Текст книги "Концлагерь «Ромашка»"

Четвёртая глава

Утро 28 июня 2031–го года я помню так же ясно, как если б оно случилось вчера. Стояла жаркая, по – африкански жаркая погода, и на восьмичасовой линейке солнце уже пекло вовсю: многие бойскауты даже расстегнули верхние пуговицы на воротничках (единственная вольность, которая позволялась летом в форме одежды). Поскольку Георгина Матвеевна запаздывала, парни тихо болтали, смеялись и обсуждали новость – кто-то пустил слух, что в августе по соседству с лагерем должен пройти фестиваль воздушных шаров. Такого первостатейного праздника в нашем захолустье не было никогда. Музыкальные группы и столичные знаменитости даже Белгород обычно объезжали стороной, а уж область и подавно. Было неясно, позволят ли кому – то поехать на фестиваль на экскурсию, но все на это надеялись, и надежда создавала у бойскаутов приподнятое настроение. Я тоже участвовал в разговоре, пока мне сзади на плечо не легла чья – то рука. Обернувшись, я увидел Илью Букетова. Лицо у моего друга было крайне встревоженным.

– Ты чего? Случилось что-то?

– Да. Твиттер с утра читал?

– Нет, ещё не успел. А что там?

Илья молча развернул ко мне экран смартфона, и я, сфокусировав взгляд, прочёл целую серию сообщений:

«Взрывы в Москве и Новосибирске. Более 200 погибших, раненых непонятно сколько».

«Люди, я только что с улицы Фонвизина, там АД! Развалины дымятся, части тел валяются прямо на улице, полиция ещё не успела всё оцепить».

«Во взорванном доме жила моя студенческая подруга! Господи, за что?! Она только что обвенчалась со своим парнем!»

«Говорят, рвануло ровно в шесть утра, когда почти все жильцы были дома».

«Доигрались. Джихадисты и их долбаный джихадстан добрался до Москвы!»

– Ужас какой, – сказал я мрачно и поглядел на Илью. – Может, и вправду скоро начнётся?

– Может быть. Я именно этого и боюсь.

В мире в это время происходили тревожные события. После того, как Саудовская Аравия, Штаты и их союзники в 2018 году разгромили государство радикальных исламистов, на Ближнем Востоке и в Средней Азии некоторое время царил хрупкий мир. Время от времени случались теракты, нападения разрозненных банд на города, но на фоне войны и опустошения это казалось пробуждением после кошмара. Однако, довольно быстро начали сгущаться тучи. В 2020 году Восток сотрясла серия чудовищных взрывов в посольствах и торговых центрах – все они произошли в течение недели, причём и в таких благополучных ранее странах, как Саудовская Аравия и Катар – всего погибло несколько тысяч людей. Почти сразу же после кровавой недели в Интернете появилось видеообращение человека, который взял на себя ответственность за взрывы – был он в чёрной маске с прорезями для глаз, и представился верховным распорядителем «Великого государства джихадистов Азии, Африки и Европы». Распорядитель сразу получил в мировых СМИ прозвище Маска. В своём первом обращении Маска сообщил, что подчинённые ему джихадисты оправились от разгрома, учинённого союзниками, и в ближайшее время свергнут правительства Ирана, Афганистана, Пакистана и среднеазиатских республик, чтобы объединиться под его властью в самое ужасное восточное государство со времён Чингисхана. Маска добавил, что в скором будущем джихадисты также вторгнутся на Аравийский полуостров, в южную Россию и Западный Китай, и ничто не сможет их остановить, поскольку они получили доступ к ядерному оружию.

