Электронная библиотека » А. Веста » » онлайн чтение - страница 9

Текст книги "Алмазная скрижаль"


  • Текст добавлен: 28 октября 2013, 01:45


Автор книги: А. Веста


Жанр: Ужасы и Мистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Шрифт:
- 100% +

В узкое окошко синело озеро. Остров Спас был до странности близок. Отец Гурий рассмотрел даже купола главного собора, башенку колокольни и монастырские ворота. Триста лет прошло, как развеяло монастырский кирпич, а тут на тебе – наваждение! Присмотревшись пристальнее, он убедился, что сей чудесный вид не более чем игра золотистых облаков на горизонте. Он порывисто вздохнул и прочел молитву.

Над озером заслезились первые звезды, и монах заторопился в обратный путь. С собой он взял пустые бутылки, сеть и обрывок шнура. Потерянный рюкзак он забрал, повинуясь какой-то не совсем стертой мирской заботе. Это была еще одна загадка, ну что ж, одной загадкой боле…

Пляски оборотней

Линия жизни – магистраль с конечным пунктом назначения: станция «Смерть». И глупо думать о конечной остановке, пока стучат колеса, отмеряя версты, мелькает веселый пейзаж за окнами и гремит радио, пока соседи шуршат провизией и позвякивает ложечка в стакане.

Вадим Андреевич не знал страха смерти, а лишь темный восторг и сладкий ужас погружения, когда думал о ней или представлял ее. Он даже бравировал всегдашней готовностью шагнуть под пули, а не повезет, ну чего же тут страшного – вытянуться с пулей в башке, испугаться не успеешь, потому что «свою» пулю человек не слышит. Фортуна, брат! Но сейчас ему остро захотелось жить. Он впервые испугался, представив, что выпадет, исчезнет из этого мира, навсегда потеряет свою едва обретенную любовь и его крепкое горячее тело остынет и начнет стремительно меняться и его спрячут подальше от глаз живых. И тут же больно кольнуло: «Мать, ей-то как?..» И чего не передумаешь, стоя в засаде, в двух шагах от неизвестности, но в квартире стояла мертвая тишина. Ночной визитер даже дышать перестал. Вадим немного ослабил хватку, подвинулся ближе к дверному проему. Пятнадцать секунд, данные незваному гостю, давно истекли. Со всем напряжением нервов он ждал выстрела, прыжка, удара, грохота. Тем резче и больнее прозвучал насмешливый, хорошо знакомый голос:

 
Сокол мой ясный, след твой растаял,
Как же тебя я не уберег?
В городе нашем – черные стаи,
Черные стаи и выстрелы влет…
Вороны, вороны, черное племя,
Где ни посмотришь, повсюду снуют —
Люди посеяли доброе семя,
Черные вороны всходы клюют…
 

Эти стихи он написал прошлой ночью, бессонной и жаркой. Набросал за несколько минут на клочке оберточной бумаги и забыл на кухонном столе рядом с недопитой чашкой кофе.

– Фу… черт… шурали окаянный! – Вадим облегченно перевел дух, опустил онемевшую руку с оружием и включил свет. На его ребрастом диванчике вольно расположился Валентин Кобылка.

– Прости, Костоломов, что нарушил неприкосновенность твоего запущенного жилища, но мне необходимо было сохранить свой визит в тайне… Садись, я уже давно тебя поджидаю, даже задремал маленько. Ты занавесочку-то призадерни, а то мало ли что…

Валентин, еще более поджарый и звонкий, чем месяц назад, поигрывал китайскими шариками – странная, безмотивная игрушка. Выбрит и свеж, как майское утро. Это в первом-то часу ночи… Вот она – порода! И даже где-то уже успел загореть до бронзового цвета, пока москвичи томились в плену у зимы и непогоды.

Вадим наскоро накрыл стол, откупорил бутылку коньяка. Но Валька отставил рюмку:

– Это потом, садись-ка рядком, потреплемся ладком. Вот, взгляни, у этого фрукта была найдена твоя визитка. Дело изрядно попахивает. Ты же знаешь, «дядя Федор» пустяками не занимается.

