Текст книги "Ордынский период. Лица эпохи"

В делах государства для меня все равны: ни родители, ни братья и сестры, ни дети, ни друзья-приятели не будут иметь поблажек; все дела будут решаться по справедливости, исходя из интересов государства.

Гуюг-хан

Гуюг, старший сын Угэдэй-хана, второго Великого хана Великого Монгольского Улуса, родился в 1206 году от его второй жены Дургэнэ (Туракины). Как писал персидский летописец Рашид ад-Дин, «эта супруга… по природе была очень властной…» Летописец имел все основания так охарактеризовать мать будущего Великого хана исходя из ее деяний, речь о которых пойдет ниже.

Как свидетельствует Рашид ад-Дин, Гуюг «в течение всей жизни болел хронической болезнью», тем не менее Джувейни характеризует его как отличавшегося от всех других сыновей Угэдэй-хана «силой, и жестокостью, и отвагой, и властью… он имел большой опыт разрешения спорных вопросов и пережил больше дней благополучия и невзгод…» Впервые как участник боевых действий Гуюг упоминается в «Юань ши» в записях за 1233 год: ему и князю Ацитаю (Элжидэю) было «предписано идти с восточной армией для усмирения Онола» (или Ваньну, чжурчжэньского правителя самопровозглашенного государства Дун Сян на Ляодунском полуострове). В сентябре того же года штурмом была взята столица Дун Сян, пленен его самозванный правитель. Таким образом, при непосредственном участии двадцатисемилетнего Гуюга была решена важная стратегическая задача: покончено с последнем оплотом чжурчжэньской династии Цзинь в северо-восточном Китае, обеспечена безопасность тыла монгольской армии, намеревавшейся начать наступление на Корею.

Итак, в самом первом своем походе Гуюг оправдал доверие отца, очевидно поэтому Угэдэй-хан «повелел ему предводительствовать войсками срединного улуса» в походе на запад, который еще называют «походом старших сыновей». Дело в том, что Угэдэй-хан в этот поход по совету старшего брата Цагадая «послал вослед Субэдэй-батору Бата (будущий хан Батый), Бури, Мунха, Гуюга (сыновья Зучи, Цагадая, Тулуя и Угэдэй-хана, соответственно) и прочих многих доблестных мужей своих».

Созвездие Быка. Древний монгольский рисунок

Заметим, что Угэдэй-хан повелел «предводительствовать в походе оными мужами Бату…», то есть назначил сына своего старшего брата Зучи главнокомандующим, а прославленного полководца Субэдэя его главным советником, которым должны были беспрекословно подчиняться все остальные «старшие сыновья». Судя по источникам, поначалу все так и было. В них Гуюг упоминается, как командир одного из подразделений монгольской армии, которая в 1236–1238 годах громила булгаров, кипчаков, аланов, брала штурмом города северо-восточной Руси. Летом-осенью 1238 года монгольская армия вернулась в кипчакские степи, где Бат дал кратковременный отдых своему войску. Во время праздника, устроенного по этому случаю, между Батом и некоторыми другими «старшими братьями», в частности, сыном Цагадая, Бури, и сыном Угэдэй-хана, Гуюгом, случилась размолвка по поводу того, кто должен почитаться «на оном пиршестве честном… самым старшим… средь братьев-сродников наследных», и кто должен был «первым испить застольную чашу…». Судя по рапорту, который отправил Бат Великому хану Угэдэю, зачинщиком ссоры был сын Цагадая, Бури, а Гуюк и Аргасун, сын Элжигдэя, его поддержали, пригрозив физической расправой.