Рассказы о ядерном оружии были похожи на пиар и саморекламу, и мир легкомысленно отнёсся к угрозам. Китай заявил, что любые негодяи, посягающие на жизнь граждан Поднебесной, будут уничтожены, Штаты ограничились тем, что назвали Маску мировым террористом № 1, но фактически для обнаружения злодея несколько месяцев делалось мало. А потом стало слишком поздно. За несколько недель пали правительства Афганистана и Таджикистана, были казнены несколько начальников областей в восточном Иране. Все эти территории оказались в руках джихадистов. Армии Ирана и Афганистана, на бумаге многочисленные и неплохо вооружённые, почти всюду бежали, спасаясь от неожиданно хорошо обученных и профессиональных бойцов джихадистского государства. В захваченных местностях джихадисты устроили средневековые зверства: несколько городов, вздумавших оказать сопротивление террористам, были вырезаны почти поголовно, молодые женщины и дети обесчещены. Правительства Ирана, Узбекистана и Пакистана взывали о помощи к США. Китаю и России, но тщетно: те вовсе не готовы были вести полномасштабную войну в невыгодных условиях, среди гор и враждебно настроенного населения. Вашингтон, впрочем, озаботился тем, чтобы ядерный запас Пакистана не достался Маске – всё ядерное оружие страны было свезено на юг, в портовый Карачи, и под защитой контингента западных войск вывезено в безопасное место. Ядерные заводы Пакистана были выведены из строя.

К 2031–му году зараза расползлась почти по всему Ближнему Востоку и Средней Азии – Узбекистан и Туркменистан пали, правительство Ирана сидело в Тегеране почти в осаде, пакистанское правительство контролировало только юг страны, в Ираке и Сирии царила анархия. Маска усилился неимоверно, и в середине июня, как раз накануне взрывов в России, заявил, что готов к нападению на Север (Россию, Казахстан), Восток (Китай, Индию) или Юг (Аравию) – однако же, не сказав, где нанесёт первый удар.

Тем утром мы поняли, что первый удар будет нанесён в нашем направлении. Правительство Казахстана, очень опасаясь за свою независимость и суверенитет, так и не дало согласия на размещение российских войск на своей территории, и последние годы занималось тем, что пыталось поднять боеспособность своей небольшой армии. Однако безудержная исламистская пропаганда, расползавшаяся по стране вместе с джихадистскими лазутчиками, проникавшими сквозь дырявую границу, привела к тому, что даже на армию нельзя было вполне полагаться. По всему выходило, что Казахстан – самая лёгкая добыча Маски. Взрывы в Москве и Новосибирске, как мы с Ильёй решили, были всего лишь предупредительными выстрелами – они должны были посеять смуту в российском руководстве и удержать его от войны.

Георгина Матвеевна, выйдя на линейку, ни слова не сказала о произошедшем. Очевидно, администрация лагеря ждала инструкций из Москвы, чтобы рассказать о взрывах в правильном свете.

На первой паре мы устроили нечто вроде соцопроса – Илья попросил парней перекидывать ему бумажки с короткими словами «Будет» или «Не будет». Разумеется, спор шёл о том, начнётся или не начнётся война. Результаты оказались следующие: «Будет» – 22, «Не будет» – 25. Когда записки обошли ряды, из динамика раздался голос директора:

«Бойскауты, минутку внимания. Отложите Ваши планшеты и ручки в стороны. Сегодня в шесть утра по московскому времени в столице и Новосибирске произошли теракты. Неизвестные мерзавцы, лишённые чести и мужества, заложили бомбы в жилые дома. К сожалению, взрывы унесли много жизней. Раненым оказывается вся необходимая помощь, пострадавшие и оставшиеся без родных и жилья получат компенсации от государства. Я хочу сказать вам, что только трусливые и ничтожные личности нападают из – за угла и бьют в спину. Последняя низость – лишать жизни мирных, ни в чём не повинных людей. Кем бы ни были те негодяи, что совершили сегодня гнусную атаку, мы точно знаем, что они трусы. Они побоялись нападать на наших солдат, на нашу полицию, побоялись драться в открытую. Мы не боимся этих трусливых людей. Мы найдём их – в какой бы точке земного шара они ни находились, и заставим заплатить цену за жизни наших братьев и сестёр. Сегодняшние взрывы также напомнили нам, как хрупка человеческая жизнь, и как мало времени нам отведено на свете. Очень важно не растратить это время попусту, чтобы успеть совершить что-нибудь полезное, чтобы насладиться обществом друзей и близких. Цените жизнь и отнеситесь с особенной теплотой к друзьям в этот день. И вспомним тех, кто сегодня покинул этот мир. Я прошу вас встать для минуты молчания».

