Текст книги "Живое знание. Часть 1. Живая психология Востока"

К. И. Шилин, А. П. Ларина
Живое знание. Часть 1. Живая психология Востока

© Шилин К. И., 2010

* * *

Живая психология человекотворчества

Имена Карла Маркса и Сергея Леонидовича Рубинштейна в российской психологии менее известны, чем имя А. Н. Леонтьева. Хотя на Маркса ссылаются и Рубинштейн, и оба Леонтьева (отец и сын), пусть и не всегда прямо. Однако резко возрастающая в своей актуальности экологическая проблематика меняет, на наш взгляд, соотношение их концепций и выдвигает на первый план концепции Маркса и Рубинштейна в силу их экофильности. И по отношению к Марксу-Рубинштейну концепция Леонтьева обнаруживает потенции своего дальнейшего развития (при снятии ее экофобности, экологической ограниченности) и в качестве частного момента она все же может и должна быть сохранена. Близость концепций Маркса и Рубинштейна видна уже в следующем: «В своих рукописях 1916–1923 гг. Рубинштейн намечает и все более четко разрабатывает как бы «третий путь» в философии – третий по отношению и к материализму, и к идеализму. Но в 20–50 гг. он мог называть его только диалектическим материализмом или материалистической диалектикой», – считают К. А. Абульханова-Славская и А. В. Брушлинский. (/14/, с. 645). Эко-проблематика фундаментализирует это направление творческого поиска Рубинштейна. «Ключевым» подходом к экософскому осмыслению концепций К. Маркса и С. Л. Рубинштейна, а вместе с тем и решением всего комплекса эко-проблем, – являются понятия труда вообще и межличностного общения. Между ними видна весьма фундаментальная эко-структурная, логическая связь: межличностное общение является продолжением и развитием общения между человеком и природой, или эко-общения. В существующей мировой литературе максимально адекватным определением понятия эко-общения является практически неизвестное (не только в экономической, но и в психологической литературе) определение К. Марксом труда вообще. Это начало человека вообще и его психологии. Этот подход позволяет наметить потенцию взаимодополняемости: Детски-Женского, исполнительски-творческого потенциала культуры-психологии Японии (и Востока вообще) и Интеллигентно-Мужского, «прорывного» – России.

Их вариативный эко-гармоничный синтез-без-слияния дает феноменальное повышение творческих потенциалов обеих наших культур-стран. На основе такого подхода выявляются исторические-логические и особенно экологические ограничения и в то же время – качественно новые перспективы научной, предметно-деятельной, формальной психологии Запада, переосмысливаемой нами как выражающей агрессивно-потребительский интеллект молодого мужчины (типа Александра Македонского). Это предполагает снятие его претензий на изначальность-всеобщность-перспективность в силу недооценки-недоразвития ею остальных психологических типов творческих потенциалов и полного игнорирования эко-биологического контекста психологии. По контрасту с Живой психологией назовем ее формальной, предметно-расчленяющей, запредельно аналитичной и столь же запредельно фетишизирующей мужской интеллект. А вот культура-психология Японии – не только Живая, но еще и целостная, и синтезирующая, поэтому и в силу ее особости – представляет фундаментальное основание для решения комплекса наших проблем, но – вместе с культурой-психологией России, берущейся в ее специфике, в ее качественном отличии от психологии и Востока, и Запада, но без противопоставления им. В целом данная работа представляет собою скорее Программу дальнейшего, уже совместного развития психологии и востоковедения. Такая Программа предполагает доосмысление психологической специфики культур Востока-России, но переосмысление научной психологии Запада.

Итак, совместное взаимоосмысление востоковедением и психологией кратко намеченного комплекса проблем позволяет надеяться на их успешное решение. Это должно привести к настоящему «прорыву» в развитии этих двух сфер культуры и выходу на качественно новый уровень в своем, уже совместном, соразвитии и взаиморазвитии. Тем более, что предлагаемая концепция покоится на еще более фундаментальном эко-синтезе культур Востока-Запада-России. Начнем, естественно, с исторически-логического, или всеобщего начала, но качественно иного и подлинно фундаментального, чем ныне бытующий.