Причиной этой размолвки двоюродных братьев был давний конфликт их отцов, в первую очередь Зучи и Цагадая. Этот конфликт начался на Великом хуралдае 1218 года, на котором во время обсуждения кандидатуры престолонаследника Цагадай назвал Зучи «мэргэдским ублюдком», которому он не будет подчиняться, а продолжился – в Средней Азии во время осады Ургенча, где только вмешательство Угэдэя, посланного Чингисханом, прекратило споры Цагадая и Зучи о времени начала штурма города, заставило Зучи отказаться от плана склонить защитников Ургенча к добровольной капитуляции и приступить к решительным действиям. Очевидно, презрительное отношение к Зучи и его потомкам со стороны, в первую очередь, Цагадая передалось и некоторым представителям следующего поколения «золотого рода», в частности двоюродным братьям Бата, Бури и Гуюгу, которые во всеуслышание заявили, что не потерпят его главенство над собой. Что же касается самого Гуюга, он был уверен, что на правах сына Великого хана, к тому же старшего по возрасту, должен был считаться самым уважаемым на том злосчастном пиру, и именно он должен был первым испить заздравную чашу. Как отметил современный биограф Гуюга, монгольский военный историк Х. Шагдар, недовольство Гуюга могло вызвать и то обстоятельство, что во время боевых действий Гуюг всегда находился в подчинении другого двоюродного брата Мунха, которому Бат доверял общее командование.

В отличие от своего сына, Угэдэй-хан никогда не питал презрение к сыну Зучи, Бату, всецело ему доверял, ценил его талант военачальника, о чем и свидетельствует его назначение главнокомандующим монгольской армии в походе на запад. Поэтому Угэдэй-хан срочно отозвал из похода Гуюга и, как сказано в «Сокровенном сказании монголов», «выговаривал ему за дела его недостойные».

Думается, что именно после этого происшествия с Гуюгом его отец, Великий монгольский хан Угэдэй, сильно засомневался в способности старшего сына стать его преемником. И это «разочарование» стало одной из причин столь продолжительного периода «междуцарствия и смуты», который начался после смерти Угэдэй-хана.

Что же до наказания сына, то Угэдэй-хан последовал совету своих приближенных, которые напомнили взбешенному выходкой сына отцу завет Чингисхана: «Дела походные решать в походе, домашние же – дома разрешать». Он приказал Бату самому судить провинившихся двоюродных братьев. В древних источниках нет свидетельств того, как был наказан Гуюг по возвращении в распоряжение главнокомандующего монгольскими войсками в западном походе Батом. Зато в них сообщается об участии Гуюга в 1238–1242 годах в подавлении восстания мордвы, завоевании южной Руси, в частности Киева, а затем Румынии, Венгрии и Болгарии.

В начале весны 1242 года Бату пришло известие из Монголии о кончине Великого хана Угэдэя. На хуралдае высшего командования монгольской армии было принято решение о прекращении боевых действий в Европе и возвращении на родину для участия в выборе нового Великого хана…

Впоследствии годы, прошедшие после смерти Угэдэй-хана до вступления на престол его старшего сына Гуюга, летописцы назовут «временем междуцарствия и смуты». Это было связано, в первую очередь, с деяниями вдовы Угэдэй-хана, Туракины-хатун, которая, как пишет Рашид ад-Дин, «ловкостью и хитростью, без совещания с родичами, по собственной воле захватила власть в государстве, пленила различными дарами и подношениями сердца родных и эмиров, все склонились на ее сторону и вошли в ее подчинение… Она имела одну приближенную по имени Фатима, которая… была очень ловкой и способной и являлась доверенным лицом и хранительницей тайн своей госпожи. Вельможи окраин [государства] устраивали через ее посредство [все] важные дела. По совету этой наперсницы [Туракина-хатун] смещала эмиров и вельмож государства, которые при Угэдэй-хане были определены к большим делам (Елюй Чу-цай, Чинкай, Махмуд Ялавач и другие) и на их места назначала людей невежественных». Деяния Туракины-хатун вызвали недовольство «степной аристократии»: Бат отказался лично участвовать в Великом хуралдае, тем самым показав свое отношении к выбору престолонаследника из потомков Угэдэй-хана, а младший брат Чингисхана, Отчигин-нойон, и вовсе «захотел военной силой и смелостью захватить престол…»

Возвращение Гуюга из похода в ставку отца несколько разрядило напряженную обстановку, во всяком случае, как отметил летописец, «с его прибытием пресеклись стремления алчущих [власти]». Очевидно, все представители «золотого рода» Чингисхана, в том числе и сама тогдашняя регентша Туракина-хатум, осознали, что с созывом Великого хуралдая и избранием на нем, согласно «Великой Ясе» Чингисхана, законного престолонаследника больше тянуть нельзя, потому что тогда под вопросом было само существование Великого Монгольского Улуса как единого государства.