«Дядей Федором» на блатном жаргоне звалась ФСБ. Валентин веером выложил на стол цветные фотографии. В глазах заныло от неживой яркости снимков. Чье-то тело, располосованное, кроваво-синюшное, было заснято в разных ракурсах на прозекторском столе. Темная грива сбилась в запекшийся кровяной колтун, в ухе поблескивало серебряное колечко… Камера бесстрастно фиксировала малейшие повреждения. В зверски изуродованном мертвеце Вадим не сразу признал Дрозда. Его изломанные черты, при жизни искаженные, как смятая фотография, после смерти приобрели симметричное равновесие, словно уродующая их злая сила навсегда покинула свое вместилище.

– Что это с ним?

– Упал на металлические штыри с крыши высотки на Садовом. Скат крыши обледенел. Непонятно, что погнало его на крышу. Но вероятнее всего, это самоубийство. Ты часто виделся с ним?

– Сегодня, нет, уже вчера…

– Так… Так… Скверно, совсем скверно… Видишь ли, этот парень был тесно связан с адептами некоего средневекового культа. Для их ритуалов им нужна кровь. Предпочтительно человеческая. Кстати, в его теле почти не осталось крови, как будто кто-то выпил ее там, на крыше… Вадимушка, – вдруг громко прошептал Валентин, вглядываясь в темное, состарившееся от усталости лицо друга. – Поберегись! В другой раз я не смогу, просто не успею тебя предупредить. Этой бумажки, – Валентин помахал в воздухе следовательской визиткой Костобокова, – было бы достаточно, чтобы федералка занялась тобой всерьез. Будь осторожен. Не лезь ты туда. Твоя бедовая головушка просто лопнет от перегрева, если ты узнаешь хоть половину того, что зреет там.

Валентин молча указал глазами на потолок, приложил палец к губам и замер. В иконописи этот жест молчания, кажется, зовется «тайна».

– Поедем, я хочу показать тебе одно занятное представление. Ты бывал на эротических шоу? Нет? Ну ладно… когда-то надо начинать…

Вадим заметил, что его поздний гость уже чуточку навеселе. Так, немного, лишь для блеска и без того ярких глаз. Валентин застегнул кожаный плащ и нахлобучивал на лоб широкополую гангстерскую шляпу.

– Постой, не уходи, Валька, – сказал Вадим. – Я сейчас чай заварю, посидим, повспоминаем…

– Потом повспоминаем. Давай-давай живее одевайся. Да не бойся ты, невинности бородатых курсисток там лишают только добровольно.

До «Храма Двух Лун» добирались подземными катакомбами. Обитый серым войлоком просторный зал, куда они попали, минуя подвалы с качающимися лампочками и подтекающими ржавыми трубами, напоминал пыльную торбу изнутри. Валька объяснил, что это своеобразный энергетический мешок, не пропускающий шума и вибраций.

Согнувшись в три погибели, они добрались до крошечной дверцы, вмурованной в кирпичную стену. Валентин вскрыл ее отмычкой и посторонился, пропуская Вадима вперед. Внутри темного коробка светлело смотровое окошко, играло слабым переменчивым светом. Вадим напрягся, заволновался, почуяв рядом, за кирпичной перегородкой, множество людей. Глухие барабанные удары из-за стены возвестили о начале какого-то действа.

Валентин ловко и бесшумно передвигался по маленькой комнатке, напоминавшей будку киношника или небольшую бойлерную. Луч карманного фонарика скользил по стенам, в его ярком пятачке Валентин уверенно орудовал аппаратурой, замаскированной под старые счетчики, перекручивал видеокассеты и вновь включал, успевая игриво подталкивать Костобокова к окошку.

– Смотри сюда. Это древний культ – Низведение Луны.

Вадим заглянул в отверстие, величиной с боковину кирпича. Снаружи струились токи нетерпения, слышались легкое перешептывание, шевеление, сдержанный гул.

Кто-то резко отдернул полог, и открылась небольшая сцена, озаренная пламенем красных свечей. Позади сцены парила на толстых канатах перевернутая пентаграмма, железная звезда, грубо сваренная из металлических прутьев. В центре возвышалась надгробная плита, принесенная не иначе как с ближайшего кладбища. Белый с прозеленью камень был украшен резным схимническим крестом. На камне, чадя и потрескивая, горела толстая черная свеча. Неслышными шагами вышел человек в длинной накидке с капюшоном и загасил свечи. В глухой тьме раздалось ритмичное, заунывное пение с позвякиваньем невидимых колокольчиков.

