Текст книги "Колдуны"

18

Единственное, что Грейси чувствует, – это вкус краски, вкус противности. Все выходные мама и папа красили стены и потолки. Папа разрешил ей поработать валиком, но она устроила беспорядок, размазала краску по всему полу и по рукам, и ей все равно было скучно. Даже когда папа нарисовал мелом сетку для классиков на полу в холле, чтобы она могла «развлечься», ей это наскучило уже после пары раз.

А теперь мама и папа стоят на посыпанном песком полу и оглядывают комнату, пока сохнет краска. Наблюдать за ними так скучно, что просто сил нет. Но папа не перестает говорить о том, что именно делает, а ее мама часто повторяет «ммм» и «да».

Каждый из них положил руку на стремянку, а ей не разрешают лазать вверх-вниз по ступенькам, поэтому скука в животе Грейси разгорается пуще прежнего. Новому Уоддлсу тоже скучно, и он просто болтается у нее в руке.

Грейси шаркает по неровностям пола к маленькому деревянному домику, который построила в углу комнаты. Пустая банка из-под краски под чехлом от пыли изображает холм. Башенки из цветных кубиков – это камни вокруг него. Наверху сидят король и королева. Грейси сделала их из своих свинки и кролика. Она гадает о том, что может произойти дальше в игре «лесной дом».

И тут догадывается.

Она закрывает глаза и прикидывает, сколько раз сможет обойти холм, пятясь задом и не теряя равновесия. Грейси вскидывает руки и неуклюже делает три круга. Затем встает на одну ногу и указывает на своего папу, а после понимает, что проголодалась и готова перекусить. Но даже не успевает подумать, чего же ей хочется, как слышит далекий и прекрасный голос, который зовет ее. Тот самый голос, что раздавался там, возле настоящего лесного дома. Певучий, он снова звучит где-то в ее голове. А может, и снаружи – доносится из глубины сада через покосившийся забор.

Мама и папа этот голос не слышат. Грейси спрашивает, но они не обращают на нее внимания, папа говорит, показывая на угол потолка: «Это старое пятно. Его закрасили», а мама: «Все равно нужно посмотреть. Может, вода просачивается с крыши на чердак».

Вот снова женский голос, он доносится издалека, из-за сада, плывет, как музыка из балета про лебедей, который они с мамой смотрели. Это самая приятная песня, которую Грейси когда-либо слышала; намного, намного красивее, чем голос миссис Бакстер на школьном собрании.

Голос открывает в ее мыслях особое место, такое же теплое и манящее, как солнечный сад, полный пчел и кроликов. Золотое и тайное. Лесная леди предлагает показать, где такое место найти.

Грейси бежит к лестнице. В саду голос леди будет слышен гораздо лучше.

– Арчи-мишка! – кричит Грейси, пока ее ноги стучат по ступеням лестницы. И, как по сигналу, раздается звяканье ошейника и звук хлопающей шерсти – это Арчи встряхивается, проснувшись в своей корзинке. Когда они увидятся, щенок будет смотреть на кухонную дверь. Грейси это точно знает.

* * *

На улице Арчи начинает копать новую яму в газоне, это уже третья за неделю. Хотя Грейси беспокоилась, что пес раскопает потолок кроличьих норок, тот находил лишь металлические кирпичики. Пока что откопали два, все со смешными надписями по бокам. Грейси надеется, что Арчи скоро найдет ящик с золотыми монетами и у папочки никогда больше не кончатся деньги.

Арчи нетерпеливо скребет землю, забрасывая ею ноги маленькой хозяйки, пока та смотрит вглубь сада и напряженно прислушивается, не зазвучит ли снова женский голос. Лес странный и напряженный, будто пустая комната во время игры в прятки, ожидающая, пока ее обыщут. Дальше, над густой крышей леса, поднимается струйка дыма. Солнце садится и, возможно, поджигает красно-абрикосовое небо так далеко, что и разглядеть нельзя.

Когда снова звучит голос лесной леди, высокий и тонкий, как дым, Грейси кивает, улыбка играет на ее губах и в глазах.

