Текст книги "Джокер"

Глава 6

– Да как ты вообще мог это допустить! – всегда такой спокойный Хейнтайлль был вне себя от ярости. А вот Эдаттсани, напротив своего обыкновения, совершенно не выражал пока своих чувств. Он стоял чуть в стороне, улыбаясь. И улыбка эта была такой, что, будь на месте Альтисты кто другой – испугался бы насмерть. Но Альтисту не так легко было напугать. И вовсе не потому, что он был таким уж смельчаком… а потому, что он поболе других был нужен Ордену. И самое главное – он знал, насколько он нужен и важен. Ему прощалось многое. Даже слишком многое, – как считали старшие члены Ордена. Но Альтисте было всё равно. В любом случае он вовсе не собирался становиться серьезнее. Вот и сейчас приходилось сидеть и выслушивать, как его честят. Не в первый раз, но всё равно неприятно, конечно.

– Хейнт прав, – заявила присутствовавшая здесь невысокая черноволосая женщина. Она была закутана в одежды из черного и золотого – форма высших магистров Ордена. – Он столько времени потратил на…

– Да не потратил он ничего! – не выдержал Альтиста. – Ведь последний Джокер появился недавно. А что касается предыдущих, то тут…

– Помолчи, Альт! – строго сказала женщина. – Укроти язык, пока не сболтнул того, о чём можешь пожалеть!

Альтиста вздохнул. Но замолчал. А Хейнтайлль продолжил, воспользовавшись его недолгим, – он точно знал – недолгим, – смущением.

– Ты совершенно не понимаешь, что случилось, да? У нас был в руках Джокер! И возможность привлечь его на свою сторону! А что теперь? Как ты думаешь, кто её вытащил оттуда? И что теперь ей наговорят в Сопротивлении!? И всё из-за того, что ты играешься в…

– Я не виноват, что я так хорошо воплощаюсь! – воскликнул Альтиста. – Я настоящий артист, и если я воплощаюсь, то полностью – и внешне и внутренне! Это только у вас – разум старца в трёхлетнем ребёнке. Даже смотреть противно! Вы просто не понимаете высокого искусства воплощения. А ведь наши предки поистине считали это искусством. Даже в Орто-меренкг говорится, что изначально наши предки стали воплощаться в материальные тела ради красоты искусства, и только потом открыли, что это может быть…

Тут Альтиста резко закрыл рот, так, что зубы друг о друга стукнули. А всё потому, что буквально наткнулся на холодный… да что там холодный – ледяной взгляд Хейнтайлля. Хейнтайлль удовлетворительно кивнул и отвёл взгляд. Альтиста тут же закончил фразу:

– Полезно и для чего другого.

Хейнтайлль то ли застонал, то ли просто заскрипел зубами. Эдаттсани, до того молчавший, искривил свою улыбку ещё больше и спросил:

– Может, всё-таки, чуть-чуть по особо чувствительным местам. Или не чуть-чуть? Для профилактики. Раз уж он так хорошо воплощается? – тут Эдаттсани плотоядно ухмыльнулся и пристально посмотрел на Альтисту. Уж на что тот был пофигистично настроен, но и то неосознанно вздрогнул. Он видел, как Эдаттсани ведёт допрос, и видел, как он наказывает. Два раза видел. Ему хватило. Но тут же Альтиста вновь постарался принять свой обычный спокойный вид. И совершенно успокоился, когда услышал ответ Хейнтайлля.

– Успокойся, Эдаттс. Может, потом.

– Ты это уже пятый раз говоришь, – проворчал Эдаттсани, – а если бы ещё давно…

– Может, у нас и не было бы таких проблем сейчас, – поддержала женщина, – Ты прав, конечно, но…

Что «но» – она и сама не могла бы объяснить. Но… всё действительно так и было. Альтисте многое спускалось с рук.

– Но почему именно тогда ты выбрал такой вид? – в голосе Хейнтайлля появились даже умоляющие нотки. – Почему именно сегодня. Ведь ты знал, кто у нас в гостях!

– Она пришла позже, чем я воплотился.

