Текст книги "Неназываемый"

Несмотря на внушительный рост, Псамаг двигался легко, и когда он заговорил, голос его был спокойным и равнодушным.

– Кто-то подослал тебя убить меня, – сказал он. Он дотронулся пальцем до острого, как нож, клыка.

Она покачала головой. Сетеная она не предаст.

– Да, – повторил он. – Кто-то подослал тебя убить меня.

Белтандрос Сетенай вырвал ее из лап смерти. Она ничего не боится, никто не сможет развязать ей язык.

Она ничего не скажет. Пусть ей причинят боль. Пусть делают, что хотят. Она будет молчать, даже если ее жизнь будет висеть на волоске.

– По ночам ты сбегала из своей спальни, – заметил он. – Плела интриги. Скажи мне, кто подослал тебя и на кого ты работаешь.

Тишина.

– Молчание тебе не поможет, – заметил Псамаг. – Я знаю, что ты замыслила.

Он повернулся к столу, где лежал отравленный клинок, и повертел его в руках. Затем подошел к кровати и раздвинул балдахин. На ней и в самом деле кто-то лежал. Со своего места Ксорве видела голову на подушке.

– Просыпайся, – почти ласково протянул Псамаг.

Это был Талассерес Чаросса. Из одежды на нем была только набедренная повязка, отчего он казался еще более худым. Веки Чароссы дернулись, а уши прижались к голове, как будто его разбудил сигнал тревоги.

– Прошу прощения, господин? – сказал он, явно пытаясь совладать с собой.

– Повтори-ка то, что ты говорил о неподобающем поведении нашей милой Сору, – сказал Псамаг.

– Да что в этом интересного, – довольно игриво ответил Талассерес. И тут его глаза округлились: он разглядел, что творится в комнате. Ксорве равнодушно посмотрела на него, и его потрясение сменилось решимостью.

– Я тут ни при чем, – сказал он, – сама виновата, что сделала подобную глупость.

Ксорве продолжала смотреть на него.

– Ты не можешь меня винить, – сказал Талассерес. В его голосе прозвучало отвращение.

Все это время Псамаг молчал. Затем он положил ладонь на голое плечо Талассереса.

– Ты можешь уйти. Тебе будет неприятно это видеть.

Во взгляде Талассереса уязвленная гордость боролась с тревогой. В конце концов он покачал головой и покинул комнату.

Псамаг не использовал никакие инструменты, но в его распоряжении были воскрешенные – равнодушные, сильные и послушные. Он задавал все те же два вопроса. На кого она работает? Кто ее сообщники? Молчание каралось болью. Ксорве в ответ начала нести чепуху. На кого она работает? Дом развлечений «Пташки». Кто ее сообщники? Девять древних богов Карсажа.

Так прошел примерно час – точно сказать было невозможно. Ксорве казалось, что все ее существо вытянулось и сжалось, подобно раскаленным нитям расплавленного стекла.

Генералу это надоело, и он послал за плоскогубцами.

– Ты молода, – заостренным ногтем он дотронулся до одного из клыков Ксорве. – Они совсем недавно прорезались. Только трус посылает вместо себя ребенка.

– Нет, – пробормотала Ксорве, не в силах вонзить зубы в его руку. Она едва могла шевелить головой. Дыхание было частым и прерывистым.

Псамаг рассмеялся.

– Нет? Защищаешь того, из-за кого ты здесь? В этом нет моей вины, дитя. Я должен действовать в своих интересах. В том, что происходит с тобой, виноват тот, кто отправил тебя сюда. – Он приставил плоскогубцы к клыку, горячую щеку обдало холодом. – Ты знаешь, как положить этому конец. Всего одно слово, дружок, – имя того, кто послал тебя меня убить.

– Да пошел ты, – ответила Ксорве: слова вышли невнятными, совсем не тот презрительный выкрик, на который она надеялась.

– Как пожелаешь, – сказал Псамаг. – Мертвый Зуб, выдерни ей правый клык. Посмотрим, насколько ей дорог ее хозяин.

Ксорве не знала, сколько времени прошло. Воскрешенные покинули комнату. Она по-прежнему свисала с балки.