Восточная: детская и женская психологии творчества

Таковым мы считаем ТРУД ВООБЩЕ, или абстракцию труда. Это категория, введенная К. Марксом в качестве «ячейки», «клеточки», Начала действия метода восхождения от абстрактного к конкретному – как Стратегии теоретически-практического выхода из той, эко-кризисной ситуации, которая едина для его, нашей и всех вообще эпох, включая все будущее. Она «есть не что иное, как абстракция, …производительная деятельность человека вообще, посредством которой он осуществляет обмен веществ с природой, не только лишенная всякой общественной формы и определенного характера, но выступающая просто в ее естественном бытии, независимо от общества, отрешенно от каких либо обществ и, как выражение жизни и утверждение жизни, общая еще для необщественного человека и человека, получившего какое-либо общественное определение» (К. Маркс. «Капитал», т. 3, глава 48 «Триединая формула», 1. Выделено нами. К. Ш., А. Л.). (/6/).

Это определение труда вообще имеет фундаментально-осовополагающий смысл и для востоковедения, и для психологии. Так как культура Востока, будучи культурой вообще, и человек вообще – формы «выражения жизни». То это и делает их по своим истокам формами Живого знания, а в перспективе и средствами «утверждения жизни», психологии человекотворчества и Востокотворчества. Наиболее очевидно определение их родства по структуре: она во всех случаях бинарна, двойственна: Жизнь и человек. Вот непреходящие основы, в том числе и экономики и политэкософии. И это достаточно определенно прослеживается в трудах Рубинштейна и при рассмотрении под этим углом зрения культур Востока-России. Но это и естественно: в рождении Жизни новой (и даже всего нового) участвуют два Живых существа (кит. инь-ян). Исторически эта основа первична по отношению к предметно-деятельностной форме труда и психологии. Этот тип общения характерен и ныне для Востока: его психология нормальна, но может быть существенно развита, ибо она – Живая, пусть даже предметом опосредствованная. Но этот (восточный) подход требует глубокого переосмысления теории-философии-логики-методологии современной (рацио-формальной) психологии. Но тогда Восток выглядит парадоксально и таинственно. Подчас это вполне реальные тайны.

I а. Тайны японской детски-женской психологии творчества

Первая и основная трудность в осмыслении Детской психологии – в том, что изначальное сознание на Востоке Живое и нерасчленимое. А Запад, начиная с античности, установил качественно иной способ: предметно-расчленяющий, а потому – противоестественный способ структуризации логики-философии-знания, а вместе с ними и самой живой действительности (превращаемой в удобно манипулируемую и умерщвляемую). Спасает нас, человечество и биосферу, лишь то, что предметное расчленение характерно лишь миру мужчин одного, агрессивно-потребительского типа, но сохраняется остальным миром Детства-Женщин-Старших поколений, что составляет основу классических культур Востока. И в наиболее яркой и острой форме это глобальное противоречие присуще Японии, которая одновременно и бережно сохраняет свои, общевосточные традиции гармоничного общения-с-Природой, и интенсивно развивает и высокую технологию, подражая Западу и опережая во многом его.

Выход – в активизации развития интеллигентно-мужского творческого потенциала востоко = славянофильно-экофильной ориентации, однотипной с экофильным Востоком, – при одновременном отказе агрессивному Западу в запредельном доверии. Осмысливается жесткая необходимость и возникает реальный шанс решительного перелома в судьбах мира, поворота «колеса истории» на Гармонию-Добро-Мир и все прочие духовно-позитивные свойства и отношения. Одно из основных направлений – совместное развитие-преобразование психологии-востоковедения, а в их рамках – осмысленное развитие Живой ДЕТСКИ-ЖЕНСКОЙ ПСИХОЛОГИИ ТВОРЧЕСТВА.

Основное качество Детской психологии творчества – доверчивость: ребенок творит себя по «лекалам» самой Природы и родителей, по их «образу и подобию». Этот принцип – основной для изначального типа культур даосизма-синтоизма-брахманизма и язычества вообще. Такое доверие к Природе сохраняется также искусством, художественной культурой творчества. Эта безграничная доверчивость пронизывает и современную культуру Японии в качестве ее непреходящего традиционного основания, бережно сохраняемого японским языком. Это свойство сохраняется и развивается японской, в основном Женской культурой Творчества.

Женская творческая индивидуальность исторически и логически является продолжением изначальной, природной творческой индивидуальности (Детей Природы), смысл которой состоял в осознании человеком себя как творения Бога и Божественной Природы: Земли и Неба, а в Японии – Богини Аматерасу. Исторически этот тип творчества действительно вышел из язычества – из его наиболее рафинированной формы – брахманизма. В Китае и Японии он получил распространение как развитие однотипного с ним даосизма и синтоизма, почти сливаясь с ними. В чем же различие? В чем именно буддизм как женский творческий потенциал развивает синто (даосизм и язычество в целом) с его высокой Детскостью?

