Текст книги "Ожерелье времени"

Адель Туб
Ожерелье времени

© Адель Туб, текст, 2023

© Издательство «Четыре», 2023

Мысли о важном и неважном,

о вечном и проходящем.

О будущем и былом. О том,

что волновало и волнует.

Эта книга для вас!

Адель Рабинович (Адель Туб)

Член Союза Писателей Северной Америки.

Академик Международной академии развития литературы и искусства «Марли».

Лауреат международной поэтической премии «Содружество – Славянская лира» ассоциации

«Болгария – Россия – Сербия».

«Как бусинки на ожерелье времени…»

 
Как бусинки на ожерелье времени,
Моменты прошлого нанизываю в ряд,
Пусть многие давно уже утеряны,
Но есть такие, что о многом говорят.
Есть бусины, как крупные жемчужины, —
Они мгновенья вдохновения души,
А рядом мутные стекляшки обнаружены —
Мгновения предательства и лжи.
Есть бусинки, как солнечные блики,
Как сказочного счастья виражи,
А есть другие, что невзрачны и безлики,
Как колоски со скошенной межи.
Есть бирюзы нежнейшей переливы —
Мятежной юности восторженный приход.
В ней чувств волнующих и трепетных порывы
Влекли меня в ликующий полет.
И старость мудрая, и красочная зрелость
На ожерелье времени сошлись,
И это все так сохранить хотелось
На нитке с бусинами под названьем «жизнь».
И, бусины перебирая в пальцах,
Вернусь назад, в полузабытый миг,
И стану я во времени скитальцем,
И в прошлое отправлюсь напрямик.
И память мне о прожитом поведает,
Не утаив, не спрятав ничего.
Порою кажется, нас прошлое преследует,
А может – мы преследуем его?
Как бусинки на ожерелье времени,
Моменты прошлого нанизываю в ряд…
 

«За каждой фигурой есть длинные тени…»

 
За каждой фигурой есть длинные тени
Былых заблуждений, счастливых мгновений,
И множества слов, где нужнее молчанье,
И данных когда-то пустых обещаний.
Есть тени тревог, и измен, и обмана,
Предательства близких глубокая рана.
Есть тени далекой любви не забытой,
Где все уже ясно, как в книге открытой.
И есть в этой книге прекрасные строчки,
И есть запятые, вопросы и точки.
Есть тени надежд, ожиданий, разлук.
Однажды они возвращаются вдруг.
И пусть бессловесны они и беззвучны,
Но с нами они навсегда неразлучны,
И снова волнуют, и снова тревожат,
И все передумать заставят, быть может,
Все снова прочувствовать и пережить,
Но заново жизнь невозможно прожить.
И важно, вперед продолжая движенье,
Не стать своей собственной бледною тенью,
Не стать бледной тенью того, что прожито,
Того, что ушло, но, уйдя, не забыто.
И сколько судьба жизни даст продолжаться,
Пусть новые тени за нами толпятся.
 

«Миры, как кубики из самых разных слов…»

 
Миры, как кубики из самых разных слов,
Слова, как мыслей и поступков зеркала.
В них отражается и вера, и любовь,
Порок, раскаянье, борьба добра и зла.
И жизнь построила для всех зеркальный зал,
И поместила в нем этюдник для портретов,
Портрет о каждом много рассказал,
Не скрыв забытых, неудобных нам сюжетов.
Воспоминанья там мелькают, словно сны,
Как кадры черно-белого кино,
В котором то на гребне мы волны,
А то летим стремительно на дно.
То смотрим мы на все вокруг, скорбя,
То скорбь, как снег вчерашний, исчезает,
То от любви в морозы января
Подснежники внезапно расцветают.
То мы смиренны, то опять горды
И походя кого-то обижаем,
То не испытываем мы ни в ком нужды,
А то от одиночества страдаем.
Душа то радуется, то опять болит,
Вращаясь в круге вечного движенья.
А человек, как видно, состоит
Из суммы всех своих зеркальных отражений.
Нам жизнь построила для всех зеркальный зал…
 

«Есть ложка дегтя…»

