Текст книги "Фиктивная жена адвоката"

Глава 13

– Это наш младшенький, Кирилл, – усмехается Марк и треплет волосы Саенко. – А это моя жена Василиса.

После этих слов все то хорошее, что успело зародиться между мной и Билецким, превращается в пепел. Я смотрю на радостного Марка, на раздраженного Саенко и думаю только о пазле, который только что сложился в моей голове.

“Видимо, у доктора Саенко есть неопровержимое алиби”, – звучало из всех СМИ.

“За его дело, говорят, взялся лучший адвокат столицы. Эта мразь откупилась”, – а это пропитанный горем голос отца.

Я рассматриваю Марка заново. Его точеный профиль, привлекательные губы, растянутые в улыбке, цепкий взгляд. Сейчас передо мной не незнакомый мужчина, который в порыве бреда предложил мне выйти за него замуж и спас от тюрьмы. Сейчас здесь тот самый лучший адвокат столицы, который встал на защиту Саенко. И судя по тому, что его братец до сих пор работает, только уже в столице, а не в нашем маленьком городишке, продолжает защищать его снова. Я бы поверила в то, что Кирилл исправился, но прямо передо мной стоит радующийся жизни и ни о чем не жалеющий Саенко. И он снова пьяный. Не в стельку, но он ведь только пришел на нашу свадьбу.

– Ты опоздал, – обращается к брату Марк. – Был на работе?

– Где же еще, – хмыкает. – Там сегодня наливали.

У меня перед глазами заплаканное лицо матери, отец, с трудом сдерживающий слезы, родственники, приехавшие на похороны. То время было самым трудным для нашей семьи. Через несколько месяцев папу увезли в реанимацию с инсультом, и все словно повторилось. Столкнувшись лицом к лицу с тем, кто виновен во всем случившемся, и видя, что он не только не раскаивается, но и продолжает халатно относиться к своим обязанностям, я чувствую глубокую ярость. А следом – стыд признаться родителям, кем является мой муж. И пусть они никогда не узнают, кто его брат, об этом знаю я.

– И где же вы работаете, что там наливают? – не удержавшись от вопроса, буравлю брата Марка взглядом.

– В больнице. У нас дружный коллектив, иногда собираемся вместе.

– А как же… пациенты? Вдруг кто-то не получит помощи, потому что врачи позволили себе лишнего? Или жизни других людей вас мало интересуют, и вы не настроены спасать пациентов?

– Во время попоек Кира ни один пациент не пострадал, – говорит Марк, и они вместе с братом смеются.

“Ни одни не пострадал”, “Ни один пациент не пострадал”, – прокручиваю эти слова в голове раз за разом.

Сразу после них я сбежала. Сказала, что мне нужно отлучиться, и вот уже минут десять сижу в туалетной кабинке и давлю в себе слезы. Им смешно, они веселятся, а у меня в момент, когда я увидела Кирилла, жизнь закончилась. Моя сестренка мертва, а он жив и не наказан. Радуется жизни и продолжает пить на рабочем месте. А его брат? Что в этот момент делает его брат? Смеется! Не считает пострадавших от рук Саенко людьми.

Я не хочу возвращаться в зал. Не хочу смотреть в лицо Билецкому, видеть его не желаю, но вместе с тем понимаю, что это неизбежно. Какой бы скандал я сейчас ни закатила, хуже в итоге будет мне. Если Билецкие – те, кто без труда покрывают причастного к смерти другого человека, что им стоит расквитаться со мной?

Задавив в себе порывы решить все здесь и сейчас, выхожу из кабинки. Снова охлаждаю ладони и прикладываю их к щекам. В зал я выхожу с высоко поднятой головой, решив, что истерика делу не поможет. Зато может помочь Марк. Если он сможет устроить меня на работу в больницу, где работает его брат, я смогу накопать на Саенко компромат. Тогда и лес рубить, не боясь щепок, будет не страшно.