– На кого бы ты ни работала, ты подвела их, – сказал Псамаг. – Нет смысла молчать. В глубине души ты и сама это знаешь. Упорство принесет тебе только лишнюю боль. Ты держалась, я уважаю это, но в этом нет никакого смысла, ты проиграла.

Ксорве не слушала его. В ушах все еще отдавался хруст выдергиваемого клыка – будто сломали ветку. Там, где некогда был зуб, теперь зияла рана, похожая на чашу с кровью, во рту было кисло и чувствовался привкус металла. Кажется, ее стошнило. Трудно сказать: она то и дело проваливалась в беспамятство.

– У тебя могущественный хозяин, – продолжал генерал. – Ничего страшного не случится, если ты назовешь мне его имя. Мы уже вычислили, откуда ты взялась. И неужели ты думаешь, что правда важна для них? Такое упрямство вредит тебе, а они об этом даже не узнают. Пожертвовав собой, ты не получишь в ответ ни благодарности, ни награды. Никто не спасет тебя. Твоя судьба в твоих руках.

– Ну так убей меня, – глухо сказала Ксорве. По ее губам сочилась кровь. Перед глазами стоял темный горный проход и слышался чей-то голос, но чей, она не могла вспомнить. Ксорве надеялась, что это признаки скорой смерти. Она не сказала ничего, но не знала, сколько еще способна продержаться.

Где-то на периферии сознания она уловила звон серебряных колокольчиков. Звон этот причинял боль, как будто рану посыпа́ли солью. Псамаг дернул головой, словно отгоняя комара, но тут же насторожился. Ксорве не послышалось. Колокольчики и правда звенели.

Псамаг нахмурился, отпрянул и развернулся. Колокольчики звенели мягко, как детская погремушка. Удивленно пробормотав что-то себе под нос, Псамаг покинул комнату.

Ксорве осталась одна, а между тем узел на правом запястье ослаб. Псамаг убьет ее, когда вернется, а она слишком слаба, чтобы сбежать из его комнат без посторонней помощи. Но если ей удастся дотянуться до кинжала, она сможет покончить со всем этим на своих условиях. Дар Атараис все-таки пригодится. В тишине она очень медленно, дюйм за дюймом, вытаскивала из петли правую руку, боль была ошеломляющей. Но левая рука не выдержала ее веса. Кость сломалась, Ксорве вскрикнула, потеряла сознание и рухнула на пол.

Минуты шли, а она все еще была жива. Волоча по полу сломанную руку, Ксорве ползла к столу, где лежал нож. Каждое движение давалось с трудом. В конце концов ей удалось скинуть кинжал, схватить его здоровой рукой и вытащить его из ножен. Яд Атараис блестел на клинке – возможно, Псамаг планировал покончить с ней таким образом. Но она все еще была жива.

Распластавшись по полу, Ксорве ползла вперед, подталкивая локтем кинжал. Боль все усиливалась, и порой ей приходилось замирать, пережидая приступ. Изо рта при каждом тяжелом выдохе вырывалось облачко пара. За ней тянулся кровавый след – зияющая рана на том месте, где был клык, не затягивалась. Ей припомнились строки, которые она читала в прошлой жизни, отрывок из «Сна о Мухоморе»: «Кровь избранных поднимется и прольется из их уст, подобно тому, как нектар струится из цветка». Как поэтично. Ксорве закашлялась и сплюнула кровью, слюной и крошками эмали, а отдышавшись, с усилием встала на ноги и спряталась за дверью, прижавшись к стене.

Как только Псамаг вернулся, он сразу почуял неладное и замер на пороге. Ксорве задумала выпрыгнуть из-за двери и перерезать ему горло, но в итоге смогла только беспомощно повиснуть на его плечах, скользнув кинжалом по ключице. От ужаса, что она промахнулась, внутри Ксорве все сжалось. Оставалось только надеяться, что ей удалось проткнуть кожу, и яд Атараис хотя бы парализует его.

Но Псамаг не был похож на умирающего. Он с ревом ввалился в комнату и отшвырнул Ксорве к стене. Рукоять кинжала, скользкая от крови и пота, вырвалась из ее руки, будто рыба. Ксорве попыталась поймать оружие, но от шока и ужаса рука ее не слушалась, и нож со стуком ударился о пол, а затем отлетел куда-то в глубины спальни генерала.

