Текст книги "В команде с врагом. Как работать с теми, кого вы недолюбливаете, с кем не согласны или кому не доверяете"

Синдром демонизации

Этот короткий и острый конфликт позволил мне нутром прочувствовать проблему, о которой я размышлял долгое время. Чтобы добиться прогресса в важном для меня проекте, мне нужно было работать с другими людьми. Но среди них оказались те, с кем я был не согласен, кто мне не нравился и кому я не доверял. Я докатился до того, что стал думать о них как о врагах. Раскол внутри команды ставил нашу работу под угрозу. Более того, в процессе взаимодействия внутри команды начали проявляться характерные проблемы всей национальной системы: недоверие, раздробленность, раскол – все то, что проект и должен был изменить.

В этом обыденном инциденте я повел себя типичным образом, продемонстрировав проявление синдрома демонизации: я действовал так, как если бы люди, с которыми я общался, были моими врагами, то есть причиной всех моих проблем и источником всех бед. В различном контексте для описания тех, от кого себя отделяем, мы употребляем разные слова, имеющие различные оттенки значений: наши и ваши, соперники, конкуренты, оппоненты, враги, противники. Мы часто используем эти характеристики в типичных и нестандартных обстоятельствах, иногда случайно, а иногда обдуманно, даже привычно. Но враги – это всегда «другие», всегда эти люди. Говоря в шутку нечто вроде: «Я упорный, ты упрямый, а он твердолобый идиот», мы демонизируем человека. Иными словами, это означает: я вижу вещи по-своему, ты не прав, а он враг.

Демонизация встречается повсюду. СМИ пронизаны ею: изо дня в день люди воспринимают друг друга не просто как оппонентов, которых хочется переспорить, но как врагов, которых нужно уничтожить. Врагам дают разные имена: националисты и космополиты, иммигранты и расисты, корпорации и зоозащитники, террористы и неверные.

Президентская предвыборная кампания 2016 года в США была полна подобных примеров. Рассуждая о кампании Дональда Трампа, комедийный актер Аасиф Мандви объяснял, как демонизация создает самоподдерживающийся порочный круг:

В нашей стране Трамп, по сути, обращается к образу мысли, основанному на страхе, расизме и ксенофобии, но он также оправдывает его существование в других частях мира. Не важно, Трамп или ИГИЛ, они говорят практически одно и то же: «Я знаю, почему вам страшно; я знаю, кто вас угнетает; я знаю, кто ваш враг, и все это – вон те люди, вон там»[3]3
  Ana Marie Cox, “Aasif Mandvi Knows How to Make America Great Again”, New York Times, 4 октября, 2016.


[Закрыть].

Демонизация, дегуманизация, навешивание ярлыков свойственны политическому дискурсу во всем мире. И мы склонны к демонизации не только в политике, но и дома, и на работе.

Я и сам не раз скатывался до этого. Я убеждал себя в том, что во всем виноваты другие люди: коллеги, клиенты, поставщики, соседи, родственники. Я знаю, что эти истории не совсем справедливы или совсем не справедливы и что выдумывать их – не самый конструктивный способ тратить свое время. И кроме того, насколько мне известно, многие люди делают то же самое. Например, на семейную терапию люди приходят с мыслями о том, что в их проблемах виноват партнер: «Надеюсь, психолог докажет ему, что это он должен измениться». Демонизация соблазнительна, потому что она подтверждает, что с вами все в порядке и что вы не в ответе за проблемы, с которыми столкнулись.

Демонизация – это способ объяснить себе происходящее и справиться с различиями. Она упрощает невероятно сложную, многоцветную реальность до черно-белой, дает ответ на вопрос «Кто виноват?» и помогает мобилизовать силы для того, чтобы выстоять. Но, как сказал журналист и сатирик Генри Менкен, «у каждой сложной проблемы есть простое решение, которое не работает»[4]4
  Walter Winchell, “Walte Winchell On Broadway”, Laredo Times, 9 ноября, 1949.


[Закрыть]. Демонизация врагов приносит удовлетворение и даже счастье, но она не проясняет, а затемняет суть наших проблем. Она усиливает конфликты, сужает пространство решений, не оставляет места для творческого подхода, а бесплодные мечты о разгромном поражении врагов отвлекают от той реальной работы, которую нужно проделать.