– И где мой брат откопал такое сокровище? – слышу тот же противный мне голос сбоку.

Повернувшись, улыбаюсь Кириллу, внутренне мечтая заехать ему по морде еще раз.

– Ты так и не извинилась за пощечину. Щека, между прочим, до сих пор болит.

– Вы застали меня врасплох, Кирилл, но извиняться не буду – заслужили.

Стараюсь не вкладывать тонны яда в слова, но вместе с тем сильно сомневаюсь, что Саенко, который держит в руках стакан с чем-то определенно алкогольным, способен считывать чьи-то эмоции.

– Понимаю, почему брат тебя выбрал, – хмыкает. – Я бы тоже от такой, как ты, не отказался.

– Перебьешься, – появляется за моей спиной Марк.

Обнимает меня за талию, притягивает к себе.

– Кем работает твой брат? – спрашиваю у Марка с улыбкой.

– К чему такой интерес к его персоне? – хмыкает адвокат, сощурившись с подозрением.

– Я учусь на хирурга, ты забыл? Вдруг он мой коллега?

– Так и есть! – радостно сообщает Кирилл. – Я хирург, представляешь? Лучший в этом городе!

– Кирюх, – пытается затормозить его Марк, но Саенко несет дальше.

– А что? Хочешь сказать, нет? Ко мне запись на несколько месяцев вперед. Папка с рекламой постарался.

Я улыбаюсь, с силой сжав челюсти.

– Если вы лучший хирург, может быть, возьмете меня на стажировку? – стараюсь изобразить восторженную дурочку.

– Кирилл не стажирует, – чеканит за брата Марк.

Не позволяет младшему и слова вставить, давит на корню, возможно, появившееся желание согласиться.

– Жаль… очень жаль, – хмыкаю.

Разговор об устройстве на работу придется перенести, чтобы не вызвать подозрений. Когда Саенко салютует мне бокалом, я впервые с момента, как его увидела, искренне улыбаюсь, представляя, как совсем скоро отправлю его за решетку, предоставив неопровержимые доказательства его вины в суде.

Глава 14

Марк

– Твою мать, Кир.

Втаскиваю брата в подсобное помещение и толкаю в грудь, из-за чего он пошатывается, но глупая улыбка не сходит у него с лица.

– Что не так? – хмыкает. – Я развлекаюсь. Пытаюсь превратить эту скучнейшую церемонию во что-то нормальное.

– Ты, блядь, себя позоришь. И нашу семью следом.

– Заговорил, как папочка, – кривится. – Может, тоже меня в психушку сдашь, как он предлагал?

– Кир, блядь…

– Сдашь, – хмыкает. – Не сейчас, но позже. Не выдержишь.

– Я не пойму, ты мое терпение испытываешь или что? Грани дозволенного проверяешь?

– Мне просто все осточертело, – хмыкает. – И плевать, что вам это не нравится. Я уйду тогда.

Кир отталкивается от стола, к которому прислонился, как только мы зашли. Собирается уйти, но я его сюда сегодня позвал, чтобы он был под, мать его, присмотром. Куда он пойдет сейчас, я примерно представляю. Уж лучше пусть продолжает творить дичь на свадьбе. Наши знакомые уже привыкли и не обращают внимания, партнеры отца по бизнесу списывают все на возраст, хотя Киру уже тридцатка. Выбился из пубертата. Я же почему-то думаю о Василисе. Они выбрали одинаковые профессии, я бы хотел, чтобы поладили, но в итоге, помимо знакомства, они едва перебросились парой фраз. И не сказать бы, что эти фразы мне понравились.

– Кир…

Перехватываю его за руку чуть ниже локтя, не даю выйти. Он, блядь, по пизде отправляет свою жизнь, а мне… неожиданно надоело пытаться его остановить.

– Что, Марк? Я мальчик взрослый, если вы все не заметили.

– Взрослый, но поступки и промахи у тебя детские.