Все встали.

Я живо представил картинки, на которых спасатели, надрывно крича, достают из – под дымящихся развалин живых и полуживых людей. Специально обученные овчарки в моём воображении припадали лапами к земле, указывая место, где нужно искать, слышались вопли несчастных, которым раздавило бетонными блоками руки или ноги, и это была настолько грозная и волнующая сцена, что моё лицо во время минуты молчания, вероятно, выражало вместо подобающей скорби неуместную в своей жизнерадостности одухотворённость.

Голос из динамика зазвучал вновь:

«Спасибо. Прошу садиться. Занятия продолжатся в обычном режиме».

Мы сели так торжественно, как будто только что завершили участие в похоронах. Лектор, поправив очки, забубнил про геометрию, а я подумал, что обычным режимом дело теперь точно не кончится. Если даже войны не будет, нас заставят, вероятно, в два раза чаще присутствовать на патриотических лекциях и фильмах, которые и так в горле стоят, ну а если война будет… Ух, об этом не хотелось даже и думать.

Весь день мы только и делали, что читали ленты новостей, в особенности же мы ждали вестей с южных рубежей. Казахские власти совершали судорожные движения – привели армию в повышенную боевую готовность, назначили и отменили выступление министра обороны, заверили население, что государство надёжно защищено, а потом неясно намекнули, что возможна частичная эвакуация людей из приграничных районов. Новостей о том, что Россия готова в случае нападения вступиться за Казахстан, не было, или, во всяком случае, о них не объявляли официально. Россия была вынуждена вести себя осторожно – никто достоверно не знал, есть ли у Маски ядерное и химическое оружие, которым он постоянно похвалялся.

Казалось, что нашему лагерю волноваться не из – за чего: у одарённых бойскаутов, которых собрали в «Ромашке», была бронь от призыва в армию – туда забирали только самый небольшой процент парней, которые не успевали в учёбе и подходили к восемнадцатилетию с плохим средним баллом. Если не ошибаюсь, в армию попадали лишь 3–4 % парней. Но мы беспокоились и за эти 3–4 %. А, кроме того, мы чувствовали солидарность с другими бойскаутами – ведь из лагерей, где росли ребята попроще, российская армия пополнялась больше чем наполовину. Там призывали едва ли не 60 % всех учащихся – за исключением тех, кто действительно не мог нести службу по состоянию здоровья и крохотной прослойки парней с самыми высокими баллами.

Поздно вечером, когда я уж укладывался спать, новости всё-таки пришли: террористы подвергли Алма-Ату бомбардировке ракетами среднего радиуса, вывели из строя электростанцию и, похоже, прорвали хлипкую пограничную оборону, устремившись силами нескольких дивизий на бывшую казахскую столицу. Это была война.

Сумбура в новостях, слухах и сообщениях в первые минуты было столь много, что твиттер не справлялся со своим главным предназначением – не мог дать читателю объективной картины происходящего. Царила какая – то безобразная истерика и паника. Как сообщалось, люди, бросив всё: квартиры, дома, иные даже родных, – уезжали из Алма-Аты или просто бежали от страшной напасти на север. Бензин на алма-атинских заправках моментально закончился или подорожал в десять раз.

В 22.30 раздался протяжный звонок, призывающий бойскаутов ко сну, но комендант вслед за этим так и не появился и не постучал поочерёдно в двери каждого бойскаута. Было ясно, что он в своей комнате на первом этаже смотрит новости.

Засыпал я долго, спал плохо, и мне снились кошмары про какую – то небывало мрачную степь, над которой в багровом небе вставала кровавая луна.

Утром я первым делом, ещё до линейки, отправился к Илье. У него тоже были новости – совсем другого рода.

– Заходи и прикрой дверь за собой поплотнее.