Как стало ясно на самом Великом хуралдае, который собрался… [26 августа – 23 сентября 1245 года н. э.], кандидатура престолонаследника была одна – старший сын Угэдэй-хана, Гуюг. Как свидетельствует Рашид ад-Дин, относительно этого на Великом хуралдае «царевичи и эмиры [так] говорили: «Так как Кудэн (Годан), которого Чингисхан соизволил предназначить в ханы, скончался, а Ширамун, [наследник] по завещанию Угэдэй-хана, не достиг зрелого возраста, то самое лучшее – назначим Гуюг-хана, который является старшим сыном хана Угэдэя. [Гуюг-хан] прославился военными победами и завоеваниями, и Туракина-хатун склонилась на его сторону, большинство эмиров было с ней согласно… Тогда, исполнив обряд шаманства (почитания Всевышнего Тэнгри и духов Чингисхана и Угэдэй-хана), все царевичи сняли шапки, развязали кушаки и посадили его на царский престол. [Это произошло] в морин-жил, то есть в году лошади… 24 сентября – 23 октября 1245 года». Что же до противников кандидатуры Гуюга, то у них в то время, по-видимому, не было достойной кандидатуры, которая нашла бы поддержку большинства участников Великого хуралдая. Или, зная о состоянии здоровья Гуюга, они надеялись на то, что он долго не проживет, и вскоре у них появится реальная возможность побороться за престол в Великом Монгольском Улусе…

Монета, отчеканенная в годы регентства жены Угэдэй-хана Туракины-хатун. На лицевой стороне монеты изображены всадник, стреляющий из лука, а также лежащий пес. Надпись гласит: «Хан Великой Монголии»

Следует отдать должное третьему Великому хану Великого Монгольского Улуса; Гуюг-хан сразу после восшествия на престол приступил «к приведению в порядок важных и ко благу направленных дел государства». Он отстранил от дел и даже предал казни ставленников своей матери, расследовал попытку захвата власти братом Чингисхана, Даридай-отчигином и, судя по некоторым источникам, «отчигина предали казни». Им были осуждены «неуместные поступки тех царевичей, которые писали (повеления) на области (в уделы) и всякому давали пайзы (полномочные удостоверения)… так как это было не по закону и не по обычаю…»; он подтвердил все законы отца и приказал, чтобы каждый ярлык, украшенный ал-тамгой Угэдэй-хана, подписывали без представления ему на доклад».

Гуюг-хан вернул на должности наместников в завоеванных странах всех тех, кого сместила его мать: «Государство Хитай дал сахибу Ялавачу. Туркестан и Мавераннахр он передал эмиру Мас’уд-беку, а Хорасан, Ирак, Азербайджан, Ширван, Лур, Керман, Гурджистан и страну Хиндустана поручил эмиру Аргун-аке… Чинкая он обласкал и пожаловал ему должность везира (здесь – главного советника)…»

В области внешней политики Гуюг-хан продолжил реализацию «доктрины всемирного единодержавия», или тэнгэризации. Для этого «он назначил для стран и областей войска и отправил [их]. Субэдэй-бахадура и Чаган-нойона он послал с бесчисленным войском в пределы Хитая и в окрестности Манзи (против китайской державы Южных Сунов и Кореи), Илжидая (Элжигдэй) с назначенным войском он отправил на запад (на Передний Восток) и приказал, чтобы из войска, которое находится в Иранской земле, выступило в поход по два [человека] от [каждого] десятка и, начав с еретиков, подчинило бы враждебные области. А сам он решил пойти сзади, хотя и препоручил Илжидаю все то войско и народ; в частности, дела Рума, Грузии, Мосула, Халеба и Диярбекра он передал в управление ему с тем, чтобы хакимы тех мест держали бы перед ним ответ за налоги и чтобы никто больше в то [дело] не вмешивался…»