– А ты…

– А я, блядь, пытаюсь сделать так, чтобы ты не сел. Твою мать, Кирилл! Ты мой брат!

– Думаешь, я забыл?

Я давлюсь горечью в его тоне. Сжимаю челюсти. С ним всегда было сложно. В детстве, в подростковом возрасте, сейчас, когда ему уже не двадцать. У нас разница в пять лет, но когда я за ним расхлебываю все, что он творит, кажется, что больше.

Кир всегда был трудным ребенком. Наверное, потому что, несмотря на выстраданную беременность матери, нежеланным. Просто так вышло. Она узнала поздно, когда уже аборт делать было нельзя, хотя отец и настаивал. Нам с Мишей было уже пять и восемь. Новых детей родители не планировали. У мамы карьера летела вверх, у отца в принципе на семью не оставалось времени. Мы к тому моменту были уже относительно взрослыми, относились ко всему с пониманием. Мне хватало любви брата, а вот с Киром все вышло сложнее.

После рождения мама сразу спихнула его на няню, вернувшись к карьере и пытаясь снова выбраться на вершину, которую за полгода сохранений в больнице успела променять если не на дно, но на уровень где-то ближе к нему. Кир рос с няней и отчасти с нами. Отчасти, потому что и у меня, и у брата были свои заботы. Школа, дополнительные занятия, секции… Пять и восемь лет – слишком большая разница в детском возрасте. Мы не ладили. В семнадцать я терпеть не мог сопляка-брата, который умудрялся одним присутствием выбесить всех вокруг.

– Может, мне это и нужно, – глухо говорит Кирилл. – Избавить вас от своего присутствия раз и навсегда.

Синдром недолюбленного ребенка, приправленный жгучей ненавистью со стороны отца – человека, который вроде как должен был поддержать сына. Лет до трех отец к Кириллу относился неплохо, даже время уделял, а потом все резко изменилось. Мы думали, что это временно, что у отца были проблемы на работе, но Кирилл отца практически не видел, а когда видел, слышал лишь презрение в его голосе.

Я многое не понимал. Понял лишь со временем. И почему родители развелись, и почему брат на нас не похож вовсе. Мы жгучие брюнеты с карими глазами, крепко сложены. Кирилл был хлипким, светлым и голубоглазым. Не в отца и не в мать. Мы не понимали. Точнее, я… Миша знал и лет в тринадцать мне сказал, что Кирилл только мамин. Примерно тогда родители развелись, и Кир перешел на фамилию матери.

В восемь лет он подвергся насмешкам со стороны одноклассников и всех, с кем мы дружили. Я иногда тоже отличался. Миша меня одергивал, отвешивал подзатыльники. Мы сдружились с Киром, когда мне было двадцать три. На его восемнадцатилетие напились всей большой дружной компанией, но вместо веселья Кирилл устроил побоище и втянул меня. В камере, куда нас упекли на ночь, утирал слезы и заставил меня почувствовать себя уродом, потому что не поддержал.

У Миши в то время был свой период, он женился, строил бизнес, ему было не до Кира, а я вот виделся с младшим часто и даже не думал, как ему херово. Эгоист.

После той ночи все изменилось. Я стал поддерживать Кира, помогать. Кроме того, к тому времени у нас уже окончательно испортились отношения с отцом. Я заканчивал юридический, хотя отец столько времени настаивал на медицинском. Рассчитывал во время моего поступления, что передумаю, но как только я получил диплом и начал свою практику, отец окончательно разочаровался.

Кир, в отличие меня, решил не выпендриваться. Пошел на медицинский, учился на отлично, ординатуру проходил шикарно, потом стал практиковать – и тоже получалось, пока в клинике не столкнулся с отцом во время операции. Папа у нас первоклассный хирург, теперь уже не практикующий. Ушел бы на покой раньше, Кир бы нормально работал, но у них что-то не сложилось. Они были на операции вместе. Так вышло. Пациент умер на операционном столе, и папа обвинил Кирилла. Проводили расследование, я узнал, что вина была не брата, но отец давил. Папа хотел, чтобы по его стопам пошли его дети. Родные. И если Мише он позволил учиться на экономическом, то мне мое предательство не простил. А Кирилла за родного не считал в принципе.