Главная проблема сотрудничества

Синдром демонизации, от которого я страдал и сам, составляет суть проблемы сотрудничества. В политике, на работе, дома нам нужно сотрудничать, хотя это и не всегда просто. Мы хотим сделать что-то важное для нас, но для этого нужно работать с людьми, которые видят мир иначе, чем мы. И чем сложнее проблема и сильнее разнятся взгляды, тем насущнее и труднее становится сотрудничество.

Основа проблемы сотрудничества отражена в определении слова «сотрудничать», что означает и просто «работать вместе с кем-либо», и «предательски сотрудничать с врагом»[5]5
  The Concise Oxford Dictionary of Current English (Oxford: Oxford University Press, 1983).


[Закрыть]. Таким образом, это слово наводит на мысли и о плодотворном, дружественном процессе, творческой и энергичной команде («Мы все должны сотрудничать!»), и об унизительном, аморальном поведении, например, пособников нацистов во времена Второй мировой войны («Смерть коллаборационистам!»).

Проблема сотрудничества заключается в том, что для того, чтобы продвинуться вперед, мы должны работать с другими людьми, включая оппонентов, соперников и противников. При этом, чтобы избежать предательства, мы не должны работать с ними.

И проблема эта становится все острее. Люди получают больше свободы и автономии, их убеждения становятся более разнообразными, их голоса все громче, а пиетет перед авторитетами все меньше. Современные идентичности и привязанности легко изменяются. Благодаря новым технологиям разрушаются традиционные политические, организационные, социальные и семейные иерархии. Они становятся все более непредсказуемым, неуверенным, сложным и двусмысленным. Поэтому мы все чаще не можем прийти к единому мнению или ограничиться согласием только с нашими коллегами и друзьями. Все чаще и чаще нам приходится работать с «другими», включая оппонентов и врагов, – и нам все сложнее и сложнее это делать.

Проблема сотрудничества прекрасна тем, что возникает благодаря ослаблению авторитаризма и прислужничества. И она ужасна тем, что неспособность совладать с ней приводит к еще большей фрагментации, поляризации и насилию. Нам нужно найти способ сотрудничать более эффективно.

Проблема сотрудничества встает перед нами, как только мы заявляем: «Я никогда не смогу работать с этими людьми!» Что означает это распространенное восклицание? Возможно, то, что мы не хотим работать с этими людьми, или что мы этого не можем, или что нам это не нужно. Оказавшись в ситуации, когда мы не хотим, не можем или не считаем нужным сотрудничать с определенными людьми, разумеется, мы пытаемся обойтись без них или выступить против них, попытаемся избежать контакта с ними или их разгромить.

Но как быть, когда мы полагаем, что должны работать с другими? Например, когда мы боимся, что не сможем от них избавиться или побороть их, или когда они обладают необходимыми нам навыками и ресурсами, или когда мы убеждены, что отвергать их несправедливо. В подобных ситуациях мы сталкиваемся с главной проблемой сотрудничества: мы считаем, что ценности и поведение этих людей отличаются от наших; мы убеждены в том, что эти люди не правы или плохи, поэтому злимся на них или расстраиваемся. Пусть мы и знаем, что будем вынуждены иметь с ними дело, мы предпочли бы этого избежать. Мы беспокоимся из-за того, что нам, по-видимому, придется пойти на компромиссы, возможно, даже предать то, что мы считаем правильным и высоко ценим. Нам понятно, что мы обязаны сотрудничать с определенными людьми, но неясно, как это можно успешно сделать.

Как же добиться успеха, работая с оппонентами или соперниками?

Глава 2. Сотрудничество не единственный выбор

«Искусство войны» учит не только тому, как воевать. На самом деле это пособие по очень эффективной и искусной работе в экстремальных и хаотичных условиях любого рода конфликта. Эта книга не только повествует о неизбежности конфликтов в жизни, но и объясняет, что можно достичь своей цели, не усугубляя их. Вот поэтому люди возвращаются к ней, а не потому что в ней рассказывается, как воевать; в ней говорится о том, что конфликт необязательно доводить до «войны», высокополяризованного противостояния, истощающего ресурсы сторон независимо от того, нации это, партнеры по бизнесу, коллеги или друзья[6]6
  James Gimian and Barry Boyce, The Rules of Victory: How to Transform Chaos and Conflict – Strategies from The Art of War (Boston: Shambhala, 2008), 11.


[Закрыть].

Джеймс Гимиан, Барри Бойс

Мы не сможем понять, как сотрудничать, пока не поймем, в каких случаях это нужно делать. Сотрудничество – лишь один из четырех вариантов подхода к сложной ситуации. И не всегда оно лучший выбор.