– Да. Да, пожалуйста, – говорит она густой бахроме ветвей, нависающих над сломанным забором, этим ловким рукам с колючими пальцами, вечно норовящим влезть в сад и схватить сорняки.

Шепчущий голос в ушах и одновременно в лесу говорит Грейси, что потерянный Уоддлс в безопасности. Но он шумный и не перестает танцевать. Грейси хихикает, затем смотрит на дома. Щурясь от серебристого света солнца, которое завершает свой путь с востока на запад, она осматривает мутные стекла, проверяя, что родители за ней не приглядывают. Открытые окна – черные дыры, лиц в них не видно.

Наморщив лоб, Грейси снова поворачивается к лесу. Она не знает, что делать, поэтому еще немного слушает лесную леди, которая поет о месте среди деревьев, где играют друзья и животные. Потерянный Уоддлс там. В месте, которое может показаться далеким, но, когда отправляешься в путь, оказывается совсем близко. Грейси представляет себе двух мягких пингвинов. Близнецов в ее новой постели.

– Арчи. Пойдем за вторым Уоддлсом. Он у леди. Но мы должны торопиться.

* * *

Несколько шагов от садовой калитки, и Грейси проглатывает лес, чешуйчатый рот древесных стволов смыкается у нее за спиной. Она переступила границу и теперь оказывается внутри.

Сегодня птиц больше, чем она когда-нибудь где-нибудь слышала, они перекрикиваются друг с другом под лесным пологом, который защищает ее от алого неба. Акры кустарников и деревьев, тонких и толстых, закрывают большую часть закатных лучей. Воздух влажный. Мутный и душный. Влажные запахи мокрой коры и застывших листьев наполняют нос и холодят щеки.

Переход от пыльного дома, упаковочных ящиков, вони краски, бормочущего радио и папиных шлифовальных инструментов к этому лесу напоминает Грейси о том, как она шла от переполненного людьми пляжа в море. Мир позади замирает. Прохладный воздух мягко омывает кожу.

Из-за гигантских деревьев, слишком высоких, чтобы на них взобраться, она сама себе кажется меньше и думает о девушке в красном из книги сказок. Картинка с крошечной фигуркой на фоне темных деревьев занимала целых две страницы, на которых Грейси пыталась найти каждую сову на ветвях. Но здесь лес – нечто большее, чем просто картинка. Он живой, он шепчется и растет, но все же оставляет свои дела, чтобы понаблюдать за ней.

Грейси вспоминает песню про тихую и святую ночь, которую пели в школе. В этом месте есть кое-что из той песни и кое-что совсем другое, тревожное. Грейси понимает, почему Арчи какает, как только попадает сюда. От волнения и у нее крутит живот. Ей хочется убежать с криком. Из-за страха заблудиться и никогда больше не увидеть своих маму и папу трудно дышать. К горлу будто подступает тошнота, хотя Грейси не чувствует себя плохо. Но ей так же сильно хочется войти в эти огромные, темные и тихие лесные залы, как прыгнуть с бортика бассейна в развлекательном центре, когда она стоит над самой глубокой частью.

Грейси делает шаг вперед, потом еще один. Затем еще несколько.

Земля хлюпает. Обнаженный корень, скользкий, как перила бабушкиной лестницы, сталкивает ее ботинок в сторону, и Грейси едва не падает. Но постепенно она перебирается на топкую тропинку между костлявыми корнями и вскоре уже перепрыгивает через вязкие лужи.

В мгновение ока Грейси становится гораздо ближе к доброй леди, чья песня струится вокруг стволов огромных деревьев и зовет на холм, к камням. Уоддлс ждет, и вскоре Грейси чувствует себя в такой безопасности, будто мама и папа рядом и держат ее за руки. Она не может заблудиться. Один путь туда и обратно, на холм и с холма, а пока леди поет, дети в любом случае ее особые гости. Голос принцессы доносит это послание сквозь тишину, и чем дальше Грейси идет, тем больше ей кажется, что она видит хороший сон. Добрая леди знает, что она идет, потому что об этом той сообщают птицы.