– Ты мог бы развоплотиться! – сказала женщина строго.

– Но это… было бы неправильно, – пробормотал Альтиста.

– Почему? Или скажешь, что ты не можешь сбросить оковы маски?

Альтиста фыркнул. Сбросить оковы маски, выйти из роли – Альтиста ненавидел эти пафосные фразы. По сути они означали только одно: когда кто-то из них воплощался в тяжёлое физическое тело, то он словно разделялся психически на две части. Одна из частей воспринимала психику того существа, которому надо соответствовать по воплощению. Согласно возрасту или полу. Эта часть была на виду. Её использовали для жизни и общения с окружающим. Вторая часть оставалась всегда в тени сознания. Она воплощала в себе истинную сущность и память о том, кем является воплощённое существо. Память о ней всегда была с первой частью сознания. И при необходимости, угрозе или невозможности дальше действовать с помощью психических характеристик первой части, существо вновь могло стать цельным и независимым от воплощённого тела. Правда, многие из них не шли на такие сложности, а попросту оставляли при воплощении разум целым. Ну, практически. Всё равно выбранные пол и возраст чуть влияли на сознание. А некоторые не меняли воплощенные тела десятилетиями. Альтиста был иного мнения. Он любил менять тела и маски. И считал, что во всех должен действовать как артист, чьё высшее искусство – всегда играть, находясь в роли. Но только как это объяснить остальным… вон как они на него смотрят! Так и съедят. И Альтиста выбросил свой козырь.

– И вообще, почему она начала путешествовать по замку? К тому же – была напугана. И хотела сбежать.

– Ты не говорил этого, – заметил Хейнтайлль.

– Ну да, она была напугана. Тогда, со стороны пяти физических лет, я не заметил этого. А если и заметил… в общем, не обратил внимания. Но теперь вспоминаю.

– Это интересно, – сказал Хейнтайлль. – Но что могло с ней случиться? Она была совершенно спокойна, когда мы ужинали. Мне даже показалось…

– Что она влюбилась в тебя, да? Так это тебе всегда кажется, – съехидничал Альтиста.

– Вообще-то, это «кажется» всегда оказывается правдой, – вновь заворчал Эдаттсани.

– Ты что, завидуешь? В самом деле? – спросил Альтиста.

– Хватит! – женщина прекратила едва начавшуюся ссору. Она закатила глаза.

– Ладно, – сказал ничуть не смутившийся Хейнтайлль, – я посмотрю, что там не так в башнях для гостей.

– Ты думаешь, там кто-то есть? Кто? И почему мы не почувствовали? – спросил Эдаттсани.

– Ничего нельзя исключать, – пожал плечами Хейнтайлль. – И не стоит считать себя слишком уж… – он развёл руками.

– Суперскими? – ввернул подцепленное недавно от людей словечко Альтиста.

Хейнтайлль вздохнул. Он хотел было прочитать Альтисте уже досконально известную тому речь о чистоте слов, но удержался. Какой толк?

– Я сегодня же займусь этим, – Хейнтайлль нехотя встал.

– А что с Джокером? – спросила женщина.

– Попытаемся найти её. Всё же она должна будет выйти в контролируемые территории города.

– И всё же, нужно найти их базу. Мы так долго говорим, что Сопротивление полные идиоты… и никак не можем не то, что поймать, а даже найти хоть одну базу этих идиотов. Странно, правда? – весело спросил Альтиста.

– И всё же, может, стоит… почувствительнее, – пробормотал Эдаттсани. И его ухмылка вновь стала плотоядной. Альтиста не стал дожидаться, что ответят остальные, и тихо-тихо, как-то боком вышел из комнаты.

– Можешь бежать, – вслед ему полетел уж совсем насмешливый голос Эдаттсани, – а я всё же на ближайшем совете буду настаивать на твоём наказании. Пока ещё что-то не произошло по твоей вине. Артист хренов!

– Эдаттсани! – строго сказала женщина.

– И не просите меня больше! Я считаю, что это необходимо! – заявил Эдаттсани.

– Возможно, он прав, – вздохнул Хейнтайлль, – хотя мне тоже не очень нравится эта идея.