Основанием этого процесса является само био-различие ребенка и матери, – которое ведет к различению двух разных, но не противоположных друг другу видов творчества, творческой индивидуальности. Женщина, посредством рождения ребенка, творит жизнь новую, и через эту новую жизнь (через ее появление и общение со своим чадом) – творит также и себя как особую творческую индивидуальность. А человек, становящийся творческой индивидуальностью, творит себя, и через себя – остальную жизнь.

Итак, человек как творение Природы скорее берет у Природы и старших поколений во имя своего развития, чем отдает, а женщина скорее «отдается» своему творению, передавая ему, своему творению все то, что ей дала Природа. Тем самым закладывается био-экологическая основа эко-воспитания как «стержня» всей системы подготовки к жизни следующих поколений. Именно поэтому обучение в японской культуре вторично и ориентировано скорее на прошлое, чем на настоящее и будущее. Дитя экологично по факту своего рождения. Женщина-Мать экологична по-иному: в соответствии с основной функцией сотворения жизни, воспроизводства того, что ранее создавала сама Природа. Этот факт со-Творчества-с-Жизнью и порождает основной принцип буддизма как сути психосоциокосма женщины, – сострадание, вплоть до полной самоотдачи, саморастворения в своем творении. Это и является реальным жизненным смыслом творчески-нравственного удовлетворения – нирваны. Творение человека идет в общем-то как индивидуальное общение, а женский тип творчества воспринимает общение как сотворчество, творческое, как минимум, трехстороннее общение. Это создает необходимость и в социальном общении (в масштабах общины буддистов, сангхи с особой формой межличностного общения).

Индивидуальное эко-общение перерастает в эко-социальное общение, что во многом и определяет специфику женского типа творчества и женской творческой индивидуальности, женского типа общения, характеристики которых развивает и японская лирика и вся японская традиция в целом. Поэтому свойства эко-общения являются важнейшими качествами женского творчества.

Это свойство японской культуры лучше всего проявляется при осмыслении особенностей японской лирики, к которым можно отнести следующие:

1) эко-общение прежде всего биологично, поскольку воспринимается как общение двух живых существ: человека и иного живого существа (Природы в целом);

2) каждый акт эко-общения УНИКАЛЕН не в меньшей мере, чем уникально живое существо как его сторона, основание и источник;

3) эко-общение является взаимным общением по-разному активных сторон-систем, не ограничиваемое субъект-объектным отношением;

4) эко-общение всегда ВЗАИМНО – в любви, доброте, красоте, мудрости и других позитивных качествах.

5) как и сама жизнь, эко-общение имеет особую геометрию: его стороны несимметричны друг другу, будучи взаимным дополнением двух принципиально разных, но не враждебных друг другу сторон, составляющих специфическую бинарную систему, состоящую из автономных подсистем;

6) эко-общение постоянно в своем НЕПОСТОЯНСТВЕ как непостоянна сама Природа. Сколь бы ни был уникален каждый миг этого общения, само оно постоянно и неизменно. Оно пронизывает всю жизнь человека, особенно женщины.

Помимо поэзии очень близки к этому экофильному общению такие виды творчества, как икебана, живопись, театр, чайная церемония… Эти свойства эко-общения как целого, будучи по своему происхождению свойствами Природы, все же не сводятся только к ним. Помимо этого, имеются еще и специфические свойства эко-общения, которые не являются свойствами Природы, хотя и выводимы из нее. Японская лирика говорит, конечно, и о трехстороннем, и о многостороннем общении (Природа, друзья, родные и я), но никто (и ничто) не противостоит непосредственному общению-с-Природой. В японской культуре, в отличие от более привычной нам античной традиции, НИКАКОЙ предмет не «заслоняет» собой ни человека, ни Природу.

Женщина, конечно, «удваивает» себя в ребенке, не противопоставляя его ни себе, ни остальной Живой Природе. Японская традиция чужда предметному «утроению», «усложнению» и в итоге умерщвлению эко-общения, какое мы привыкли видеть в западной культуре, в т. ч. и психологии. В Японской лирике нет никакой вычурности, надуманности. У Кавабата Ясунари, к примеру, явно просматривается живая связь человека с живыми «предметами»: в них ощущается жизнь самого художника; «предмет» сливается с Природой:

 
Долгий вешний день! // Лодка с берегом неспешно // Разговор ведёт.
 

(/33/, с. 197)

Передавая эти особенности японской культуры, мы замечаем, что основное свойство эко-общения – его непосредственность, неопосредованность предметным миром античеловечно-экофобной цивилизации как культуры потребительства. Мир Востока не противопоставляется человеком ни себе, ни Природе. Кавабата Ясунари метафорично выражает свое представление о единстве мироздания, указывая на то, что действительно лежит в его основе, как и в основе присущих его составляющим – макро=микро-косму – отношений:

 
“Если у вселенной одно сердце, // Значит, каждое сердце – вселенная.”
 