Гуюг-хан реализовывал имперские замыслы монголов не только на полях сражений, но и во время встреч и бесед с чужеземными послами и религиозными миссионерами. Примером тому является его встреча с францисканским монахом Плано Карпини, который по решению Лионского собора 1245 года был послан папой Иннокентием IV к монгольскому хану. Вот что сам Плано Карпини говорил о цели своей миссии: «…мы послы Господина Папы, который является господином и отцом христиан. Он посылает нас как к царю, так к князьям и ко всем Татарам (Плано Карпини называет монголов татарами) потому, что ему угодно, чтобы все христиане были друзьями Татар и имели мир с ними; сверх того, он желает, чтобы Татары были велики на небе перед Господом. Поэтому Господин Папа увещевает их как через нас, так и своей грамотой, чтобы они стали христианами и приняли веру Господа нашего Иисуса Христа, потому что иначе они не могут спастись. Кроме того, он поручает передать им, что удивляется такому огромному избиению людей, произведенному Татарами, и главным образом христиан, а преимущественно Венгров, Моравов и Поляков, которые подвластны ему, хотя те их ничем не обидели и не пытались обидеть. И так как Господь Бог тяжко разгневался на это, то Господин Папа увещевает их остерегаться от этого впредь и покаяться в совершенном. Еще Господин Папа просил, чтобы они (монгольский хан) отписали ему, что хотят делать вперед, и каково их намерение, и чтобы о своем вышесказанном они ответили ему своей грамотой».

Папа Иннокентий IV

Плано Карпини, которому довелось сначала видеть возведение Гуюга на престол Великого хана, а потом быть у него на аудиенции, так описал его: «А этот император может иметь от роду сорок или сорок пять лет или больше; он небольшого роста; очень благоразумен и чересчур хитер, весьма серьезен и важен характером. Никогда не видит человек, чтобы он попусту смеялся и совершал какой-нибудь легкомысленный поступок…»

В ответ на послание папы Гуюг-хан передал ему через Плано Карпини следующий ответ: «Силою Вечного Неба, (харизмою) Далай-хана (здесь – Чингисхана) всего великого народа; наше (Гуюг-хана) повеление.

Это повеление, посланное великому папе, чтобы он его знал и понял. После того как держали совет в… области Karal, вы нам отправили просьбу и Покорности, что было услышано от ваших послов. И если вы поступаете по словам вашим, то вы, который есть великий пана, приходите к нашей особе, чтобы каждый приказ Ясы мы вас заставили выслушать… И еще. Вы послали мне такие слова: «Вы взяли всю область Majar (Венгров) и Kiristan (христиан); я удивляюсь…» Какая ошибка была в этом, скажите нам? И эти твои слова мы тоже не поняли. Чингисхан и Угэдэй-хан послали к обоим (государствам: Польша, Венгрия) выслушать приказ бога (Всевышнего Тэнгри). Но приказу бога (о подчинении) эти люди не послушались. Те, о которых ты говоришь, даже держали великий совет, они показали себя высокомерными и убили наших послов, которых мы отправили. В этих землях силою Вечного бога (Всевышнего Тэнгри) люди были убиты и уничтожены. Некоторые по приказу бога спаслись, по его единой силе… Силою бога все земли, начиная от тех, где восходит солнце, и кончая теми, где заходит, пожалованы нам. Кроме приказа бога просто так никто не может ничего сделать. Ныне вы должны сказать чистосердечно: «Мы станем вашими подданными, мы отдадим вам все свое имущество». Вы сам во главе королей, все вместе, без исключения, придите предложить нам службу и покорность. С этого времени мы будем считать вас покорившимися. И если вы не последуете приказу бога и воспротивитесь нашим приказам, то вы станете (нашими) врагами.

Вот что Вам следует знать. А если вы поступите иначе, то разве мы знаем, что будет; одному богу это известно. В последние дни джамада-оль-ахар года 644 (3–11 ноября 1246 года)».