 
Есть ложка дегтя
И есть ложка меда,
Есть чистый пруд,
Есть болото без брода.
Есть лютый холод,
Есть зной и жара,
Дружба и честность,
Ложь и игра,
Чувств чистота
И соблазн развлечений,
Близость без слов
И слова без значения,
Встречи без радости,
Радость без встречи —
Множество жизни противоречий.
И на различных отрывках пути
Все это нам выпадает пройти.
Нету святых и нету безгрешных.
Нету лекарств от решений поспешных,
Нет однозначных поступков бесспорных,
Только лишь белых и только лишь черных.
Плавного нет иногда перехода,
Просто меняется все, как погода.
Падаешь в пропасть, потом поднимаешься,
Плачешь, горюешь,
Потом улыбаешься.
Поздно порой иногда понимаешь,
Что ты находишь, а что ты теряешь…
Ну, а поняв, начинаешь ценить
Все, что успела нам жизнь подарить.
 

«Что могу я тебе подарить…»

 
Что могу я тебе подарить
Из того, что еще не дарила?
Чем могу, подскажи, удивить,
Если все еще не удивила?
Подарить бы тебе всю красу
Темно-синего звездного неба,
Или лучше прогулку в лесу?
Или просто любовь, где б ты не был?
Или, может, тебе подарить
Запах первой цветущей сирени,
Плеск реки, пенье звонкое птиц,
Жизнь без горя, без слез, без волнений?
Или трепет горящей свечи,
Или нежность свою и участье,
И беседу в бессонной ночи,
Или, может быть, ключик от счастья?
Там, в каморке, за старым холстом
Отыскав потаенную дверцу,
Сможем мы, позабыв обо всем,
У костра очага отогреться,
И побыть там подольше вдвоем,
На вершину мечтаний взобраться
И, осилив тяжелый подъем,
Запыхавшись, устав, не сорваться.
Я б хотела тебе подарить
Ненадолго прогулку в «обратно»,
А потом календарь сохранить
Дней и лет, что ушли безвозвратно.
 

«Зови любовь. И отзовется…»

 
Зови любовь. И отзовется
Она цветеньем ярким роз,
Водой прозрачной из колодца,
Узорным кружевом берез
И шелестом лесной осины,
Листом в затерянном пруду
И гроздью рдеющей рябины,
Цветущей яблоней в саду
И сонным утренним журчаньем
Реки, и небом в облаках,
И неосознанным желаньем,
И трепетом в твоих руках.
Везде, во всем ее приметы,
Пусть иногда и долог путь,
Она придет. Зимой ли. Летом.
Внезапно. Вдруг. Когда-нибудь.
 

«Любовь придет незваная…»

 
Любовь придет незваная,
Как нежность бесконечная,
Как счастье долгожданное,
И как молитва вечная.
Любовь, она смятенная,
Все в жизни перепутает,
Возьмет года бесценные,
Ну, а воздаст минутами,
Ну, а воздаст мгновеньями
И многими печалями,
Ну, а воздаст сомненьями
И пропастью отчаянья,
И яркими этюдами
С полотен совершенства,
Смешав палитру горечи
С палитрою блаженства.
 

«Я женою Лота застыла…»

 
Я женою Лота застыла
У дверей, когда ты ушел.
То ли слов тебе не хватило,
То ли просто ты их не нашел,
Но ничем закончилась встреча,
Что я так терпеливо ждала.
Опускался на землю вечер
И надежда моя умерла.
И душа захлебнулась болью
В ожидании новых разлук,
И глаза заструились солью,
И замкнулся давнишний круг.
Снова в прошлое я окунулась,
Оглянувшись на миг назад,
И столбом соляным очнулась,
Поплатившись за этот взгляд.
Я женою Лота застыла
У дверей, когда ты ушел…
 

«Прославленный большой художник…»

 
Прославленный большой художник,
Мужчина редкой красоты
И баловень матрон вельможных,
Был воплощением мечты…
Но, встретив юную блудницу,
Он обо всех других забыл.
Ей лишь во сне могло присниться
Все, чем её он одарил.
Поместья, платья и кареты —
Все бросил он к ее ногам,
ОН создавал ее портреты
На зависть знатных светских дам.
Она границ ни в чем не знала:
Со всеми, кто с ней рядом был,
Ему бесстыдно изменяла,
А он ее боготворил.
Она была дитя порока —
Его прекрасная модель,
Но ошибался в ней жестоко
Влюбленный страстно Рафаэль.
Он образ девственно-невинный
В своих полотнах воспевал,
Он восхищался Фарнориной,
И возносил, и ревновал.
Его Сикстинская Мадонна,
Небесный символ чистоты,
Была проста и извращенна,
Но у любви глаза слепы.
И все же, пусть непостижимо
Все это сердцу и уму,
Он вечность подарил любимой,
Она – бессмертие ему.
 