Я сделал, как просил друг, но он, не удовольствовавшись этим, подскочил к двери сам и выглянул в коридор. Чуть поозиравшись и, видимо, успокоившись, Илья захлопнул дверь и пригласил меня присесть на стул.

– Ты боишься, что нас могут подслушать? Что за тайны мадридского двора? – удивился я.

– Именно что тайны. Олещук узнал от одной из девчонок, что сегодня вечером педагоги собирают закрытое собрание в третьем корпусе администрации в кабинете Георгины Матвеевны.

То, что Олещук не ночевал у себя в комнате, меня нисколько не удивило. Из – за начавшейся войны в лагере, видимо, был проходной двор – коменданты, охрана и наша небольшая полиция не прямыми обязанностями занимались, а просмотром телеканалов. Соответственно, в такую ночь можно было без большого риска уйти из дома и устроить романтическое приключение.

– А девчонка откуда об этом знает?

– Понятия не имею. Видимо, в близких отношениях с кем – то из администрации. Так сказать, на два фронта работает телом – и с администрацией, и с Олещуком. А, может, Андрей соврал, и это не девчонка, а медсестра. Не суть важно – главное, что сегодня вечером руководство собирается на важное совещание.

– Похоже, говорить будут о войне. Видно, пришли инструкции из Москвы.

– Да, похоже. А раз собирают тайное совещание, то, значит, будет и секретная часть, не предназначенная для наших ушей. Было бы интересно узнать, о чём они там будут говорить, – последняя фраза была произнесена Ильёй с таким увлечённым выражением лица и таким тоном, какой я замечал только когда мы выходили на охоту за сувенирами.

– Илья, это невозможно. Это третий корпус администрации. Там куча охраны, куча камер, всё просматривается и простреливается, мы не сможем туда попасть. Туда и днём – то без особой надобности зайти нельзя.

– Невозможно – это не по – русски, – подмигнул Илья. – Я и не говорю, что нам надо попасть внутрь. Чтобы услышать разговор, это необязательно.

До меня, признаюсь, после бессонной ночи очень долго доходило, что же имеет в виду Илья.

– Блин, Артём, не будь таким тугодумом! Мы же живём в двадцать первом веке.

– А, так ты раздобыл жучок!

– Не я. Мысль про жучок сразу пришла мне в голову, поэтому ночью я пошёл к Белкину, ведь он увлекается техникой. Белкин намекнул, что может кое-что придумать, – подмигнул Илья.

– Я согласен, – сказал я и улыбнулся. – Я готов участвовать.

– Вот что значит настоящий друг.

Белкин пришёл на первую пару с небольшим опозданием и с очень сосредоточенным видом. Мы с Ильёй разместились рядом с техническим гением и почтительно наблюдали всю пару, как Тимофей думает.

– Значит, так, – тихо заговорил Белкин, когда пара закончилась и мы остались в аудитории одни. – Я смог раздобыть комплектующие, так что к вечеру у нас будет простенький жучок. Но у нас есть две проблемы, которые нужно решить. Первая – на совещании будут глушить связь. Соответственно, даже если мы поместим в аудиторию жучок, нам с нашей слабой аппаратурой потребуется находиться достаточно близко, чтобы подслушать разговор. Гораздо ближе, чем те полтора километра, что отделяют наш спальный корпус от третьего корпуса администрации.

– То есть, придётся ночевать на улице.

– Да. Или, по крайней мере, пробыть на улице часть ночи – я не думаю, что они просидят до утра.

– А вторая проблема?

– Жучок нужно доставить в аудиторию. Кто – нибудь знает, как вечером можно пробраться в третий корпус?

Мы с Ильёй переглянулись. Повисла пауза.

– Думайте, парни, думайте. Устройте мозговой штурм. Если мы не решим этот вопрос, делать остальные приготовления бессмысленно.

Илья щёлкнул пальцами:

– Можно прикрепить жучок к одежде одного из педагогов.

Белкин хмыкнул:

– Иван Петрович, разрешите мне приколоть булавкой к вашему пиджаку это прекрасное подслушивающее устройство. Так что ли?

– Почему обязательно так? – заёрзал на месте Илья. – Можно опустить жучок в сумку одного из педагогов… Незаметно.