В ответе Гуюг-хана западным правителям в лице папы фактически была объяснена доктрина тэнгэризации – всемирного единодержавия монголов, приведены моральные доводы, узаконивавшие их насильственные действия в мировом масштабе: Всевышний Тэнгри является высшей всемогущей божественной силой во Вселенной, которая покровительствует Великому монгольскому хану и повелевает ему действовать от его имени и реализовывать его волю на Земле. Иными словами, все, что находится под Вечным Синим Небом, должно быть объединено под властью монгольских ханов. Проанализировав текст ответа Гуюга, Г. В. Вернадский заключил: «Даже если фактически далеко не все нации признавали власть монголов, юридически, с точки зрения первых великих ханов, все нации являлись их подданными. В соответствии с этим принципом, в своих письмах к папе… Гуюг… настаивал, чтобы западные правители признали себя вассалами великого хана».

В. П. Верещагин. Смерть великого князя Ярослава II Всеволодовича. Гравюра из альбома «История государства Российского в изображениях державных его правителей». 1890 год

В числе правителей, уже признавших сюзеренитет монголов и прибывших на церемонию возведения Гуюга на престол Великого хана, был князь Ярослав, которого хан Батый утвердил великим князем владимирским и послал вместо себя на эту церемонию. О трагической судьбе князя рассказал все тот же Плано Карпини: «Он только что был приглашен к матери императора, которая, как бы в знак почета, дала ему есть и пить из собственной, руки; и он вернулся в свое помещение, тотчас же занедужил и умер спустя семь дней, и все тело его удивительным образом посинело. Поэтому все верили, что его там опоили, чтобы свободнее и окончательно завладеть его землею. И доказательством этому служит то, что мать императора, без ведома бывших там его людей, поспешно отправила гонца в Руссию к его сыну Александру, чтобы тот явился к ней, так как она хочет подарить ему землю отца…» Монгольский военный историк Х. Шагдар считает, что Плано Карпини намеренно пустил этот слух, дабы опорочить монголов в глазах их вассалов. Так или иначе, случившееся в ставке Гуюг-хана не только отрицательно повлияло на отношения русских к монголам, но и усилило антагонизм в отношениях хана Батыя и Гуюг-хана. Поэтому, когда Гуюг-хан вслед за Элжигдэем, отправленным им ранее на запад, «выступил из тех мест и в полнейшем величии и могуществе направился к западным городам», некоторыми сторонниками Бат-хана это было расценено как поход, прежде всего, против него. Как свидетельствует Рашид ад-Дин, вдова Тулуя, Сорхуктани-беги, «поскольку она была очень умной и догадливой, поняла, что поспешность его (Гуюг-хана) [отъезда] не без задней мысли. Она послала тайком нарочного к Бат-хану передать: «Будь готов, так как Гуюг-хан с многочисленным войском идет в те пределы». Бат-хан держал [наготове] границы и вооружался для борьбы с ним. Когда Гуюг-хан достиг пределов Самарканда, откуда до Бишбалыка неделя пути, [его] настиг предопределенный смертный час и не дал ему времени ступить шагу дальше того места, и он (24 апреля 1248 года) скончался… После смерти Гуюг-хана… Сорхуктани-беги по обычаю послала ей (вдове Гуюг-хана) Огул-Каймиш в утешение наставление… И Бат-хан таким же образом обласкал ее и выказал дружбу. Он говорил: «Дела государства пусть правит на прежних основаниях по советам Чинкая и вельмож Огул-Каймиш и пусть не пренебрегает ими, так как мне невозможно тронуться с места по причине старости, немощи и болезни ног; вы, младшие родственники, все находитесь там и приступайте к тому, что нужно…» В то время, кода Огул-Каймиш большую часть времени проводила наедине с шаманами и была занята их бреднями и небылицами, у Хаджи и Нагу в противодействие матери появились [свои] две резиденции, так что в одном месте оказалось три правителя. С другой стороны, царевичи по собственной воле писали грамоты и издавали приказы. Вследствие разногласий между матерью, сыновьями и другими [царевичами] и противоречивых мнений и распоряжений дела пришли в беспорядок. Эмир Чинкай не знал, что делать, – никто не слушал его слов и советов. Из их родных – Сорхуктани-беги посылала наставления и увещевания, а царевичи по ребячеству своевольничали и… чинили непутевые дела до тех пор, пока ханское достоинство не утвердилось за счастливым государем Мунх-ханом и общественные дела не вступили на путь порядка. Вот таковы рассказы об обстоятельствах [жизни] Гуюг-хана, которые [здесь] написаны. Вот и все!»