«Она была его плечом…»

Галине Разумовской, жене Асадова

 
Она была его плечом,
Его надежною опорой,
И для души его – врачом,
И собеседником, с которым
Он спорить мог и говорить,
Молчать, мечтать и удивляться,
Ее поняв, боготворить,
В ней без остатка растворяться.
Он был поэт любви, добра
И благородных чувств, и чести.
И рядом с ним была Она.
Всегда. До самой смерти – вместе.
Он был незряч – ее кумир.
Она его глазами стала.
Через его стихи весь мир
Она уже воспринимала.
И на двоих одни глаза,
Единое мировоззренье,
Одна любовь, одна слеза,
Одна печаль, одно везенье.
Но постучалась в дом беда,
Жизнь в полный мрак повергнув сразу:
Он с ней прощался навсегда,
Не увидав ее ни разу.
Она ему дарила свет,
Незримо оставаясь рядом,
И еще много долгих лет
Ей посвящал стихи Асадов.
 

«В грязи, и в дикости, и в путах нищеты…»

Первой жене Булгакова,

Татьяне Лаппо, посвящается.

 
В грязи, и в дикости, и в путах нищеты
Служил врачом в забытом Богом месте.
С ним рядом женщина его былой мечты
Жила и жертвовала всем, чтоб быть с ним вместе.
При первой операции она
Ему учебник медицинский вслух читала.
И ассистентка, и помощник, и жена
Его, как малого ребенка, опекала.
Ее святая и безмерная любовь
Все вынесла – наркотики и пьянство,
Со дна его вытаскивая вновь
С завидным и упорным постоянством.
А он забыл, что так ее любил,
Что собирался даже застрелиться,
Забот уже не замечал и не ценил,
И буйствовал без меры и границы.
Чтоб как-то жить, ему не дав пропасть,
Она водою дозы разбавляла
И все, что только удавалось ей продать,
Все, даже свадебные кольца, продавала.
Но предрекала, что придет к нему успех,
Что должен он писать, хоть понемногу,
Что пропивать талант – тяжелый грех,
Что должен он пойти другой дорогой.
Москва! Век прошлый. 21 год.
От холода им пальцы рук сводило.
Чтоб продолжать писать любимый мог,
Ему тазы с водой горячей подносила.
Когда же, наконец, добился он
И денег, и известности, и славы,
То женского вниманья марафон
Стал для него излюбленной забавой.
Потом она оставлена была,
Как вещь ненужная, и быстро позабыта.
А славу разделила с ним сполна
Другая, что назвал он Маргаритой.
Возможно, что в прекрасный идеал
Черты покинутой вложил, не сознавая.
Она бы тоже согласилась править бал
И с Сатаной, от бед его спасая.
Ведь добрым ангелом ее он называл
И знал, что будет за нее наказан.
Она, смиряя чувств своих накал,
Его не потревожила ни разу.
И, лишь увидев скорбный некролог,
Отправившись немедленно в столицу,
Узнала, что, когда он занемог,
Мечтал просить ее прощенья и проститься.
И, в руки взяв прославленный роман,
Она страницы в возбуждении листала,
И в миг оказывалась в общем прошлом,
Там, где дверь плохой квартиры узнавала,
И где соседкой Аннушка была,
Та, что потом пролила масло,
Где жизнь трудную, голодную вела,
Где счастье ей светило и погасло.
Там столько лиц знакомых, столько мест,
Что просто невозможно ошибиться.
Воспоминаний груз – нелегкий крест —
Заставил сердце учащенно биться.
Давно порвалась между ними связи нить,
И хоть любовь ее была разбита,
Возможно, что смогла его простить,
Поняв, что не была им позабыта.
 