В голосе Ильи слышалась неуверенность.

– Не годится, – сказал я. – Они скорее всего и сумок с собой на такое совещание не возьмут.

– Кстати да, – поддержал Белкин.

Мы просидели ещё минуту, напряжённо думая. Вдруг меня осенило:

– Кошка! У Георгины есть кошка. Она с ней неразлучна. Кошка живёт в кабинете Георгины, в третьем корпусе, там же и ест и спит.

– Так, – кивнул Белкин, сдвинув брови. – Это уже лучше. Но закрепить на кошке жучок…

– У неё есть ошейник, – подсказал я. – Прикрепим пластырем к ошейнику.

– Отлично! – Белкин просиял. – Ну, похоже, вторую проблему решили. А кошка точно будет вечером в кабинете Георгины?

– Сто процентов. Если только сама Георгина там будет.

– Окей. В любом случае, это самая перспективная тема. Решено. Достаньте мне кошку к семи часам. Думаю, я как раз к этому времени справлюсь со своей работой.

С большим трудом мы с Ильёй досидели в этот день до конца занятий. Белкин не досидел вовсе – после первой же пары он пошёл в поликлинику и, сказавшись больным, получил справку, после чего на законных основаниях ушёл к себе в комнату мастерить жучок.

В три часа, освободившись, мы решили разделиться. Кошка Георгины Матвеевны по кличке Лайза чувствовала себя полноправной хозяйкой лагеря – заводить домашних животных вообще-то не разрешалось даже педагогам, не говоря уж о бойскаутах, но Георгина Матвеевна, сам директор и ещё несколько поваров, пользуясь своим положением, всё-таки держали кошек. Повара мотивировали это необходимостью ловить мышей, а с директора и Георгины Матвеевны спросить было некому. По нашим предположениям, Лайза могла оказаться в двух очевидных местах – вишнёвом саду, куда в обилии прилетали соблазнительные мелкие птички, а также по соседству с административными корпусами, где Лайза любила греться на солнце, примостившись на ступеньках.

В шестом часу, когда я уже начал терять терпение, Лайза обнаружилась возле ограды, окружавшей административные корпуса. Она сидела с внутренней стороны ограды и валялась на травке, деловито вылизывая шёрстку на груди своим розовым лопатовидным языком. Перелезать через ограду было строжайше запрещено, на ней стояли визоры, улавливавшие тепло человеческого тела, но я даже и не думал добираться до кошки самостоятельно – она сама должна была ко мне прийти. Оглядевшись, я удовлетворённо улыбнулся – охраны поблизости не было, а, кроме того, этот участок ограды, по всей видимости, не попадал в зону видимости камер. Идеальная позиция. Подойдя к ограде на расстояние метра, я обратился к Лайзе:

– Кс-кс-кс, иди сюда! – я причмокнул губами и ещё раз повторил: – Кс-кс-кс!

Лайза, даже не поглядев на меня, продолжала невозмутимо приводить свою нагрудную шерсть в порядок.

– Ах вот как, – заметил я. – А что вы на это скажете?

Я достал из кармана пакетик с куском жареной индейки, которой мне пришлось пожертвовать за обедом. Поскольку я люблю индейку, мне казалось, что и Лайза должна разделять мои вкусы. Отщипнув кусочек поподжаристее, я ловко кинул его через ограду почти к самой голове кошки.

– Ну, давай, ешь… – улыбаясь, прошептал я.

Лайза встала на лапы и принюхалась к брошенному ей куску. Принюхавшись, она сделала характерное движение передней лапой, будто хотела что-то закопать в землю.

Улыбка сползла с моего лица.

– Мерзкое животное! Чем тебя Георгина кормит – чёрной икрой?! Жри давай!