Загорелись красные электрические светильники по ободу сцены. На сцену упал красный луч, зашарил по грязноватому полу, нащупал камень и остановился. Вадим разглядел мужчин и женщин, попарно стоящих на коленях ближе к сцене. Алые плащи прикрывали их плечи. Остальная часть помещения тонула в темноте, но и там были люди, много людей. Парочка, что ближе других стояла к камню-алтарю, медленно встала с колен и вошла в круг прожектора. Алый плащ упал. В глаза ударила белизна обнаженного женского тела. Хрупкая черноволосая женщина легла на камень спиной. Черный ливень волос пролился на пол. Распаренно-красный мужчина, перепоясанный по чреслам подобием кожаного одеяния, сорвал его остатки и привалился к женщине. Барабаны били все жарче, ритмичнее. Сердце подчинялось ритму, начинало яростно стучать.

– Имитация, – по-лошадиному фыркнул Кобылка. – Эти двое творят Вселенную, возбуждают первородный эфир. Наша прелестная Лилит учится в одном из самых престижных вузов, а ее Адам трудится в ночном клубе: мужской стриптиз, консумация и сопутствующие товары… Символика этого акта проста: воды Творения, упавшие на Землю, посев жизни Демиургом, два соединенных треугольника, один вершиной вниз, другой – вверх, короче, самец на самке…

Вадим смотрел на дрожащие белоснежные бедра, испытывая дурноту, как после парашютного прыжка. Явь казалась сном, отвратительным и влекущим. Белизна нагого тела, простертого на алтаре, звала и завораживала, и откуда-то из глубин, как змея на молоко, выползала ненависть к яркому солнечному миру, к дневному свету, к людям, мирно спящим в своих домах. Вадим облизнул сухие твердые губы.

В зале началось беснование. Сначала тише, потом все громче, призывнее и отчаяннее вопили во тьме женские голоса:

– Зверь, тебе единому веруем!

– Зверь, приди, – ревела толпа.


Свет погас. Барабаны смолкли. На сцену вышел человек с черной свечой. Жирная копоть поднималась к потолку. Женщины на камне уже не было. Вместо нее на алтаре стояла чаша на тонкой витой ножке. Человек опустил свечу на камень и высоко поднял чашу, люди в зале оживленно задышали, засвистели, нетерпеливо зашевелились.

– Это кровь, эликсир бессмертия, – прошептал Валентин. – Этот человек символизирует Каина и первое убийство.

Резким взмахом рук человек опрокинул чашу, выплеснув густую кровь. Камень жирно заблестел, выпивая влагу миллионами жадных уст.

– Я крещу вас во имя свободы и Якова… – загремел голос жреца; он выплеснул остатки крови в толпу.

Ему ответили глухим ревом.

– Сейчас последует восстановление попранной иерархии, и все они станут свободны, как боги! – шептал Кобылка, почти касаясь губами уха. Его дыхание обдавало теплом и хмелем, и становилось нестерпимо жарко.

Бал Сатаны был в разгаре. Вадим наблюдал парад странных двуногих существ. Скопище невообразимых уродов окружило человека с чашей. Они ползли к нему на коленях, голые, вымазанные кровью. Протягивали трясущиеся руки, скребли ногтями пол, вымаливая хотя бы каплю. Стража в черных масках отгоняла их пинками, выстраивая что-то вроде очереди.

Зал тонул во мраке. В бегающем луче прожектора копошились голые тела. Свивались в клубки и рассыпались по чьей-то неслышной команде. Очередь из страждущих все удлинялась. Голый «пивной» толстяк с трудом удерживал за плечи крупную девочку-олигофрена. С ее влажных губ падала слюна, глаза блуждали. Толстяк почти ткнул ее лицом в руку жреца. Несчастная замычала тоскливо и протяжно.

Огромный негр, глотнув из чаши, оскалился и прижался к коренастой толстухе с татуировкой на дряблых ляжках. Ягодицы его заходили в похотливом танце. На плечах, похожих на чугунные гири, выступил черный пот.