Туманные перспективы

Терпению Джона и Мэри пришел конец. Их сын Боб снова просрочил выплату по кредиту и на сей раз рисковал потерять свой дом. Они переживали за Боба и его семью, но уже устали выручать сына. Нужно ли им поступить как раньше и одолжить ему деньги? Или они должны, использовав свое влияние, заставить Боба собраться с силами и начать действовать? Следует ли отказать ему, чтобы он самостоятельно разбирался со своими проблемами? Могут ли они вместе с ним найти способ выйти из этой ситуации? Джон и Мэри не знают, что им делать.

Это простой пример того, с чего мы начинаем, когда пытаемся сотрудничать, чтобы справиться со сложной ситуацией. Дела обстоят совсем не так, как нам хотелось бы. В частности, люди не делают того, чего мы от них ждем. Есть несколько вариантов действия. Но стоит ли вообще начинать переговоры?

«А вот если мы справимся со всем сами – это и будет волшебство»

Впервые я заинтересовался потенциалом сотрудничества благодаря опыту, приобретенному в Южной-Африканской Республике в 1991 году. В это время я работал в лондонской штаб-квартире энергетической компании Royal Dutch Shell, где отвечал за разработку глобальных социально-политических и экономических сценариев – альтернативных сюжетов того, что может произойти с деловым окружением компании в будущем. Годом ранее белое правительство Фредерика де Клерка выпустило Нельсона Манделу из тюрьмы и начало переговоры об окончании апартеида и движении к демократии. Два профессора университета Западной Капской провинции Питер ле Ру и Винсент Мафай решили применить сценарную методику Shell для обсуждения возможности изменения режима в ЮАР. Они пригласили меня для обеспечения методологического руководства – так я стал проводить сценарный курс в Mont Fleur[7]7
  См. Adam Kahane, Transformative Scenario Planning: Working Together to Change the Future (San Francisco: Berrett-Koehler Publishers, 2012), 1–13.


[Закрыть].

Ле Ру и Мафай решили привлечь к работе над сценарием не только своих коллег (как практиковалось в Shell), но и представителей всего сегрегированного общества: политиков, предпринимателей, профсоюзных лидеров, глав общин, белых и чернокожих, оппозиционеров и людей из истеблишмента, левых и правых. Четыре уик-энда в 1991-м и 1992 году я работал с этой командой. Меня потрясло, что, несмотря на глубокие разногласия, участники сумели успешно и плодотворно потрудиться и внести большой вклад в реализацию перехода к демократии в ЮАР.

Опыт работы в Mont Fleur открыл мне глаза на возможности, существующие в мире и в моей собственной жизни. Когда я впервые приехал в Кейптаун, мне рассказали анекдот, в котором описывалось то, что позже я наблюдал. Звучал он так: «В свете сложнейшей обстановки, в которой находится наша страна, у нас есть два выбора: реальный и волшебный. Реальный: все становятся на колени и просят Господа, чтобы отряд ангелов спустился с небес и решил наши проблемы за нас. А вот если мы справимся со всем сами – это и будет волшебство». Мне понравилась эта шутка, и я нередко повторял ее в последующие годы. Я стал свидетелем того, как благодаря сотрудничеству со своими врагами южноафриканцы преуспели в реализации волшебного варианта.

Работа в Mont Fleur наполнила меня таким энтузиазмом, что я уволился из Shell и переехал в Кейптаун, чтобы проверить открывшуюся мне истину. Я поверил в то, что сотрудничество – лучший способ решения сложных проблем. В последующие годы я провел десятки серьезных переговоров по всему миру, стал одним из основателей компании, предлагающей такого рода услуги, и написал три книги о принципах и практиках сотрудничества, которые мы открывали с коллегами. Тем не менее время от времени происходили события, вынуждавшие меня сомневаться в возможности сотрудничества. Например, в 2003 году вместе со специалистом в сфере сельского хозяйства Хэлом Гамильтоном мы начали широкомасштабные переговоры под названием «Лаборатория устойчивого производства продуктов питания». Эти встречи проводятся до сих пор, и на них собираются представители таких компаний, как Unilever, Walmart и Starbucks, правительственных и неправительственных организаций, например WWF, Oxfam и Rainforest Alliance, фермеров, исследователей – словом, все, кто интересуется продвижением в сторону более устойчивой глобальной системы производства питания[8]8
  См. Hal Hamilton, “System Leaders for Sustainable Food,” Stanford Social Innovation Review, Winter 2015, and www.sustainablefoodlab.org.


[Закрыть].