Лайза, подумав немного, ещё раз понюхала кусок индейки, осторожно лизнула его языком, как будто проверяя, не отравлен ли он, и, наконец, сжевала его за несколько секунд. Проделав эту процедуру, она села, обвив вокруг лап неправдоподобно пушистый хвост, и воззрилась на меня в ожидании следующей подачки. Я оторвал от индейки ещё кусочек и подбросил его через ограду уже на пару метров ближе. Лайза, косясь на меня не вполне доверчиво, подошла к этому куску и проглотила его, почти не разжёвывая. Я подбросил ещё кусочек, почти уже к самой ограде, и кошка, воровато ступая, подошла и съела третью часть лакомства. Теперь оставалась самая малость – выманить её на мою сторону ограды. Я опустил на асфальт под моими ногами весь оставшийся кусок индейки и стал ждать, пока Лайза подойдёт. Такого большого соблазна кошка не вынесла – вытянувшись грациозным телом в струну, она просочилась через прутья ограды, подступила ко мне и, видимо, уже не боясь, стала угощаться. Гуманно позволив кошке доесть вожделенную индейку до конца, я подхватил её поперёк туловища, отчего Лайза немедленно икнула, и положил к себе на плечо. Лайза не выказала ни малейшего возмущения и спокойно позволила себя утащить – очевидно, она полагала, что я несу её угощаться дальше.

Перебежками, непрестанно оглядываясь, я добрался до своего корпуса. Здесь пришлось спрятать кошку под форму, чтобы комендант ничего не заметил – но он был поглощён разгадыванием японского кроссворда и даже не поднял на меня глаз. В своей комнате я, выдохнув, выпустил кошку из её краткого заточения – Лайза, недовольно фыркнув, спрыгнула с моих рук на диван и стала удивлённо принюхиваться.

Сам я привалился на стул и вытер со лба выступившие капли пота. Ей – богу, это была опасная прогулка. Если бы Георгина Матвеевна узнала, что её любимого питомца выкрали, две недели карцера похитителю, то есть мне, были бы обеспечены. Выпив чаю, я стал дожидаться Илью – мы условились, что в семь часов, независимо от исхода охоты, встречаемся в моей комнате. Кошка, вполне освоившись на моей территории, вылизывала мордочку – похоже, благодаря кормлению я стал в её глазах надёжным другом.

Ровно в семь Илья постучался в мою дверь. Вид у него был расстроенный, и я не смог сдержать улыбку:

– Заходи давай, она у меня.

Глаза Ильи округлились:

– Где ты её нашёл? Тебя не застукали?

– Нет. Надеюсь, что нет. Я был очень осторожен. Кстати, она уже ко мне привыкла.

Я показал Илье Лайзу, которая настороженно подняла уши, увидев незнакомца.

– У, какая мордаха… – засюсюкал Илья, питавший слабость к кошачьему племени. – Давай знакомиться. Можно тебя погладить?

Минуты три Илья общался с кошкой, совершенно не обращая внимание на мое присутствие, так что в конце концов мне пришлось деловито кашлянуть:

– Белкина видел?

– Нет, он, похоже, ещё не выходил из своей комнаты. Как с обеда закрылся, так до сих пор и мастерит. Наверное, уже заканчивает.

– Сбегай за ним. Скажи, что свою часть работы мы выполнили.

– Окей.

Минут через пять Илья вернулся вместе с Белкиным. Тимофей выглядел всклокоченным и хмурым, как всегда во время решения трудной задачи, но по его голосу было понятно, что он доволен:

– Моих познаний, к счастью, оказалось достаточно.

Он продемонстрировал небольшое, размером со скрепку, приспособление.

– Это динамик. Будет работать на расстоянии пятидесяти метров, даже если они станут глушить связь.

Поскольку Лайза привыкла ко мне, я удостоился чести закрепить жучок на ошейнике кошки. Минуты три я возился с этим делом, но, наконец, манипуляции были вполне удачно завершены. Удивлённо потряхивая головой, кошка спрыгнула на пол и с чувством оскорблённого достоинства прошла под стол.

– Теперь дело за малым. Нужно найти укрытие неподалёку от административных корпусов. Время сейчас летнее, так что мёрзнуть, сидя в засаде, нам не придётся. Сказочные условия для работы, – сказал я.