Речь здесь идет о Женски-Материнском сердце – в первую очередь. Это сердце не может делить свою любовь к Природе по частям. Вместе с тем «любовь к Природе всегда взаимна!» (/27/, с. 216).

Гармоничность эко-общения вытекает из поэтично-любовного восприятия Природы: Женщина, будучи подсистемой Природы, чувствует любовь ее к своим творениям. Она и сама наделена тем же отношением к жизни, что и вся Природа. Такая эко-гармония во всем ее многообразии пронизывает всю японскую культуру. Ее выявление и есть реальное развертывание основной аксиомы японской культуры. Как многообразна Природа, так многообразна и гармония с нею. Ярчайшим примером этого является ЛЮБОВЬ МЕЖДУ МУЖЧИНОЙ и ЖЕНЩИНОЙ. По словам Томиэ Охара, любовь эта всегда неповторима и складывается по-разному («на десять тысяч ладов» (/27/, с. 216)). И этот же принцип понимания разнообразия форм любви-гармонии свойствен и сфере эко-общения. Очевидно и то, что ПРЕВАЛИРОВАНИЕ ЖЕНСКОГО НАЧАЛА В МУЖЧИНЕ как носителе синто-буддийской духовной традиции в Японии исключает эко-катастрофу в принципе. Но, вместе с тем, все-таки препятствует его общему творческому развитию. Поэтому-то актуализируется процесс удвоения Творчества Жизни; оно становится двойным: как совместное и взаимо-творчество. Это позволяет полнее-системнее развивать специфику каждого типа творческой личности, ныне как бы «размытых» по всему спектру личностного потенциального многообразия, или творчески-личностной «палитры» Женской японской культуры.

Излишняя «феминизация» детства (и детского начала в творчестве) ярко видна в следующей танке:

 
Ах, если б этот мир похож был на цветок,
И каждую весну рождалось бы былое!
Но нет, увы… // Мир бренный не таков:
Что раз прошло, не возвратится боле.
 

Неизвестный автор

Здесь видна особая фетишизация – приписывание Природе своего отношения к ней. Повтор вызывает радость лишь в тех культурах, которые ориентированы на прошлое, но вызывают досаду, даже скуку и прочие негативные чувства у творческих индивидуальностей, ориентирующих себя на постоянную смену настроений, на непрерывный поиск нового в былом. Обусловлено это различие тем, что лишь женщина биологически ориентирована на постоянство внутренних изменений, стабильность в развитии. Мужчина и ребенок ориентированы на перемены, поиск нового, развитие и обновление. Именно эти свойства должны быть позитивно эмоционально, нравственно, эстетически, инновационно окрашены. О переносе «женского под-

хода» на сферу, где более подходящей является Мужская (интеллигентная) логика, говорит следующая особенность японской лирики: «Горесть жизни ощущается благодаря тому, что всякая радость, да и все в мире, преходяще»; об этом говорит образ струй реки Ёсино: сейчас они текут здесь, перед глазами; один миг – и они скрылись в далеких горах.

 
Будешь дальше течь, // И отсюда далеко // Спрячешься в горах… // Только ты одна, река Ёсино? // Иль в мире всё? (/29/, с. 165)
 

Здесь «горесть жизни» менее уместна, чем радость по случаю перемен, т. е. того, что «все в мире преходяще». Творческому умонастроению и мужской логике ближе перемены, а не пассивное восприятие горестей жизни:

 
Мой приют стоит // На восток от города.
Здесь один живу. // «Скорби холм» зовут его.
Что же? Скорбь – удел людей!
 

Кисэн (/29/, с. 35)

Нет! «Скорбь» не обязательно есть «удел людей» – всех людей, и даже не обязательно – удел женщин. Хотя, по-видимому, без скорби не обойтись. Но ведь вовсе не обязательно делать ее всеобщим умонастроением будущих поколений.

А вот еще одно самоограничение Женской логики отношения к миру:

 
Мелкая гора!» // Отраженье ясно вижу
В мелкой речке… // «Мелкой» что ль была
К нему любовь моя?
 

(/29/, с. 147)

И действительно, миниатюрность – общая характеристика всей японской культуры. Конечно, это имеет огромный позитивный смысл при построении микромоделей: в производстве часов, при создании миниатюр всех типов, в искусстве бонсай и в сфере высоких технологий… Но ведь кроме этих качеств, творчество и вообще созидание, формирование человека (особенно мальчика) – в творческую индивидуальность – нуждается еще и в других качествах: творческом дерзании, склонности к новизне, риску, масштабности, решительности, смелости и др., что в гипертрофированном виде присуще Западу.