Две обритые наголо девочки, гибкие, как ласки, с цепочками, продетыми сквозь пупки, с развратным тщанием принялись натирать друг друга кровью.

Вадим пытался побороть дурноту, но он ничего не ел сегодня, в ушах нудно тенькало и позванивало. Похоже, Вальку тоже клинило. Порочная ласка шевелилась в его расширенных зрачках – хмельной, вожделеющий Дионис, распорядитель ночного пира. Запах вина мешался с его нервным горячим дыханием…

Резко развернувшись, Вадим схватил Вальку за лацканы плаща, с треском рванул крепкую заграничную кожу и с размаху саданул по скуле.

– Задушу! – хрипел он. – Зачем ты притащил меня сюда? Скурвить хочешь? Я сейчас разнесу весь этот балаган к ейной матери! Пошли отсюда!

Валентин отряхнулся, оправил плащ. Он опять был в идеальной форме.

– Не сердись, брат. Я привел тебя не на экскурсию в спальню маркиза де Сада, а для уточнения некоторых нюансов. Наш с тобой подопечный, Лева Дрозд, ходил сюда с мая прошлого года. Он был одним из учеников Зверя, мастера Терриона. Ты видел этого господина с чашей в центре композиции. Мы постоянно снимаем их сборища. Надо следить, чтобы им не пришло в голову что-нибудь похуже.

– Значит, камень, который они попирают и оскверняют, это столп мироздания, камень Алатырь… – Вадиму вспомнилось лицо жреца – варварская смесь глумления и тупой власти. – Лет двести назад голую блудницу уже сажали на алтарь. Это делали якобинцы во время Французской революции. Значит, это один и тот же культ, культ крови и Якова.


Ох, не суждено им было расстаться в тот вечер. Купив в ночном магазине водки, они еще долго сидели в неприбранной комнатухе Костобокова. Крошили черный хлеб, ножами ели тушенку из банки, как на войне… И стыдно, и сладко было вот так напиваться, глядя в лицо верного Вальки. И слова над гробиком дружбы звучали особенно проникновенно.

Поздно ночью, а может быть, уже на рассвете, прощаясь, Валентин сжал его шею так, что хрустнуло что-то, стукнул теплым лбом о висок:

– Ты мне дорог, как брат, Вадимка, ты – то, чего мне не хватает… Ну нет у меня твоей крепости, твоей праведности, твоего внутреннего детинца, оттого меня и тянет к тебе. У тебя есть то, что дает тебе силы жить. Твоя земля, твоя родная Кемжа, твое озеро, изба, мать! От них твоя внутренняя стать и сила… – Валентин говорил медленно, вкладывая в слова всю свою любовь, уважение и благодарность, и горечь прощания, и страх перед будущим. – Понимаешь, я не могу играть по их правилам. А они уже везде. Ты – единственный, с кем я еще могу говорить открыто и свободно, зная, что ты все поймешь, сбережешь, не выдашь…

– Спасибо, Валька, я понял почти все, кроме одного… Ну да ладно, проехали… Да, вот еще, помоги мне разыскать одну старушку, и больше я не стану тревожить тебя по пустякам.

– Держу пари, твоя «старушка» молода и хороша собой, как небесный ангел. Ох и жук ты, Костобоков, ох и жук! Ну выкладывай свою «старушку». Ах, Виктория Хорда, шестидесяти лет от роду… И этот божий одуванчик упрятали в «желтый дом»? Вот злюки… Ну, это дело поправимое! Поможем…

* * *

«Дом скорби», где томилась Виктория Павловна, был горчичного, как взошедшая корь, цвета. Отовсюду било яростное, недавно народившееся солнце, оглушавшее до звона в ушах, до слепящих багровых полос перед глазами. Казалось, волны радости расходятся по гороховым стенам приюта. Весна, еще одна весна! На дорожках шумно дрались воробьи, ликовали, величались пред подружками, ликовали, словно не осталось на земле необогретых уголков, где еще таились семена болезней и зимней грусти. А Виктория Павловна? В каких лабиринтах сейчас блуждала ее душа? Почему заблудилась она меж двух бездн, Света и Мрака, – или по воле своей избрала глухие сумерки безумия, или случайно оскользнулась с туго натянутой жилки разума, как падает на плоскую арену сорвавшийся канатоходец?