Псамаг приблизился и носком ботинка перевернул Ксорве на спину. Кажется, его движения замедлились. Молю тебя, шептала она. Неназываемый и Неизреченный, умоляю…

Ее глаза и рот были в крови, но она услышала грохот, с которым Псамаг рухнул на пол. Каким-то чудом он упал навзничь, не задев Ксорве.

Время тянулось – возможно, прошли часы. Ксорве просто лежала рядом с огромным телом Псамага. Она знала, что ей нужно подняться. Рано или поздно кто-нибудь отправится на поиски генерала, и ей придет конец. Где-то вдали послышались приглушенные шаги и голоса, крепость просыпалась. Все было как в тумане, и ей хотелось просто тихонько лежать и ждать, когда боль отступит или ее кто-то прекратит.

Потом она, наконец, вспомнила, зачем пришла сюда, и опершись на локти, принялась обшаривать тело Псамага в поисках агатовой подвески. Но той нигде не было. Она заползла под кровать и провалилась в беспамятство.

Когда она пришла в себя, кто-то тихо, но целенаправленно обыскивал комнату Псамага. Ксорве подавила порыв позвать на помощь, но, прикусив губу, верхним зубом задела рану от вырванного клыка, и взвыла диким зверем. Шаги замерли.

– Так-так, – произнес чей-то голос. Кто-то схватил ее за плечо, вытащил и бросил на кровать Псамага.

Это была Большая Морга, правая рука генерала, огромная и устрашающая, похожая на боевой корабль. Ксорве застонала.

– Слишком уродливая и мелкая на вкус генерала, – Моргу передернуло. – Это ты убила его?

Ксорве не соображала, что делает. Кажется, она кивнула. Глаза Морги покраснели от усталости, но в них читалось ликование, и Ксорве подумала, что никогда не видела более устрашающего выражения лица.

– Что же, ты облегчила мне жизнь, и мне даже жаль, что придется с тобой расправиться. Внизу жаждут твоей крови, – ликование сменилось хищным удовлетворением. – Челюсть, спусти-ка ее вниз.

Челюсть, один из воскрешенных, явно признал в Морге нового командира. Он перекинул Ксорве через плечо, и та закричала – сломанная рука выгнулась под странным углом. От боли она сначала не почувствовала, что воскрешенный несет ее вниз. Слегка утихнув, боль ненадолго сменилась унижением. Подвешенная к балке в комнате Псамага, она цеплялась за свою цель. Она могла сражаться. Теперь же у нее не осталось сил.

Ксорве вскрикнула: ее швырнули на что-то твердое. Раздался звон посуды, и руку пронзила волна обжигающей боли.

Ксорве с трудом огляделась – на нее смотрели стеклянные глаза чучел на стене. Точно умирающая мокрица, она лежала, распластавшись на спине, в обеденном зале, среди раскиданных приборов и расколотой посуды. Вокруг стола с мрачным видом сгрудились офицеры Псамага.

– Предательница, как я и обещала, – заявила Морга. Она схватила Ксорве за волосы и дернула вверх. Ксорве моргнула, стараясь сфокусировать взгляд на лицах собравшихся. – Шпионка. Она убила генерала. Несколько недель она была здесь, а ни один из вас ее не заметил.

Ксорве все так же смотрела на них мутным взглядом, не в силах пошевелиться.

– И кто, по-вашему, платил ей? – спросила Морга, подняв Ксорве почти вертикально. Она приставила ей ко лбу нож и нажала, проткнув кожу. – Кто завидовал этому месту? – она убрала клинок. Кровь заструилась по лицу Ксорве. – Кто с самого начала завидовал Псамагу? – одним взмахом она раскроила лицо Ксорве от щеки до подбородка. Сильнее боли было изумление от того, как непринужденно она это сделала. Морга огляделась с безрадостным видом. – Поглядите, кого не хватает за столом. Похоже, Талассерес вернулся к дяде.

От собравшихся вокруг стола донеслось бормотание. Для Ксорве все эти грозные лица слились в одно.

– Мы доберемся до Олтароса, ясно? – сказала Морга. – За это его ждет смерть. Но пока нам нужно решить, что мы сделаем с предательницей.

