблю чары, оно спадет, и мне придется снова навестить Финли.

Он захлопывает учебник.

– Но ты… Есть моменты, когда ты можешь распознать правду, проникнуть в бреши и увидеть меня таким, какой я есть. Потому что ты научилась смотреть глазами подземца.

Хотелось бы мне видеть его таким, какой он есть, вместо того чтобы постоянно гадать, что он затеял!

– Давай просто покончим с этим. Я устала от твоих игр.

Морфей склоняет голову набок, как щенок, пытающийся понять желание хозяина.

– Я ни в какие игры не играю.

– Допустим.

Мне очень хочется припомнить Морфею клоуна, но нет смысла тратить время, выслушивая отговорки. Лучше отделаться от него, сделав вид, что я готова сотрудничать.

– Как именно я должна помочь тебе в борьбе с Червонной Королевой, чтобы ты вернул Финли на прежнее место? – спрашиваю я, меряя Морфея взглядом.

Звенит звонок, эхом отдаваясь в моих костях. Сквозь окно доносятся разговоры и смех. В щели под дверью мелькают тени проходящих мимо.

Морфей кладет учебник обратно и застегивает рюкзак.

– На большой перемене у меня свидание. Поговорим завтра. На том же месте в тот же час. До тех пор лучше разберись со своими мыслями – и с мозаиками. Они кое-что пытаются сказать тебе. С небольшой помощью магии я помогу расшифровать их послание. Тогда мы отправимся в Страну Чудес.

Двадцать четыре часа, чтобы попрощаться со всеми, кого я люблю? Ни за что.

– Подожди, Морфей. Нам надо поговорить.