– Прекрати рвать жопу, Марк… Тошно. От всех вас, блядь, тошно. Я не брат вам, вы знаете. Так… переводня. А задницу ты рвешь, как за родного, – говорит напоследок.

Глава 15

Примерно в середине церемонии пытаюсь понять, на кой хер все это было нужно. Среди приглашенных хоть и все знакомые, но мало кто из них знает Василису. Они и Аню не знали, но о свадьбе были наслышаны. С невестой, которая сегодня должна была разделить со мной счастье, знакомы только близкие друзья. И никто из них, конечно, не понимает, почему я ничего не отменил. Гостей было не так много. Отмену получили только гости со стороны Ани, но она отозвала их приглашения самостоятельно.

Я вроде как хотел настоящую семью. Чтобы по любви и с детьми потом, с поддержкой. Ближе к свадьбе думалось послать все нахрен, потому что видел – мы не готовы. Ни она, ни я. А теперь я женился на незнакомке. Василиса притягательная, красивая, с ней есть о чем поговорить, и целовать ее приятно, но мы слишком плохо знаем друг друга, чтобы начинать отношения со свадьбы. И она сильно моложе меня. Неопытная в отношениях – сразу видно. Я сегодня, когда ее поцеловал, засомневался, что у нее кто-то до меня был, и это пиздец как хреново.

Мучиться угрызениями совести долго не получается. Нам снова приходится танцевать, чтобы развлекать публику. Василиса держится с высоко поднятой головой, улыбается, но видно, что настроение у нее сильно изменилось.

– Еще немного, и можем ехать домой, – пытаюсь отвлечь ее от мыслей хорошими новостями.

Василиса улыбается, но не отвечает. Нам снова кричат “Горько!”. И вроде приличная публика, не из деревни ведь приехали, но все равно кричат и ждут.

Подхватив Василису за подбородок, впиваюсь в ее губы. Мне нравится ее целовать. Удовольствие от ее вкуса, задевающего рецепторы, распространяется по всему телу и ударяет в пах. Секса у меня не было давненько, несмотря на наличие невесты. У нас с Аней некоторое время ничего не было. То у нее болела голова, то месячные, то волнение перед свадьбой. Я верил, хоть и подсознательно понимал, что где-то меня мастерски наебывают.

И вот сейчас меня возбуждает совершенно неумелая девушка. Чистая, невинная, искренняя. Я не уверен, что у Василисы никого не было. Возможно, какой-то опыт есть, просто не самый хороший и действенный. Может быть, не успела научиться, но это и неважно. Я на нее реагирую. Хочется прижать ее за хрупкую талию к себе поближе, целовать дольше, чем того требуют правила приличия, и стащить с нее платье, которое мы вместе и выбирали.

– Марк, – она пихает меня в грудь, я отстраняюсь. – Слишком много целуемся для фиктивных жениха и невесты.

К себе домой Василису привожу не впервые. Я показывал ей квартиру, но сегодня все как-то иначе. Она в белом платье, я с адским стояком, от которого не убежишь избавляться в первую типа брачную ночь, да и со шлюхами я как-то никогда не спал. Начинать не планирую, а с поиском постоянной любовницы на фоне того, что информация о моей свадьбе облетит весь город, будет трудновато. Плюс договоренность не компрометировать никоим образом друг друга. Чувствую себя в ловушке. В капкане, в который я влез добровольно и который уже прочно захлопнулся.