– Змеиное логово, – как нечто само собой разумеющееся сказал один из офицеров. – Песчаная жена.

Все тут же поняли, что это лучшее решение, и одобрительные возгласы сменились выкриками – Песчаная жена, песчаная жена, песчаная жена – под топот и удары кулаками по столу.

Морга улыбнулась.

– Из-за этой мерзавки погиб наш друг Тенокве. Пришло время сравнять счет.

Челюсть схватил Ксорве за загривок, будто бродячую собаку. К горлу подступила тошнота, и она судорожно сглотнула, не в силах сопротивляться новому унижению. Страх парализовал Ксорве: Челюсть тащил ее к яме. Внизу виднелись кольца цвета слоновой кости. Ксорве не надеялась, что Атараис пощадит ее во второй раз.

Большая узловатая голова поднялась над ямой, и послышался голос Атараис, похожий на свист ветра над равниной. До собравшихся не сразу дошло, что это был смех.

– Долгая жизнь имеет свои преимущества, – сказала она. – Время приводит к ржавчине и разложению и пожирает наших врагов. Главное – иметь терпение. Но мы видим закуску.

Морга кивнула, и Челюсть подошел к краю ямы. Ксорве перестала бояться. Из всех чудовищ, которых она встречала, Атараис была самой благородной, а ее оружие – самым милосердным. Не медленная смерть на дыбе, не разрушение от присутствия Неназываемого, но яд, дарующий быстрое избавление.

Челюсть протянул ее, как сокольничий – перчатку, и Атараис вырвала Ксорве из его рук. А затем ее тело взмыло вверх, и на нее уставились стеклянные глаза.

– Не бойся, малек, – нежно произнесла Атараис в ее голове. – Ты пролила кровь тирана. Твоя отвага достойна уважения, и за это тебе воздастся.

Атараис скользнула обратно в яму, на грязный пол, и разинула пасть, делая вид, будто пожирает тело. Морга что-то сказала, компания принужденно рассмеялась, а Ксорве была надежно укрыта от них в углублении из мягких белых чешуек.

Атараис оставила Ксорве у одного из туннелей, рядом с лужей воды. Прошло, казалось, несколько дней. Ксорве спала и видела сны. Ей снился обитаемый Эчентир. Над великим городом сияли звезды. Во всех окнах горел свет, по улицам скользили змеи, их ослепительная чешуя была украшена цветочными гирляндами. На нее упал чей-то понимающий взгляд. Ее оценили, и она осталась невредима.

Проснувшись, она попила из лужи и как могла умылась, счищая засохшую кровь с лица. Все тело нещадно терзала боль, будто конечности устроили состязание, какая из них болит больше.

Атараис поблизости не было. Впереди Ксорве ждал лишь один путь. Она собралась с силами и направилась в темноту.

У подножия лестницы, за одну ступеньку до проклятия, лежал амулет – казалось, его подбросили снизу. Цепочка была обмотана вокруг свитка бумаги, слегка обгоревшего по краям под действием оберега. Присев на корточки, Ксорве развернула свиток и, не веря своим глазам, прочла:

«Без обид.

Тал Чаросса».

Больше ей не встречались подобные обереги, только серебристо-голубая печать чуть впереди. Ксорве шарахнулась от нее, и раздался звон колокольчиков – точь-в-точь как тот, что отвлек Псамага тогда. Талассерес Чаросса прошел тем же путем и невольно спас ей жизнь.

Лестница привела ее в пещеру. Когда-то это место было искусно вымощено и представляло собой широкую подземную аллею. Там были две арки, более или менее целые, а за арками от пещеры расходились в противоположных направлениях два прохода. Указатели гласили: ГОРОД и ПУСТОШИ.

Ксорве и сама не знала, как ей удалось выбраться из пещер. В конце концов она вылезла из расселины у холмов в полумиле от крепости.

Утро было в самом разгаре. После недель, проведенных в полумраке крепости, солнечный свет ослеплял, и Ксорве подавила порыв вернуться и спрятаться в темноте.

Она отыскала другой путь. Теперь Сетенай сможет попасть в город. Но трудно чувствовать триумф, когда рот полон собственной крови. Ксорве едва задумывалась, что значил ее успех.