Когда силою вечного Бога весь мир от восхода солнца и до захода объединится в радости и в мире, тогда ясно будет, что мы хотим сделать.

Мунх-хан

Мунх-хан (1208–1259) был старшим сыном Тулуй-хана, младшего сына Чингисхана, и «появился на свет от его старшей жены Сорхагтани. Рашид ад-Дин отмечал, что Чингисхан, выбирая престолонаследника, «иногда подумывал о младшем сыне Тулуй-хане… Потом он сказал: «Дело престола и царства – дело трудное, пусть [им] ведает Угэдэй, а всем, что составляет юрт, дом, имущество, казну и войско, которые я собрал, – пусть ведает Тулуй». Кроме того, своим сородичам Чингисхан советовал: «… кто будет стремиться к доблести и славе, к военным подвигам, завоеванию царств и покорению мира, [тот] пусть состоит на службе у Тулуй-хана». Очевидно, Мунх, старший сын Тулуя, пошел по стопам отца: во время правления Великим Монгольским Улусом Угэдэй-хана в «походе старших сыновей» на запад он проявил себя как талантливый военачальник, «привел в покорность и подданство племена… кипчаков… и черкесов; предводителя кипчаков Бачмана, предводителя племен асов…»

После смерти Угэдэй-хана, в период междуцарствия и смуты Сорхагтани и ее сыновья, в частности Мунх, как пишет Рашид ад-Дин, «…и на волос не преступили великого закона (Великой Ясы)… Гуюг-хан в словах к другим ставил их в пример, хвалил их…» Подобная лояльность к Великому хану не помешала Сорхагтани, заподозрившей Гуюг-хана в желании неожиданно напасть на Бат-хана, «послать тайком нарочного к Бату [передать]: «Будь готов, так как Гуюг-хан с многочисленным войском идет в те (твои) пределы». Благодаря этому предупреждению «Бат-хан держал [наготове] границы и вооружался для борьбы с ним (с Гуюг-ханом). Тогда до военного противостояния сородичей не дошло; Гуюг-хан скончался, не дойдя до границ Батыева удела.

Хотя смерть Гуюг-хана была скоропостижной, поначалу казалось, что ничто не предвещает новой смуты. Рашид ад-Дин свидетельствовал, что Бат-хан на правах старшего из здравствовавших в то время чингисидов передал вдове Гуюга свой приказ: «Дела государства пусть правит на прежних основаниях по советам Чинкая и вельмож Огул-Каймиш и пусть не пренебрегает ими, так как мне невозможно тронуться с места по причине старости, немощи и болезни ног…» Однако, как продолжает Рашид ад-Дин, «у (сыновей Огул-Каймиш) Хаджи и Нагу в противодействие матери появились [свои] две резиденции, так что в одном месте оказалось три правителя… Царевичи по собственной воле писали грамоты и издавали приказы. Вследствие разногласий между матерью, сыновьями и другими [царевичами] и противоречивых мнений и распоряжений дела пришли в беспорядок. Эмир Чинкай не знал, что делать, – никто не слушал его слов и советов».

Тулуй-хан и его жена Сорхагтани. Иллюстрация из исторического сочинения на персидском языке «Джами ат-таварих» Рашид ад-Дина. Начало XIV века

Очевидно, тогда Бат-хан понял, что без его деятельного участия очередной период «междуцарствия и смуты» может затянуться надолго. И он «разослал во все стороны гонцов… с приглашением соплеменников и родичей, дабы все царевичи прибыли сюда (ставка Бат-хана находилась в местности Ала Хамаг, южнее оз. Балхаш) и, образовав хуралдай, «кого-нибудь одного, способного, которого признаем за благо, посадили на трон».