В первые месяцы, еще только подбирая первых участников будущей лаборатории, мы с Гамильтоном общались со многими лидерами в этой области, выясняя, интересует ли их участие в переговорах. Многие из них решили, что мероприятие поможет их собственному росту в рамках глобального устойчивого развития, так что к середине 2004 года у нас была большая и довольно разносортная команда и мы смогли запустить свой проект.

Во время подготовки кое-что меня поразило – убедительные аргументы трех организаций, отказавшихся от приглашения поучаствовать в нашем проекте. Представители одной глобальной компании ответили, что они предпочли бы добиваться устойчивого производства самостоятельно, чтобы получить конкурентное преимущество. Из Международной организации трудящихся нам ответили, что они были бы заинтересованы стать частью такой группы, но только после того, как завоюют достаточное влияние, чтобы работать в ней наравне с остальными. Наконец, представители одной правительственной организации заявили, что они должны работать независимо от каких-либо других организаций, потому что в этом случае могут принимать и внедрять правила без обвинений в пристрастности. У всех трех были причины, по которым сотрудничество было для них не лучшим вариантом.

Одновременно с остальными проектами с 2002-го по 2013 год я пытался помочь своим венесуэльским коллегам организовать проведение крупных многосторонних переговоров для решения серьезных экономических, социальных и политических проблем страны. Но наши попытки то и дело натыкались на нежелание социалистического правительства Уго Чавеса участвовать в проекте, из-за чего нам никак не удавалось его запустить.

В 2011 году конгрессмен, член венесуэльской оппозиционной партии, рассказал мне о необыкновенно высоком уровне политической недоговороспособности. «Проправительственные и оппозиционные члены Конгресса привыкли работать в определенных комитетах, – сказал он. – Но сегодня правительство вообще отказывается с нами разговаривать. Последний мой диалог с чавистом состоялся в мужском туалете Конгресса, когда он, стоя у писсуара, прошептал: “Если вы, ребята, придете к власти, не забудь, что мы были друзьями, хорошо?”»

В какой-то момент я понял, что правительство Чавеса отказывается участвовать в нашем проекте не потому, что ему не понятны принципы или возможности сотрудничества. Бесполезно было снова и снова убедительно и деликатно их объяснять. Они отказывались, потому что их стратегия основывалась на совершенно ином подходе: демонизируя политических оппонентов как предательскую капиталистическую элиту, они пытались сохранить преданность своих избирателей. И с точки зрения чавистов (как и многих политиков в других странах), сотрудничество было для них не лучшим выбором.

В те годы, когда я пытался научить людей сотрудничать, у меня самого возникали проблемы в отношениях с людьми, которые приводили к неприятной процедуре расставания с ними. Трижды у меня возникали открытые конфликты с партнерами по бизнесу. В каждом случае мы начинали с противоречий, которые становились все острее и которые мы были не способны разрешить. Этот опыт огорчал и поражал меня: я начал подозревать, что раз я не способен разобраться с самыми обычными личными дрязгами, значит, я мошенник, наставляющий других, как им проводить серьезные переговоры.

Три альтернативы сотрудничеству

Только много лет спустя в Таиланде я ясно понял, в чем заключаются необходимые условия для выбора такого варианта, как сотрудничество.

В августе 2010 года я приехал в Бангкок по приглашению группы граждан, обеспокоенных текущим политическим конфликтом между правительственными и антиправительственными силами, который привел к кровавым столкновениям. Они боялись, что беспорядок, поляризация и насилие могут выйти из-под контроля и в худшем случае привести к гражданской войне. Группа собрала команду из лидеров всех политических сил Таиланда, бизнеса, армии, аристократов и правозащитных организаций, которые представляли различные стороны конфликта и обвиняли друг друга во всем, что пошло не так. Однако они были готовы вместе искать ответ на вопрос, который много для них значил: «Какой Таиланд мы хотим оставить нашим детям?»

Я участвовал во встречах рабочей группы в целом и в личных встречах с различными активистами, пытаясь помочь им найти способы разрешения конфликта. Особенности истории и культуры, ценности Таиланда уникальны, меня они потрясли. Но тайцы боролись с той же социальной динамикой, что и остальной мир, так что работа с этой командой позволила мне выделить общие ответы на вопрос, как эту динамику преодолеть.