Морга, по всей видимости, перекрыла все входы в крепость: очередь в пустыне растянулась на добрые две мили.

Ксорве подобралась поближе к фургонам. Удивительно, но из мира не исчезли смех и болтовня. В очереди по-прежнему торговали едой. Запах напомнил ей об обереге – горячий жир, поджаренное мясо, обугленные кости, – но она была так голодна, что не отказалась бы и от собственной поджаренной ноги.

Ксорве подошла к одному из лотков, стараясь не вздрагивать от чужих взглядов. Ну и зрелище она, должно быть, представляла собой – вся в засохшей крови, грязи и в лохмотьях. Торговец отшатнулся от нее, выставив перед собой мясо на вертеле, словно отгораживаясь от демона. Взяв еду, она повернулась спиной к крепости и зашагала в направлении пустыни.

7
Школа Трансцендентности

– Ты едва не погибла, – заметил Сетенай.

– Знаю, – ответила она. – Я наделала ошибок. Ксорве неподвижно, как мертвец, лежала на кровати на постоялом дворе. Рука была перевязана. Сетенай дал ей какое-то снадобье, чтобы притупить боль, но от него она чувствовала слабость и головокружение. Ветер холодил порез на лице – она отметила это как бы со стороны. Ксорве дотронулась языком до того места, где раньше располагался левый клык, а теперь зияла шероховатая впадина и торчал обломок эмали.

– Мне жаль, – сказала она, хотя на самом деле она чувствовала лишь усталость, боль и удивление оттого, что ей удалось выжить.

– Если ты обломал меч обо что-то, чего не следовало рубить, винить должно только себя, – откуда-то сверху донесся голос Сетеная. Лица его она не видела. – Ксорве, ты мое самое острое оружие. Мы вернем тебя в строй.

Она попробовала сжать руку в кулак. На ладони густо запеклась кровь.

– Тебе нужно спать, – сказал Сетенай.

– Мне жаль, – повторила она, еле ворочая языком.

– Спи, – сказал он и приложил склянку к ее губам. Все то же горькое снадобье, но теперь она сразу уснула.

Когда она проснулась, Сетенай протянул ей зеркало, чтобы она могла рассмотреть себя. У отражения Ксорве слева торчал оставшийся клык – крепкий, изогнутый, белый и блестящий. Справа же у него появился близнец из желтого золота. Десна вокруг вспухла, а губа была стянута швами, но в остальном она казалась более-менее целой. Ксорве щелкнула зубами, золотой клык казался на удивление крепким.

– Как?.. – спросила она.

– Снаружи золото, а внутри настоящая кость. Я слегка поколдовал над ним. И не спрашивай, откуда доктор взял настоящую кость. Золото выглядит довольно броско. Это надежно, но не слишком опасно. Не пытайся им кого-нибудь проткнуть.

– Это дорого, – сказала она. – Сколько?

О колдовстве ей даже думать не хотелось. Сетенай так редко пользовался своими силами, что в первые два года их странствий она чуть было не решила, что он называет себя магом только в шутку.

Сетенай улыбнулся.

– Я же говорю: самое острое оружие. Считай это подарком.

Ксорве кивнула и поморщилась. К лицу возвращалась чувствительность: швы на щеке и губах по внешнему виду и по ощущениям напоминали черных сороконожек, ползущих по обнаженной плоти.

– Я спросил у доктора, как быть со шрамом, – сказал Сетенай. – Держи, выпей, и мы посмотрим.

Он протянул ей снотворное. Ксорве попыталась покачать головой и подняла руку.

– Не нужно, – сказала она.

– Во имя Благородных Мудрецов, Ксорве, пей же. Я не дам ему зашивать тебе лицо, пока ты в сознании.

– Нет, – сказала Ксорве. – Пусть останется так. Сетенай внимательно посмотрел на нее, сомневаясь в ее рассудке. Из-за боли или из-за снадобья у нее не получалось донести свою мысль. Всю жизнь она была как чистый холст. Если она заслужила коренные клыки, то и это она заслужила. В глубине души ей нравилась идея нести на себе метку, подобную той, что была у рукояти ее меча: углубление, вырезанное под ее пальцы.

– Пусть останется, – повторила Ксорве, и на этот раз Сетенай не стал спорить.