Если потомки Угэдэй-хана, Гуюг-хана и Цагадая сами отказались «идти в Кипчакскую степь» и послали своих представителей, то потомки Зучи (в первую очередь братья Бат-хана) и Тулуя (Мунх с братьями) лично прибыли «к высочайшей особе Бат-хана». Этот хуралдай имел статус подготовительного: его участники должны были утвердить кандидатуру престолонаследника, который будет провозглашен на Великом хуралдае великим ханом Великого Монгольского Улуса. Раскол «золотого рода» Чингисхана, который наметился во времена вражды между сыновьями Чингисхана, Зучи и Цагадаем, после этого хуралдая еще более углубился; сородичи Угэдэя, Цагадая и Гуюга настаивали на кандидатуре внука Угэдэй-хана, Ширэмуна, который незадолго до этого достиг совершеннолетия – пятнадцатилетнего возраста… Их противники, сородичи Зучи, Тулуя и Бат-хана, считали, что «в настоящее время подходящим и достойным царствования является Мунх-хан, который из [всех] царевичей [один] обладает дарованием и способностями, необходимыми для хана, так как он видел добро и зло в этом мире… неоднократно водил войска в [разные] стороны на войну и отличается от всех [других] умом и способностями; его значение и почет в глазах Угэдэй-хана, прочих царевичей, эмиров и воинов были и являются самыми полными». «Наконец, – как пишет Джувейни, – все, кто присутствовал на том сборе, пришли к решению, что, поскольку Бат был старшим из царевичей и вождем среди них, ему лучше было известно, что хорошо, а что плохо в делах государства и династии. Ему решать, стать ли самому ханом или предложить другого».

Как свидетельствует Рашид ад-Дин, Бат-хан, отдав предпочтение Мунху, сказал: «Из царевичей [только один] Мунх видел [своими] глазами и слышал [своими] ушами Ясу и ярлык Чингисхана; благо улуса, войска и нас, царевичей, [заключается] в том, чтобы посадить его на ханство». Что же касается юного Ширэмуна, то Бат-хан считал, что «устроение дел такого обширного, протянувшегося от востока до запада государства не осуществится силою и мощью детей…» После решения Бат-хана все присутствовавшие на этом хуралдае «заключили соглашение о том, чтобы посадить Мунха на престол», для чего «было решено в новом году устроить Великий хуралдай С этим намерением каждый отправился в свой юрт и стан, и молва об этой благой вести распространилась по окрестным областям. Затем Бат приказал своим братьям Берке и Бука-Тимуру отправиться с многочисленным войском вместе с Мунхом в Керулен (река в Монголии, на которой находилась ставка Чингисхана), столицу Чингисхана, и в присутствии всех царевичей, устроив хуралдай, посадить его на царский трон. И они отправились в путь от Бат-хана».

Однако на протяжении последующих двух лет «часть царевичей из дома Угэдэй-хана и Гуюг-хана… и потомки Цагадая по этому поводу чинили отказ и в том деле (созыве Великого хуралдая) создавали отлагательство под тем предлогом, что ханское достоинство должно [принадлежать] дому Угэдэй-хана и Гуюг-хана…» И тогда последовал приказ Бат-хана брату Берке: «Ты его (Мунха) посади на трон, всякий, кто отвратится от Ясы, лишится головы». Приказ Бат-хана был выполнен без промедления, и «в год кака-ил, который является годом свиньи, павший на месяц зу-ль-када 648 г. х. [25 января – 23 февраля 1251 года н. э.], в Каракоруме… Мунха посадили на престол верховной власти…» Однако противники этого решения и не думали признавать нового Великого хана, они «заключили друг с другом союз и подошли близко [к ставке]. С ними [было] много повозок, полных оружия, а в душе они задумали козни и измену». По счастливой случайности заговор был раскрыт, Мунх-хан «приказал предать мечу наказания эмиров, замышлявших измену и побуждавших царевичей к ослушанию и [тем] бросивших их в пучину таких преступлений… Когда августейшее внимание Мунх-хана освободилось от неотложных дел и взволнованное государство успокоилось, а царская власть с согласия всех царевичей была ему вручена, Мунх-хан обратился к устройству и приведению в порядок дел государства».