Совещание педагогов было назначено на десять часов, и это означало, что у нас ещё два часа на подготовку. Посовещавшись, мы решили, что Белкина всё же придётся оставить в жилом корпусе – он был нужен нам для подстраховки во время обхода коменданта.

Белкин кратко проинструктировал нас, как правильно обращаться с приёмником и ничего не сломать, а также снабдил нас двойным запасом батареек.

В четверть десятого мы вышли в направлении административных корпусов. День был солнечный, однако к вечеру небо на западе затянуло тучами, что предвещало на следующий день дождь и было очень кстати для нашего предприятия – при закатном солнце наши передвижения вблизи администрации были бы слишком заметны. Без двадцати десять мы остановились перед площадкой с газонами и кустарником, за которой простиралась ограда и стояли четыре корпуса администрации. Около калитки стоял, лениво переминаясь с ноги на ногу, охранник. Его компаньон (дежурили возле входа обычно по двое) прогуливался вдоль ограды заметно левее нас. В целом, диспозиция выглядела удовлетворительно – нам предстояло, прячась за густым кустарником и передвигаясь ползком, преодолеть путь прямо до ограды метров в пятьдесят. Со стороны калитки можно быть увидеть только густые, слегка колышущиеся на ветру заросли боярышника – а, учитывая наступавшие сумерки, были не очень хорошо видны даже и они – всё превращалось в какое мрачное царство тёмных силуэтов, бал призраков.

– Не представляю, как они могут нас засечь, – шепнул Илья. – Нужно как минимум иметь приборы ночного видения, да и тогда за кустами ничего не увидишь.

Я кивнул. Вообще – то такие приборы охранникам полагались, но наш лагерь был настолько спокоен на протяжении многих лет, что я даже сомневался, есть ли эти приборы в наличии. Если не милейший директор, то милейший завхоз давно мог продать их на сторону.

Когда без восьми минут десять порядочно стемнело, и было больше нельзя ждать, мы легли в приятно прохладную и щекочущую лицо траву и, подражая двум гигантским ящерицам, поползли в направлении ограды. Ползанье – достаточно непростое занятие, если вам нужно преодолеть значительное расстояние, и, должен заметить, к концу нашего броска оно мне порядком поднадоело. Кроме того, приходилось держать рот на замке, и когда я больно напоролся коленом на какой – то камень, то вместо стона, уже готового вырваться изо рта, пришлось закусить губу.

Наконец, мы оказались в том самом облюбованном мною ещё вечером углу, образованном кустами боярышника. Я аккуратно достал приёмник, положил его на землю, и выудил наушники. Вставив по проводу в уши (я себе – в правое, а Илья – в левое), мы нажали кнопку. Через несколько секунд в наушниках, к нашей радости, послышались похрипывающие и слегка шелестящие, будто сбиваемые ветром, но всё же явственные голоса. Всё удалось: динамик был на кошке, кошка была в кабинете Георгины Матвеевны, а педагоги уже почти собрались. Мы напрягли слух и приготовились слушать.

– Опять у вас перхоть на пиджаке, Павел Андреевич, это неаккуратно, – зашуршал голос, по всей видимости принадлежавший самой Георгине Матвеевне, – я когда – нибудь состригу ваши космы. Будете лысый, зато чистенький.

– Нет уж, позвольте моим волосам расти так, как им нравится, – крякнул в ответ тот. – У нас и так в лагере сплошная аккуратность и стерильность, как в казарме. Должно же быть хоть что-то в художественном беспорядке.

– Ну, не скажите. Какая там аккуратность. Вон хоть в окно выгляните – видали, какие джунгли? А ведь ничего не стоит выгнать бойскаутов на стрижку кустов. Денёк – другой поработать секаторами – и вы этого места не узнаете. И вообще, скажу я вам… чмяк – чмяк – чмяк!.. вот что главное!