Ксорве проснулась в темноте, и какое-то время не могла вспомнить, где она и что с ней произошло. Ей снилось, что она попала в ловушку, связана и не может выбраться. Даже простыня казалась ей тяжелой, но она не могла ее сбросить. Кто-то вошел в комнату с лампой в руках. Свет ослепил Ксорве, но она узнала силуэт Сетеная и его шаги.

– Тише, – сказал он. Ксорве поняла, что кричала во сне. – Что случилось?

Но она не могла объяснить, губы отказывались подчиняться.

– Все хорошо, – сказал он и опустился на стул возле ее кровати. – Мы почти дома, Ксорве. И все благодаря тебе.

Распутать простыню по-прежнему не получалось, но к ней наконец-то вернулись воспоминания. Постельное белье сбилось от ее метаний, в комнате пахло болезнью. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь погладил ее по волосам и принес теплое полотенце, чтобы приложить к лицу, как делала Ангвеннад в ее детстве, но даже в полубессознательном состоянии она понимала, что никогда не попросит о подобном Сетеная.

– Все хорошо, – повторил он тихим ласковым голосом, как если бы он обращался к перепуганному и ощетинившемуся животному. – Ты скоро поправишься. В Тлаантоте у тебя будет собственная комната с видом на сады и двор. Мы слишком долго пробыли в пустыне. Этот город куда красивее, чем ты можешь представить, обещаю.

Она закрыла глаза и постаралась лежать тихо, сосредоточившись на его голосе, пусть даже она не улавливала смысл его слов.

– В этом городе повсюду цветы, – продолжал он. – Цветущие виноградные лозы, алоэ, фруктовые деревья. На каждой площади бьют фонтаны. Мы будем в безопасности, нас защитит Сирена. Как только мы окажемся в его стенах, враги не смогут причинить нам зла. Мы будем непобедимы.

На следующее утро в ее памяти остались только вспышка света в темноте и смутный образ фонтанов.

Вечером Сетенай покинул постоялый двор и вернулся на другой день, оживленный и сияющий от радости.

– Великолепно, – сказал он. – По слухам, никто не подозревает нас в убийстве Псамага. Даже близко. Морга думает, что тебя подослал Олтарос, а Олтарос – что она сама убила Псамага и скрывает это. Я боялся, что мы не сможем застать их врасплох, но они гоняются за призраками. Так что дело за нами. Просто чудесно.

– А что с амулетом Псамага? – спросила Ксорве. Она расстроилась, хотя не показывала этого: она ведь даже не подумала, как важно застать врагов врасплох. Сетенай был доволен, но ей казалось, что она его в чем-то подвела.

– Никто не заметил его исчезновения, – сказал Сетенай. Амулет висел у него на шее и подпрыгивал при каждом жесте, а жестикулировал Сетенай много. – Все чисто. Мне нужно решить еще пару вопросов, а потом Олтароса ждет сюрприз. Ты же не хочешь остаться здесь и отдохнуть?

– Я бы скорее сломала другую руку, – ответила Ксорве.

– Рад это слышать, – заметил Сетенай. – Ты отлично проявила себя и заслуживаешь шанса увидеть результаты своей работы.

Потянувшись, он отставил стул и так радостно улыбнулся, что Ксорве на мгновение забыла о боли.

Следующие несколько дней Сетенай ходил на встречи или сидел, погрузившись в книги. Ксорве ела мягкую пищу и пыталась представить, что же будет дальше. Перспектива попасть в Тлаантот стала, наконец, реальной, и она поняла, как мало знает об этом городе, несмотря на все рассказы Сетеная.

Во-первых, там была Сирена. Ксорве никогда раньше о ней не задумывалась, но теперь поняла, что в этом городе она снова встретится с божеством. Она припомнила, как чувствовала себя в присутствии Неназываемого. Интересно, будет ли встреча с богиней Сетеная вызывать те же ощущения?

А как отреагирует Олтарос, увидев их? Отступит ли он, поняв, что Сетенай вернул себе былое могущество? Сетенай не сомневался в подобном исходе, но Ксорве помнила его сражение с Акаро. А она не в той форме, чтобы помочь ему, если что-то пойдет не так. Поэтому-то она терпеть не могла болезни и травмы – приходится все время строить догадки, метаться от одной версии к другой, как мяч, который перебрасывают из рук в руки.