«Пытался как-то раз…»

 
Пытался как-то раз
Ты сжечь роман свой, мастер.
Все бросить, позабыть и от себя сбежать.
Я рукопись нашла и сохранила, к счастью,
Чтобы когда-нибудь ее перечитать.
Она полна надежд и чувств полузабытых,
В ней радостей и бед и бездна, и накал,
И ад ради тебя проходит Маргарита,
И с сатаной самим согласна править бал.
И пусть она уже немного постарела,
И пусть волшебный крем морщин не может скрыть,
Но вновь ее окно открыто то и дело.
Кто в жизни раз летал – без крыл не может жить.
И солнечным лучом, и блеском звездопада
К тебе она спешит по Млечному пути.
Ты рукопись не жги.  Пожалуйста, не надо!
Попробуй уберечь, что выпало – найти.
 

«Роза прекрасная в вазе изящной стояла…»

 
Роза прекрасная в вазе изящной стояла
И лепестки, словно горькие слезы, роняла.
Срезана острым ножом для минутной услады
Чьей-то жестокой рукою, не знавшей пощады.
Только недавно она расцветать начинала
И чистотою, и свежестью всех покоряла.
Сад наполняла тончайшим своим ароматом,
Слушала пение птичек-подружек крылатых.
Каждое утро росой дождевой умывалась,
В чистой воде отраженьем своим любовалась.
Ветке зеленой свои поверяла секреты
И дифирамбы читала, что ей посвящали поэты.
Жизнь текла, как река, и легко, и беспечно,
Думалось – это блаженство продолжится вечно.
Роза – царица цветов, не простая ромашка,
Всякий, пройдя, норовит затоптать замарашку.
Розы люблю я. При этом их очень жалею.
Каждому хочется их получить к юбилею.
Роза прекрасная в вазе изящной стояла…
 

«И снова музыка звучит…»

 
И снова музыка звучит
В старинном замке Радзивиллов,
И воскрешает все, что было:
В нем жизни пульс опять стучит.
И зрителями полон зал,
И снова сцена оживает,
И слух чарует и пленяет
Высокий оперный вокал.
Стоял тот замок, как пустыня,
Разрушенный в большой войне,
Но восстановлен был княгиней
И стал прекраснее вдвойне.
Она театр возродила,
И, не жалея средств и сил,
Сама на сцену выходила,
Бывало, князь с ней выходил.
И с ними вместе слуги, дети,
Весь княжеский огромный двор.
И кажется, что стены эти
Все это помнят до сих пор.
Была княгиня поэтессой
И, тонкой обладав душой,
Писала для театра пьесы,
Писала о любви большой,
О светлых, благородных чувствах,
Незыблемости брачных уз,
О просвещеньи и искусстве,
О том, как важен их союз.
И недостатки обнажала,
Как точный, опытный хирург,
Любовь и верность прославляла —
Несвижский первый драматург.
И верится, что где-то близко
Находятся с тех давних пор
Княгиня, мудрая Франциска,
И ею просвещенный двор.
И снова музыка звучит
В старинном замке Радзивиллов…
 

«Город мой!..»

 
Город мой!
Петербург, Петроград, Ленинград…
Кто хоть раз побывал в нем,
Уже никогда не забудет
Разведенных мостов
И узоров чугунных оград,
И дворцов, сохранивших истории множества судеб,
И Невы в ореоле загадочных белых ночей,
И таинственных сфинксов,
Ее стерегущих на спусках,
Петергофских фонтанов
И стройных проспектов-лучей.
Этот город изящества,
Мир красоты и искусства.
Я надеюсь еще по любимым местам побродить,
Где знаком каждый сад, каждый двор,
Каждый дом, каждый камень.
Где мне выпало жить
И взрослеть, и дружить, и любить.
Город мой! Не порвать эту связь между нами.
 

«Город волшебства и красоты…»

 
Город волшебства и красоты,
Строгий, элегантный, совершенный,
Восхищающий и просто несравненный,
Петербург – конечно, это ты!
Город – сеть чарующих каналов,
Разведенных над рекой мостов.
Слов таких еще я не узнала,
Чтоб к тебе излить свою любовь.
Белой ночи нежное сияние
В очертании гранитных берегов
Магию таит очарования,
Замедляя темп моих шагов.
Застываю молча в изумлении
И восторга не кончается запас,
И испытываю вечное волнение,
И смотрю на все как будто в первый раз.
Ряд дворцов, к плечу плечом прильнувших стенами,
И величественных окон стройный ряд
Мысль волнуют фантастическими сценами,
Тайнами истории манят.
Дом еще один есть в этом городе.
У него обычный, скромный вид,
Но мы были в нем и счастливы, и молоды —
Это счастье старый дом хранит.
Город этот – мое ласковое детство.
Было все в нем, чем я в жизни дорожу.
Если холодно становится,
Согреться в этот город неизменно я спешу.
 