С апреля по август 2013 года команда пыталась разобраться в том, что происходит в их стране. Участники делились разнообразным опытом и собственным видением друг с другом, они также встречались с экспертами и обычными людьми. Они выделили три основные проблемы, вставшие перед Таиландом: социальная и культурная напряженность, экономическое и экологическое давление и политические и институциональные ограничения. Все согласились, что будущее Таиланда будет зависеть не столько от специфики того, что тайцы делают, чтобы справиться с этими проблемами, а от того, как они это делают.

Команда пришла к выводу, что существует три основные позиции относительно проблем государства, которые могут занимать его граждане, а именно: «Мы приспосабливаемся», «Мы принуждаем» и «Мы сотрудничаем».

Выбрав вариант «Мы приспосабливаемся», тайцы продолжали бы заботиться друг о друге, своих семьях и коллективах, а серьезные общественные проблемы оставляли другим, в первую очередь правительству и политической элите. Это был наиболее распространенный подход большинства лиц и организаций.

При выборе варианта «Мы принуждаем» многие люди занялись бы политикой, чтобы повлиять на решение общественных проблем с помощью силы. Они боролись бы за свою победу. Жители Таиланда прибегали к этому варианту в прошлом, например во время политических беспорядков 2008–2010 годов.

Выбравшие вариант «Мы сотрудничаем» люди были бы вынуждены вести переговоры между группами и отраслями, чтобы решить проблемы страны путем снизу верх. Этот подход был здесь практически неизвестен.

Группа пришла к предварительному заключению, что Таиланд не сможет решить свои сложные проблемы, если выберет один из традиционных подходов – «Мы приспосабливаемся» или «Мы принуждаем». Проблемы слишком серьезны, а общество – поляризовано, для того чтобы успешно двигаться вперед под диктовку какой-либо из групп профессионалов и лидеров. Таиланд сможет справиться со своими проблемами только в том случае, если выбранная им позиция будет менее знакомой и более инклюзивной – «Мы сотрудничаем». Затем члены группы приняли решение реализовать в Таиланде вариант, который они назвали: «Мы можем договориться». Я был очень рад, что они пришли к такому выводу, потому что он отвечал моей давней вере в сотрудничество.

В ноябре 2013 года я вернулся в Таиланд, чтобы помочь команде завершить составление доклада. Но наши размышления о том, что может случиться со страной, быстро сменились наблюдением за тем, что происходило на самом деле, на телеэкранах. Правительство попыталось провести закон об амнистии политиков, осужденных во время предыдущих беспорядков, и сотни тысяч настроенных против действующей власти людей, которые считали этот закон коррумпированным, организовали массовые протесты. Они пробивались в правительственные здания и требовали, чтобы избранных парламентариев заменили назначенным советом. Взаимная ненависть усиливалась по мере того, как каждая сторона объявляла своих противников безумцами, злодеями или предателями. Главный страх тайской команды – гражданская война казалась вполне реальной.

Провал попытки ввести сценарий «Мы сотрудничаем» расстроил и встревожил меня. Особенно поразило меня то, что многие мои тайские коллеги, убежденные, что в данный момент сотрудничество означает капитуляцию, работали над внедрением разных вариаций сценария «Мы принуждаем» путем активной поддержки либо правительственных, либо антиправительственных действий.

В течение первых месяцев 2014 года политический конфликт в Таиланде разворачивался в парламенте, судах, на улицах. Антиправительственные силы заняли часть центра Банкока, захватили правительственные здания и насильно препятствовали избранию новых органов власти. Правительство ввело чрезвычайное положение и попыталось закрыть оккупированные зоны. Стороны не раз выходили на переговоры, пытаясь мирно разрешить конфликт, но все они провалились. Наконец в мае 2014 года военные реализовали собственный сценарий «Мы принуждаем»: они совершили переворот, сформировали хунту для управления страной, ввели военный режим, цензуру СМИ и арестовали ряд политиков и активистов, включая и некоторых людей из нашей команды.

В течение этих тяжелых месяцев тайской истории были задействованы все три варианта, описанные нашей командой. По мере усиления национального кризиса многие тайцы отбросили варианты «Мы приспосабливаемся» и «Мы сотрудничаем» в пользу «Мы принуждаем». Они стали рассматривать сотрудничество с оппонентами и врагами как нечто недопустимое. Они уже не считали сотрудничество наилучшим вариантом.

В последующие месяцы я много разговаривал с тайскими коллегами о происшедшем и о том, что это означало. Чем больше мы говорили о работе команды, тем ценнее мне казались ее открытия. Я пришел к выводу, что наша группа вывела архитипическую схему доступных вариантов действий не только для Таиланда, но и для всех, кому необходимо выходить из различных сложных ситуаций.