Она надеялась, что Тлаантот будет похож на Серый Крюк. Сетенай говорил, что его город чище и красивее, но и здесь нужно будет исследовать новые места, пробовать непривычную еду на рынке, возможно, учить новые языки. И она по-прежнему будет помогать Сетенаю, ведь теперь он знает, что может доверить ей любые поручения.

Вскоре она перестала морщиться при каждом движении. Пришло время отправляться.

При виде крепости Ксорве отвела взгляд. А в пещерах думать о ней было некогда – нужно было удерживать равновесие единственной рабочей рукой.

Они дошли до грота с оберегом и лестницы, ведущей в крепость. Сетенай остановился, чтобы рассмотреть оберег. Наклонившись поближе, он дотронулся до воска карандашом. Хотя на шее у него висел амулет Псамага, Ксорве прижала к себе здоровую руку, подавляя порыв оттащить его подальше.

– Топорно, но эффективно, – пробормотал Сетенай. – В этом весь Олтарос.

В Тлаантоте было раннее весеннее утро, стояла прекрасная погода. Дул ветерок, приносивший тепло с Моря Безмолвия. Поднявшись по потайной лестнице, они очутились в небольшой платановой роще посреди парка.

Старая вышивка на потрепанном плаще Сетеная засверкала на солнце, как рябь на воде. На шею он повязал поношенный шарф и при ходьбе опирался на палку. Он уже надел перчатки, но их прикрывали длинные рукава.

– О, как же я скучал по тебе, мой город, – сказал он негромко, когда они вышли из-под тени деревьев. – Во имя Благородных Мудрецов, как же я скучал.

Стоило им войти в город, как с Сетенаем произошли перемены – как будто солнце вышло из-за туч. Сетенай выглядел бодрым, оживленным, ликующим, он преисполнился силы и уверенности в себе. Пусть он был одет в лохмотья, но глаза его сверкали от радости. Возможно, так подействовало на него возвращение к своей богине.

Тлаантот и в самом деле был куда тише и чище, чем Серый Крюк. Аллеи, засаженные стройными рядами кипарисов, были пусты. Несмотря на волнение, Ксорве не смогла удержаться от улыбки, заметив фонтаны на площадях – точь-в-точь такие, как описывал Сетенай.

– А где все? – спросила она. Капюшон такого же поношенного, как у Сетеная, плаща она натянула пониже на лицо.

– Еще рано, – ответил Сетенай. – А может, они почувствовали, что грядут изменения, и решили остаться дома. – На этот раз от его улыбки исходила угроза, и Ксорве порадовалась, что они союзники.

Они прошли вверх по главной улице, стараясь не привлекать внимания.

В самом начале улицы располагалась Школа Трансцендентности, величественное здание из белого мрамора с медной кровлей и заостренным куполом, напоминающим бутон кувшинки. Вход охраняли два вооруженных стражника, одетых в цвета города – нефритовый и слоновую кость. Один из них вышел им навстречу.

– Ну-ка, – сказал он. – Проходите дальше. Здесь запрещено просить подаяния.

Сетенай поднялся на ступени.

– Я законный канцлер Тлаантота, – сказал он. – Узурпатор Олтарос Чаросса не заслуживает вашей преданности. Отойдите.

Глаза капитана расширились от страха – он узнал Сетеная. Открыв рот, он пытался произнести что-то, и в итоге выговорил «Никогда!». Стражник положил руку на меч.

– Мы никогда…

Но закончить фразу ему не удалось. Сетенай нетерпеливо дернул запястьем, перчатки зашипели, и в воздухе появилась прорезь в шесть футов высотой, исказившая все вокруг. Капитан пошатнулся, меч застыл в замахе. Из щели показались конечности, похожие на клещи, и нечто принялось раздирать прорезь еще шире. На глазах у Ксорве они нерешительно схватили капитана и сжали его в крепком объятии. Он коротко взвыл, и конечности утянули его за собой. Щель тут же исчезла, как будто и не было ни капитана, ни конечностей, ни крика.