– Предатели! – Альтиста, который никуда не ушёл, а подслушивал за дверью, не поленился опять войти в комнату и разыграть чувство оскорблённого достоинства.

– Да, да. И ты больше с нами не играешь, – фыркнул Хейнтайлль.

Альтиста обернулся и вышел из комнаты. Настроение у него резко стало вовсе не радужным. Слишком хорошо он знал Эдаттсани. И остальных членов совета. Но неужели Хейнтайлль тоже будет голосовать за идею Эдаттсани? Что же, гении никогда не признаются, но подвергаются гонениям. Эта мысль, подцепленная Альтистой от людей, на этот раз почему-то не успокоила его. Оставалось только надеяться, что к совету Эдаттсани немного охладеет от гнева. С ним это часто бывает. Если сразу не убил, то, возможно, поразмыслив, убивать не станет. В отличие от того же Хейнтайлля, которого совершенно невозможно сбить с толку или умолить, если он принял решение. Альтиста всё время подкалывал его фразой, которую услышал в одной из человеческих песен: «Если я чего решил – выпью обязательно».

Проснувшись, Старрайзе удивилась темноте в помещении. И только через некоторое время она поняла, что темноту создают наглухо закрытые шторы. Девушка соскочила с постели и подбежала к окну. Резким движением раздвинула шторы, вторым, не менее резким движением, открыла окно, впустив свежий воздух. Неизвестно почему, но Старрайзе ждала, что база Сопротивления находится где-то под землёй, где никто даже предположить не может её местонахождение. Но база находилась где-то в природе, на холме, где с одной стороны был лес, а с другой – поля. Где-то вдалеке виднелась лента реки. Воздух был чистым и свежим. Вообще-то Старрайзе никогда не испытывала особого пиетета по отношению к природе. Никогда не любила отдыхать дикарём, да и пейзажи природы её как-то не особо вдохновляли. Разве что горы… иногда. Но сейчас она по полной программе оценила свежий воздух и вид из окна на верхнем этаже. Старрайзе вдохнула воздух, который принёс запахи неизвестных цветов. В этот самый момент дверь отворилась, и Старрайзе, вспомнив о том, что на ней нет даже ночной рубашки, со всей скоростью метнулась на кровать и нырнула под одеяло.

– Ты уже встала? – вопрос был задан девичьим голосом. И таким нежным, что Старрайзе стало стыдно обманывать его обладательницу, и она высунулась из-под одеяла. Как она и ожидала, говорила девушка, совсем молоденькая.

– Я принесла вам одежду. Циатра ждёт вас за обедом.

Девушка подошла к двери, но на пороге остановилась.

– Ах, да, там, за ширмой, ванная.

Приводя себя в порядок, Старрайзе думала. Она хотела порасспрашивать Циатру ещё в машине, но внезапно неизвестно откуда взявшаяся усталость навалилась на неё мягкой, но тяжёлой подушкой, и она заснула в машине. А её, значит, перенесли сюда, раздели, уложили на кровать. А теперь… сколько сейчас времени, сколько она спала? Сколько вообще они ехали, и где находится это здание? Старрайзе быстро привела себя в порядок и вышла за дверь. Ей не терпелось задать вопросы и получить ответы. Но, выйдя из комнаты, она совсем растерялась. Коридор уходил вдаль и расходился, как лабиринт. И куда идти? К счастью, из-за ближайшего поворота вынырнула прежняя девушка и весело сказала:

– Вы уже готовы? Тогда пойдёмте, я вас провожу.

Они шли по коридорам, а Старрайзе вспоминала, что ей раньше говорила Вера о пиках. Их дар – всякие штуки связанные с разумом: телепатия, гипноз и прочее. Старрайзе поёжилась. Не попала ли она из огня в полымя? Но думать было уже некогда, так как девушка открыла перед ней массивные деревянные двери с резьбой в виде цветочного орнамента. Дверь вела в большую светлую комнату, посреди которой за накрытым столом сидел Циатра. Теперь она могла получше рассмотреть его. Судя по первому взгляду, Циатре было не больше тридцати пяти. Его черты лица были не так совершенны, как у Хейнтайлля, не так изящны. Да и морщинки у глаз уже собрались. И всё же что-то привлекало в этих, немного крупных и неправильных чертах. Циатра был одет совсем просто. Чёрные брюки, чёрная рубашка. Сильные мускулистые руки спокойно сложены на коленях. Он смотрел в зажженный камин, а потом, когда девушка подошла, посмотрел на неё и улыбнулся. «Ну, прямо дежа вю», – подумала Старрайзе и, конечно, настроения ей эта мысль не прибавила. В любом случае, дороги назад не было. Она прошла вперёд и скромно уселась на краешек стула. Только тут она заметила, что еда приготовлена только для неё одной.

– Сейчас не время ни дня обеда, ни для ужина, – сказал Циатра, видимо, прочитав недоумение на её лице. – Но, поскольку вы проголодались…

– Откуда вы знаете? – спросила Старрайзе, заметив про себя, что действительно хочет есть.

– Мне пришлось усыпить вас, а после такого сна все хотят есть, – совершенно спокойно сказал Циатра.

– Вы меня усыпили? – Старрайзе отставила тарелку и посмотрела на Циатру как ей казалось, осуждающе-грозным взглядом. То ли взгляд получился не слишком осуждающим, то ли вообще не грозным, но Циатру это нисколько не смутило.

– Просто, это был самый лучший способ спокойно переправить вас к нам. Пока вы были в гипнотическом сне, никто из Ордена не мог заметить вас.

– Вот это интересно, – Старрайзе решила сделать вид, что довольна объяснением. Вовсе не потому, что на самом деле была довольна, а потому, что сейчас, кажется, у неё появился шанс узнать ответы на более интересные вопросы. – Кто они такие, этот Орден?

– Они не люди.

– Это я поняла уже, – хмыкнула Старрайзе, вспомнив туман, из которого создавалось новое тело Альтисты. – Но кто же они тогда?

– Мы не знаем, – Циатра развёл руками, – но мы знаем, что они приняли непосредственное участие в этом мире. И в некоторых других мирах нереала. Так мы называем миры… возможно, они приняли участие в создании всех этих миров.

– Я поняла. Но если Орден создал эти миры и устроил в них всё. В общем, неплохо устроил, как мне говорили…

– Махи тебе говорили?

– Кто?

– Махи. Так мы называем тех, кто, попадая в этот мир или другой мир, и просыпаясь, совершенно всем доволен. И живёт тут одним днём, используя миры, как площадку для игр. И ни о чём не задумываясь.

– А что в этом плохого? – спросила Старрайзе с вызовом.

– Ровным счетом ничего, – пожал плечами Циатра, – кроме того, что это весьма детская позиция.

– Да? И какую же позицию предлагаете вы?

– Во-первых, мы предлагаем, – Циатра сделал упор именно на последнем слове, – мы предлагаем отказаться от позиции стада овец. Знаешь, овцы в сущности неплохо живут… они пасутся на свежей травке. Их защищают от волков, только что родившихся ягнят могут на время взять в дом. Но у овец есть хозяин. И если этот хозяин захочет шашлык… то он получает шашлык. Или шубу из шкуры. При этом мнение овцы, конечно, не спрашивается. Их мнение никого не интересует. Понимаешь, о чём я?

Старрайзе хмыкнула. Да, недовольные режимом встречаются везде. Но стоит ли им доверять? Она была уверена, что Орден рассказал бы много чего интересного про Сопротивление. В любом случае, верить она не спешила.

– А вы хотите сами стать хозяевами… овец? – невинно спросила девушка.

Но оказалось, Циатру не так уж легко поймать. Он улыбнулся.

– В любом случае, лучше мы, чем какие-то потусторонние твари?

– Чем же?

– Мы – люди. А людьми должны править только люди.

– Да, у них охрененно получается, – съязвила Старрайзе.

– Я бы не стал делать поспешных выводов. Откуда вам известно, что в реальном мире людьми правят… люди?

«Прямо передача „Тайны мира с Анной Чапман“», – подумала Старрайзе.

– Но я, в общем, не говорил, что мы хотим править. Мы просто не хотим, чтобы нас пасли… и иногда ели. Это не очень приятно. Живёшь и живёшь. И вдруг – тебя режут и едят.

– И самое главное, не свои же братья люди, – не смогла сдержаться, чтобы не поддакнуть Старрайзе.

Циатра вздохнул.

– То есть, если я скажу, что мы просто хотим свободы для людей, вы мне не очень поверите.

– Нет. Не очень…

– Ладно. Оставим. А что если я скажу, что мы не хотим допустить Орден в другие миры? Ведь там они тоже попытаются править.

– Это интересно… и как же они могут проникнуть в эти миры? А главное – как вы можете попытаться им помешать?

– Проникнуть они могут попытаться с помощью Джокеров. Только Джокер может дать своему избраннику способность протащить в другой мир ещё кого-то, кого в том мире до этого не было. А помешать им… помешать им можно, только не позволив найти и захватить носителей этих карт. Кстати. Они уже пытались это сделать. В результате несколько Джокеров погибло. Мы не знаем, как это произошло и почему. Или Джокеры отказывались с ними работать и были запытаны до смерти… Или просто фокус не удался. Всё, что мы можем – это хранить найденного Джокера от Ордена.

Старрайзе содрогнулась. Она вспомнила девушку-привидение, явление которой и послужило толчком к её побегу из замка Ордена. Она отставила тарелку и, подняв глаза на Циатру, тихо спросила:

– Я влипла, да?

– Вы удивительно точно описали свою ситуацию. И очень лаконично.

Когда Циатра встал и поклонился ей, не убирая с лица улыбки, Старрайзе почувствовала, что сейчас больше всего хочет заехать по этой самой улыбке. Но сдержалась.

Чёрный волк в минуту взлетел на высокий холм. Он повёл лобастой головой и принюхался к воздуху. Потом поднял вверх голову и завыл. Это был большой волк с мощными челюстями и не знающими устали ногами. А ещё с разумом. Конечно, мозг волка чуть портил психику существа, создавшего это тело точно так же, как другие шьют одежду. Но… Хейнтайллю даже нравилось ощущать не свойственные ему в другом обличье чувства. Ярость, гнев, подчас – желание вцепиться кому-нибудь в глотку и рвать, рвать… иначе зачем такие шикарные челюсти? Вот и сейчас гнев ослеплял. И попадись кто Хейнтайллю, он бы вцепился в горло, не задумываясь. Он вновь склонил голову набок и снова принюхался. Когда он искал что-то, он часто совершал это движение, подсмотренное им у хищников. Хотя, конечно, то чувство, которое помогало Хейнтайллю находить что-то, не имело никакого отношения к обонянию. Он фыркнул, буквально выплёвывая свежий ночной воздух. Отсюда, с холма, он видел город. Один из городов мира, который когда-то создал с братьями. Были ещё города, они тянулись по всему континенту от южного Реетта, до северного, покрытого снегами Льятта. От западного Праги, до восточного Артариссы. А дальше… дальше тоже была земля, которая постепенно сходила на нет, уходила в пустоту межвременья и междумирья, словно в молоко. И были ещё миры. Такие же, как этот. Созданные их волей. Но откуда пришёл их народ? Почему начал строить миры? Зачем открыл их для этих смешных существ, вынужденных жить в одной и той же плоти? И главное – почему они не могут покинуть эти миры? Ведь были они где-то раньше? Как умудрились они создать ловушку и захлопнуть дверь, оставив в плену самих себя? Никто не знал на это ответы. Всё, что у них было – это память о том, как они проснулись здесь. И отголоски памяти о том, что когда-то, давным-давно, они были где-то ещё. И тогда они были свободны. И не боялись того, что практически иллюзорные, созданные ими миры рухнут в одночасье, утонут в молоке безвременья, и увлекут своих создателей за собой. А может, над ними подшутили другие существа? Те, которые настолько же выше их, насколько они выше людей? Хейнтайлль не знал этого. Сейчас он смотрел на город в огнях. И его пробирало зло. Эти создания там, внизу – по большинству тупое стадо. Они только и умеют, что жрать и пить. Спариваться и драться друг с другом. Каждый из них, даже практически каждый из проснувшихся, воспринимает здесь всё как должное. Как некий бонус или приз непонятно за что. Хотя бы подумали, за что им приз давать! А ведь если миры умрут, то с этими… ничего с ними не сделается. Нет, конечно, можно по-настоящему убить любого из этих людишек, но даже на одну такую смерть требовалось потратить слишком много силы. Так что, рухни этот мир – с людьми ничего не станется, просто вся их жизнь будет проходить отныне в других мирах. А об этом они даже и не вспомнят… возможно. Хейнтайллю было сложно. Но он, верный себе, всё же признавал, что завидует этим созданиям. Они вызывали у него брезгливость, злость… и зависть. Волк потянулся до хруста в костях. Сегодня он опять он не смог ничего найти. Он искал… среди всех проснувшихся карт он пытался найти те немногие, редкие искорки, которые взял под своё покровительство Джокер. Когда-то он сам пытался вступить в контакт с этим загадочным существом, но Джокер, явившись на встречу, только рассмеялся Хейнтайллю в лицо. Он вовсе не собирался спасать ни его самого, ни его соотечественников. Даже нет. Не так. Джокер заявил, что если хотя бы один его избранник решит помочь Ордену, то он тоже станет на его сторону. И ведь пару раз Хейнтайллю удалось найти редчайших избранников своевольного Шута. Но… каждый раз всё срывалось. В последний раз, когда… ох, Хейнтайлль даже вспоминать об этом не хотел – так всё тогда получилось неудачно. И вот теперь он нашёл ещё одну искру… и что? Из-за того, что Альтисте захотелось поиграть в детей, эта искра утрачена! И сейчас она с Сопротивлением. Сопротивление вызывало злость Хейнтайлля. Но и уважение. Эти существа в отличие от многих других не приняли всё как должное. Они начали задавать вопросы. И находить ответы. И пытаться заставить окружающее плясать под свою дудку. Да. Они, по крайней мере, вызывали уважение. Но… Хейнтайлль поднял голову и ещё раз завыл. Он чувствовал их. Конечно, чувствовал. Но найти не мог. Неужели их магия настолько сильна? А он и не предполагал раньше. Хейнтайлль ещё раз прислушался-принюхался к воздуху. Его обострённые донельзя чувства молчали сейчас. И наконец, он исчез с холма, лишь махнув на прощание хвостом.

Старрайзе жила в доме Сопротивления. Если жилище Ордена напоминало дворец, сочетающий в себе несколько стилей, то место жительства Сопротивления было классическим средневековым замком по виду. Даже окна, которые были достаточно высокими, виделись только изнутри. Снаружи они выглядели как часть стены. Для того чтобы не нарушить гармонию «мрачного средневековья» – высокий каменный замок и маленькие окна бойницы. Впрочем, внутри присутствовал комфорт, который, конечно же, и не снился средневековому замку. Да и сам камень стен… Старрайзе не была уверена, что это камень. Хотя… кто знает. Старрайзе поначалу удивлялась – ведь замок находился прямо под носом Ордена. Не заметить его… тут даже слепоты не хватит. Но Циатра объяснил ей, что замок защищён магией.

– Незнающий может пройти эту долину вдоль и поперёк, прочесать каждый кустик, землю перелопатить, но не наткнётся на замок. Потому что сам замок лежит… как бы это сказать… вот представь складку на ткани. Вот в такой складке, – только складке пространства, – и лежит наш замок.

Не сказать, чтобы Старрайзе всё поняла, но уверилась, что тут она и правда в безопасности от Ордена. Уж если до сих пор не нашли эту каменную махину… только, правда, Старрайзе вовсе не чувствовала себя в безопасности от Сопротивления. Но тут уж ничего не поделаешь. Пока девушка решила жить здесь. По крайней мере, никто её никуда не призывал, автомат в руки не давал… и даже не рассказывал ещё раз о том, какие плохие ребята в Ордене сидят, ай-яй-яй вообще. К тому же, к приятному удивлению Старрайзе, в Сопротивлении обнаружилось не так уж много фанатиков, как она ожидала вначале. Хотя, фанатики, безусловно, были и здесь. Старрайзе обживалась в замке и дивилась на его убранство. Золото, серебро, драгоценности повсюду. В общем, пафоса было даже больше, чем в жилище Ордена. И это настораживало. Циатра, однажды заметив, как Старрайзе с полуулыбкой осматривает колонны центрального зала, инкрустированные драгоценными и полудрагоценными камнями, сказал:

– Ну да, не спорю. Роскошь. И даже пошлая… местами. Но с другой стороны – а почему бы и нет? Если есть возможность. Поверь, леди Джокер, мы вовсе никого не убиваем, не воруем, и не… как там это говорилось в вашей стране раньше… не эксплуатируем.

Слово прозвучало странным огрызком чего-то чужого. Уже не в первый раз Старрайзе замечала, что слова, сказанные на русском, – она была уверена в этом, – пусть и сказанные без малейшего акцента, звучат тут подчас как что-то, совершенно не вписывающееся в строй предложения. При этом она вовсе не могла поверить в давние слова Веры о том, что тут говорят на каком-то другом языке. Даже после того, как, перезнакомившись со многими в Сопротивлении, узнала, что тут находятся люди из разных стран. Вот и сейчас… правда, нужно признать, что эксплуатация – действительно слово не от мира сего. Старрайзе попыталась придать своему лицу более привычное выражение и стёрла с него ухмылку.

– Мне всё равно, – сказала она как можно отрешённее.

Циатра только головой покачал.

– Ты не доверяешь нам, это правильно. Хотя и печально для нас. Но это не значит, что ты не можешь учиться. Как раз сейчас Тиара ждёт тебя на урок.

Старрайзе кивнула и заспешила по коридору в одну из башен, где обычно занималась с Тиарой – одной из помощниц Циатры.

Старрайзе действительно училась. Училась управляться своими способностями, которые стали появляться и расти, как грибы после дождя. Правда это, как и в случае с рисованием, было похоже на воспоминание. Иногда Старрайзе казалось, что вот-вот – и она вспомнит: когда именно она это умела. Умела чувствовать настроение и настрой других, умела отличать правду ото лжи, умела хоть чуть, а всё же влиять на окружающих. Тиара вовсе не удивилась, когда девушка однажды рассказала ей о своих чувствах.

– Во-первых, карты выбирают нас не просто так. И все их «дары» которые они дают, всё это в нас уже есть. Карта лишь помогает нам раскрыть потенциал. Мало того – иногда в детстве мы уже владеем этими способностями, но забываем их. Если, конечно, рядом с нами не находиться кто-то, кто замечает и понимает. И старается развить.

Старрайзе кивнула. Но от понимания того, что она сейчас «делает то, что должна делать», легче не становилось. Иногда она чувствовала, что буквально тонет в чужих эмоциях, и начинала захлёбываться. Даже физически дыхание перекрывало. Тогда девушка бежала в лес или на луг. Или в свою комнату. Она быстро узнала, что всё – предметы, сделанные людьми, деревья камни, ветер и вода, дождь и самая маленькая травинка – тоже имеют свои чувства. И она их тоже ощущала. Но чувства всех, кто – как она ещё недавно искренне считала – не обладает не то, что разумом, но даже жизнью, все их чувства были другими. Они были… как-то упорядоченнее, даже сильные чувства. Плавать по их волнам было легче. Это была не бурная ледяная речка и даже не штормящий океан. Это было Мёртвое море, в котором не надо прилагать усилий, чтобы не утонуть. Вода сама тебя поддерживает. Иногда ей очень помогало рисование. Выплеснув на холст очередную порцию наводнивших её чувств, чужих и своих, она ненадолго словно опустошала от них свою душу, что приносило облегчение. Словно сваливался тяжёлый камень. Нет, даже горсть камней.

Удивили её и чувства животных. Более резкие и острые, чем у людей, они виделись то более ярко, – гораздо ярче, то совсем уж тускло. Середины, которая в основном и была в людях, в животных не было.

– Подожди. Скоро я научу тебя переносить часть души в животное, и тогда ты сама сможешь видеть, чувствовать, как зверь или птица.

– А… это…

– Не опасно. Если постепенно. И под руководством сначала. Вот если сама начнёшь пробовать, то я не ручаюсь, что там же и не останешься. Просто сольёшься с разумом животного.

– Что же тогда с моим телом будет?

– Может, умрёт. А может, впадёт в кому.

В общем, Старрайзе и боялась этого «момента воплощения», и ждала его. Ведь правда – интересно почувствовать, что ощущает птица в полёте? Рыба в реке? Охотящийся волк?

Как и в реальности, Старрайзе сразу же привлекла внимание противоположного пола. Она никому ещё не сказала «да», но внимание это ей было приятно, и она всячески авансировала его. Пока Тиара не решилась с ней серьёзно поговорить.

– Тебе это нравится?

– Что?

– Такая настойчивость наших парней?

– А почему бы и нет? – Старрайзе сразу пошла в атаку. Тиара ей завидует? Ну и пусть делает это молча.

– Я всего лишь хочу сказать тебе… предупредить, – покачала головой Тиара, – ты – Джокер.

– Ну и что? – Старрайзе всё ещё смотрела на Тиару недоверчиво, хотя и понимала уже, куда та клонит.

– Джокер отличается многими качествами. И это же отличие он передаёт своим избранникам. Как и каждая карта. Вот это, кстати, настоящий дар. Но нужно понимать, что…

– Что это ненастоящее?

– Как сказать. Джокер, он привлекателен, правда? Ты… когда ты с ним встретилась… ты ведь захотела его?

– Откуда ты… – Старрайзе никому не рассказывала о своих встречах с Джокером. Предполагалось, что для всех, кроме избранников Джокера, это вообще тайна.

– У меня близкая подруга – леди Джокер. Была, – по лицу Тиары скользнула тень боли. Но офицер быстро пришла в себя.

– Так ты хотела его.

«И сейчас хочу», – подумала Старрайзе, но вслух только промямлила:

– Ну… он принял вид такого парня…

Тиара хмыкнула и махнула рукой:

– Он мог бы принять вид столетнего старца с дряблой кожей, трясущимися руками и шрамами по всему лицу – ты бы хотела его не меньше.

Старрайзе вздохнула.

– Ты считаешь, что это ненастоящее, – повторила она свою прежнюю фразу.

– Настоящее. Желание тебя – настоящее. Они хотят тебя. Но не путай это с чем-то большим. Над любовью ни одна карта не властна. Даже Джокер. А главное – свои чувства тоже не путай.

И Тиара оставила ошеломлённую Старрайзе одну. А после этого больше никогда ни о чём подобном разговора не заводила. Правда, и сама Старрайзе начала по другому относиться к сыпавшимся на неё знакам внимания. «То есть, даже если меня полюбят, то я ничего не пойму – правда это или нет. Ну и сволочь ты, Джокер!» Джокер, кстати, больше не появлялся, да она пока и не звала.

Так шло какое-то время. Сколько – Старрайзе не смогла бы сказать. Совершенно утратила чувство времени. Пока однажды девушка не пошла в лес. А вернувшись, не обнаружила вместо замка развалины. И совершенно другую траву И… что-то знакомое. «Это не замок! – пронзила мысль. – Это город. Я попала в другой мир!» Она вспомнила, что, впервые оказавшись в городе, ненадолго попала сюда. Но там был ещё и рыцарь. На этот раз всё повторилось до мельчайших подробностей. И она опять увидела скачущего на неё рыцаря. Тот резко осадил лошадь прямо перед девушкой. Он спешился. Достаточно элегантно, несмотря на то, что был закован в доспех, в котором по первому взгляду и двигаться-то нельзя. А потом он снял шлем и… улыбнувшись Старрайзе, Хейнтайлль сказал:

– Как я рад, что мы с вами встретились именно здесь. Прошу, позвольте проводить вас… а по дороге мы сможем поговорить.