Теперь уже недалеко. Среди синих цветов все больше белых, запах лука усиливается. Грейси узнает белое дерево, которое упало, будто умирающий с голоду человек – он споткнулся и выбросил вперед скрюченные руки. А вот и заросли остролиста с блестящими ягодами и листьями, похожими на пластиковые; вон там вьются колючие лозы.

Оказавшись рядом с холмом и камнями, Грейси останавливается. Так близко к лесному домику ее начинает немного беспокоить, кто же выпускает дым, который она видела из своего сада, а теперь может и унюхать. Пахнет тут очень странно.

Она пришла сюда ради леди и Уоддлса, но теперь начинает думать о ведьме-соседке и дяде в желтых брюках, у которого воняет изо рта. Грейси гадает, появятся ли они сегодня, и к ней возвращается прежний страх, а в животе начинает покалывать. Ей не хочется шуметь своими хлюпающими в грязи ботинками.

Растущие между деревьями кустарники и молодая поросль скрывают холм, но если ты маленький, то для тебя здесь найдется множество лазеек. Грейси подкрадывается к месту, откуда можно осторожно подсматривать.

На поляне мерцают два горящих шеста. Травянистый холмик изгибается дугой между крошечными языками пламени.

Огонь пылает в металлических чашах. Спиралями вьется сажа. Одна огненная чаша потрескивает и трепещет на церковной части с цветами – алтаре. Другая находится на другом конце поляны. От нее идет странный запах, оставляющий во рту привкус марципана, лимона и чего-то горького, вроде папиного коричневого пива, которое он давал ей глотнуть.

Сегодня лесной домик заставляет Грейси вспомнить картину, которую она видела на школьной экскурсии в музее. Там были изображены маленькие волосатые человечки в звериных шкурах. Они были черными, будто нарисованные карандашом, и стояли вокруг огромного костра. Пламя окружали высокие камни, которые отбрасывали гигантские тени. Эта картина висела на стене за стеклянной витриной с костями – застрявшими в камне ногами. Все, что было в том зале, заставляло Грейси испугаться времени и мыслей о том, что и у нее самой под кожей кости, а после смерти они окажутся под землей и застрянут в холодных камнях под слоем грязи. Слишком ужасно, чтобы думать об этом дольше одной секунды.

У Грейси опять появляется неясное ощущение, похожее на то, что посетило ее в саду, когда в голове сладко пел женский голос. Но на этот раз ощущение оказывается не из приятных. Голос возвращается, но звучит печально, отчего Грейси делается еще холоднее, а высокие деревья с черными туннелями между ними, пряный аромат и красные цветы, стылые старые камни, полый холм… все это начинает кружиться у нее в голове.

Арчи, будто понимая, что что-то идет не так, скулит за спиной хозяйки. Он припадает к земле, а когда Грейси оглядывается на него, не подходит ближе, что совсем на него не похоже. Щенок глядит вверх и с присвистом сопит. Грейси прослеживает за его взглядом и замечает что-то огромное и черное, свисающее с дерева.

Она закрывает глаза и не может заставить себя снова посмотреть на это. На потрепанную фигуру с зубастой мордой. При виде этого существа Грейси тут же накрывает самым ужасным запахом, который она когда-либо чувствовала. Как будто старое одеяло сшили из тухлого мяса. Больше никакого миндаля, лимонов и горького аромата.

Густое жужжание мух сотрясает воздух. Грейси кашляет и замечает крошечные белые штучки, которые при каждом порыве ветра падают в грязь рядом с Арчи, точно семена. Но в отличие от семян, белые штучки извиваются. Такими же личинками пользуется на рыбалке дедушка. Он хранит их в пластиковой коробке в холодильнике.

От холма доносится гул голосов, приглушенно твердящих примитивные стихи. Слова Грейси не может разобрать, а лесная дама их не повторяет. Она затихла. Птицы тоже смолкают. Грейси почти произносит «привет», чтобы никто не подскочил и не рассердился, обнаружив, что она шпионит. Ведь теперь на поляне есть двое – то ли люди, то ли нет.

Грейси не видела, как они появились, но сейчас странные создания стоят на одной ноге у огня в чашах, и это именно они с рычанием читают стихи.

Слова заставляют каждую темную впадину за пределами круга камней наполниться тишиной и превращают деревья в гранит. Как будто ничто в лесу не хочет, чтобы его заметили двое белых существ, стоящих на одной ноге.