– Полюбуйтесь, еще один племянник… – прошипела регистраторша. Ее красное лицо с короткими, но настойчивыми усиками не было смягчено и тенью сострадания к страждущим и их опечаленным родственникам. Она с силой захлопнула больничную книгу и шумно удалилась, бросив привычное «Ждите…».

Вадим решил, что больничный конвоир сейчас выведет к нему растерянно и виновато улыбающуюся Викторию Павловну. Он вытаскивал из карманов жестко круглившиеся апельсины, давил, торопился. Головокружительный пьяный запах растекался по больничному холлу. Шелестя белоснежным хитоном, из глубины коридора, сквозного, как туннель, по которому стремятся на свет освободившиеся души, шла молодая женщина в темно-зеркальных стрекозиных очках. Тонкие, в черной помаде губы сжаты, крылышки носа упруго дрожат. Кончики пальцев упрятаны в кармашки, как в ножны. Ее энергичная собранность отозвалась в Вадиме чувством чего-то непоправимого.

– Вы к Хорде? – Пауза, многозначительная и выжидательная. Докторша смотрела на жалкий апельсин, зажатый в ладонях посетителя. – Больная переведена в частную клинику профессора Губарского. Вы могли бы чаще навещать свою родственницу.

– В какую частную клинику? Вы можете назвать адрес?

Словно не слыша его вопроса, ровный голос диктовал:

– Выписана в состоянии делирия, под расписку, расходы по перевозке оплачены родственниками…

– Но у нее не было родственников… кроме меня. – Вадиму всегда тяжело давалась ложь, но шестым чувством он знал, что нерадивый племянник сейчас гораздо уместнее, чем частный сыскарь. – Где я могу найти тетушку?

– Паспортные данные ее родственницы есть в регистратуре. Поинтересуйтесь! – Женщина картинно пожала плечиками и резко развернулась на каблучках.


Призрачные следы Виктории Павловны вели в подмосковный поселок Повадино, где проживала Жанна Уджедо, ее племянница, вызволившая тетушку под расписку и щедрые подарки лечащим врачам.

Элитное поселение казалось вымершим в этот послеполуденный час. Лишь в красноватых ветвях сосен носились с сердитым цоканьем блестящие белки.

Вадим долго прогуливался вдоль чугунных, кирпичных и каменных оград, наугад нажимая на кнопки звонков, пока не набрел на почти кладбищенскую табличку с нужными инициалами.

Из-за литой, в завитках, решетки вышел мрачный седоусый охранник в малиновой ливрее с галунами. В тяжелых подглазьях дремало подозрение. Выслушал не мигая, ушел доложить. Вадим разглядывал диковинную ограду, сплетенную из металлических завитков и опасно выгнутых стилизованных волн, достойную Серебряного века. Черный дог выпрыгнул из-за кустов, за ним появилась высокая женская фигура. Молодая рыжеволосая женщина в белом, явно мужском, свитере, доходившем до смуглых колен, нестройно поводя бедрами, двигалась к калитке. Вадим мельком отметил, что огромный свитер натянут на голое тело. В рассыпавшейся по плечам прическе, в зыбких движениях сквозила небрежность. Видимо, хозяйка роскошной виллы только что поднялась с постели.

– Здравствуйте, я ищу Жанну Уджедо.

Женщина молча распахнула калитку и пошла впереди Вадима, плавно покачиваясь, словно в ее крови еще не утих вчерашний шторм. Тем не менее дамочка была из самого высшего общества, и ее туфли, надетые на босу ногу, и мятый свитер были случайны, как фальшивая нота для классного маэстро или рыбья кость в салате оливье. Пес шел за спиной следователя, карауля каждое движение. Было слышно ритмичное, сиплое от злобы дыхание.

За елями белел двухэтажный дом, выстроенный в стиле альпийских шале, а может быть, перенесенный по кирпичику прямо с берегов швейцарского озера. Лиловые и желтые вспышки первоцветов слепили глаза, на дорожке золотистая полупрозрачная бабочка неторопливо разминала крылышки. Они явственно вибрировали в такт солнечным волнам. Похоже, даже качество солнечного света здесь, на этом острове Блаженных, спасенных уже при жизни, было иным, чем в окрестном мире: ярче и как-то питательнее.