Все это заняло несколько мгновений. Рука Сетеная безвольно повисла. Лоб блестел от пота, руки дрожали. Говорить он ничего не стал: все и так было ясно.

Второй солдат уставился на место, где только что стоял капитан, затем выронил оружие и поднял руки вверх.

Сетенай прошел мимо него к огромной бронзовой двери Школы Трансцендентности. Он трижды постучал, и каждый удар отдавался над площадью колокольным звоном. Рукавицы Сетеная высекали искры, подобно молоту, бьющему по наковальне.

На нижней половине двери был вырезан герб Тлаантота – чаша, поддерживаемая двумя бронзовыми полуконями-полурыбами. При первом стуке их гривы и плавники вспыхнули тревожным огнем. При втором они отделились от кубка и спрятались в двери, будто в подводной пещере. При третьем сопротивление прекратилось, и дверь бесшумно распахнулась в темноту.

Внутри здание Школы Трансцендентности было огромным, холодным и безмолвным. Сквозь отверстия в своде пробивались тонкие солнечные лучи. Здесь было еще тише и еще пустыннее, чем снаружи. Ксорве и Сетенай прошли через парадный вестибюль и спустились к высоким бронзовым дверям. Эти двери напоминали заросли непроходимого и колючего терновника, Ксорве не заметила ни ручки, ни замочной скважины.

Из тени вышла небольшая группа безоружных и испуганных людей. Все они были тлаантотцами, их уши тревожно вытянулись и то и дело дергались. Группу возглавляла женщина в длинной плиссированной мантии. Остальные, по всей видимости, были ее свитой. При виде Сетеная большинство из них вскрикнули и отшатнулись, но женщина сделала шаг вперед, собрав волю в кулак. Морщинки от частого смеха указывали на ее доброту, но теперь в ее лице не было ни мягкости, ни веселья.

– Ниранте, – буднично поздоровался с ней маг.

– Сетенай, – тем же тоном ответила женщина, как будто они обсуждали дела. Затем ее решимость дрогнула, и на лице отразилось нечто вроде отчаяния.

– Безопасный проход, – сказала она. – Ты обещал безопасный проход для нас всех и должность для моего сына.

Она указала на молодого человека, стоявшего рядом.

Это был Талассерес Чаросса.

В гневе Ксорве вонзила ногти здоровой руки в ладонь. Талассерес смотрел на Сетеная, делая вид, будто они незнакомы. Ей потребовалась вся выдержка и годы терпения, чтобы не броситься на него.

– Итак, – произнес Талассерес, – вы собираетесь убить моего дядю.

– Это создаст какие-то сложности для тебя? – беспечно спросил маг.

Талассерес скривил рот в подобии циничной усмешки, но из-за сжатых зубов лицо приняло ворчливое выражение.

– Нет, – ответил он.

В ответ маг только кивнул.

– Дверь, Ниранте?

Приблизившись, она протянула руки к двери, не касаясь ее, а затем уколола ладонь об один из шипов. Кровь тут же впиталась, как будто шип внутри был полым, а ветви на двери разошлись с металлическим скрипом. Створки двери распахнулись.

– Безопасный проход, – торопливо повторила Ниранте.

– Да, да, конечно, и должность для твоего сына, – подтвердил Сетенай. Голос его звучал спокойно, даже весело, хотя обычно такая настойчивость его раздражала. – У нас был уговор. Мне не нужно об этом напоминать. Где Олтарос?

– Мы его почти не видим. Он уже несколько недель не выходит из своего кабинета. Я не разговаривала с ним с момента возвращения Талассереса.

– Он уже должен был понять, что я здесь, – сказал Сетенай.

– Он ждал твоего прихода. Он спускался в Сокровенную Часовню, – сказала Ниранте. – Он подготовился и уверен, что его поддержит Сирена.

Сетенай рассмеялся.

– Наверное, нехорошо говорить так о твоем брате, но меня изумляет, как можно столько лет оттачивать свое мастерство, вобрать в себя всю силу Тлаантота и при этом так мало понимать. Вообще ничего. Ниранте, ты свободна. Ты и твои домашние находитесь под моей защитой.

Ниранте и ее свита прошествовали к двери. Талассерес застыл на месте, сжав кулаки и выставив вперед подбородок.