Те замирают статуями, а потом начинают прыгать.

Травы вокруг камней принимаются тянуться вверх. Такие древние часы, которые показывают странное время – годы и годы, а не минуты или часы.

Пластинчатые тела личинок скручиваются.

У Грейси пересыхает во рту, она совсем не может его закрыть. От лица отливает вся кровь, а девочка даже не догадывается, что она такая же белая, как деревянные панели, которые вчера покрасил папа. Вот кого она сейчас хочет увидеть рядом – своего папочку. Грейси напугана, ей плохо в этом облаке из мух и вони.

Теперь белые существа идут задом наперед вокруг травянистого холмика. Они раскручивают большие каменные часы в обратную сторону, прыгают спиной вперед и выпучиваются, заметив среди зелени лицо Грейси. Арчи лает как сумасшедший и не может остановиться. Затем он рычит, и Грейси лишь дважды слышала, чтобы он зарычал: один раз – на ветеринара, и еще раз – на курьера.

Грейси не в силах шевельнуть ногой.

Белые существа могут быть призраками плохих животных. У толстяка, который упал на четвереньки и бегает внутри травяного круга, потрепанная черная голова с желтыми клыками. Он бежит задом наперед куда быстрее, чем Грейси бегает прямо. У второго существа – тощего – кости торчат, как у скелетов в могилах.

Мысли Грейси разбиваются на кусочки и разлетаются в разные стороны, будто в окно внутри ее головы попали булыжником. Остаются только глупые мысли, которые пытаются не давать ей думать о тощем, который пружинисто скачет через просеку на цыпочках спиной вперед, точно ужасная голая обезьяна с холодной кожей.

Грейси вся дрожит и не может вздохнуть, в глазах у нее мерцает, она совсем не знает, что ей делать, и тут с другой стороны смотровой щелки появляется лицо.

Наверное, пока она глядела на толстяка, тощий с черной головой перестал пятиться и подкрался к краю поляны, а теперь ухмыляется, как бы говоря: «Это бесполезно. Я вижу тебя и собираюсь добраться».

Потрепанная, покрытая клочьями облезлого меха морда. Большие белые глаза. И эти штуки у него на голове – рога? Как у быков. Таких плохих, которые гоняются за людьми по полям. Но едва Грейси переводит взгляд на бугристую морду с выпученными глазами, как та отодвигается назад. Или, может, просто исчезает.

Грейси шарахается. Опрокидывается на спину. Отбрасывает нового Уоддлса, будто это он виноват в ее падении.

Где-то позади лает и мечется из стороны в сторону Арчи. Грейси поворачивает голову и смотрит на щенка. Он глядит не на нее, а на тех двоих, которые снова бегут вокруг холма, окруженного кольцом деревьев. И кольцом камней. Бледные ноги и шлепающие ступни повернуты в неправильную сторону и шагают задом наперед, оттого и взгляд Грейси движется в неправильную сторону, даже мысли, свернувшись в круг, вертятся не туда.

Грейси закрывает глаза и с трудом встает на четвереньки, чтобы больше не видеть этих бледных. Но иногда, когда они проносятся мимо, их черные лица, должно быть, смотрят на нее сквозь прорехи в кустах. Эти существа знают, что она здесь. Грейси не хочет больше видеть их физиономии, но их видит Арчи и начинает беситься, когда у нее над головой шуршат листья и сквозь них просвечивают жуткие лица.

Открыв глаза, Грейси глядит на мокрую грязь, которая пропитала ее платье, заморозив и спереди и сзади. На земле извиваются личинки, тянутся слепыми мордочками туда, где должно быть солнце.

Арчи на животе отползает от хозяйки, больше напоминая кошку, чем собаку. Он направляется к кольцу из камней. Грейси окликнула бы его, но в ее теле не осталось воздуха. Там лишь вихрь увиденных тут ужасов – они поднимаются, опускаются, кружатся, кружатся, будто сама Грейси обходит холм и произносит имя, чтобы та леди внутри снова запела.