Я недоумённо сдвинул брови, поскольку не мог понять, что за чмякающие звуки издала Георгина Матвеевна. Илья тоже посмотрел на меня удивлённо. Вдруг меня осенило – кошка, вероятно, в этот момент несколько раз лизнула себе шерстку на шее. Затем послышались звуки чьих – то шагов, смущённое покашливание, скрип стульев и кресел. Минуты три все рассаживались – пока происходил этот увлекательный процесс, я осторожно поглядел в щелочку между листвой – охранники оставались на прежних местах. Это радовало. По – видимому, вечер должен был пройти без затруднений.

– Уважаемые педагоги, рада вас видеть. К сожалению, тема нашей сегодняшней встречи не слишком приятная, но так уж легли звёзды, – начала Георгина Матвеевна, и мы с Ильёй превратились в слух. – Многие годы наш лагерь находился на особенном, привилегированном положении, ведь мы учим особенных детей и подростков – талантливых детей, гениальных подростков. Я с гордостью и чувством удовлетворения взирала на тех наших птенцов, выпущенных из гнезда, которым удалось взлететь на вершины, которые раньше покорялись только первым орлам России. Вы знаете, о ком я говорю – трое наших выпускников, ещё совсем молодых, стали заместителями министров, двое основали известные компьютерные компании и сильно подняли престиж российских высоких технологий, один стал олимпийским чемпионом, ещё многие стали успешными бизнесменами, музыкантами, архитекторами. Словом, нам удалось главное – мы научились делать из детей, брошенных судьбой в самое пекло, победителей. Я убеждена, мы сможем делать это и впредь. Однако, сегодня нам предстоит сделать трудный выбор.

Раздался шелест бумаги. По – видимому, Георгина Матвеевна что-то разворачивала.

– Этот факс пришёл в лагерь вчера вечером. Здесь содержится короткий приказ, заверенный главой Департамента и согласованный с Министерством обороны. Все бойскаутские лагеря страны – все, значит, и наш тоже – начиная с этого дня, должны будут отправлять в действующую армию минимум 25 % бойскаутов, достигших возраста 18 лет.

Раздалось аханье и возмущённые вопли. Дав педагогам некоторое время на излияние эмоций, Георгина Матвеевна постучала чем-то – вероятно, указкой – и вновь воцарилась тишина.

– Это ещё не всё. В случае «дальнейшего ухудшения обстановки» – приказ не раскрывает, что следует под этим понимать – количество отправляемых в армию бойскаутов может достичь 80 % либо всех юношей, годных к службе по состоянию здоровья – смотря что окажется больше.

У Ильи выпал из рук приёмник и глухо ударился о землю. Он смотрел на меня остекленевшими глазами. Я сам был шокирован и смог только медленно поднести палец к губам, призывая не шуметь.

– Артём, они хотят превратить нас всех в пушечное мясо. У нас не будет будущего, ты понимаешь? – зашептал Илья.

– Подожди, ещё ничего не ясно, – покачал головой я, но, думаю, со стороны моё перекошенное лицо говорило об обратном.

– Поскольку мы в лагере всегда исповедовали принцип поддержки талантов, применим его и сегодня, – продолжала между тем Георгина Матвеевна. – Сейчас я раздам вам списки с фамилиями 17–ти и 18–летних бойскаутов. До завтрашнего вечера прошу вас заполнить эти списки, проставив напротив фамилии каждого бойскаута количество баллов – от 1 до 10. Один балл – самому бесталанному и посредственному бойскауту. Десять баллов – самому талантливому и перспективному. Прошу отнестись к этой работе с сугубой серьёзностью – это не проставление оценок, эти баллы могут напрямую повлиять на будущее многих молодых людей. Прошу также не делиться собственными выкладками с коллегами, чтобы не нарушить чужой ход мыслей. Завтра в это же время мы соберёмся здесь, и вы сдадите мне заполненные листы. Вопросы?

– Самые посредственные… набравшие меньше всего баллов… отправятся на войну? – раздался прерывистый женский голос.

– Если так решит государство – да. Я понимаю ваше эмоциональное состояние, но Россия, по – видимому, теперь находится в состоянии войны – или вот – вот вступит в неё. А во время войны главный вопрос – обороноспособность государства. Мне тоже жаль наших парней, поверьте.