Они прошли просторный холл с остывшим камином и очутились в зале, притемненной бархатными шторами. Женщина уселась напротив Вадима в низкое кресло, закурила тонкую длинную пахитоску, красиво отбросила руку с изящно завитым дымком и выжидающе посмотрела на Вадима.

– Я ищу Хорду Викторию Павловну. – Под ее долгим взглядом Вадим Андреевич ощутил неуместное томление. Он старался смотреть мимо ее широко расставленных коленей, но они светились в сумраке залы, как золотисто-смуглые яблоки.

– Здесь нет такой. – В лице Жанны мелькнула ленивая скука. Голос у нее был низкий, с внутренней дрожью, как долгий гитарный аккорд.

– Странно. В клинике сказали, что вы ее увезли под расписку. Простите, я не объяснился: я недавно купил у Виктории Павловны несколько работ, но не успел их забрать. Мне надо повидать ее или, на худой конец, поговорить с кем-нибудь из родни.


Женщина оценивающе смотрела на него сквозь дым.

– Виктория умерла. – Она затушила пахитоску о драгоценный столик.

– Как умерла? Ведь она хотела жить…

– Все хотят… жить, – с невеселой усмешкой ответила Жанна.

Она лениво поднялась с кресла и вышла в соседнюю комнату. Сквозь незакрытую дверь виднелись неубранная постель и охапки черных подвядших роз в античных вазах. До слуха Вадима донеслось сердитое шуршание бумаги.

– Черт, не могу найти свидетельство. Она умерла от сердечного приступа… Хотите вина?

Жанна налила вина и подала Вадиму, и он слишком поспешно окунул в вино спаленные губы. «Умерла, ну что ж, мы все… все когда-нибудь умрем…»

– Жанна, вы часто навещали Викторию Павловну?

– Несколько лет я жила в… Швейцарии. Окончательно переехала сюда после развода. – Она красноречиво вздохнула и посмотрела сквозь бокал на свет.

– Скажите, а вы встречались с Просей? Она была единственной подругой вашей тети, можно сказать – не разлей вода. – Вадим Андреевич решил еще раз проверить не слишком сентиментальную племянницу.

– Да, конечно… Я контактировала с ней. А картины… забирайте хоть все…

Жанна медленно встала и закрыла дверь на крохотную золотую щеколду. Медленно, как в кино, она стянула свитер, картинно прогнулась, дрогнув сияющим телом.

– Святые угодники… – потерянно прошептал Вадим Андреевич.

Женщина приблизилась к нему, и ее острый лисий запах обжег ноздри. Охота была объявлена, ее гибкие ладони скользнули под одежду, запутались в силках, но, распаленные гоном, все же настигли и впились в добычу. Бесстыдная бесовка опустилась на колени, намеревалась выжечь остатки варварского целомудрия и святой простоты Вадима Андреевича. Тяжелое, глупое сердце сомлело, последние остатки воли покинули гулкую, как пустой бочонок в волнах Ниагары, голову Вадима Андреевича.

Стены зала вздрогнули: низкий утробный вой резанул воздух. Дверь затрещала под ударами мощных лап. Жалобный и грозный оскал собачьей пасти мелькнул и исчез за полупрозрачным витражом двери. Пес был его соперником, хозяином этого рыжего сучьего тела!

Вадим очнулся, резко развел ее неожиданно цепкие, злые руки, разжал костистые пальцы с черно-лаковыми ногтями. Жанна вырвалась из захвата и метнулась из комнаты как золотистая молния.

Путаясь в плаще под ровное, как рокот моря, рычание, Вадим выбежал за узорные ворота. Ему хотелось вымыться, оттереться белым речным песком, лишь бы содрать скверну с лица и рук. «Убить бы суку, застрелить вместе с кобелем!»

Не разбирая дороги, он ушел в лес. Снял ботинки, высоко закатал штанины и наугад зашлепал по майским хлябям. Горячие намятые ступни выласкала прохлада, выгладил упругий мох. Вот так бы и ходить голыми пятками по влажной проседа ющей земле и родниться с нею, чтобы через босые ноги входила в тело сила и память предков. «Сегодня же Радуница!» Запоздало вспомнилось золотое яичко на майской травке, вышитое полотенечко поверх могильного креста. Мать и бабушка, принаряженные для встречи с дедичами…


Хлипкую дверь Виктории Павловны Вадим открыл перочинным ножом.