Девочка с трудом встает, и у нее начинает кружиться голова. Грейси кажется, что она ничего не весит и может взлететь к прибитому к дереву лису, с которого сыплются личинки. Вот его розовый язычок обвивает черные десны в ухмыляющейся пасти. Большие желтые глаза по-прежнему открыты. Рыжие лапы тонкие, словно флейты. У него белый животик. Черные мухи жужжат, вбирая запах его смерти.

Грейси уже раскрывает рот, чтобы заплакать, как страх всасывает ее огромную печаль обратно в тело, ведь белые существа, которые бегали задом наперед вокруг травянистого холма, теперь стоят на его вершине. И ведут себя очень тихо. Их взъерошенные черные головы обращены к небу. Арчи тоже там, щенок взбирается на толстяка, будто у того есть еда, и лижет под его толстыми ногами. Тощий стоит на задних лапах, а передние болтаются и подергиваются. Из его огромного рта в небо несутся всхлипы.

Голос в голове Грейси велит ей бежать.

И она бежит.

Слезы обжигают и слепят глаза. Ветви хлещут по коже. Маленькие ножки отталкиваются от земли, но им не хватает скорости.

В лесу не слышно ни звука. Все здесь закрыло уста и смежило веки.

Последний взгляд назад, чтобы убедиться, что за ней не гонятся, и Грейси видит, как тощий спрыгивает с холма и выходит из круга камней. Затем подтягивается и исчезает из виду, будто ушастая обезьяна, несущаяся через лес.

Грейси не слышит, как тощий касается ветвей, так что, возможно, он умеет летать. И девочка понимает, что, если увидит этот полет, у нее остановится сердце.

19

– Грейси! Грейси! Иди посмотреть на свои занавески. Краска высохла.

Фиона с грохотом спускается со стремянки и прислушивается, откуда в доме раздастся ответ дочки. Предвкушает быстрый топот ножек и торопливую историю о выходках Уоддлса в пустой комнате. Море слов, накрывающих друг друга потоком, от которого не вздохнуть.

Но на зов отвечает только тишина, затем внизу раздается приглушенный стук молотка Тома, давая Фионе почувствовать, что она не одна в доме.

Даже полностью отдаваясь игре, которая поглощает каждую частичку ее существа, Грейси крайне редко не уцепляется за голос окликнувшей ее матери. Фиона выходит из спальни и наклоняется над лестничным пролетом.

– Муж!

– Да! – Том отвечает из выходящей окнами в сад гостиной. Комнаты, почти законченной их предшественником. Аккуратно оштукатурив стены, тот начал загораживать окна кусками дерева, а затем повесился в холле. Всякий раз взбираясь на стремянку, Фиона думает, что он проделывал то же самое.

– Грейси с тобой внизу?

Пауза, затем:

– Я думал, она наверху.

Фиона отталкивается от перил и заглядывает в главную спальню. Пол здесь пестрит игрушками дочки. Фиона помнит, как Грейси сидела тут на корточках. Когда же это было?

– Грейси, милая? – Взгляд Фионы скользит по горе, которую дочка соорудила из жестяных банок и чехла от пыли. На вершине стоят игрушечные звери, будто обозревая свое царство. У основания располагается Стоунхендж из кубиков.

Тишина.

Снизу доносится шарканье Тома, он идет в холл. Фиона слышит, как муж зовет:

– Грейси!

Призыв, который никто не услышал и на который никто не ответил.

Фиона идет к окну. Идет, но осознает, что движется так, словно ее оглушил беспрерывный вой пожарной сигнализации.

Жадно отыскивая дочь, ее взгляд блуждает по заброшенному саду и замирает на темном провале распахнутой в ветхом заборе калитки. Черный туннель, брешь в обороне, он уводит в заросли деревьев и кустарников. Фиона думает о причале без перил, о плещущихся волнах.

– Черт!

* * *

Они не бегут, но и не идут. На полпути между дверью кухни и садовой калиткой их недолгий гнев на Грейси за то, что она снова забрела в лес, перерастает в изжогу беспокойства.

– Повешу тут замок, – обещает Том.