Мы заходим в квартиру, где царит абсолютная темнота. В коридоре стукаю по выключателю, но свет не загорается. Я наталкиваюсь на Василису сзади, чертыхаюсь, она резко поворачивается ко мне, трогает, водит рукой по груди, плечам.

– Марк, я… темноты боюсь, – почти всхлипывает.

– Что-то не то с выключателем. Или лампочка перегорела. Идем.

Приобняв ее за плечи, веду вглубь квартиры, но в гостиной происходит то же самое. Света нет, хотя, когда поднимались, у других был.

– Что это? – голосом на грани нервного срыва произносит Василиса.

– Пробки. Я пойду посмотрю.

– Я с тобой.

Мы идем вместе к выходу. Василиса не просто держит меня за руку, она всем телом к ней прижимается. Моя ладонь успела побывать у нее на талии, кажется, между ног и полоснуть по груди. Для возбужденного, ощущающего ее запах слишком близко, это довольно опасно. Я пытаюсь отдалить Василису, но она боится. Нервничает, так что приходится позволять прислоняться к себе и сжимать челюсти до хруста.

– С пробками все нормально, – произношу, нахмурившись.

Посреди ночи ко мне вряд ли кто-то сейчас приедет чинить освещение, поэтому мы с Василисой возвращаемся обратно в квартиру. У меня нет ничего неэлектрического для освещения, кроме фонарика на телефоне, но так как мобильный садится, то и его, можно сказать, тоже нет. Надежда остается на смартфон Василисы, иначе, уверен, мое безумие продолжится.

– Пойдем, покажу тебе твою спальню, ты ведь не ориентируешься в темноте еще.

Комната находится рядом с моей. Она широкая и светлая при дневном освещении. Сегодня здесь такая тьма, хоть глаз выколи. Даже меня смущает, а у Василисы срывает предохранители от страха, и она вместо того, чтобы держать меня подальше, спрашивает:

– Ты не останешься? Пока свет не появится.

Глава 16

Василиса

Провести ночь в одной комнате и кровати с Марком после всего, что я сегодня узнала, сродни самой изысканной пытке. Но страх темноты у меня с детства. До трясучки. Я пыталась бороться, посещала психотерапевта, но мне ничего не помогло. Так что едва стоит нам зайти в кромешную темноту квартиры, как у меня внутри все сжимается в тугой узел.

Я тут же нащупываю руку Билецкого и буквально следую за ним по пятам, а когда вдруг понимаю, что света не будет до самого утра, то и вовсе не могу сдержаться и прошу его остаться. Лучше с ним на любых условиях, чем трястись всю ночь от страха, тем более что и полнолуние не сегодня, на улице темно.

– Остаться?

В темноте мне кажется, что его голос звучит как-то не так. Слишком хрипло и словно разочарованно, словно оставаться здесь, в одной комнате со мной, ему тяжело.

– Если тебе несложно.

– Я позвоню сейчас в управляющую компанию, попрошу, чтобы прислали к нам мастера, но не уверен, что прямо сейчас кто-то приедет.

– Хорошо.

На то, чтобы поговорить по телефону, у Марка уходит всего минута. У него какая-то удивительная способность продавливать собеседника, будь то при встрече или в телефонном разговоре. Пара фраз, жестко расставленные приоритеты и сталь в голосе, и вот я слышу:

– В течение часа обещали прислать ремонтника.

– Значит, всего час подождать? Можем на кухне. У тебя есть кофе?

– Кофемашина подойдет?

– Шутишь? Я после алкоголя в ресторане согласна даже на растворимый, а тут настоящий кофе. Только…

Запинаюсь. Платье хочу стащить с себя неимоверно. Оно классное, сшитое словно под мою фигуру, удобное, легкое, но ужасно мешает. Хочу избавиться поскорее, потому что вечер закончился, сказка тоже. Суровая реальность наступила.

– Я хочу переодеться.

– Да, пожалуйста. Я выйду.

– Подожди! Ты можешь… просто отвернуться. Я дверцу шкафа открою и фонарик оставлю, а ты повернись спиной.