Вся совокупность качеств, присущих женски-мужскому творчеству Пушкина, Толстого, Достоевского и в целом русской культуре дает некую перспективу для нормального, гармонично-равного со-развития женского и мужского начал в культуре Японо-Руссии, создаваемой нами на основе диа-синтеза культур Японии и России. Это предполагает перенесение высочайшей нравственно-эстетической утонченности, изысканности, высокого эстетизма японской, в основном женски ориентированной культуры в культуру Японо-Руссии, в которой предполагается равное развитие женского и мужского творческих потенциалов. В этом – величайший вклад Японии в сокровищницу мировой культуры, будущее которой мы видим в культуре Японо-Руссии. Чтобы осознать это качество японской культуры, достаточно посмотреть, к примеру, насколько женски-очаровательна следующая танка:

 
«На ветках хаги той, на яшмы блеск похожи
Дрожат росинки чудной красотой,
И тают вмиг от рук… // Гуляющий прохожий!
Любуйся так, не трогай их рукой!..»
 

Неизвестный автор

 
«В осеннем поле выпала роса,
И словно в белой яшме вся равнина.
Куда ни взглянешь – блеск… // И вот, как жемчуга,
Блестит росинками повсюду паутина»
 

Бунъя Асаясу (/29/, с. 94)

Этот принцип: «Не трогай их рукой» (недоброй) – должен стать всеобщим этико-логическим принципом всей мировой культуры будущего, и более того: общим принципом Творчества Жизни Человеком. Любование Природой – без вторжения внутрь нее – принцип воспитания, творения талантов и гениев. Япония к этому предрасположена. А из этого следует необходимость такого же высокого развития и мужского творческого потенциала.

 
О, этот мир, печальный мир и бренный!
И всё, что видишь в нём и слышишь, – суета.
Что эта жизнь? // Дымок в небесной бездне,
Готовый каждый миг исчезнуть навсегда!»
 

Фудзивара Киёскэ (/29/, с. 71)

Конечно, мир – «бренный», «суета», дымок и пр. Но ведь этому можно и радоваться! А не только скорбеть. Но вот какая самоотверженность звучит в следующей танка:

 
Я не о том грущу, что ты забыл так скоро, // Не о своей судьбе в тревоге я. // Но жизнью мы клялись, // Богам клялись мы // И я боюсь: что ждёт теперь тебя?
 

Укон (/29/, с. 64)

Это нечто близкое пушкинскому: «Я Вас любил так искренне, так нежно, как, дай Вам Бог, любимой быть другим» (/13/). Это – шедевры мировой классики. Но в русской лирике-логике человек (мужчина) активнее, он чувствует и мыслит все-таки по-своему: смелее, решительнее, рискованнее. Отождествление «Лета» (в японской лирике) с Женской творческой индивидуальностью позволяет наметить следующие основные линии в развитии женского творческого потенциала:

1) дальнейшее развитие чувств, качеств, отношений любви, гармонии, красоты, а также самоотверженности, самоотдачи, самоотречения как необходимых атрибутов женского творчества и творчества Жизни личностями всех типов;

2) в то же время, необходимо несколько ограничить претензии Женского комплекса позитивных качеств творчества, дающих ему устойчивость, стабильность, определенность, неизменность в меняющемся мире. Это предполагает снятие претензий этого комплекса свойств на всеобщность принципа, якобы, характерного для всех групп населения;

3) можно подумать и об ограничении минорного настроя в общем самоощущении женщины в мире; тем более этот принцип менее уместен для неженщин и японцев в целом. Особенно в сфере творчества. И сами японцы научились хорошо улыбаться.

Итак, 1) Развитие Детски-Женского творческих потенциалов – это то, чему Россия должна поучиться у Японии.

2) Данное выше Экософское осмысление Женского творческого потенциала дает шанс осмыслить также и мужской творческий потенциал и его логику.

Это не простая, но все же решаемая задача. Ее решение заключается в следующем: женщина и мужчина составляют некое живое бинарное единство двух начал, различаемых по своим функциям-структурам, связывающим их в одно гармоничное целое по принципу взаимодополнения (как одного из принципов Живой логики). И если мы выводим качества женщины из Живой природы и ее общения с человеком, то эту же, Живую логику (и психологию), но в ее развитом виде, попробуем применить и при введении интеллигентно-мужской Живой логики-психологии как продолжения и развития Женской Живой логики-психологии.