«У стены плача. Иерусалим…»

У стены плача. Иерусалим

 
Я к этим камня́м, трепеща, подхожу,
Рукой осторожно касаясь.
И Бога с надеждой беззвучно прошу,
Молясь неумело и каясь.
С Всевышним оставшись наедине,
Не вижу молящихся рядом,
И вера отцов открывается мне,
Хоть я и не знаю обрядов.
И, в теплую Стену уткнувшись лицом,
Как будто бы в ней растворяюсь,
И связь ощущаю прямую с Творцом,
И светом его наполняюсь.
Прошу я немного: себе и семье
Здоровья, любви и удачи,
И вечного мира прекрасной стране,
Что так для меня много значит.
 

«Был день холодный. Все сковал мороз…»

Моему брату, сестренке и маме,

пережившим блокаду Ленинграда

 
Был день холодный. Все сковал мороз.
И от бомбежки вылетели окна.
В руках последнюю я крошку хлеба нес,
Которая от слез моих размокла.
А бабушка лежала, не дыша,
И глаз своих совсем не открывала.
Она меня любила, малыша,
И свой паек всегда мне отдавала.
Ее проснуться долго я просил,
Но почему-то мне она не отвечала,
А я-то крошку хлебушка хранил,
Хотя кусочек ей решил отдать сначала.
Но вот не удержался, не донес,
Хотел ее порадовать немножко,
И эту крошку, как сокровище, я нес
В своих замерших и негнущихся ладошках:
Бабуля, посмотри, что я принес,
Я сам решил так,
Ведь меня ты не просила,
Ведь я большой, ведь я уже подрос
И поделиться мне с тобою хватит силы.
А скоро мама к нам с тобой придет
И принесет с Невы попить водички.
Поколет там на берегу немножко лед,
И хватит нам и маленькой сестричке.
Бабуля, хоть словечко мне скажи,
Бабуля, что меня ты не слыхала?
Согрей меня и сказку расскажи.
К тебе я заберусь под одеяло.
Но бабушка холодная была,
Не обняла меня, не улыбнулась,
И крошку хлеба так и не взяла,
И на мои слова не повернулась.
С порога мама мне сказала, возвратясь:
«Как холодно здесь, как, сынок, продрог ты».
А я лежал, за бабушку держась,
И крошку хлеба ей вложил в кармашек кофты…
 

«Горит земля и падают ракеты…»

 
Горит земля и падают ракеты,
И отовсюду слышен детский плач:
«Нам страшно, мама,
Слышишь! Мама, где ты?
Приди скорей, нас защити и спрячь.
Скажи, зачем все это происходит
И почему все изменилось так вокруг?
Мы тут одни, никто к нам не приходит,
И с нами в доме только ужас и испуг.
Давно доели мы все то, что ты сварила,
На улицу боимся выходить.
Не может быть, что ты нас разлюбила,
И что теперь нам делать, как нам быть?
Тебя не слушались, мы очень виноваты,
И, если сердишься, пожалуйста, прости,
Ведь не такие уж плохие мы ребята,
Мы будем хорошо себя вести!
Озорники мы, как и все мальчишки,
Не стоит ставить это нам в вину.
Ты обними нас, почитай нам книжку.
НО только в этот раз не про войну».
 

«Он был тщедушен и сутуловат…»

 
Он был тщедушен и сутуловат,
Ходил в смешных очках-велосипедах,
Но голос был, как громовой раскат,
И в нем звучало торжество победы.
Стал для него экзаменом отчет
«Отца народов», что, казалось, вечно длился,
А он читал, часам теряя счет,
И не запнулся, и не ошибился.
И стал с тех пор он рупором страны,
И тот, кто его слышал, не забудет,
Как ждали сводок все с фронтов войны,
Насколько важно это было людям.
И в малых селах, и в огромных городах,
Ему везде внимали напряженно,
И отступали и уныние, и страх,
Даря надежду матерям и женам.
И, личным объявив его врагом,
Сам Гитлер за него назначил цену
И обещал: «Когда в Москву войдем,
Повесим Левитана непременно».
В душе лелеял вожделенный план:
Что о блистательной победе рейха
Объявит миру пленный Левитан,
Что подчеркнет значение успеха.
А в сорок первом, в ноябре, парад прошел
И вызвал в фюрере неистовую ярость.
Он приказал бомбить радиодом,
Чтоб и следа от Левитана не осталось.
И доложили: «Левитан убит».
Но вновь в эфир ворвался мощный голос
И повторял, что будет враг разбит!!!
Страна сражалась насмерть и боролась.
Он освещал события войны
В дни радости и в дни большой печали.
Он никогда не будет позабыт,
А вот в лицо его не узнавали.
Он был тщедушен и сутуловат,
Ходил в смешных очках-велосипедах,
А голос, как тревожащий набат,
Стал символом эпохи и победы.
 

«Серый дождь бьет струями по лужам…»

 
Серый дождь бьет струями по лужам,
Тучи делятся с дождем потоком слез.
Гром гремит, и им весь мир разбужен,
Вспышки молний, как посланники угроз.
Все сильнее дождь стучит по крышам,
И надежду у меня крадет
Он на то, что ты меня услышишь,
Что растопишь между нами лед.
Ветер тучи в клочья раздирает,
Рвется в окна, сумраком дыша,
И ему навстречу, замирая,
Тянется озябшая душа.
Тучи выплеснут досаду, гнев и ярость,
Разбегутся и растают в небесах,
И исчезнет все, что показалось
В непогоды прожитых часах.
 

«Шорохи ночи́ в тягучем зное лета…»

 
Шорохи ночи́ в тягучем зное лета,
Шепот ветра, говорящего с листвой,
Небо в звездный свой наряд одето,
Встречи ждет с красавицей луной.
А она таинственным сияньем
Льет на землю серебристый свет,
Сохраняя тайны мирозданья
Много долгих миллионов лет.
И загадочностью ночи город дышит,
Наслаждаясь долгожданной тишиной.
Тишину, как музыку, он слышит,
Издаваемую трепетной струной.
В закоулках своего воображенья
По затихшему я городу брожу,
Но шагов твоих ответное движенье
Пульсом чувствуя, тебя не нахожу.
Шорохи ночи́ в тягучем зное лета…
 

«Осень нам приносит увяданье…»

 
Осень нам приносит увяданье
И сбивает с молодости спесь.
Есть и в ней свое очарованье:
Красок, чувств и ощущений смесь.
Мысли в дымке легкого тумана
Проплывают, словно миражи,
Красотой манящие обманной,
Патокой с налетом тонкой лжи.
Солнца луч, что рвется на свободу
Из прорехи туч и облаков,
Обольстив минутным блеском воду,
Скованную цепью берегов.
Листья, отдающиеся ветру,
Подарившие ему окраски медь,
Падают, не пролетев и метра,
А мечтали с ним кружить, порхать, лететь.
Шелестят под чьими-то ногами,
Шепчут что-то, о судьбе своей грустя,
И деревья оголенными ветвями
Провожают их симфонией дождя.
А потом весна вернется снова,
Будет все цвести и зеленеть,
И, забыв об опыте былого,
Радостно капель начнет звенеть.
 

«Ты звал меня улыбкою и взглядом…»

 
Ты звал меня улыбкою и взглядом,
Ты обнимал меня, ты был со мною рядом.
И счастье близости твоей ко мне вернулось.
Я удивилась, растерялась… и проснулась.
Но этот сон порой вдруг начал возвращаться.
Наверное, со мной ты не хотел прощаться.
Наверное, по мне душа твоя томилась,
И, может быть, и я тебе ночами снилась.
 

«Алый цветок в смоляных волосах…»

 
Алый цветок в смоляных волосах,
Шепот бессвязных речей.
Слезы восторга в счастливых глазах,
Смена бессонных ночей.
Имя, что рвется из сомкнутых уст,
Словно пронзительный звук,
И поцелуев дурманящий вкус,
Взлет обнимающих рук.
Где это время? Теперь тишина
Все заполняет вокруг.
Вянет забытый цветок у окна
И не воротится друг.