Я уверена, что прямо сейчас он считает меня ненормальной, но думать о его мыслях мне некогда. Я наспех скидываю платье, натягиваю наобум выхваченные штаны и ищу кофту, когда слышу спокойное:

– Расскажешь, почему так панически боишься темноты?

– Это долгая и древняя история.

– Я не спешу.

Марк шумно выдыхает, тяжело вдыхает. В темноте все рецепторы обостряются, хотя с фонариком вроде бы и не сильно темно. Половина комнаты освещена, но я все равно так боюсь оставаться. Вдруг потухнет, вдруг мне кто-то позвонит, хотя среди ночи это маловероятно, но рисковать я не могу.

– Как-нибудь… потом, – сообщаю и тут же вскрикиваю, потому что мой телефон падает с тумбочки, а фонарик выключается.

Я чувствую руки на своих плечах спустя каких-то пару мгновений, но мне и их оказывается достаточно, чтобы оказаться в предобморочном состоянии. В себя я прихожу лишь на кухне, куда меня Марк выносит на руках. Он кладет телефон на стол экраном вниз, а меня усаживает на стул рядом и приступает к приготовлению кофе.

Наверное, стоило бы как-нибудь все объяснить. Хотя бы попытаться, чтобы не смотреть сейчас на напряженную спину и не слушать тяжелое дыхание. После приезда в эту квартиру мы должны были разойтись по разным комнатам и забыть о существовании друг друга. Таков был уговор. Марк не лезет в мою жизнь, я не суюсь в его. Все было просто, пока на первое место не вышел страх. Теперь мне физически сложно отлипнуть от Марка, я не могу просто подняться и закрыться в комнате. Слишком… страшно.

В общежитии, выделенном университетом, с этим проще. Там постоянно кто-то находится в комнате, не так страшно, хотя девочки тоже в курсе, что я очень боюсь, и хоть поначалу ворчали на светильник рядом с кроватью, сейчас вообще не обращают на него внимания.

– Черт, а кофе не будет. Нет же света.

Мы начинаем смеяться. Наверху на полном серьезе говорили о кофе, не думая, что нет света.

– Растворимого тоже нет? – спрашиваю с надеждой.

– Разве что с холодной водой.

Я кривлюсь, мотаю головой. Придется обойтись.

– Кофе на ночь вредно, – говорит Марк. – Я когда пью, потом не могу уснуть.

Я понемногу узнаю его. Что любит, как одевается, почему не пьет кофе ночью, и что его дыхание становится на пару тонов громче, чем обычно, когда он чем-то недоволен или нервничает. Вот это я пока по одному его внешнему виду не могу определить. Мне кажется, что и то и другое. А еще он уставший, но это после стольких часов на ногах и неудивительно.

– Есть еще что-то такое, что я должен знать?

Несмотря на свой страх, прямо сейчас мне хочется отключить фонарик и погрузить комнату во мрак, лишь бы не видеть взгляд Марка, направленный на меня. Наверное, так умеют смотреть только адвокаты, которым нужно понять, виновен их клиент или нет.

– О чем ты?

– Фобии, страхи… я бы предпочел знать это сейчас, а не найти твое обморочное тело на кухне.

– Больше ничего. А у тебя? Есть что мне рассказать?

– У меня нет фобий.

– А секретов?

– Секреты есть у всех, Василиса, – усмехается. – Вопрос в том, сколько скелетов в шкафу, а не в их наличии.

– В твоем много?

– Достаточно.

– Мне показалось, у вас с Кириллом довольно напряженные отношения.

– Это не мои скелеты в шкафу, Василиса. Определись, о чем хочешь спросить.

Я резко замолкаю. Хочется о его брате. О том, почему такой хороший адвокат не подумал о том, кого защищает и кто пострадал и еще пострадает от рук виновного.

– Ты часто защищаешь преступников?