Во-первых, был наведен порядок и сделаны кардинальные перестановки в центральном аппарате управления, который, по существу, стал советом министров при Великом хане. Рашид ад-Дин так описал распоряжение Мунх-хана, определившего ответственность своих подчиненных: «Он (Мунх-хан) приказал, чтобы за расследование того важного дела, которое относится к числу общественных, усердно принялся эмир Мункасар-нойон и (в качестве верховного судьи) укрепил бы основы справедливости. Булга-ака, отличенному прежними заслугами, приказал быть главным секретарем, писать его указы и повеления и составлять копии; из битикчиев (ведущих секретарей) мусульман: эмира Имад-аль-мулька… и эмира Фахр-аль-мулька… назначил выдавать купцам пайзы (здесь – обязательства, гарантийные документы), дабы между ними [купцами] и лицами, облеченными властью в делах дивана (правительства.), было бы посредничество в тяжбах; некоторых из них [назначил] оценивать товары, которые привозят для продажи в казну, других – оценивать драгоценные камни, одних – платья [одежду], иных – меха, а еще других – деньги. Так же и для выдачи аль-тамги (печатей) и чеканки пайз (удостоверяющих документов), для [управления] оружейной палатой, упорядочения дела охотников и ловчих, для устроения важных дел людей каждого исповедания и каждого племени он назначил опытных, знающих и проворных людей… Из всех народностей [при них] состояли на службе писцы, знавшие по-персидски, уйгурски, китайски, тибетски и тангутски, дабы в случае, если для какого-либо места пишут указ, писали бы его на языке и письме того народа».

Центральной власти, как и прежде, подчинялись полномочные представители (даругачины) Великого хана в пяти частях Великого Монгольского Улуса: помимо собственно Монголии, это – Северный Китай, Улус Цагадая в Средней Азии, Улус Ил-ханов в Иране и Золотая Орда на Руси. Назначенным Мунх-ханом даругачинам были приданы специальные воинские подразделения – тамма. Персидский летописец по этому поводу пишет: «Прежде всего он (Мунх-хан) послал войска (тамма) в отдаленные [страны] востока и запада и в аджемские [иранские] и арабские области. Восточные страны (здесь – Северный Китай) он пожаловал сахибу Махмуду Ялавачу… а города Туркестана и Мавераннахра, города уйгуров, Фергану и Хорезм (Улус Цагадая) – эмиру Мас’уд-беку (сыну Махмуда Ялавача)… Эмиру Аргуну было поручено управление областями Ирана – Хорасаном, Мазандераном, Ираком, Фарсом, Керманом, Луром, Арраном, Азербайджаном, Гурджистаном, Арменией, Румом, Диярбекром, Мосулом и Халебом». Что касается Руси и собственно Монголии, то, по свидетельству «Юань ши» за 1257 год, «(Мунх-хан) назначил в должность даругачина в Руси… Китата, сына ханского зятя Ринциня…» А «когда Мунх-хан пошел воевать в Китай, как свидетельствует Рашид ад-Дин, во главе войск и орд монголов, которые оставались, он поставил [своего] младшего брата Ариг-Буху, препоручил ему улус и оставил у него своего сына Урунташа».

Мунх-хан положил конец своеволию удельных царевичей, которые «выдавали людям ярлыки и пайзы без числа, рассылали во все концы государства гонцов и покровительствовали и простым и знатным, потому что имели долю с ними в торговле…» Отобрав все эти пайзы и ярлыки, он повелел указом, «чтобы впредь царевичи не давали и не писали приказов о делах, касающихся провинций, без спроса у наместников его величества, чтобы великие послы не отправлялись в путь более чем на четырнадцати подставах, чтобы они ехали от яма до яма, а не забирали по дороге лошадей у населения… Поскольку торговцы ездят для приобретения денег», Мунх-хан запретил им использовать почтовых лошадей, а гонцам приказал, «чтобы не взимали содержания выше установленного».