Их бледные лица напряжены, супруги невнятно бормочут друг другу ободряющие слова, пока шагают к деревьям. Ни один из них не обдумывает сказанное другим, поскольку каждый старается удержаться от самых ненужных в такой ситуации размышлений. А затем они одновременно останавливаются и смотрят на маленькую фигурку своей дочери, которая появляется за воротами.

Сбитые с толку, они стоят безмолвно, мысленно подбирая подходящие для расспросов слова. Но поскольку никогда прежде у их девочки не было такого выражения на лице, заминка длится недолго. И вот уже они бегут к дочке.

В начале тропинки ошеломленный взгляд Грейси скорее пустой, чем затуманенный, она совсем не ищет родителей. Словно те появились слишком поздно и случившегося уже не исправить.

20

Склонна внезапно пугаться и приходить в ужас от опасностей, которые ей почудились? Разумеется, как и любой ребенок, но на этот раз все иначе. На маленьком личике ни кровинки, необычно молчалива, а в глазах шок – это заставляет Тома опуститься на колени перед табуретом, на котором сидит Грейси. Видя дочку такой жалкой и съежившейся, он боится, что уверенность, которую она успела приобрести за четыре года жизни, рухнет за один день.

Внезапное осознание того, насколько она мала и невинна, бьет его под дых. Ее прекрасные зеленые глаза не узнают Тома, лишь глядят сквозь него и моргают, пока разум доискивается и докапывается до истины; вопросы и проблемы по-прежнему спаяны воедино.

Том не может дышать. Его тянет обнять дочку, прижать к своей груди и прогнать горе. Но Фиона ближе, а Грейси хочет к маме.

Их дочка всегда была шалуньей. Отвернешься в супермаркете, а она уже через два прохода придумывает игру в магазин с товарами с нижних полок. Едва научившаяся ходить, она убегала по траве – холодной или покрытой росой, – оставив его в парке с коляской, нагруженной сумками и медведями. Том и сейчас может увидеть ее двух– или трехлетней: похожие на игрушечные резиновые сапоги на коротких ножках выписывают круги на газоне игровой площадки под прерывистое дыхание малышки. Безрассудная и наполненная восторгом от простой радости движения, Грейси всегда топала по прямой к забитому машинами горизонту. Сколько раз ему приходилось изучать местность, отыскивая опасных собак, быстрые велосипеды, пруды, блеск битого стекла, какашки, которые прятались свернутыми змеями. И бросаться в погоню. Сегодня он даже не заметил, как она вышла из дома. Хоть мысль о том, что дочка не вернется, и не нова, смириться с этим Том не может.

– Заблудилась, орешек? Перепугалась? – Констатация очевидного только усиливает ощущение собственной бесполезности.

Плечи Фионы расслабляются от облегчения, хотя в голосе по-прежнему звучат строгие нотки:

– Что говорила мамочка, а? Насчет того, чтобы не ходить туда?

Фиона бросает острый взгляд на Тома, и тот смущенно шарахается в сторону. Он чувствует себя обманутым и внезапно отстраненным, оторванным от этих двоих, которые поддерживают его в жизни. Он затащил их в полуразрушенный дом с отвратительными соседями, непомерно далеко от школы, работы, друзей и комфорта.

Финансовые проблемы – единственное электричество, которое сейчас проходит по их нервам-проводам. Как бестолковый политик, он продал своей дочери идею жизни среди деревьев, чистого воздуха и друзей-кроликов. Том никогда раньше не жил в деревне. Что он мог об этом знать? Или вообще о чем-нибудь? Широкополосный интернет здесь едва струится, а в квартире был стремительным. Мгновенный доступ ко всему миру, к людям. Еще одно предупреждение о том, как далеко он увел свое племя от всего привычного.

– Я позову Арчи, – говорит Том.

Ему никто не отвечает.

Прижавшись к матери, Грейси наконец всхлипывает. Ее накрывает теплом и ароматами, которые были рядом от самой кроватки в роддоме и колыбельки. Всего лишь запах матери вызывает целую волну воспоминаний, и та поднимается выше плотин, возведенных дочкой за всю жизнь. Самое безопасное место – рядом с мамой.

Фиона шепчет: «Тссс…» – и целует взъерошенную макушку Грейси.

Том выходит.