Комната, казалось, пережила наводнение, сметшее все мелкие предметы с отмелей, обитаемых островов и горных уступов. Картины были сняты со стен и сброшены в угол. Там же валялись остатки обгорелых рам, зияло оплавленным жерлом сиденье дивана. Видимо, Виктория не успела исполнить свое последнее обещание и нарисовать портрет Якова Блуда. В прихожей взгляд Вадима Андреевича упал на зеркало. «Прося!!!» – было наискось намалевано на пыльном стекле. Занавесив зеркало поплотнее, Вадим задумался. Он долго шарил под батареей, опасаясь, что Прося может неправильно истолковать его намерения. Но вероятно, крыса откочевала в более хлебное место. Из-за переборок батареи он достал торопливо затиснутый бумажный сверток. Вадим вскрыл его и извлек пожелтевшее письмо в старом конверте и сложенный вчетверо лист с рисунком. Карандашный набросок изображал узколицего юношу с очень проницательным взором из-под темных густых бровей. Маленький рот, плотно сжатый, волевой, свидетельствовал – умен, скрытен, коварен. В профиль он был гораздо менее импозантен: слабая нижняя челюсть и хищной конфигурации крупные уши, почти без мочек. Вадим Андреевич уже давно научился читать по лицам людей не только их личную судьбу, но и историю их рода. Он знал, что отсутствие мочек – плохой признак, означающий поврежденность генотипа, возврат к ранним, примитивным формам. Подобные люди-рептилии почти всегда паразитируют на трудах, энергии и таланте других людей. Лишенные Божьей искры, они, впрочем, довольно сносно существуют, присосавшись к телам сильных и здоровых людей, народов, рас… Пожелтевшее письмо хранило следы потопа. Чернила на конверте были размыты.

Вадим развернул ветхие, перетертые по сгибам листки. О, это было давнее письмо с Севера, адресованное тогда еще юной Вике. Не зажигая света, Вадим подошел к окну, приоткрыл форточку. Молодой нежной горечью пахнуло от расцветающих за рамами ветвей. И письмо дышало давней весной и любовью, которую часто зовут вечной.

«…целую тебя всю, а твою больную, захромавшую лапку в особенности.

Уже давно, так давно тебя нет рядом. Но я не унываю, я хочу быть достоин тебя, твоей воли и бодрости. О тебе поют здесь сосны, холодные камни и волны. Я совершенно здоров, бодр и вечно голоден, как весенний медведь.

Скучаю по тебе сильно. Каждый день выезжаю на пробы грунта. В окрестностях озера Белого Корнилий нашел удивительную гору. Для здешних мест – это почти сопка. Зовется она Кивернива. Корнилий сказал, что на древнем языке это значит Верхняя обитель. Кивер – это „гипер“, то есть верх, а „нивас“, небо, на санскрите – обитель. Так что я бывал на „Седьмом Небе“.

Неделю назад мы начали раскопки под большим сейдом, больше похожим на дверь в подземный мир. Ох, как тебе было бы интересно! И вот три дня назад мы нашли… Ты только представь – это событие мирового масштаба. Гора эта ока залась курганом – ровесником Атлантиды. Корнилий, про себя скромно умолчу, нашел в под земелье стальной двуручный меч. Богатырское оружие. На нем насечки-руны, похожие на буквы. Как жаль, что тебя нет, ты бы первая зарисовала этот меч богатыря Гипербореи! Грунты пошли тяжелые, глинистые, завтра мы снимаемся и плывем за озеро. Всей группой будем углублять раскоп.

Расскажу тебе и другие новости. Петроглифы, которые мы так упорно искали, все природного происхождения. Обычная кристаллография. Удивил нас всех наш „вечный“ Сен-Жермен. Прочти наоборот его прозвище, получится Не-мреж. Похоже, он действительно бессмертный. В сильном подпитии откровенничает под страшным секретом, что знал Есенина и в качестве проводника ходил с Рерихами в Лхасу. Врет, конечно, но как артистично! Сейчас он тоже не спит, хотя уже за полночь, корпит в свете костра над радиоустановкой. Может быть, завтра у нас заговорит радио.

Письмо я завтра отдам паромщику. Он последний представитель цивилизации на нашем пути.

Крепко целую.

С северным приветом. Твой Иван.
25 мая 1962 года».

Дальнейшие события развернулись в мозгу Вадима как кинолента. Вот люди углубляются в раскоп. Возбужденные, счастливые, не замечают ничего вокруг. Яков Блуд спокойно и хладнокровно монтирует взрывной механизм у входа в раскоп. Механизм он, видимо, собрал накануне под видом радиоустановки. Гремит взрыв. Археологи или уже мертвы, или гибнут в муках с отсрочкой в несколько дней под осевшими толщами породы. Яков прячет следы, тем более что их немного, и исчезает, прихватив арийский меч, – его задание выполнено. Эпизод можно повторить с другими статистами.

Далекая нежная девушка Вика сходит с ума, как в неизбежном финале античной трагедии. Так ли это было? Вадим уже привык верить силе, ведущей его по странному, запорошенному временем следу с неуклонностью опытного проводника. Проводника из Лхасы…

* * *

– Здравствуйте, профессор, вот пришел попрощаться до осени. Уезжаю на Север искать следы наших. Сегодня взял билеты. Палатку купил, котелок, сапоги по «самое некуда» – короче, взял все необходимое. Отец Юры и Гликерия едут со мной!

Костобоков не удержался и расплылся в счастливой улыбке. Он зашел к профессору поздним вечером, зная, что тот поздно ложится, он вообще мало спал, этот по-суворовски поджарый старик.

– Вот как? Она ничего не говорила о том, что хочет поехать с вами. Ну что ж, это будет дань памяти и скорби, – сдержанно проговорил профессор.

– Хочу поблагодарить вас, Викентий Иванович. Если бы не вы, не Лика, так бы и барахтался в тухлой тине, как Муму. У меня такое чувство, словно я проснулся ясным солнечным утром и мне хочется жить, дышать, хочется обнять весь мир, хочется видеть и узнавать все больше и больше.

– Вы просто влюблены, Костобоков. Не забудьте взять в свое путешествие меч, – осадил Вадима Андреевича старческий голос.

– Меч? А, кажется, я понял! Но Тристану и Изольде это не помогло.

– Нет, я о другом… Помните, эта девушка – сокровище. Но женщину, подобную ей, нелегко удержать. Арийские женщины могут принадлежать только героям! У вас нет иного пути, как стать одним из них!

Вадим потемнел лицом: почему его упорно считали недостойным Гликерии?

– Обиделись? Простите старика, оказывается, и в моем возрасте возможна ревность. Примите мой завет: не просите у судьбы невозможного, но и не отступайтесь от своей любви… Вы еще молоды, а дух нации избирает молодых и сильных. Я передаю вам завет борьбы, любви и русской чести. Держите высоко этот стяг!

Вадим достал рисунок Хорды и развернул его перед профессором для опознания:

– Это некий Яков Блуд, слыхали о таком?

Профессор покачал головой:

– Типаж весьма распространенный, но ничего конкретного сказать не могу.

– Он утверждал, что ходил с Рерихами в Лхасу.

– В молодости я интересовался походом Николая Рериха, но вот затягивать подпруги его верблюдам мне не приходилось. Экспедицию сопровождали наблюдатели от тогдашних спецслужб, имена этих «бойцов невидимого фронта» хорошо известны. Вблизи Лхасы к экспедиции Рериха пристал монгольский лама, очаровав Николая и Елену своей чудесной осведомленностью и полным отсутствием ханжества. Отличный лама успел побывать везде – от Урги до Цейлона, прекрасно говорил по-русски, толковал пророчества и лично знал многих друзей Николая Константиновича, изумляя всепроникающей силой своей «организации». Николай Константинович и не предполагал, что за грешная и пламенная личность скрывается под дырявым плащом умницы монаха. Ошеломляющие подробности! Сей удивительный проводник был не кто иной, как Яков Блюмкин, агент ЧК – ОГПУ.

Вадим чуть не подпрыгнул на стуле:

– Но ведь Блюмкин был расстрелян в конце сороковых, или я ошибаюсь?


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации